Ведь эти дары тебе крайне необходимы

Сам не знаю как, но эти слова несколько вывели меня из замешательства.

Я продолжал перечитывать их снова и снова, пока не выучил наизусть.

Городок назывался Троя, и это пастбище обещало быть столь же прибыльным

для нас, как и поле около Ферриса. Но в Феррисе я чувствовал себя более

менее спокойно, а здесь в воздухе чувствовалось какое-то напряжение, и оно

мне вовсе не нравилось.

Прогулка в воздухе была для наших пассажиров приключением,

запоминающимся на всю жизнь, а для меня - все это рутина, к которой

примешивалось чувство странной тревоги. Для меня приключением была встреча с

этим парнем... невозможность того, как он взлетает и садится, и те странные

вещи, которые он сказал, чтобы объяснить все это.

Каждый полет "Трэвэл Эйра" был самым настоящим чудом, но жители Трои

были им не более удивлены, чем удивился бы я, услыхав как в полдень в

каком-нибудь городке зазвонил колокол, не звонивший уже полвека... они

просто не знали об абсолютной невозможности того, что происходило у них на

глазах.

"Спасибо за полет!" - говорили они, и: "Вы только этим и

зарабатываете... разве вы не работаете где-нибудь еще?" и "Почему бы вам не

обосноваться где-нибудь в маленьком городке, вроде нашей Трои?", и "Джери!

Твоя ферма не больше картонки для ботинок!"

В тот день нам пришлось жарко. Желающих прокатиться было хоть отбавляй,

и мы должны были неплохо подзаработать. И в то же время, внутри меня голос

начал повторять: "улетай, улетай, улетай подальше отсюда". И раньше я,

бывало, не обращал на него внимания, и каждый раз жалел об этом.

Часа в три у меня кончился бензин. Я дважды сходил на заправку с двумя

25-литровыми канистрами, и только тут до меня дошло, что я ни разу не видел,

как заправляется Шимода. Он мог заправить самолет только перед прилетом в

Феррис, но на моих глазах он летал уже восьмой час подряд, не доливая ни

капли бензина. Я знал, что он был хорошим человеком и не причинит мне зла,

но мне снова стало страшно. Если специально экономить топливо, лететь на

бедной смеси при минимальных оборотах, то можно растянуть бак на пять часов

полета. Но уж никак не на восемь часов сплошных взлетов и посадок.

Он продолжал летать, снова и снова взмывая в небо, пока я заливал

бензин в мой центральный бензобак и добавлял масло в двигатель. Желающих

полетать было много, и казалось, он просто не хотел их разочаровывать

длительным перерывом.

Однако, я перехватил его, когда он помогал подняться мужу с женой в

носовую кабину его самолета. Я старался говорить как можно спокойней.

- Дон, как у тебя с топливом? Бензина не надо? - я стоял у кончика его

крыла с пустой канистрой в руке.

Он глянул мне прямо в глаза и нахмурился, удивившись, будто я спросил

его, нужен ли ему воздух, чтобы дышать.

- Нет, - ответил он, и я почувствовал себя тупым первоклассником,

сидящим за самой дальней партой. - Нет, Ричард, бензина мне не надо.

Это обозлило меня. Я немножко понимаю в самолетных моторах и расходе

бензина. "Ну ладно", - бросил я, - "а как насчет урана?"

Он рассмеялся, и я тут же растаял. "Нет, спасибо. Я загрузился еще в

прошлом году". Он залез в кабину и улетел в высь, сделав очередной

сверхъестественно медленный взлет.

Сначала я мечтал, чтобы все эти люди разошлись по домам, потом - чтобы

мы просто улетели отсюда побыстрее, бросив все, затем - что у меня хватит

ума убраться отсюда в одиночку и немедленно. Я мечтал лишь о том, чтобы

улететь и найти большое пустое поле вдали от города, чтобы просто посидеть и

подумать, записать все, что происходит в мой бортжурнал, и попытаться найти

в этом хоть какой-нибудь смысл.

Я сидел у своего самолета, дожидаясь пока Шимода снова приземлится, а

затем подошел к его кабине, закрываясь от урагана, рожденного большим

пропеллером.

- Я уже налетался, Дон. Отправлюсь в путь, приземлюсь где-нибудь

подальше от городов и немножко отдохну. Летать с тобой было здорово.

Как-нибудь увидимся, О'кей?

Он и глазом не моргнул. "Еще разик, и летим вместе. Один парень уж

больно долго ждет".

- Ну хорошо.

Парень ждал, сидя в потрепанной инвалидной коляске. Казалось его вбила

в сиденье огромная сила тяжести, но он был здесь потому, что хотел летать.

Там, около своих машин ожидало еще человек сорок или пятьдесят, и все они

жаждали поглазеть на то, как Дон собирается поднять этого парня из коляски в

самолет.

А он об этом вовсе и не думал. "Ты хочешь лететь?" Человек в коляске

криво улыбнулся и мотнул головой.

- Ну пойдем, пора! - сказал Дон тихо, как будто он говорил с человеком,

долго стоявшим за боковой чертой поля, и настало уже время ему снова

возвращаться в игру. Сейчас, глядя назад, можно сказать, что в тот момент

необычной могла показаться лишь сила, звучащая в его голосе. Слова простые,

но в то же время это был приказ, и парню надо было без разговоров вставать и

идти в самолет. А потом произошло все так, как будто до этого парень просто

играл свою роль калеки, и наконец доиграл уже заключительную сцену. Все

было, как в кино. Немыслимая тяжесть исчезла, будто ее и не было, он

выскочил из коляски и, удивляясь самому себе, пустился вприпрыжку к

самолету.

Я стоял неподалеку и слышал его слова.

- Что вы сделали? - спросил он, - Что вы со мной сделали?

- Так ты полетишь, или нет? - повторил Дон. - Цена три доллара. Деньги

вперед".

- Я лечу! - сказал он. Шимода даже не помог ему подняться наверх в

кабину, хотя обычно он это делал.

Люди выскочили из машин. Послышались удивленные возгласы, но тут же все

смолкли. Они были поражены - этот человек не ходил уже одиннадцать лет, с

тех пор как его грузовик рухнул с моста.

Подобно ребенку, приладившему крылья из простыни, он заскочил в кабину

и уселся. При этом он так размахивал руками, будто ему их только что

подарили.

Никто еще не успел вымолвить ни слова, а Дон нажал на газ, и самолет

поднялся вверх, стремительно набирая высоту.

Бывало ли вам когда-нибудь очень хорошо и немножко страшно

одновременно? С Шимодой мне пришлось испытать это не раз. Вот оно чудо -

волшебное исцеление человека, судя по всему заслужившего его, и в то же

время что-то нехорошее должно было случиться, когда эти двое вернуться.

Люди, ожидавшие их появления, сбились в толпу, толпа становится

неуправляемой, а это уже совсем плохо. Тянулись минуты, все неотрывно

следили за маленьким бипланом, беззаботно парящим в лучах солнца, и вот-вот

должно было случиться нечто ужасное.

"Трэвэл Эйр" сделал несколько крутых "восьмерок" пролетел по спирали, а

затем он медленно пошел на посадку, напоминая тарахтящую летающую тарелку.

Если у него хоть немного есть голова на плечах, он высадит пассажира на

дальнем конце поля, быстро взлетит и исчезнет. Собиралось все больше и

больше народу; какая-то женщина бежала изо всех сил, катя перед собой еще

одну инвалидную коляску.

Он подрулил прямо к толпе, развернул самолет так, чтобы не задеть их

пропеллером, и выключил двигатель. Люди подбежали к кабине, и мне

показалось, что они готовы разорвать обшивку фюзеляжа, лишь бы добраться до

этих двоих.

Может я поступил трусливо? Я не знаю. Я подошел к моему самолету,

подкачал бензин, крутанул винт и завел двигатель. Затем я забрался в кабину,

развернул "Флит" против ветра и взлетел. Я еще успел заметить, как Дональд

Шимода сел на бортик своей кабины, а толпа окружила его со всех сторон.

Я повернул на восток, потом на юго-восток, а затем я приземлился на

ночлег на первом же большом поле, на котором росли тенистые деревья и журчал

ручей. А поблизости - ни одного города.

И сегодня я не могу сказать, что это такое на меня нашло. Страшное

предчувствие чего-то рокового погнало меня прочь, прочь даже от этого

необычного, загадочного парня по имени Дональд Шимода. Если в какое-то дело

замешан рок, то даже сам Мессия не в силах меня удержать.

В поле было тихо - огромный безмолвный луг, а над головой бескрайнее

небо... и тихо-тихо журчит ручей. Снова один. К одиночеству привыкаешь, но

достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к нему

заново, с самого начала.

"Отлично. Неплохо провел время", - сообщил я громко лугу. "Все было

занятно, и, наверное, я мог бы многому у него научиться. Но с меня довольно

этих толп, даже когда они счастливы..., а уж если напуганы, то готовы

распять кого-нибудь, или тут же начать поклоняться ему. Это не по мне".

Произнеся это, я внезапно осекся. Все эти слова в точности мог бы

сказать Шимода. Почему он остался там? У меня хватило ума улететь, а я вовсе

не был мессией.

Иллюзии. Что он хотел сказать об иллюзиях? Это значило больше, чем все,

что он сказал или сделал до того - как он неистово произнес: "Это все

иллюзии!", как будто с размаху хотел вбить эту идею в мою голову. Конечно же

- это была та самая проблема, и мне нужен был скрытый в ней подарок, но я

все же не понимал, что все это значит.

Немного погодя я развел костер и приготовил себе нечто вроде гуляша из

остатков соевого мяса и сухой вермишели с двумя сосисками трехдневной

давности, которым повторная варка вовсе не помешала. Ящик с инструментом

лежал рядом с коробкой моих съестных запасов, и почему-то я выудил из него

гаечный ключ "на 17", поглядел на него, чисто вытер и принялся помешивать им

гуляш.

Я был совершенно один и ради забавы попытался заставить ключ полетать,

как раньше это делал Дон. Если я подбрасывал его вверх и быстро мигал, когда

он уже долетал до самого верха и собирался падать вниз, на мгновение у меня

появлялось чувство, что он зависает в воздухе. Но когда он бухался вниз на

траву, или мое колено, это ощущение тут же исчезало. Но ведь этот же самый

ключ... Как ему удавалось?

Если все это иллюзия, мистер Шимода, то что же тогда реальность? И если

эта жизнь - иллюзия, почему мы вообще живем? Наконец я сдался, подбросил

ключ еще пару раз и успокоился. И тогда, внезапно почувствовал радость, даже

счастье, что я был там, где я был, и знал то, что я знал, хоть это и не было

ответом на сущие вопросы мирозданья и не срывало покров даже с нескольких

иллюзий.

Когда я сижу в одиночестве, я иногда пою. "О, я и старая Краска!" - пел

я, поглаживая крыло моего "Флита", преисполнившись истинной любви к машине

(напоминаю, меня никто не слышал). "Мы будем скитаться в небесах, Перелетать

с поля на поле, пока один из нас не сдастся..." - Музыку и слова я сочинял

по ходу дела. "И я-то уж точно не сдамся, Краска, - если только не сломается

лонжерон, ну тогда я его подвяжу,... и мы снова полетим, и мы будем

лететь... вперед... и только вперед!"

Песня эта бесконечна, когда я полон сил и радости, поскольку рифма

здесь не очень-то и важна. Я перестал думать о проблемах мессии; я никак не

мог узнать, кем он был, и что он имел в виду, поэтому я бросил эти

бесплодные попытки и от этого был счастлив.

Часов в десять костер начал гаснуть, а с ним и мой песенный задор.

"Где бы ты ни был, Дональд Шимода", - сказал я, расстилая одеяло под

крылом, - "я желаю тебе счастливого полета и чтобы тебя не преследовали

толпы. Если ты этого хочешь. Нет. Беру свои слова назад. Я желаю, дорогой

одинокий мессия, чтобы ты нашел то, что ты хочешь найти".

Когда я снимал рубашку, из кармана вывалился его "Справочник", и на

открывшейся странице я прочел

Узы,

Поиск по сайту: