Глава 21/1. Принадлежность

POV Белла.

Казалось ли вам когда-нибудь, что вот вы лежите, а на вашей голове покоится груз массой около нескольких центнеров? Я не ощущала никакой боли в области кожи, - нет, такого не было, - лишь давящий, или даже раздавливающий, вес, который, словно превращает мою голову в никчёмную груду тяжести.

Я приоткрыла глаза, потому что, казалось, это не может причинить мне боли. Яркий свет пробивался в комнату, очертания которой я стала видеть и смутно вспоминать. Первую секунду меня немного удивило и даже испугало, что я не в своей комнате и передо мной не привычные сиреневые оттенки, но уже в следующее мгновение события вчерашнего дня накрыли меня с головой, ужасное состояние которой объяснялось всё теми же событиями.

Несколько раз моргнув и пытаясь избавиться от остатков сна, я сфокусировала свой взгляд перед собой. Я могла видеть небольшое окно, через которое не слишком ярко светило солнце. Оно было увешано шторами глубокого синего цвета. Переведя взгляд, я увидела тумбочку, тесно прижатую к кровати, на которой я лежала. Там был небольшой ночник и рамка с фотографией. На фото была изображена Элис, которую я тут же узнала по не изменившийся причёске, со слегка угрюмым взглядом. На вид ей было около десяти лет. Выглядела она не очень-то довольной: взгляд нахмурен, губы сжаты, а руки скрещены перед грудью. Мне захотелось хихикнуть от того, что я догадалась, в чём заключалась причина этого недовольства. Рядом с ней стоял мальчик того же возраста, который с большой радостью, обнимал её одной рукой за плечи. Глаза его светились, а улыбка озаряла его детское лицо. Я узнала в этом мальчике привычные лохматые волосы, торчащие в разные стороны; изумрудный взгляд с долей азарта; нахальную улыбку на пол-лица. Он явно был счастлив, не смотря на угрюмое лицо сестры. Уверена, он тому причина.

Немного улыбнувшись, я опустила взгляд вниз, натыкаясь на знакомую руку, покоящуюся на моём животе. Я лежала на боку, поэтому это было единственное, что я могла видеть, но ощущала, как моя спина тесно прижата к крепкой груди. Также мою шею обдувало приятное тёплое дыхание, которое чуть щекотало кожу, но ни коим образом не приносило дискомфорт.

Я помню… Вчера мы уснули точно в таком же положении.

Прикрыв глаза, но не засыпая, потому что пульсирующая боль в центре головного мозга не позволила бы мне этого, я стала возвращаться во вчерашний день. Конечно, больше всего хотелось поступить с точностью до наоборот. Убежать, спрятаться, раствориться, но не думать о том, что вчера произошло. Но, боюсь, это будет рядом со мной всю мою оставшуюся жизнь, пока я сама себя не уговорю принять то, что случилось и жить дальше.

Не могу сказать, что помню всё, что вчера было. Это неправда. И вряд ли я смогу ответить на вопрос, хорошо ли это. Думаю, да, потому что мозг обязан блокировать все неприемлемые для его восприятия моменты.

Таким образом, события вчерашнего дня можно поделить на две составляющие: «помню»/«не помню».

Я не помню, сколько просидела в этой ванной, в которую зашла. Я не помню, что было, перед тем, как я увидела Эдварда. Я не помню точно как я оказалась в этом доме.

Но, я помню своё душевное состояние в этой ванной. Истерику, крик, которые мне казалось длились всего несколько минут, но, как выяснилось, намного дольше. Я помню счастье и триумф, воцарившиеся во мне, когда сквозь расплывчатый взгляд я увидела знакомое лицо, искажённое гримасой беспокойства, услышала знакомый голос, пропитанный нотками заботы, почувствовала знакомые руки, немного дрожащие от волнения. Я помню, как яро цеплялась за него, боясь, что он исчезнет и всё это видение.

Я помню обеспокоенное лицо Элис, когда она просила меня умыться и лечь спать.

Я помню испытанный мною лёгкий шок, когда открыв глаза, я увидела знакомую фигуру, покоящуюся на изголовье кровати. Помню, как он заботился обо мне, переживал. Я помню его. Помню Эдварда.

Говорят, что лишь в экстремальных ситуациях человек показывает свою истинную сущность. Он может помочь тебе не в угоду себе или может оставить, лишь бы только не пострадать самому. Вчера и была та самая экстремальная ситуация. И Эдвард не оставил меня. Он мне помог.

Никогда в своей жизни, я не могла бы подумать, что со мной может случиться подобное. Всё это подобно ужасному психологическому триллеру.

Мама вышла замуж во второй раз и помню, как была счастлива этому факту, потому что для такой натуры, как Рене, одинокая жизнь не подходит. Ей необходимо, чтобы её кто-то всякий раз заряжал положительными эмоциями, так как в мир она их от себя отдаёт слишком много. Сказать по правде, меня мало волновало, кто это будет. В смысле, как он будет выглядеть, сколько зарабатывать. Главное он любил бы мою мать, а горящих глаз от неё мне было вполне достаточно. Поэтому, когда она спросила меня о том, не буду ли я возражать против её повторного замужества, я, не думая, фыркнула, говоря, что всё это глупости и ни о каких возражениях и речи быть не может. Тогда мне было двенадцать и я мало что понимала в мужчинах, а «он» показался не плохой кандидатурой для моей матери, тем более, что я никогда не было ребёнком, который бы стал ревновать мать к кому бы то не было. И они поженились. Тогда-то всё и пошло не совсем так, как я и рассчитывала.

Меня никогда нельзя было назвать непослушным ребёнком. Я отлично училась, не любила слишком шумные вечеринки и нечасто-то на них и ходила, если только это не были Дни Рождения моих друзей. К отношениям с парнями я тоже страстно не стремилась, хоть и не была вечной затворницей и всё же пара парней у меня было, которые стали лишь детскими увлечениями и ничего серьёзного за собой не несли.

Именно поэтому Рене никогда не проявляла ко мне особой строгости, - в этом просто не было необходимости. Но всё изменилось после того, как она вышла замуж. Я обожаю свою мать, но такова она есть, что Рене слишком легко навязать своё мнение. Так и получилось с её нынешним мужем. Он каким-то образом внушил ей, что та мне слишком многое позволяет, и вообще меня нужно бы держать в строгости. Он никогда не говорил ей ничего плохого обо мене, что было достаточно умно с его стороны. Он лишь, словно советовал, как правильней меня воспитывать. Нетленный трюк: «Поступай как хочешь, но я же говорю, как лучше». Тогда и начались запреты, иногда упрёки. Всё это стало меня немного подавлять и постепенно я стала уходить в себя, не понимая, почему же, чёрт возьми, «он» так себя ведёт. Я никогда не была против мужа Рене. Никогда не говорила ей оставить его, видя как она с ним счастлива. Поэтому и причин такой нелюбви ко мне я не видела. Как я поняла далее, проблема лежала далеко не на поверхности, а в самой глубине. Незадолго до моего отъезда в Форкс - всё изменилось. Кардинально изменилось. «Он» стал учтивей со мной, говорил Рене быть со мной менее строгой, перестал придираться по вопросам готовки, которой я всегда и занималась, пока Рене работала в салоне. Сказать по правде, всё это стало мне тут же не нравится. Я не настолько наивна, чтобы тут же поверить в счастливую семейную жизнь, которая возникла так внезапно. Но и разумного объяснения всему этому мой мозг найти не мог. Я уже почти стала верить в то, что в его голове произошёл какой-то сдвиг по фазе, когда одним жарким днём всё не изменилось и сдвиг уже случился в моей голове.

Я стояла и готовила себе завтрак на нашей кухне, пока Рене была на втором этаже и размышляла, что надеть на работу. «Он» уже спустился на первый этаж и ожидал своего сэндвича, который я обычно и делала для него по утрам. На мне были одеты пижамные штаны в красный горошек и подобный топ. Я как раз нарезала ветчину когда лямка моего топа чуть сползла с плеча, лишь слегка оголяя его. Уже собираясь поправить её, я невзначай уловила взгляд, который был на меня устремлён. Нож чуть не выпал из моих рук, когда я заметила почерневшие глаза, которые изучали часть моей оголившейся кожи. Я встряхнула головой, не понимая, что происходит и судорожно стала поправлять свою одежду. «Он» тут же прикрыл глаза, словно приходя в себя, и вышел из кухни. Всю оставшуюся часть дня я провела в мыслях об этом. Всё чаще я пыталась уговорить себя, что всё это моё больное воображение и всё, что мне показалось «странным взглядом» является лишь плодом моей бурной фантазии. Я даже упрекала себя и стыдилась, что посмела подумать о чём-то подобном. К концу дня мне это уже удалось, и я почти перестала об этом размышлять в первые пару дней, а через неделю и не думала об этом вовсе.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды глубокой ночью меня не стала одолевать невыносимая жажда, которая и заставила меня проснуться. Это было вполне естественно, учитывая, какая температура стояла в городе. Я, как обычно, встала с постели и накинула на своё тело, одетое в трусики и топ, лёгкий хлопковый халатик выше колен.

В темноте я спустилась на первый этаж, зашла на кухню и вслепую нащупала дверь холодильника, открывая её и выпуская наружу свет и холод. Я как раз преподносила к губам пакет молока, когда услышал посторонний шум. Быстро оглянувшись, я поняла, что теперь не одна стою посреди кухни. И вновь я увидела этот почерневший взгляд, который изучал моё одеяние, сквозь тусклый свет от лампочки в холодильнике. Я замерла, лишь судорожно моргая, и глядя перед собой. В тот момент я не совсем улавливала суть происходящего.

Внезапно я почувствовала касание к оголенной части моей ноги, где заканчивалась ткань халата. От неожиданности я чуть вскрикнула, а когда через секунду до меня дошёл смысл и весь ужас ситуации я выронила пакет молока и бросилась к лестнице на второй этаж.

В тот вечер я ещё около двух часов лежала в своей постели, пытаясь проанализировать всё что случилось и то, что вообще происходит. Никогда ранее я не чувствовала себя настолько отвратительно. Словно я грязная испорченная вещь. Ужасно признавать, но я сама себе была противна. Логически думать у меня не получалась. Конечно, сейчас, спустя время, я могу додуматься до того, что надо было в ту же ночь вбежать в комнату Рене и рассказать ей обо всём. Объяснить, как всё есть на самом деле, раскрыть глаза на человека, с которым мы живём. Но, к сожалению, людям свойственно анализировать уже совершённые ошибки, а не пробовать не допускать их. Не знаю, в какой галактике были мои мозги, но единственное умное решение, которое я нашла – сбежать! Очень, крайне, чертовски глупо, но мне в тот момент казалось, что если убрать корень проблемы, которым я ошибочно считала себя, то и проблемы не станет вовсе. Идиотское заблуждение. Когда я рассказала Рене о своём решении уехать, конечно, она была удивлена. Ещё бы. Я же уговаривала себя, что просто не смею лишать свою родную мать этих счастливых глаз, которые появились у неё после замужества. Чёрт, ну почему рядом не было никого, кто мог бы мне хорошенько вмазать и вправить мозги на место, потому что, говоря иными словами, я собственноручно бросила мать в комнате с бомбой замедленного действия, которую она наивно считала «любимым мужем». Ну а если быть до конца честной, то я просто банально струсила… Я не знала, что делать с тем, что знаю, с тем, что случилось. На тот момент я настолько была шокирована происходящим, что просто не имела понятия, как мне поступить. Единственное, на что я была способна, так это судорожно собирать вещи и игнорировать разговоры вокруг меня. Наверно, именно в тот момент я отделилась от Рене окончательно. Точней, я отделилась от её мужа, но, так уж вышло, она к нему прилагалась и настолько я была глупа, что решила оставить её.

Сейчас я просто ненавижу себя за это! Ненавижу за то, как, признаваясь сейчас себе, я в душе злилась на неё, что она привела его в дом, что не заметила никаких изменений, хотя, конечно, я понимала и понимаю, что вины её в этом нет никакой. А я оставила её! Оставила, приехала сюда и даже запретила себе думать о причинах своего отъезда. Словно, расстояние могло всё зачеркнуть. Я просто оставила ненужные мысли в Аризоне, подобно лишнему чемодану с вещами. И я ни разу не подумала о том, как ей там. Не причинила ли ей эта скотина боли! Я в действительности ужасная дочь!

А что теперь?! Что из всего этого вышло?! Как далеко бы «он» зашёл, не приди за мной Элис и Эдвард?! Что бы случилось?! Что бы я сказала Рене?! А её ребёнок?! Разве не я виновата, что всё сложилось так чертовски погано?! И как мне ей сказать?!

Как мне рассказать, что отец того ребёнка, которого она скоро родит чуть не… Ужасно!

Я попыталась стряхнуть головой, избавляясь от дурных мыслей, но тут же послала саму себя к чертям. Голову тут же пронзила резкая боль, которая, будто струна, натягивала каждый мой нерв. Я не сдержала стон, слетевший с моих губ, потому что мне действительно было больно, а терпеть я совсем не умею. Внезапно я почувствовала движение позади себя и уже испугалась, что разбудила кое-кого, но нет, - Эдвард лишь хмыкнул и снова погрузился в сон. Я снова опустила свой взгляд на его руку, лежащую на моём животе. На самом деле, я, может, ещё и полежала бы в таком положении некоторое время, - оно вполне меня устраивало, - но чувство, словно в моём горле внезапно появились три Сахары, заставило меня от этого отказаться. Мне жизненно необходима вода, потому что чувство жажды на данный момент уже превзошло все мыслимые и немыслимые границы. Господи, почему в мире так много алкоголиков?! Разве чувство эйфории вечером стоит всех этих мучений с утра?! Аккуратно дотронувшись до ладони Эдварда, я обхватила её своей. Медленным движением я стала поднимать его руку, боясь разбудить. На самом деле, не думаю, что он сильно рассердится, но, честно говоря, хочется избежать неловкого момента, который непременно настанет. Наконец, я положила его руку позади себя, - теперь меня никто не держал и, сказать по правде, было немного некомфортно. Здорово, всего одна ночь, а я привыкла, что он держит меня в своих руках. Ох… это прозвучало не совсем так, как я подумала. Вздохнув, я постаралась поднять свою голову, которая, как мне казалось, на данный момент была абсолютно лишним грузом. Чёрт, она, что свинцовая?! Пусть голову отрежут, она мне не нужна. Всё равно в последнее время она отвратительно себя ведёт и бастует, отказывая выдавать умные мысли.

Наконец, каким-то образом договорившись со своим телом, я смогла принять сидячее положение.

Меня в прямом смысле слова штормило. Шея еле удерживала, готовую взорваться голову, горло почти болезненно нуждалось хоть в глоточке воды. Медленно, без резких движений, встав, я сделала один шаг вперёд и взглянула в окно, которое было передо мной. Погода была, как всегда скудной. Тучи заволокли небо, а сырость можно было ощутить в каждом вдохе. Не спеша, развернувшись, я на босых ногах, которые приятно щекотал мягкий ковёр тёмно-синего цвета, обошла кровать. Ещё раз оглядев комнату, я поняла, что она намного больше, чем мне казалось вчера. Возможно, это из-за того, что в ней нет лишних предметов. Чёрный шкаф в углу, кровать, тумбочка, плазма, стерео, письменный стол, - который весь завален всевозможными бумагами, - пара стульев, - на которых разбросаны вещи, - и кресло.

Ничего более. Это сильно отличалось от того, что, я помнила, находилось в комнате Элис. У той, напротив, было много вещей, которые скорее были предметами декора, чем полезными атрибутами. Хотя, несмотря на простоту, комната была действительно оформлена со вкусом. Как не банально, в ней преобладали тёмно-синие и чёрные цвета. Не знай я обладателя комнаты, назвала бы его сдержанным человеком. Меня пробил нервный смешок при мысли об этом. Наконец, впервые за утро я взглянула на того, кто лежал на кровати вместе со мной.

Эдвард перевернулся и теперь лежал на спине. Одна его рука покоилась на животе, а вторая на уровне головы. Он всё ещё был в своей рубашке и штанах от костюма, которые явно мешали ему спать спокойно, как и мне моё платье, которое оказалось весьма неудобным для ночных сновидений.

Он размеренно дышал, лицо его было спокойным, но некая, едва заметная, складочка всё же пролегала между бровей. Ресницы его чуть трепыхались, а волосы, как всегда, торчали в разные стороны, и я поймала себя на мысли, что впервые вижу, как он спит. Мы не раз вместе ночевали, но обстоятельства всегда складывались так, что я никак не могла застать его в спящем состоянии. Ох, и я многое пропустила. Он выглядел поистине очаровательным. Его тонкие губы немного сжимались и это казалось милым. На самом деле, теперь мне кажется, что бы этот мерзавец не сделал, это будет казаться мне милым. Вчерашним вечером он подарил себе блат от меня на долгое время вперёд, если не сказать навсегда. Я могу плохо помнить детали вчерашнего дня, но то, как он на меня смотрел, то, как со мной разговаривал, то, как ко мне прикасался я не забуду даже при сильном желании. Признаться, я панически боялась, что всё это в одно мгновение исчезнет, и он исчезнет, но нет, всё было иначе.

Может, он сам того не понял, но вчера он сделал то, что не смог бы сделать ни один человек ещё долгое время. Он заставил меня улыбнуться, - нет, не так, - он заставил меня смеяться. Конечно, отличным помощником ему в этом был алкоголь, но вчера в меня можно было влить литры спиртного и не факт, что я бы не впала в больший ступор и депрессию. А Эдварду это удалось. С долей юмора, грязных шуток и колких фразочек. Просто удалось. Легко и непринуждённо. Но не это было самым чарующим и значимым для меня вчера, совсем не это. Вчера, впервые за всю свою жизнь я почувствовала всем своим нутром, как кто-то обо мне заботиться. И, что не менее важно, я с удовольствием позволяла ему это. Мне нравилось, что сейчас можно просто позволить себе разрыдаться и всё рассказать. Пусть даже сломаться, но можно. Меня не отталкивало, что, возможно, я выгляжу жалко и ничтожно, что, может, просто вынуждаю его смотреть, как я разлетаюсь вдребезги. Наоборот, я словно выкинула весь тот груз, что был во мне с приезда в этот город. Всё ушло, и теперь я была свободна. Немного эгоистично, но с помощью Эдварда, я теперь, чёрт возьми, могу дышать полной грудью. Конечно, ещё много проблем предстоит решить, но всё это словно снаружи моей оболочки. Внутри же теперь всё спокойно.

Я приблизилась к кровати и присела на корточки перед ним, наблюдая за его спокойным сном. Спутанные волосы чуть спадают на лоб, густые ресницы чуть, еле видно, трепыхаются, губы сжаты в тонкую полоску.

Я помню, как поцеловала их. Смутно, но всё же помню. И хоть я была и под действием алкоголя, но не могу сказать, что жалею об этом. Мне было хорошо тогда, а потом просто необходимо. Я действительно вчера нуждалась в Эдварде и не могу это отрицать. Хотя, стоит признать, я не знаю, как теперь себя с ним вести.

Надеюсь, теперь наше общение не будет чем-то неловким для нас. Оу, серьёзно, я только, что сказала, что для Эдварда Каллена существует что-либо неловкое?

Но, стоит признать, что теперь вообще не уверена, что знаю настоящего Эдварда Каллена. Я уже несколько месяцев в этом городе, и с каждым днём моё представление о нём становится всё дальше от того, что было в первый день моего приезда. Всё время появляются какие-то новые увлечения, интересы, стороны его личности, о которых я не уверена, что догадываются многие из его окружения. Вряд ли кто-то знает того Эдварда, взгляд которого вчера ничего не показывал, кроме, как страха за каждое моё движение, тревоги за каждый мой вздох. Я видела, как Эдвард боялся за меня, и это было так не к месту и вчера я слабо это осознавала, но где-то в самой глубине, сквозь толщу страха и отчаяния, я радовалась этому факту. Он волновался… Волновался за меня… Впервые я увидела, что Эдвард, словно боялся дышать на меня и нелогично, но это придавало мне сил. Я чувствовала себя в безопасности рядом с ним.

Ещё недолго посмотрев на него, я все же встала и бесшумно двинулась к двери.

Я коснулась холодного металла дверной ручки. Ещё раз бросив взгляд на спящего Эдварда, я, как можно более аккуратно и тихо, повернула ручку и стала медленно открывать дверь. Почти до конца её распахнув, я увидела перед собой светло-бежевые, - бежевые? А вчера они казались мне зелёными, - стены коридора. Выйдя, я бесшумно прикрыла за собой дверь. Оказавшись в длинном коридоре и радуясь мягкому ковровому покрытию под босыми ногами, я стала размышлять о том, в каком направлении мне нужно идти, что, в принципе, было проблематично, учитывая, что каждая мысль сейчас в моей голове была подобно изнасилованию ею мозга. Я смутно стала вспоминать, что комната, дверь в которую располагается на противоположной стенке, чуть дальше, скорей всего, и является комнатой Элис. Стараясь не делать резких движений, я зашагала вперёд. Оказавшись около нужной двери, я пару раз постучала, но безрезультатно. Может, она спит? Пусть это бестактно, но я должна с ней поговорить. С этими мыслями я решительно дёрнула за дверную ручку. И снова ничего. Комната оказалась пустой. Более того, кровать была не заправлена со вчерашнего вечера, как я на ней спала. Я немного содрогнулась, вспоминая своё вчерашнее состояние. Вообще-то я не очень хорошо его помню, - то есть точно описать, что именно я чувствовала, помимо всепоглощающего страха, я не могу сказать, но наверняка помню, что ничего подобного больше не хочу пережить.

Внезапно меня отвлёк шум, который, судя по всему, доносился с первого этажа. Слов я разобрать не могла, но звонкий голос Элис узнала. Отлично, она там. Найдя лестницу, я стала по ней спускаться, опять-таки медленно и осторожно. Попутно я стала рассматривать дом. Сомнений в том что он был прекрасен у меня не было, но сказать по правде, мне казалось, что он будет выглядеть несколько по-иному. К примеру, я представляла огромные люстры из дорого стекла, массивные шторы с золотыми перетяжками в виде красиво сплетённых верёвок, большие ковры тёплых расцветок, старинная мебель . Да, именно так я представляла этот дом, но всё выглядело совершенно по-другому. Дом был выполнен в современной стиле. Чёрная кожаная мебель, шторы холодного серого цвета, огромная плазма, которую я могла уже видеть. Люстра, состоящая из непонятного мне металла. Несмотря на всю эту, на первый взгляд, агрессивность дизайна дома, здесь было много света, что тут же создавало комфорт и уют. Это не тот уют, что можно ощутить в деревянных домиках, около камина. В этом доме уют находится на более высоком, возвышенном, но в то же время тонком уровне.

И всё-таки главным его украшением непременно являются эти самые окна, через которые и проходит свет. Касающиеся в некоторых местах паркета, они выглядят подобно массивным картинам, учитывая, что за ними, около дома, располагается зелёный лес. Вау! Я не любительница этих лесов, но картина завораживающая.

Поиск по сайту: