Это песни колхозные, военное время после революции

1. Спасибо Сталину мы скажем, по коровушке оставил. Надо Рыкова просить, чтобы масло не носить.

2. Принесли повестку в суд, я иду трясуся, Присудили сто яиц, а я не несуся.

3. Ох, война-война, что же ты наделала, Семерых детей у мамы сиротами сделала.

4. Вот и кончилась война, прошли бои великие, Хоть бы раненных-то дролечек домой отправила.

5. Ты германец-оборванец отступись-ка воевать. Отпусти ребят жениться, девок некуда девать.

6. Нет ни папы, нет ни мамы, от кого родилася? Я от белые березы клубом откатилася.

7. Меня никто не пожалеет, ни ухват, ни помело, Пожалел бы сковородник, с ним поругалася недавно.

8. Я калоши не ношу, берегу их к лету, Потому и не ношу, потому что у меня их нету.

9. Как пойду я на гулянку, выпью ковш мадеры. То лй дома ночевать, то ли у Матрены.

Я думаю, тебе не интересно, лучше не читай.

1. Идет парень по деревне и играет в гармозень На нем синяя рубаха, по пузене ремезень.

2. У меня залетка был, звали его Витею,А я девушка была не по его развитию.

3. Эх, Володя, чей ты сын, рубаха с воротом косым, Надо ворот перешить, Володю надо присушить.

4. На горе стоит береза, а я думала: Сережа, Я с березой обнялась и слезами залилась.

5. Повяжу я полушалок беленький в нахмурочку, Не ругайте меня дома, что люблю я Шурочку.

6. Меня дома все ругают и бранят за Мишу, Ничего не говорю, будто и не слышу.

7. Я любила Сашку, кудри под фуражку, А теперя Тольку, волоса под польку.

8. У меня миленка два, оба и Владимира, Соскочу, ухват схвачу, не будет ни единого.

9. Мене милый изменил, не называет куколка, Посмотрел бы на себя, ты какая хрюкалка.

10. Мене милый изменил, я узнала перед ним, И что я, дура, падаю перед такою гадою.

11. Меня милый изменил, я и не опешала, А догнала в переулке, тумаков навешала.

12. Меня милый изменил, я сказала: «Ох,ты! У тебя одна рубаха, да и то из кофты».

13 Меня милый изменил, я сказала: «Ох, ты гад,

У тебя глаз глядит на Вологду, другой на Ленинград».

14.У меня миленочек Ваня-макареночек,А у меня милашечка Матюгина Палашечка.

15. Поиграй повеселее, пошла девушка плясать, Роста нет, красы не надо, бойчины пошла казать.

16. Мне не надо чики-брики на высоких каблуках, Лишь бы личико умыто, хорошо и в лапотках.

17. Эх, лапти мои, носки выплетены.Не хотела я плясать, сами выскочили.

18. Шила милому кисет, вышла рукавица, Меня милый похвалил: «Ну, и мастерица!»

19. Меня дома то ругают, мало роблю, много ем, Сшейте белую котомочку, уйду, не надоем.

20. Супостаточка косая, ноги косолапые,

Не босая бы ходила, лапти дыроватые. И так далее.

21. Меня милый не целует, говорит: потом-потом, Я иду, а он на печке тренируется с котом.

Улыбнись.

Как я ездила в Гагры

Приехали, поезд остановился, я так боюсь, сердце выскочит из груди. Вышла с поезда, а народу столько, меня толкают, я не знаю в какую сторону идти. Я встану, меня заворачивают в другую сторону. Я со страха забыла, куда мне нужно ехать. Долго крутила по перрону, наконец, вырулила на площадь, народу поуменынилось. Смотрю по сторонам, вот она, Москва, какая. Мне не у кого спросить - как мне попасть на поезд на Гагры. Люди все бегут, спешат, им дела нет до меня, спрошу только, и говорят: иди в справочное, а куда, где оно, они тоже не знают. Села на диван, расплакалась: поеду-ка обратно, побежала опять на перрон. Смотрю, поезд стоит, слава Богу, уеду. Говорю: мне до Мончегорска можно доехать? Где же такой город или деревня? Этот поезд идет на Воркуту. Иди на вокзал, там тебе все расскажут. Зачем это? Я, дура, поехала, вот теперь ищи поезд на Гагры. Нашла вокзал, о Боже! Народу битком с чемоданами, с мешками, с корзинами. А люди невиданные такие, черные, а зубы белые, есть и немного черные. Все в разных одеждах, а на ногах не то сапоги, не то валенки мохнатые, лучше бы в лаптях ходили, если нечего одеть. Пока я осматривала белых, черных, желтых, отвлеклась, надо найти кассу. Смотрю, а там стоит милиционер, и показалось мне, что он посмотрел на меня. О ужас, вот он меня заграбастает и посадит в тюрьму. Я слыхала еще в деревне, что в Москве схватят и посадят ни за что. Что мне делать? Я спряталась за столб, который стоит спереди вокзала, всё выгляну, а милиционер не думает уходить, а прогуливается взад и вперед. Он заметил меня, что я все выглядываю на него, и идет прямо на меня. У меня от страха ноги не пошли, я вся дрожу. Он подошел, улыбается, говорит: «Вы куда, девушка, едете, у вас документы есть?» - «Да вот путевка в Дом отдыха». - «Нет, покажите паспорт». - «Мне не велено никому не давать паспорт, а то не отдадут». - «Кто это так сказал?» - «Да все говорят. Милиция, отпусти меня». - «Да ты что, дивчина, первый раз в Москве?» - «Да, первый. Если можешь, помоги мне найти кассу, мне надо билет записать на Гагры». Он подвел до кассы. А там такая толпа народа, крайнего не нашла. Зря боялась милиции, он не страшный. Я опять к нему: «Милиция, помоги билет закомпостировать». Он мне: «Куда обращаешься? Обращайся так: «Товарищ милиционер, разреши обратиться к вам. Извините меня, я недавно из деревни, не знаю городских порядков, научусь». Он взял мои документы, сказал: «Стой на месте. Я постараюсь достать билет». Наконец, я уже в вагоне, поезд «Москва-Адлер», а там электричкой до Гагры. Господи, сколько нервов надо, чтоб доехать.

Наконец, добралась до своего дома отдыха им. Сталина, более четырех суток ехала, устала, немытая, неспаная, все берегла свой чемоданчик. В нем платье, кофта в цветах, носочки беленькие тонкие - вот это весь мой гардероб. Когда приехала в Гагры, у поезда ждал автобус, развозил по санаториям и домам отдыха. Нас много набралось отдыхающих. Я обрадовалась, что теперь все страхи позади, но не тут-то было. Санатории в разных местах, автобус и едет то на гору, то под гору. Смотрю: я уже одна осталась в автобусе. Почему не высадили меня? Шофер говорит: «Твоя дома отдыха далеко, сядь и сыди, доедешь». Боже мой, он говорить не умеет, вот страх-то. Я свой чемоданчик держу под мышкой, подхожу к шоферу. Говорю: «Куда ты меня везешь? Смотри, у меня сила колхозная, справлюсь я с тобой». Остановил автобус и говорит: «Ты мине надоел, выходы, вот твоя дом отдыха». А мне так стыдно. Старика ругала, он, наверное, американец, говорит не по-русски. Я думала, все это Россия, и все говорят по-русски. Нас поселили в комнату троих, одна девушка из Минской области, из колхоза, и девушка из Украины, из Харьковской области, тоже из колхоза. Хорошенькие такие, пышненькие, упитанные. Хохлушка - Алеся, белоруска - Василья. Я удивилась, как так: Васькой зовут. Хохлушка такая тараторка, не поймешь, что говорит. А Вася, эту понимаю, так я знакомилась. Меня называли Дыня. Питание хорошее в доме отдыха. Да и лечение мне назначили - циркулярный душ, кое-какие микстуры от нервов. Когда я пришла на циркулярный, там женщина, которая делает процедуры, мне крикнула: «Девушка, у вас тоже Шарко? Положи карточку на окно, раздевайся и вставай в угол». Боже, надо раздеться догола. Встала в угол и на меня направили такую струю водяную, я не могу увернуться. Эта струя бьет как палкой по спине, животу, по ногам. От боли, я думала, упаду. Я заплакала от боли. Медсестра испугалась, посмотрела мою карточку, там написано - циркулярный душ. Говорит: «Почему ты мне не дала карточку сразу?» - «Да ты сказала мне: положи карточку на окно». Наутро я не могла встать, синие полосы в клеточку по всему телу. Лечили от синяков, мазали и поили.

Мончегорск, озеро Имандра.

Луна выходит на ночное небо. По озеру вечерний ветер бродит.

Есть Бог, есть Мир, они живут в веках. А жизнь людей мгновенна и убога.

Но всё в себе вмещает человек, который любит Мир и верит в Бога.

Деревня моя

И опять я улетаю в деревню, она никак не забывается. Когда я приезжаю в деревню Дресвяново, подхожу к дому, в котором наша мамка родилась и жила в нем 22 года. Дом также стоит пятистенок. Теперь он покрашен и похож на дворец. Я редко, но приезжаю, когда подхожу к дому, у меня сердце трепещет от радости и слезы заливают глаза. Если смотреть на домик издалека, то он, трижды перестроенный, покажется неказистым. Помнит он былые древние года. Предки наши в доме славном этом жили. Божие заветы помнили всегда. Светлые их лики вижу сквозь столетия. Чувствую поддержку через толщу лет. Вам спасибо, милые, за добро, сердечность. Ваши души мудрые излучают свет. Домик неказистый, трижды перестроенный, о далеких предках память он хранит. Выстоял в невзгодах, закалился в горе, знает он немало, знает и молчит. Домику этому далеко за двести лет. Я молюсь на него, для меня он Храм Божий. Есть что вспомнить, есть что забыть, но не забывается.

В следующем опишу имена наших предков. Кто жил в доме этом и кто живет сегодня в нем. Память моя скудеет с каждым днем. Надо успеть писать, что ещё помнится. Пролетают в спешке годы.

Пишу, что слышала, о нашем пра-пра. О далеком предке, который жил примерно в 17-м веке. Звали его Авинир, отчество неизвестно. Фамилия его была Петровский, был дворянского сословия, родом из Варшавской губернии, вот так вот. Был военным, служил у князя Суворова. С переменой жизни фамилия его укоротилась, стал Петров Авинир, у него было четыре сына. Трое погибли, служили Отечеству. Остался один сын Марк Авинирович. У Марка сын Иван Маркович, у Ивана сын Асаф Иванович, у Асафа два сына: Михаил и Василий -погиб в эту войну. У Василья сын Вениамин, у Вениамина сын Валерий, его сын Николай сегодня живет в этом доме в деревне Дресвяново восьмое поколение живет в этом доме по материнской линии.

А теперь в деревнях на полях лес растет. Край ты мой заброшенный. Край ты мой пустырь. Сенокос некошенный, а поля не паханы. Лес да ковыль. Теперь грибы растут на полях. Сторона моя сторонка, горевая полоса. Я, наверно, закончу свою писанину, чего-то захандрила. Всему свое время, мне тоже пришло время. Не хочу быть обузой для детей, смерть должна быть мгновенной.

Вздрогнула я от стука в дверь, я метнулась, скорей за порог, может, дочка прислала открытку или внуки вспомнили о бабке. Не надеюсь, а возможно, все слетятся очень скоро, дети и внуки в опустевший материн дом. Только матери не будет на свете, а поймут они это с трудом.

И опять моя деревня. Не дает мне забыться. Опишу, как наш дедушка рассказывал, что он сам слыхал. К нам приходила вся деревня слушать. У нас не было ни газет, ни радио. Были рады, кто зайдет к нам в деревеньку, расскажет колхозные новости и районные. Но нас, ребятню, не очень-то интересовало, что, где, когда, нам подай сказки-рассказы. Дедушка развлекал нас, до полуночи слушали, он рассказывал не отрываясь от работы, лапти плел или оборы вил к лаптям. Теперь эти побасенки никому не интересны. Скажет: «Ну, дети, слушайте. Жили-были старик со старухой, у них были 3 дочери на выданье. Но одно плохо: дочери картавили, не могли выговорить букву «Л». И в один прекрасный день подъехали их сватать бравые молодцы. Родители запретили дочерям разговаривать при женихах. Один из женихов закурил и стряхнул пепел прямо на половик, то загорел. Одна из дочерей не вытерпела и говорит: «Каварер, каварер, поровик-от прогорер». Вторая дочь: «Ты б сидера да морчара, кори деро не твое». Третья: «Срава Богу, не проморвирась хоть я». Женихи уехали

Случай. Дедушка Пармен и наш отец ходили по дальним деревням, катали катаники. К одним пришли уставшие. Попросили напиться водички. Дома были одни дети. Старший говорит: «У нас квасу много, я вам налью. Наши рады, что напились квасу, но им дети говорят: «Пейте-пейте, у нас его много». Спросили: «А вы пьете квас сами?» - «Не-е, не пьем, в квасу-то мыша утонула». Ну тут братья начали плеваться, спросили: «Где можно руки помыть?» - «Да там рукомойник». Наши братья умылись, спрашивают: «А чем вы вытираетесь?» - «Так ведь мама подолом, тятя рукавом, а мы так у печки обсыхаем».

Следующее. Девушка приходит к фотографу: «Дяденька, отделай меня как Параньку Яшкину, чтобы видно были полусапожки».

Сталин Троцкому сказал: «Пойдем-ка на базар. Купим лошадь карюю, накормим пролетарию».

Время идет, я уже почти привыкла к городской жизни. Научилась говорить. Работаю все в шахте. Мне дали комнату в другом поселке, Малое Кумужье. Рада, ближе ходить на работу. Приезжал Веня, пошел погулять на гору, где работает рудник. Мончегорск в те годы был засекреченный. И везде были наблюдатели вокруг рудника и комбината «Североникель». Ну, а что Веня, у него на плече висит бинокль и фотоаппарат. Меня срочно вывезли из шахты и на милицейской машине повезли в милицию, увидела Веню, сидит испуганный. Мне показалось, что, наверно, его били. У меня слезы градом, спрашиваю: что случилось? Мне говорят: «Сначала ты нам скажи - это твой родной брат?» - «Да, брат». - «Где живет и зачем приехал и почему фотографировал объекты запрещенные? Кто у вас есть за границей? Где воевал ваш отец?» И конца нет этой ерунде. Чего только не спрашивали. Я так устала, что от страха слезы кончились. Теперь пот с меня градом льет. А они все пишут и печатают. А потом мне дали все листы подписать, теперь жду, когда поведут в камеру к Вене, я вся дрожу. Мне говорят: «Можешь идти домой». - «Я не пойду без брата». - «Иди, иди, он ждет тебя в коридоре». А я не знаю, что со мной случилось, хлюпнулась на стул, не могу встать, ноги подкосились. Я говорю: «Скажите, за что такая пытка?» Мне говорят: «Ты что говоришь, какая пытка? Ты в уме? Наговоришь, что угодишь за решетку». Меня выпихнули за дверь и сказали: «Это твоего брата детская шалость. Захотел приключений». Приехали ко мне домой, смеялись, у него пленку отобрали.

Ну, у меня комната обитаемая. Кровать хорошая, стол, табуретки, штора на окне, ширма у кровати. Веня похвалил: «Можно жить. Динка, наверно, меня осенью в армию возьмут».

Извиняюсь и прошу этот листок пропустить, не читай его.

И опять моя деревня дальняя, глухая, но спокою не дает. Хотя она мне мачехой была. Но вспоминаю и поплачу. Наш быт, нравы, обычаи сельской жизни. Девственный лес, речка Пеженга, поля колхозные. Все это стоит перед моими глазами. Хотя мы все, дети, родились по разным деревням. Лида родилась в Лукерине, я на хуторке Баженово, Веня в Лукине. Это так мама говорила. Мы с Веней родились уже в колхозе. В нашей деревне жили 3 брата Баженовы - Иван, Степан, Алексей. Они выехали из Лукерина еще до революции, у них большие семьи. И ещё 3 брата - Иван, Алексей, Павел Немкины, тоже из Лукерина. Наши родители к ним переехали в деревню Ильинское. Хотя уже были все в колхозе. Но нас невзлюбили. Конечно, втихаря поносили нас. Они уже приспособились - как можно урвать у колхоза. Зерно ночью измолотят, овин разделят и так жили - не тужили. Конечно, это проделывали братья Баженовы. Потому что гумно стояло на их усадьбе, рядом с домом Степана, у них большой скотный двор, сдавали колхозу за трудодни, и Степан был конюхом, этим сеном своего скота кормили и братьям давали. В колхозах не давали косить для своего скота, только по трудодням дадут центнера два, а корове надо тридцать центнеров. Так они наживались. Когда в 36-м году была засуха, 5 месяцев не было дождя, а такая страшная жара стояла, речки пересохли, леса горели. Нигде ничего не выросло, зимой скот умирал, колхозный и свой. Хлеба давали по 1 кг. На семью пекли в Лукерине, развозили по деревням, голод страшный был. А наши деревенские рады, 2 недели жила». - «Вот видишь, мамка, а ведь ты её не любила, а она в сто раз человечнее тебя». - «Ну уж, скажешь тоже». У нас пока затишье. Надолго ли?

Живем, все вроде нормально. Мамке из ЖКО предложили поработать дворником на лето, пока люди в отпуске. Поработаешь, будешь пенсию получать не колхозную, 12 рубей, а производственную. Ну что, она опять на меня: «Это ты хочешь, чтобы я работала». В слезы пустилась. «Мамка, да я такого и не думала». Написала Лиде письмо, что вот доча-то меня заставляет работать. Лида пишет: «Динка, что ты издеваешься над мамкой, я на тебя напишу жалобу на работу». Хорошо, пиши хоть Сталину, мне не привыкать терпеть обиды от вас. А если бы и так, ей 53 года могла бы и поработать, ей предлагали из нашего барака понянчиться с ребенком по договору у нотариуса, как на производстве засчитывается в стаж и будешь получать получку 48 рублей в месяц за двоих детей. Раньше не было в поселках яслей и садиков. Она наотрез отказалась. Лида с мужем получают хорошие деньги, хотя раз в год матери прислали коробку конфет. Веня в армии, у меня за него душа болит, высылаю ему то 15 рублей, то 10. Он очень рад, доволен, ведь солдатам помогают родители, а Веня у нас, как безродный. Ну, а мамка обжилась, подружек завела, живет в свое удовольствие. Любит конфеты, карамель, день и ночь сосет, везде напрячет, под подушкой, матрасом, в карманах, все слипнется. Иногда вынудит меня. «Мамка, ну зачем ты все прячешь, ведь никто от тебя не отнимет, положи в тумбочку и бери, ешь спокойно. Могут тараканы завестись. Везде хлебные крошки, зачем ты все хлеб прячешь? От себя или от меня, или думаешь, голодовка будет?»

От Вени письма получаем часто, прислал фото. Я его спросила в письме: «Пишут ли тебе девушки с Мурманска?» - «А как же, пишет мне Рита, я показывал тебе её фото, она очень хорошая девушка, молдаваночка, с Тирасполя родом, учится в Мурманске. Я ей на день рожденья стишки сочинил, высылаю тебе черновик - как ты оценишь?» Я жалею, что не сохранила их до сегодня. У меня отпуск в августе, не решила, куда поеду. В деревню ехать, там ещё бедновато живут. В магазинах один хлеб дают, сколь хочешь, вот ведь как, теперь не умрут с голода колхозники.

Но тут другой поворот и сразу. «Динка, приезжай к нам, мы находимся на юге в Краснодарском крае, город Апшеронск, думаем здесь купить домик, пусть мамка живет в нем, а мы будем приезжать сюда на отдых. Динка, возможно и тебе надо сюда переехать, насовсем, это не дело тебе в шахте работать, приезжай, все обсудим, что и как. Ну, наша мать радехонька - поеду к Лиденьке, любимой доченьке. Я говорю: «Мамка, подожди, может, вместе поедем, у меня отпуск через 10 дней». - «Ну уж нет, я одна поеду». Ну ладно, с Богом. Лида пишет мне: «Дина, приезжай, купили домик, 2 комнаты, прихожая, веранда, летний домик, сад большой, винограда много, в центре города. Рядом рынок, магазины, парк хороший. Мамке поглянулось (понравилось)». Лида написала, что она здесь проживет год или два с сыном Витей 4-х лет. Ну, ладно, поеду, посмотрю своими глазами. Конечно, мне тоже понравилось - везде цветы, фрукты, рай, да и только. Мамка дома, а мы ходили на реку Пшеха рядом, купались, загорали. Ходили в театр, по парку гуляли, воздух чистый. И я поехала за расчетом.

До крайней точки земного пути не замутненное сердце свое донести. Сгибаясь, как под тяжкой гирей, но все же я иду-иду. О, Господи, не верила, что предстану перед тобой, но вот стою, и если я не плачу, то это просто сбой в моей душе. В путь я готова, Господи, благослови. Что ждет меня, не знаю, что будет впереди. Ад иль Рай, сочту и то, и это справедливым. У меня нет своего я, все в подчинения, что скажут, то я должна выполнять. Почему не думаю о себе. Мне было очень трудно съехать с насиженного места. С работы не отпускали, расчет не давали, в отделе кадров сказали, что бригады укомплектованы, теперь никого не рассчитываем и не принимаем, мастер уговаривает: «Давай мы тебе дадим путевку в санаторий, отдохнешь в Сочи и будешь работать». Много было неприятностей. Но всё позади, собрала свой скарб в большой мешок, зашила и отправила багажом.

Приехала в Апшеронск, на станции такси не ходят, а мне надо багаж везти. Подкатилась маленькая лошадка или что за чудо, что за животное, и тележку везет. Мужчина говорит: «Куда вас подвезти?» Говорю: «У меня багаж тяжелый 80 кг и чемодан». - «Мой ослик возит тонну». А вот это кто, ослик, значит. Поехали - и меня посадил. Я так смеялась. Думаю: вот бы кто увидел, Дина по городу едет на осле. Ну что, теперь опять все с нуля начинать жить. Лида с мужем уехали в Москву, там какие-то дела у них, да и родственников навестить, у Александра Сафроновича там брат и сестра. Да и сына навестить от первого брака, у него сын семейный уже. А нам с мамкой оставили Витю, 4 годика ему, он капризный, еле управляемся с ним.

Ну вот, это юг, красота неписанная и здесь мне надо жить, привыкнуть к местности, к людям, их обычаям, и какие соседи? Примут ли нас северян в свое общество? Городишко большой, на много километров вдоль и поперек. Домики маленькие, низкие, прямо у самой земли окошечки, но есть и большие. У кого есть средства, те строят замки, не хатки. Через месяц Лида приехала одна, Александр Сафронович из Москвы улетел в свой Якутск. У Лиды часто сердце прихватывает, часто вызываю «скорую». Телефона нет, ночью впотьмах иду на «скорую», здесь такие ночи темные, таких я не видывала - страх, да и только. На ночь дома закрываются ставнями на окнах, иногда мы с Лидой ходили в кино с фонариком, иначе хоть глаз выколи. Да и многому я удивляюсь. Спросила соседку, которая рядом с нами, что это у вас такое растет, высокое, как бамбук. Она мне говорит: это мед. Ну, я стою, думаю: ну, и народец, надо же, посмеялась надо мной, мед, видите ли, растет! Надо спросить, не растет ли на грядках конфет. Поживем, увидим и всему научимся. Ну, а пока что я у Лиды на побегушках. «Динка, иди на рынок, купи мяса свиного с сахарной косточкой». Ну, уж это слишком, не слыхивала, что в мясе был сахар. И надо купить строго на 12 рублей. Не знаю, как сказать продавцу, да так и говорю: свешайте мне на 12 рублей свиного мяса и косточку с сахаром. Можно и с конфеткой, смеется продавец, вот тебе мясцо на 12 рублей с косточкой сахарной. Хуже нет быть служанкой. Я побелила в доме и снаружи дома. Глины намесила, печки в доме и на улице отремонтировала. Хожу за водой на колонку, колю дрова, топлю печки и все не так, ну госпожа, да и только.

Я опять вся ушла в воспоминанья о деревне. Закончилась война, к нам начал летать самолет. Для него расчистили целое поле в лесу, и домик сколотили для кассы продажи билетов. С Вологды до нас грузовики уже не едут, дорога вся в комьях, ремонта нет, средств нет. Вот и выделили самолет, но смельчаков не много. Вот один председатель в Вологду уехал на тракторе попутном, а с Вологды сел на самолет, его жена пришла к сестре в Лукино рассказывает: «Ну-ка, мой то шоршень (кличка ему) летев на ероплане да как полетит ероплан-от да к самому небу, да так в штаны навалил, так в бане отмывала. Бабы, не приведи Бог, лучше пешком пойдем». А попойди-ка, сколько лаптей издерешь. Бабы, на Лукерине-то, чуете, провожают ребятишек в солдаты. Поклон пришел, приглашение на проводы. Ну-ка, надо же, Федьку Тимохина взяли. Да ну, дурака-то. А що, работать-то будет, стрелять не надо, войны нет. Тимошиха плачет. Уговорила: Феденька, тебе там дадут шинель новую, да сапоги, брюки, шапку с ушами, рубаху. А как эдакой нарядник да приедешь домой, так девки все за тобой побегут. Ну, Федя песню поет, одну и ту же: «Ты тупича-ты тупича, расколоченный обух». Ой, Феденька, не пой жалобных-то песен, не печаль ты нас с тятей.

1. Скоро буду я жениться, скоро буду я женат, надоело полосатую подушку обнимать.

2. Ой, не плясальник я, опоясали меня не широким ремешком, а с огорода колышком.

3. Я мальчишка-хулиган, меня не любят девушки, только бабы небаские, да и то за денежки.

4. Кабы старая сударушка была не по душе, не ходил бы ночи темные, не спал бы в шалаше.

5. Председатель на трубе, счетовод на крыше, председатель говорит: «Я тебя повыше».

6. У-ух, я не писельнича и не плясальнича, подпоясалась кушаком соломы вязанича.

Так жили, веселились, умирали. В нашей деревенской речи не было буквы «Ц», все на «Ч», тут уш.

Это опять дедушкины сказки - расказни. Мы деду Пармену так и смотрели в рот, ждем его, что сегодня скажет. Он очень много знал, а где и сам сочинял, конечно, вам не интересно, ну и не читайте. Все это дребедень.

Хрен ты хрен, кто тебя сеял. А сеял Иван, а подсевал Селиван. А Селиванова жена присматривала, да приговаривала: хрен ты хрен.

Ой ты батюшка, судья, рассуди наши дела. А как ваши дела? Да я сидел на пне, хлебал репне, пришел ко мне татарин и по уху ударил. Ой ты батюшка, рассуди наши дела.

Ещё случай. У нас в деревне шили сарафаны, по подолу нашивали ленту шелковую разных расцветок. А на кофту тоже всяких рюшек и кружева. У кого сколь фантазии. Так вот приехали две девушки из нашей, возможно, деревни. Разнаряженные, в большой город. Пошли прогуляться по парку. Сели на скамейку, устали. Идет парень, сидит девушка, он присмотрелся к ней, спрашивает: «Девушка, вы полька?» - «Нет, я Манька, Полька срать ушла». - «Мария, вас можно пригласить в ресторан». - «А что это такое, ресторан?» - «Вы кушать хочите?» -«Конечно». Пришли в ресторан. «Что вам заказать покушать?» - «Три тарелки каши», - «А пить чего?» - «Пять стаканов чая». - «Хорошо». - «А какое вы вино любите?» - «На букву Ш». -«Шампанское?» - «Не-а, не угадал». - «Ну скажи, я то и закажу». - «Ну ты и дурак, не смог угадать. Шпирт я люблю».

Кабы мне бы дали еропланию, я слетала бы к милому в самую Ерманию.

Может, и забыла. Здесь я, наверное, повторяюсь. Ну и что.

Я помню, как в детстве мне хотелось быть взрослой. А теперь куда бы деться от взрослости своей. Не стоит торопиться да забегать вперед. Все будет так же и после меня. И так же было до меня. И все же расставаться нелегко со всем, что было. С ветром с поля налегке одеться, вот так и доходишь быстрее вдвое. Этим шагом прошла я в пути по дорогам не ближнее версты. То виднелись деревни вдали, то шумели зеленые сосны. Спутник Солнца порою Луна, а Луне помогали звезды. Так была я в пути не одна, проходя эти длинные версты.

Вы бывали хоть раз в лесу рано утром, морозец под 40. Я-то все прелести зимы - снега полтора-два метра - и видела, слышала. Зайдешь в лес: о-о, какая тишина! Но прислушайся - и услышишь. Дятел долбит сухое дерево, достает червей. А вот коростель заводит свои трели. Клесты-свистуны, их эхо раздается по всему лесу. А вот как лось гаркнет, это по всему лесу-эхо слышно его за версты, содрогается лес, с елок снег слетает. Стоишь, бывало, и вспорхнет прямо из-под ног, вылетает стая куропаток. Или бурундук с размаху прыгает в снег. Под снегом мышиные тропы. Эти мелкие грызуны питаются мышами, корешками и чем попадется. Вот клесты высиживают птенцов в самые морозные дни января. Гнездо вьют в самой густой елке. Свиристель - красивая птичка, как из сказки. Хвост его с желтой каймой, а сам красно-серый. Эти птички летают стаями и поздней весной высиживают потомство. То белка по вершинам ельника скачет, лущит шишки еловые и сосновые. Бывает бескормица, то грызут ольху. Лиса тоже лезет под снег за мышами, но не прочь и зайчатины откушать. Чуть прозевает заяц, лиса легкая, но у зайца прыжки длиннее, чем у лисы.

Опять я ухожу в сторону, неинтересно вам читать. Мое прошлое колхозное, деревенское. Не в неге я родилась, не в роскоши росла. Работала в колхозе с малых лет. Стаж мой с 6 лет. В холод, голод и зной сносила и терпела различные муки. Боролась с судьбой. Мои натруженные руки не знают, что такое покой. Я солнечному восход ни разу не проспала. В суровую годину укрытья не искала. Но плугом растирала утробу я земли. То дрогну, промокая, то вся горю в пыли. Работали для страны, не для себя, до упада сил, пока не упадем. Бери больше, кидай дальше. За это получишь трудодень. Урожай убирали, увозили государству, а колхознику давали самые отходы от зерна, полову. Живи, народ! Когда я повзрослела, я медленно училась жить. Хотя ученье трудно мне давалось. К тому же часто удавалось урок на после отложить. Я полагала: куда спешить? Я невнимательна была. И забывала 7 раз отмерять. То забывала своим слезам не верить. Уроки мне данные забывала. И все же училась жить. Терпенью научилась, и думаю, когда-то научусь - жить и не тужить. Но не сразу научилась жить.

В 1949 году мне дали в колхозе за труд медаль «За победу». Молодость промелькнула, мне уже 79 лет. Совсем старуха, но душа не увяла, она молодая. Но от тяжелых трудов согнула упругий мой хребет. На моих руках мозоли от топора, серпа и молота. Моим детям и внукам не стыдно за мать.

И ещё мне Бог помог побывать на своей родине. Встретились с родственниками, а их осталось очень мало, и со своими сверстниками, которые тоже съехались со всех сторон на родину. И что же за дни случились? Чем прогневал Бога человек? Там, где раньше много труб дымилось, две старухи доживают век. Как важно вовремя успеть - сказать кому-то слово доброе, чтоб от волненья сердце дрогнуло. Или подставить плечо надежное и знать, что будет так и впредь. Недалеко от Лукерино когда-то была наша деревня, стоял наш дом. Пронеслось, улетело время, и с грустью я вспоминаю о нем. Здесь прошло босоногое детство. Пусть не досыта ели порой. Не могли по моде одеться. А друг за друга стояли горой. Тяжела ты, крестьянская ноша. Рано вставай и поздно ложись. Воспитателем нашим хорошим была деревенская жизнь. Весной возвращаются птицы, мы радостно машем им вслед. А мне все по-прежнему снится деревня, которой уж нет.^ Пишу что помню. А голова совсем никуда -кружится, и руки дрожат, глаза устают. Вот дожила. Но жизнь меня била и ласкала. Оглянуться мне вечно недосуг. А вот грубое слово, как пуля, бьет по-живому, да как. Я страшно переволновалась, схватила инфаркт, я инвалид II группы. Так с ним и живу. Часто сердечные приступы. Спасибо врачам, откачают меня, ну, я опять пошла. Голова кружится, падаю, встаю и опять иду, и думаю, что скоро дойду. Жизнь прошла так торопливо, быстро, что, кажется, ещё и не жила, и родника воды холодной, чистой я вволюшку ещё не попила. Мечтаю по лужку с ветерком босиком пробежать, как бывало тогда в малолетстве.

Опишу, что еще помню, наши деревенские присказки. Повседневно времена года, крестьянские дела, а также о людях хороших, добрых, умных, но и о лентяях злых и пьяницах, и о женихах и невестах, есть похвала, упреки, насмешки.

Не от того голь оголела, что сладко пила да ела.

Солнце зимой, как мачеха, светит да не греет.

Зима мачеха, лето - матушка.

Сонливый да ленивый два родных брата.

Силы, как у быка, а работы как у воробья.

Хозяюшка в дому, что оладышки в меду.

Печь зимой, как сундук с золотом.

Хлеб да вода - крестьянская еда.

Хлеб батюшка, водица матушка.

Хлеб ржаной - отец родной.

Человек силен едой, как мельница водой.

Жизнь что море: то штиль, то буря.

Жизнь что луна: то полная, то на ущербе.

Дружба, как стекло: разобьешь, не склеишь.

Гол, как сокол, а остер, как бритва.

Видом орел, а умом тетерев.

Говорить не думая - что стрелять не целясь.

Говорит, что топором слова вырубает.

Стоит, как Игнат, ничего не знат.

Стоит как Арина, рот разиня.

Стоит как Офрося, ничего не просит.

Жадность, что река: чем дальше, тем шире.

Дома - петух, а на улице - курица.

Прост, как свинья, лукав, как змея, объегорит любого.

Заботится как волк об овцах (председатель колхоза)

Это опишу, как жили. Выходили замуж девушки, когда их засватают. Невеста каждый вечер садится на лавку в кухне и причитает, как ей не хочется идти в чужие люди из родного дома в далекую деревню, в чужой дом. Да не за милого, а постылого жениха. Ну, а если девушка не согласна себя оплакивать, нанимали родители плакущую старушку за деньги или за хлеб. Смотря какие родители. Как нашу тетку Офонасью выдали насильно, потому, что посватались из богатой семьи. Офонасья дружила с парнем хорошим, умным, но из бедных. Асаф сказал: если не пойдешь за Гнусова, то тебя по миру пущу и за Олеху не отдам, их надо всех кормить из моего сусека. По широкой сельской улице шел ко девице удалой молодец. Пойдешь ли ты, красавица, за меня замуж, теперича и сватов нашлю. Уж я свахами-тс сватанная, сваха сватала - хвасталася, за чужу душу божилась: он не вор-то, не пьяница, не зайдет он в питейный дом, не пропьет свою Мариюшку. Хоть он пропьет её - выкупит. Не рублями, не полтинами, а золотыми только гривнами. Ты дитё ли наше милое. Приголубь-кг ясна сокола к себе ясна сокола зеленого. Родители, мы хотим тебя, Мариюшка, во чужие люда отдать, во незнакомые, ко Ивану на руки навеки. Вы понежите её, полелеете её, как мы е« нежили, не давали на её венути ветру дунути, дождю капнути. Татенька, маминька мои мильи подскажите, как мне в чужих-то людях жить, как мне называть свекра лютого, а свекров] спесивую, гордую, ломливую, а золовушки змеи подколодные, только деверь умница в и: семье. Милое ты наше дитятко, убавь спеси-гордости, назови свекра батюшкой, а свекров: матушкой. Ну, и так далее. Лучше деверя четыре, чем одна золовушка.

Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что даст мне сегодняшний день. Но и этот день ничего мне не удалось найти работу, у каждого завода, фабрики толпы людей стоят, день и ночь, где и как найти работу, на любую согласна. Лида недовольна и не верит мне - почему не найти работы. Я втихаря плачу, сплю во времянке, это домик рядом с домом. Я его вычистила, побелила, раму застеклила, сколотила из досок кровать, из ящиков столик. Ухожу спать, ну, и даю волю слезам. Ну, зачем я здесь? Как я могла все бросить и поехать в никуда, зная характер мамки и Лиды. Если мне вернуться в Мончегорск, ни жилья, ни работы, опять то же, и все сначала. Лида вычитала из газет, что принимаются от населения желуди. А где и как найти их. Я пошла к соседям, подскажите, что это такое желуди и где их найти. О-о, это надо ехать за аэропорт в лес дубовый, можно и пешком, тут не далеко, 6 км, автобус редко ходит, да и тот маленький, народу полно, не сесть. Сказали, в какую сторону идти и надо вырубить большую жердь, чтобы сбивать с дуба желуди. Людей очень много, навряд ли вы чего найдете. И мы пошли с мамкой, взяли емкости, ведро, сумку, топор. Вышли рано в 5 час. Лида с Витей почивали, они спят до 10-11 часов. И не посмели взять хлеба с собой. У Лиды все учитывается, не поешь когда хочешь. Мы долго шли, народу идет сотни, всем надо заработать хоть какие-то копейки. Наконец, пришли в лес. О Боже, такие дубы до небес. Мужики лезут на дуб и бьют по веткам, и летят желуди. А мы что: находим поменьше дуб, снизу поколотим, за целый день собрали одно ведро, устали, хотим есть. Мамке говорю: желуди едят или нет? Она говорит: я слышала, что желуди едят свиньи, а давай попробуем, нам понравились. Это лучше, чем опилки мы ели в деревне. Сдали на 3 рубля, довольны.

Лида недовольна: надо же, вдвоем собрали ведро желудей, вот соседи по 50 кг сдают в день. Ну, тут мамка начала оправдываться: «Лиденька, это всё она дура, ведь могла бы залезти на дуб, так нет, говорит - я не кошка». От обиды, от бессилия, от голода ушла в свою берлогу. Мамка приходила, звала: «Иди ешь, если хочешь». Нет, не хочу. Мне с вечера заданье -сходить на рынок, купить той же свинины 250 г, литр молока и стакан меда. Все выполнила и не знаю, угодила ли. И вдруг Лида кричит: «Динка, иди сюда». О Боже, опять что-то не так! Ты только попробуй, что купила, не мед, а черт знает что, деньги истратила, ну что я, деньги не велики - 1р 50 коп. Но я ведь не знаю, какой должен быть мед, я лизнула: сладкий, чего ещё надо. Я позвала соседку, она нам объяснила, этот мед тростниковый, очень полезный. Лида чуть успокоилась, но со мной не разговаривала весь день. Оказывается, этот мед растет в огороде, я тогда думала. Надо мной посмеялись, сказали - мед растет. А позднее сама помогала выжимать жидкость из тростника, а потом эту жидкость варят 12 часов, пока не загустеет, и мед готов. А также веники растут просто диво. Всему надо научиться. Лида с Витей ходят в столовую на обед. У нас картошка выросла, но до чего она мелкая, дождей нет, такая жара стоит. У Лиды всё с сердцем плохо. Однажды она отправила меня на рынок: «Динка, купи живую куру, будем супы варить». Купила, и опять Лида забраковала. Я не знала, что так могут люди обмануть, у куры один бок больной. Ну, опять мне взбучка. «Лида, почему ты сама не ходишь на рынок, тебя бы не обманули». - «Я на рынок? Позориться, ты что?»

Наконец-то я нашла работу, рада до слез. Называется виносадзавод. Это летом ухаживают за садом фруктовым - яблоки, груша, виноград, персики и много клубники, а также овощей большие плантации. Зимой эту продукцию перерабатывают и везут по магазинам. Сады находятся от города в 5 км. Сначала мне казалось, очень далеко, но привыкла с 8 часов работа. Выхожу в 6 ч 30 мин. Работа нравится. Весна, обрезаем виноград, окапываем деревья, опыляем химикатами все деревья и виноград. Эта работа мне очень нравится, не то что пахать поле, или лес рубить, или в шахте работать. Здесь 2 бригады по 7 человек. Агроном тут главный, пожилой мужичок, и звеньевые в бригаде. Меня хорошо приняли в бригаду девчонки молодые, есть и старше меня женщины. Мне все показывают, рассказывают. В этом заводе работает в отделе кадров Баженова Надежда Павловна родом с Сибири. Приехали сюда с мужем, учились в Краснодаре и направили их. Муж инженер, работает на мехзаводе. Мы с Надей подружились, она очень мне понравилась. Она мне говорит: «Дина, если тебя спросят, не родственница ли тебе Баженова?» ты говори «да», так тебе будет лучше. И правда, спрашивали не раз, я говорю: «Да, мы родня с Надей». Агроном тоже мне поверил. Привыкаю к их речи. Я про себя смеюсь, когда они говорят Хвилина - Филипп, Зосыма - Изосим, и женщина рассказывает: «Моя-то доня пыше мине: мамо, я сдесь уже говорю на Г, я ею пышу: донюшка мия родыма, а я уже и на X не бачу». Дочь уехала в Архангельск, а мать работает и строит хату саманную. Теперь уже поспела клубника, собираем в большие корзины, на машине увозят в контору. Сначала контору накормить, а потом и нам. Я в первый день так наелась, что смотреть не хочу на клубнику. Потом нам, каждому полевому работнику, разрешили набрать корзину для себя. А клубника крупная, не мятая, как в магазинах. Ну, Лида радехонька, наелись и варенья сварили. У нас тут же с садом пасека, сначала начальству дали, а потом нам по литровой банке меду. Ну, тут Лида рада меня расцеловать, и ещё черешни корзину.

Я теперь зарабатываю не сдельно, а оклад 70 рублей, из них уплатить подоходный, профсоюзный и комсомольские взносы. Ну, а что осталось, отдаю Лиды. Она - хозяйка в доме. Наступила зима, работаем на заводе. Наша работа - промывать фрукты, засыпать в моечную машину, чистые фрукты загружать в пресс, это уже другие делают. Дел полно, моем, стерилизуем тару под вино и патоку, ящики с готовой продукцией, вином, грузим в машину, фуру вне рабочего дня меня ставят контролировать, чтоб не воровали. Вино, чуть прозеваешь, и тяпнут ящик вина. Но тут такой закон, если не разобьешь из 100 ни одного ящика, то дают ящик вина, 20 бутылок. Бывает, пока вино не разлито в бутылки, пей, сколь хочешь. Мужчины напивались до одури, а начальство увозили домой, сколь хотели. Теперь наше вино стали браковать, по ГОСТу не проходит, как квас, сахару мало кладут. Посмотри, у нас назначили развезти по магазинам по Апшеронску 50 ящиков вина, дали двух грузчиков, поехали. Заехали в первый магазин, я подаю документы. Мне говорят: вашу продукцию не берут, все полки заставлены, это не вино, а пойло для свиней. Объездили несколько магазинов, так обратно привезли. Директор на меня закричал: почему бы тебе им сказать, что эта партия вина проверена, вот вы и везите сами. Ну, я тоже по молодости, по глупости, все высказала на собрании, что у вас .тут одни жулики, воры, сколько ещё ваш завод будет существовать. Тут директор вскочил: «Я тебя увольняю, сегодня же подпишу увольнение». Я говорю: «Очень хорошо, я сама уйду, а завтра вы будете о себе читать во всех газетах, я вас выведу на чистую воду». Рабочие все захлопали в ладоши: молодец, Дина! Я не вышла на работу. Теперь я уже освоилась, найду работу. За мной приехал агроном: «Пожалуйста, иди на работу».

Сбыта продукции нет, и денег нет платить нечем рабочим, а всех рабочих 80 человек. Рабочие осмелели,. надо же, девчонка не побоялась, все высказала директору и всем управленцам, все подписались убрать Прусака, на его место поставить директором экспедитора Нетреба Никиту Ниловича. Меня вернули на свое рабочее место. Но я боялась, как бы меня не убили. Надя меня поддержала: «Молодец. Ты, Дина, сдвинула с места все накипевшее у рабочих». Начало апреля - опять начинается тара, ветер горячий дует, у нас заболел агроном Михайленко Семен Михайлович. Вызвал меня в контору новый директор. Говорит: «Мы решили тебя поставить заместителем агронома, пока он в больнице, у него язва желудка, может, месяца на два. Я говорю: «Ой, что вы, я писать не умею и вообще, мне не справится, теперь самая ответственная пора, сеять, пахать, обрезка винограда, окопать деревья». Ну что, попробую. Ну что, рабочие помогут, что и когда сеять, сажать. Жара, а я хожу в резиновых сапогах, очень боюсь змей, они на каждом шагу, это что-то. Теперь весна, они скатываются в большой шар, одна женщина по этому шару толстой палкой со всей силы даст, они сразу врассыпную. Они все ходят в тапочках на босу ногу. У всех рабочих там же есть земля, садят овощи. И я себе вскопала целину после работы, посадила помидоры, огурцы и всякую дребедень. Работаю на износ, хожу в больницу за расписанием на неделю работы к Семену Михайловичу. Он расскажет все до мелочей, напишет - как, что, когда. Утром прихожу раньше всех, сторож спит, доложит все на месте. Пока что воровать нечего, только клубника уже начинает созревать, ранней весной делали кривой яблокам, спиливали деревья, выбраковывали малоплодоносящие, срезали черенки, заостряли тонким ножом вокруг под кору пенька, втыкали черенки и крепко затягивали, замазывали садовым варом, за весну 55 штук.

Этим летом к нам приезжали из Мончегорска наши родственники - Комаровы Миша, Надя с дочкой. Отдохнули, им понравилось. Река рядом, купались, загорели. Комаровы уехали. Приехали мои знакомые - Мотовилов Геннадий Аркадьевич с детьми Таней и Витей, их знакомые Владька, Анна с дочками, вообще-то весело, я очень рада гостям, познакомила с городом. Домик наш в самом центре города, река, рядом рынок, парк огромный, кинотеатры, летний и зимний, магазины и почта.

Наши отдыхающие довольны, с продуктами хорошо, обеды готовили в летней кухне, иногда ходили в столовую кушать. У нас уже поспели яблоки, сливы, вишни, груши, срывайте, ешьте, сколь хотите, и сушите на крыше. Винограда тоже полно, некуда девать, я купила бочонок на 2 ведра. Закладывала туда виноград, туго набью и закрою плотно. Он целый месяц бродит, днем нагревается, и бочка качается, такая сила брожения. Ну, а потом отжимали, разливали в емкости, получалось хорошее вино. Гости пили - хвалили. Всё им нравится, только уж очень жарко. Удивлялись: как ты, Дина, работаешь при таком пекле. А что делать, они меня агитируют уехать в Мончегорск, а сюда ездить на отдых. Ну, а как у меня на работе? Дела идут хорошо, теперь сентябрь, что весной привили черенки - теперь на выставку областную везти на соревнование краевое. Спилили три пенька с прививкой, и меня направили лететь самолетом в Краснодар. О-о, а я самолетов боюсь, да надо там выступать, бороться за первое место. Агроном говорит: ты же звеньевая, я тебе всё уже написал, ты только там с трибуны прочитаешь и всё, делов-то! А почему я? Прививку делали девчата, я не могла ни одной привить. И полетела, 40 минут лета, на лошади проводили до аэропорта.

В самолете меня так укачало, я, думала, умру. Еле вылезла из самолета, голова закружилась. Я упала, меня начали поднимать, кричу: не трогайте меня, полежу на земле, мне будет лучше. А теперь что. Привезли нас в Дом культуры. О Боже, огромный зал людей со всего края. Как мне выйти на трибуну, боюсь, как бы мне со страху в обморок не упасть. Все одеты, обуты празднично, а я колхозница не отесана, вылезла из дремучего леса, в сатиновом платьишке, в косыночке, на ногах ботинки, но новые. Я же в школе не бывала, самоучка, читаю по слогам печатный текст. Со мной был экспедитор, держусь за него. Прошу: зачитай вот эти бумаги, которые написал агроном, я боюсь, у меня очень голова болит, кружится, упаду, опять у меня от самолета ещё не прошел шок. Он видит мое состояние, выступил. Стали зачитывать проценты, кто на первом месте по привою. О-о, у нас самый большой процент. Дают нам сертификат, путевку в Москву на ВДНХ. И опять меня отправляют, что я, дескать, знаю, где Москва и всё в Москве. Да, возможно, поехала бы, но у меня совсем другие планы, уехать в Мончегорск, я уже здесь не могу жить. Мамка с соседями меня сватают за парализованного урода, это наших соседей знакомые. Он живет с матерью, оба уже старые, мать учительница, на пенсии, она умрет, за сыном нужен уход. Если он умрет, то дом большой достанется тому опекуну. Мамка мне все уши прожужжала: «Динка, выйдешь за Олега, и дом твой будет». -«Мамка, зачем мне этот дом?» - «Динка, дура, неужели ты не понимаешь, не надейся на этот дом Лиденькин». Ах, вот оно что, да провалитесь вы со своим домом, сорвали меня в Мончегорске с обжитого места, пообещали рай в саду. Пошла за расчетом, там не верят, что я уезжаю. Да что ты, тебя все уважают, продвинули, в Москву поедешь, и решено тебя отправить учиться на агронома.

Со слезами в душе простилась я с югом. Снова дорога, и с силой магической все это вновь охватило меня. Грохот, носильщики, свет электрический, крики, прощания, свистки, суета, шум колес, шепот сонный. А мысли мои с плачем сплетаются. Путь далекий передо мной лежит. Что держало здесь меня?. Что кинуть мне жаль и зачем? До сих пор не стремилась я вдаль. И почему у меня крепкой воли нет, чтоб порой перед бедой за себя постоять. И зачем мне было на свет появляться, нежеланной и незваной. Горе горькое со мной родилось, да так со мной и выросло, не оставляет меня. Я рада тому, что вырвалась из-под гнета материнского. Я еду опять туда, где дни проходят без солнышка. Ночи темные без месяца. Бури страшные, морозы жгучие. Мечты, повсюду вы меня сопровождали, и мрачной жизни путь цветами устилали. И мои мысли врозь расходятся, без следа теряются, темной тучей покрываются. Туда я еду, где небо низко и уныло, и так сумрачно вдали, как будто время здесь застыло, как будто край земли. Густой зеленый ельник у дороги. Глубокие пушистые снега. В них ходят могучие тонконогие олени, к спине откинув тяжелые рога.

Здравствуй, мой Мончегорск. Как я рада увидеть тебя! Как ты за мое глупое отсутствие похорошел. Высокие дома, широкие улицы, большие благоустроенные площади, рынки. Люблю шум и грохот заводов и фабрик, и ещё люблю северное сияние.

Люблю озера зеркальную гладь.

И продолжаю думать, что я нахожусь в начале своей истории. Что я не туда попала. Теперь надо начинать все с начала. Господи, помоги мне устроиться на работу.

Ты раскрой мне, природа, объятия.

Чтоб я слилась с красотою твоей,

Ты, высокое небо далекое.

Беспредельный простор голубой.

Ты земное поле широкое.

Только к вам я стремлюся душой.

Теперь, я думаю, не пропаду, все мне знакомо здесь. Меня встретили Комаровы, хотя у них комната в бараке 10 кв. метров, но в тесноте, да не в обиде. Самих трое, и я поместилась. Я ехала, надеялась, что опять пойду работать в шахту. Но все круто изменилось. Всех женщин вывели из шахты в первую очередь, рудник закрывается, потому что жилы никеля совсем стали бедные, нет выгоды, и теперь тысячи шахтеров надо устроить на работу. Очень многие уехали в Оленегорск, Апатиты. Там открылись рудники. Но наш комбинат «Североникель» работает, плавят руду, из Печенги и Норильска возят. Миша Комаров устроился в плавильный цех, жена его работает продавцом, дочь ходит в садик. Я растерялась: что мне делать? На стройку набирают рабочих, но в «Кольстрое» маленькая зарплата, не то что на «Североникеле». Хожу, ищу свое бывшее начальство. Они все пристроились на комбинат. Нашла начальника второй шахты Ивана Андреевича Матыцина. Конечно, я грех на душу взяла, наговорила ему, что я вышла из декретного отпуска, рудник закрылся, где мне найти работу, помогите. Он спросил, на какой шахте работала? На четвертой. Ну, найдем тебе работу. Требуются хлораторщики в энергоцех. Написал записку, и я пошла довольная до слез. Нашла этот цех, спросили, какое образование, я, конечно, с юмором говорю: я прошла горьковскую школу образованья самоучки. У меня сестра и брат учились, а я от них самую малость научилась читать и писать.

И опять снится мне моя деревня. Бревенчатой страны. В доме душный воздух, дым лучины, под ногами сор, сор на лавках, паутины по углам узор, закоптелые полати. Хлеба нет, одна картошка, даже соли нет не один год. Но колхозники работают, мыкают горе, во всем нужда. Ждут: а завтра будет лучше, чем вчера. Но и завтра не сразу пришло, а только в 55-м году, когда стал управлять страной Никита Хрущев, отменил все налоги с колхозников. Из колхозов сделали совхозы, и люди стали получать не трудодни, а деньгами рассчитывали, и люди воспрянули духом. Появился хлеб в магазинах, бери сколько хочешь. Людей в деревнях совсем мало осталось, мужчины с войны не вернулись, рождаемость детей на ноле, из деревень разъехались вся молодежь, кто куда, выдали всем паспорта, а их не бывало в деревнях отродясь. Деревни опустели. Приказ сверху - все деревни вывезти ближе к районам, и поехали, поля бросили и все насиженные веками местности. Все слились в кучу. Поля не пашутся, не сеются. А что делать рабочей силе? Работы нет, что делать, пустились в пьянство, пьют стар и млад, это что-то, мир перевернулся. На что покупают водку? Кто получает пенсию немалую, а кто выращивают скота, телят, поросят сдают государству. На водку хватает, пашут участки земли, бери хоть 10 гектар, выращивают зерно, овощи, не ленись мужик, все в его руках. А на полях вырос лес, растут грибы. Но люди ждут, когда же на бывших полях будут поднимать целину и сельское хозяйство. Пока ещё не совсем вымерли деревни. Пока ещё теплится жизнь деревни. Дороги очень плохие, но на тракторе можно доехать до нашей деревни.

Зима. Красною кистью рябина зажглась, падали листья, и я родилась в студеную зиму. Один туман, молочно-синий, как чья-то краткая печаль. Ангелы-хранители хранили меня, дитя, протяни ручки к нам, мы научим тебя летать, ну же, скорее, пока не проснулася мать. И мать проснулась не от сна, а от страха, чуть греха не сотворили с отцом. И я осталась жива, и луна на меня из-за тучи смотрела, как будто в слезах. За то, что я из хвойной дали моей бревенчатой страны. Моя душа, как мох на кочке, пригрелась северной весны. Изба-питательница меня взрастила не напрасно, я гожусь на труд, на счастье. Сплетаю с них, как лапоть, не смейся, не суди. Я - женщина, как бы это сказать, недоразвитая. Я недоросль. Смогла бы я книгой быть между книг. В моих строках и дум, и слов избыток. В моих листах все так, как было, мне нужнее знать немного, со смешным сойдусь и посмеюсь, с печальным от души поплачу. Призрак счастья ходил за мной. Но привязались ко мне обман, коварство и зло. Без ума, без разума. Силой замуж выдали. Золотой век девичий силой укоротили. Мое счастье, светлые мои мысли, одну за другой унесло. Мне нужно долго время, чтоб заглушить горе и грусть, печаль выплакать. Судьба злая меня подрезала, мне и доныне хочется грызть жаркой рябины горькую кисть. И какая злость во мне кипела против вся и всех, которым счастливо жилось.

Устроилась на работу в энергоцех, в хлораторную. Это обеззараживание сточной воды хлором, газом и фтором. Баллоны с газом, огромная емкость с хлором и мешки с фтором. Конечно, не сразу поняли, что к чему. Надо учиться.

Дали мне койку в общежитии. Три девчонки молодые и я. Присматриваюсь, приживаюсь, притираюсь к новой жизни. Живу, работаю, тружусь в желание, время трачу, чего ж ищу? К чему стремлюсь в своей стране без образования, на что гожусь? На общем собрании начальник цеха объявил, что из цеха 16 человек должны пойти в вечернюю школу. Все или многие из вас не окончили и 4-х классов, помешала война. Школа будет работать в две смены, с 10 утра и с 18 часов вечера. Школа открывается здесь при комбинате «Североникель». С 5 класса по 10 класс и моя фамилия промелькнула. О Боже, мне бы надо в 1-й класс. Что делать, как быть? Надо там платок с головы снимать, что я скажу учителю, но надо идти хоть немного поучиться. Мастер сказал: не пойдешь в школу, с работы уволят. Цех закупил для нас портфели образование, я, конечно, с юмором говорю: я прошла горьковскую школу образованья самоучки. У меня сестра и брат учились, а я от них самую малость научилась читать и писать.

И опять снится мне моя деревня. Бревенчатой страны. В доме душный воздух, дым лучины, под ногами сор, сор на лавках, паутины по углам узор, закоптелые полати. Хлеба нет, одна картошка, даже соли нет не один год. Но колхозники работают, мыкают горе, во всем нужда. Ждут: а завтра будет лучше, чем вчера. Но и завтра не сразу пришло, а только в 55-м году, когда стал управлять страной Никита Хрущев, отменил все налоги с колхозников. Из колхозов сделали совхозы, и люди стали получать не трудодни, а деньгами рассчитывали, и люди воспрянули духом. Появился хлеб в магазинах, бери сколько хочешь. Людей в деревнях совсем мало осталось, мужчины с войны не вернулись, рождаемость детей на ноле, из деревень разъехались вся молодежь, кто куда, выдали всем паспорта, а их не бывало в деревнях отродясь. Деревни опустели. Приказ сверху - все деревни вывезти ближе к районам, и поехали, поля бросили и все насиженные веками местности. Все слились в кучу. Поля не пашутся, не сеются. А что делать рабочей силе? Работы нет, что делать, пустились в пьянство, пьют стар и млад, это что-то, мир перевернулся. На что покупают водку? Кто получает пенсию немалую, а кто выращивают скота, телят, поросят сдают государству. На водку хватает, пашут участки земли, бери хоть 10 гектар, выращивают зерно, овощи, не ленись мужик, все в его руках. А на полях вырос лес, растут грибы. Но люди ждут, когда же на бывших полях будут поднимать целину и сельское хозяйство. Пока ещё не совсем вымерли деревни. Пока ещё теплится жизнь деревни. Дороги очень плохие, но на тракторе можно доехать до нашей деревни.

Зима. Красною кистью рябина зажглась, падали листья, и я родилась в студеную зиму. Один туман, молочно-синий, как чья-то краткая печаль. Ангелы-хранители хранили меня, дитя, протяни ручки к нам, мы научим тебя летать, ну же, скорее, пока не проснулася мать. И мать проснулась не от сна, а от страха, чуть греха не сотворили с отцом. И я осталась жива, и луна на меня из-за тучи смотрела, как будто в слезах. За то, что я из хвойной дали моей бревенчатой страны. Моя душа, как мох на кочке, пригрелась северной весны. Изба-питательница меня взрастила не напрасно, я гожусь на труд, на счастье. Сплетаю с них, как лапоть, не смейся, не суди. Я - женщина, как бы это сказать, недоразвитая. Я недоросль. Смогла бы я книгой быть между книг. В моих строках и дум, и слов избыток. В моих листах все так, как было, мне нужнее знать немного, со смешным сойдусь и посмеюсь, с печальным от души поплачу. Призрак счастья ходил за мной. Но привязались ко мне обман, коварство и зло. Без ума, без разума. Силой замуж выдали. Золотой век девичий силой укоротили. Мое счастье, светлые мои мысли, одну за другой унесло. Мне нужно долго время, чтоб заглушить горе и грусть, печаль выплакать. Судьба злая меня подрезала, мне и доныне хочется грызть жаркой рябины горькую кисть. И какая злость во мне кипела против вся и всех, которым счастливо жилось.

Устроилась на работу в энергоцех, в хлораторную. Это обеззараживание сточной воды хлором, газом и фтором. Баллоны с газом, огромная емкость с хлором и мешки с фтором. Конечно, не сразу поняли, что к чему. Надо учиться.

Дали мне койку в общежитии. Три девчонки молодые и я. Присматриваюсь, приживаюсь, притираюсь к новой жизни. Живу, работаю, тружусь в желание, время трачу, чего ж ищу? К чему стремлюсь в своей стране без образования, на что гожусь? На общем собрании начальник цеха объявил, что из цеха 16 человек должны пойти в вечернюю школу. Все или многие из вас не окончили и 4-х классов, помешала война. Школа будет работать в две смены, с 10 утра и с 18 часов вечера. Школа открывается здесь при комбинате «Североникель». С 5 класса по 10 класс и моя фамилия промелькнула. О Боже, мне бы надо в 1-й класс. Что делать, как быть? Надо там платок с головы снимать, что я скажу учителю, но надо идти хоть немного поучиться. Мастер сказал: не пойдешь в школу, с работы уволят. Цех закупил для нас портфели коричневые, красивые. Учебники мне собрали для 5 класса. Наши женщины с цеха, у кого уже дети закончили школу. И вот Динка - ученица 5 класса, в школе мне понравилось. Таких, как я, большинство. И все вологодские. Учителя очень внимательные, помогают. Пишем диктант, учим стихотворения, таблицу умножения. Пишу, конечно, плохо, но читаю хорошо и пишу сочиненье на четыре. Каникул нет, обещают только летом, отдохнем. Я работаю по сменам, мне нравится работа, я там делаю уроки - в общежитии невозможно. Там к девчатам приходят мальчики, шум, гам, музыка, они все закончили по 6-7 классов, смеются надо мной. Когда я учу таблицу умножения или стихотворение, я не сержусь на них, они после войны родились, им легче живется.

Веня отслужил армию и поступил в Ленинграде на учебу, забыла, как называется, учебное заведение, вроде военно-морское училище. Написал мне, что заезжал к мамке, все у нее хорошо. Лида обещает, что семьей приедут в июне. За Веню очень рада, но как он там без денег в чужом месте, пока его оформили, и когда начались у них занятия, потом уже кормили их. Другие ребята приезжают с родителями, с деньгами, а наш Венька как безродный. Я как вспомню, у меня слезы на глазах, смог бы мне написать, я бы помогла. Хотя я и получаю ещё мало, полярок нет, да я только ещё обучение прохожу на разряд. Но я бы заняла денег, выслала ему, мамка мне пишет: «Динушка, вышли денежек, уже весна, надо семян купить, сажать огород». Так хочется ей высказать все наболевшее. Что ж ты с Лиденьки не просишь? Они живут в Якутске, оба работают, получают большие деньги. Мне ведь тоже хочется одеться, обуться, как и люди. Но что, высылаю, а что делать, она знает, что я забываю все обиды на нее, вот и давит на меня. Ну, я за зиму поустала немного, работа и учеба в школе, на работе сдала экзамен на третий разряд, рада, и переводят в шестой класс, конечно, почти одни тройки, по математике худо, дроби не могу, да и все решать, да и таблица не дается, вот ведь напасть. Учительница говорит: я тебя подтяну летом. Мои знакомые по руднику девчонки все замуж вышли. Замужем все за вологодскими парнями, мне не досталось вологодского. Но белорусов, хохлов и татар не люблю. Конечно, выбор есть, но слишком хорошего тоже не надо, потому что я урод. Надо выбрать под стать самой себе. Конечно, спешить некуда, мне 26 лет. Как раньше в моей деревне говорили: суженый урод будет у ворот. Если бы у меня было бы жилье, то жила бы одна, надоело общежитие.

В Мончегорске очень плохо с жильем, на работе ставили на очередь, чтоб получить комнату в бараке, 10 метров. Вне очереди давали у кого двое детей. Строили в поселках бараки из досок, с двух сторон доски, внутрь засыпали песок, опилки и штукатурили в каждом бараке по 20 комнат, по 10 м каждая. В нем делали кухню, туалет. Когда получали эти 10 метров, так радовались, как будто дворец получили. В 50-е годы дома кирпичные строили долго, по 4-5 лет один дом, делали все вручную, подъемников не было, доставляли кирпич и бетон и все оборудование на носилках на все этажи. Итак, мне пока что и мечтать не приходится о жилье. Где я теперь живу, раньше в этом доме двухэтажном было профучилище. В нем Веня учился на столяра-плотника, а теперь женское общежитие, называют «женский монастырь», девчонок было в нем больше 100 человек. Каждую субботу были танцы под гармошку, балалайку, магнитофон, ребят много приходило. Девчата выбирали: если есть у парня жилье, то соглашались замуж. Или снимали комнату в частном бараке. Я тоже присматривалась к парню, мне казалось, что вроде ничего, работает в геологической розыскной партии, называют ГРП. Родом из приморского края, в общем, с Владивостока. Вырос в большой семье, много их было у родителей, отца забрали в 37-м году, расстреляли, признали врагом народа. С председателем колхоза поругался, и тот накапал на него куда надо. 11 детей осталось, мал-мала меньше, мать тянула колхозную лямку одна. Когда дети выросли, разыскали - где и как, зачем погиб их отец. Им сообщили, что судила тройка. В эти годы восстановили справедливость. Матери платили компенсацию. Теперь из их семьи никого живых нет. Кустов здесь служил в армии. Сначала служил в Китае, потом перевели в Мончегорск. Ну вот, вроде ничего, черный, не очень красивый, но ведь «по Сеньке и шапка», как говаривали. У него комната 7 метров в маленьком доме ГРПовском. Два подъезда по три комнаты в подъезде, печка есть, туалет на улице.

Чего-то мне вдруг стало страшно, с кем бы посоветоваться. Но могут сказать: сама смотри, нам на свадьбе нальешь пива ковш, а ты живи, как хошь. Все так. Мотовиловы сказали, приведи, покажи, что он из себя, привела, представила. Кустов Павел Григорьевич, 23 года. Осмотрели, поговорили с ним, одобрили. Тетя Нина говорит: уж только у него волосы очень черные, не цыган ли. Он в паспорте «русский» написан. В одно из воскресений поехали к нему домой, посмотреть, где и как живет, я одна боялась к нему зайти. Ну, все хорошо. Но не тут-то было, у меня в паспорте штамп: «Бадлянова Александра», а он живет в Киргизии, пока я его разыскала, адрес написала, чтоб дал развод, он ответил, что у него паспорт чистый. Ну, я походила в ЗАГС и в военкомат, нигде не могут ничем помочь. Надоумили сходить к прокурору. Не быстро, но паспорт мне поменяли, это длилось целый год. Ну, расписались, я -замужняя женщина. Написала Вене, что я вышла замуж. Веня написал Лиде, пишет: «Ты, Лида, не поверишь, наша Динка-дура замуж вышла. Я думаю, что какой-то тоже дурак. Нормальный бы не взял её в жены». Меня разнесли, дуру, по кочкам. Это письмо Лида мне выслала, видимо, хотела нас с Веней поссорить. Это письмо и теперь хранится у меня. Вене ничего не говорила о его письме, но в моей душе большой осадок от обиды: за что меня ненавидят? А когда Веня с Альбиной в Сочи или в Туапсе, не помню, встретились с Лидой, и Альбина ей не понравилась и Вене высказала свое мнение. Веня обиделся на Лиду, и они не переписывались долгое время: узнавали друг о друге через меня, дуру. Я-то все хотела угодить. Веня приехал ко мне, рассказал, удивлялся: почему Лида так поступила? Я с Альбиной встретилась. Веня говорит мне: как тебе моя Альбина? А тебе хороша, так мне ещё лучше, очень понравилась мне.

У нас все хорошо. Кустов работает все там же. Летом они бурят скважины в горах, далеко от города, рабочих увозят вертолетом, смена на месяц меняется, месяц работают на предприятии. Кустов токарит, слесарит и прочее. Таня в яслях, пока что я работаю только в дневную смену, ребенок маленький. Летом Лида всей семьей приехала к мамке в Апшероиск, и что же. Лида пишет: «Динка, ты знаешь, мамка что чудит? Объявила нам - продавать дом. Я не буду его караулить, уезжаю в деревню, к кому-нибудь примкнусь и буду жить». Господи, у бабки крыша поехала. Лида пишет, нашли покупателей. Всё, что тобой приобретено, все насмарку. Кое-что подарили соседям, швейную машинку продали за копейки. У нас путевка семейная в Ялту, потом в Москве поживем и улетаем в свой Якутск. Очень мы с мужем расстроены, жалко домика. Мечтали каждый год приезжать, как домой. Соседи уговаривали: «Асафьевна, останься, мы же тебе во всем помогаем и будем помогать. Куда ты теперь поедешь?» - «Ну так ведь у меня и Динка есть, поеду к ней». Это мне Лида пишет. Я рассказала Павлу, что делать, посоветуй. «Ну, что я? Пусть едет к нам, куда ей деваться». О Боже, опять я буду спать под кроватью, ох, мать моя - женщина! Приехала к нам, ну и давай плакать: «Вот как Лиденька меня вытурили из дома, как собаку, я осталась на улице». -«Мамка, но ты им сказала, что дом я ваш караулить не буду. Так ведь сказала?» - «Ну, так я, может, пошутила, а они за правду думали». - «Ничего себе шуточки. Ты ждала, что они будут тебя уговаривать, а теперь что, все сначала? Ты видишь, какая теснота, ребенок уже подрос, в ванну не положишь спать. Она теперь в кроватке спит. А мне опять под кроватью спать». -«Динка, а ты Павла выгони, зачем он тебе нужен? Он тебе дороже чем, мать твоя?» - «Мамка, а почему же ты Лиде не скажешь такого, пусть бы Лида выгнала мужа и тебя увезла бы в Якутск». - «Динка, ты не ладно говоришь».

О Мончегорске неинтересно, об эт

Поиск по сайту: