Что такое, по-вашему, русский характер? Его достоинства и недостатки?

Какой Ваш любимый композитор? По­чему?

Мать спрыгнула с подножки трамвая и по­бежала через улицу. Она была без плаща и через секунду вымокла насквозь.

Подойдя к типографии, поправила мокрые волосы и вошла в проходную. Вахтер молча рассматривал ее пропуск. Мать нетерпеливо сказала: «Я спешу...»

Вахтер хотел ей что-то возразить, но, взглянув на ее мокрое платье и осунувшееся лицо, сказал: «Да, дело, конечно, сейчас самое главное...»

Через небольшой коридор она выбежала во внутренний двор. Дверь напротив, лестни­ца на третий этаж, полуоткрытая дверь корректорской... И в пустой комнате — толь­ко Милочка, совсем молоденькая, блеклая, испуганно обернулась, когда мать вбежала в комнату.

— Что, Мария Ивановна?

— Где сводки, которые я сегодня вычи­тывала?

Мать бросилась к своему столу.

— Я не знаю... Я ведь только неделю... — почти прошептала Милочка, понимая, что что-то случилось.— Я сейчас...

И она выскочила из комнаты.

Мать тщетно хваталась за стопки гранок, торопливо просматривала их и что-то говори­ла сама себе, беззвучно шевеля губами.

В комнату вошла большая полная жен­щина. Из-за ее спины выглядывала Милочка.

— Маруся, что?.. Именно в утренних свод­ках?.. В собрании сочинений? — Женщина говорила густым, чуть охрипшим от волнения голосом и вдруг почти взвизгнула, но добро и как-то беззащитно-участливо: — Не нервничай!.. Маша!..

— Значит, они уже в работе,— почти спокойно сказала мать и потерла виски пальцами.— Я, наверное, опоздала.

— Конечно, уже с двенадцати часов печа­тают,— как большую радость сообщила Ми­лочка.

Мать направилась к двери, но Елизавета Павловна остановила ее:

— Но это же не беда... Ты зря нервни­чаешь!

Потом эта могучая женщина распахнула перед матерью дверь и повторила:

— Не беда...

Они молча шли по пустому коридору, и неожиданно Милочка заплакала.

— Замолчи, идиотка! — мрачно сказала Елизавета Павловна и положила руку на плечо матери.

— Но ведь в таком издании... Это же такое издание,— бормотала идущая за ними Ми­лочка.

— Ну и что? Какое такое особенное издание? Любое издание должно быть без опечаток! — резко сказала Елизавета Пав­ловна.

— Любое издание,— как эхо повторила мать.

Она первая вошла в цех и, быстро обогнав Елизавету Павловну и Милочку, направилась мимо станков в тот угол, где за конторкой сидел худой длиннолицый старик.

— Иван Гаврилович... — и не смогла го­ворить дальше.

Вокруг собирались наборщики.

— Ну,— неожиданно вздохнув, спокойно сказал Иван Гаврилович,— ну что, сбилась с толку? Ну, сверил я твои ковырялки. Ну что, еще нашла ошибку? Ну и что страшного? Маруся?..

— Нет, страшного, конечно, ничего нет,— мать старалась быть спокойной,— Я просто хочу посмотреть, может быть, я и ошиблась, то есть я не ошиблась...

— Вот именно, все по порядку, Маша,— вмешалась Елизавета Павловна и, обернув­шись к собравшимся около них наборщикам, спросила:

— Ну? Что случилось?.. Некоторые отошли, а кто-то сказал:

— Случилось, так уж случилось...

Услышав эти слова, мать окончательно потерялась.

— Иван Гаврилович, я хочу только ска­зать... спросить — они еще у вас или в работе?

— В печатном,— Иван Гаврилович не спе­ша поднялся.— Ладно, идем, уж больно все срочно, все срочно, все некогда...

— Я лучше сама схожу, одна,— сказала мать и быстро пошла к выходу. Ей казалось, что походка делает ее смелой и незави­симой. Но со стороны это выглядело иначе.

— Маруся,— негромко, но серьезно ска­зал Иван Гаврилович.

Мать остановилась.

— Вы думаете, я боюсь? — спросила мать.

— А я знаю, что не боишься,— спокойно ответил старик,— пусть другие боятся, пусть будет так — кто-то будет бояться, а кто-то будет работать...

Мать и Иван Гаврилович вошли в печатный цех, аЕлизавета Павловна остановилась у входа.

Иван Гаврилович остановил мать и, подойдя к невысокому, полному человеку в аккуратном, выглаженном халате, о чем-то спокойно спросил его. Тот пожал плечами. По движению Ивана Гавриловича можно было понять, что ему очень хотелось выру­гаться. Окинув взглядом огромный зал, он решительно направился к крайней, у самого окна, печатной машине.

Мать оправила платье и, слегка нахмурив­шись, деловым шагом двинулась за ним.

Мать просматривала правки. И вдруг неожиданно резко повернулась и, опустив голову, быстро пошла к выходу. Она шла дол­го, через весь этот зал, мимо огромных гремящих печатных машин, мимо мерно под­нимающихся и опускающихся рам, выбра­сывающих листы бумаги, все так же, не под­нимая головы, быстро прошла мимо Елиза­веты Павловны, мимо отступивших к стене наборщиков и, выйдя за дверь, бросилась по длинному коридору к корректорской. Стек­лянная дверь со звоном захлопнулась за ней.

— Ну? — тихо спросила Елизавета Пав­ловна, появляясь на пороге.— Ведь ничего не было? Все в порядке?

И хотя мать ничего не ответила, по какому-то почти неуловимому ее движению Елиза­вета Павловна поняла, что действительно ничего не случилось.

— Тогда чего плачешь, дуреха? — говори­ла Елизавета Павловна, обняв мать за плечи, но говорить спокойно было трудно и ей.— Ну, не нервничай... Не нервничай... Не нерв­ничай,— говорила она, размазывая слезы по своему толстому покрасневшему лицу.

Милочка заглянула было в корректорскую, но тут же исчезла за дверью.

— Нет, Лиза, это была бы просто дикая ошибка! Даже сказать неприлично,— засмеялась вдруг мать, хотя у нее лились слезы.— И чего это меня вдруг кольнуло... Я, пред­ставляешь, даже убедила себя, как это набра­но... Как оно выглядит, это слово...

И теперь уже смеялась Елизавета Павлов­на, они говорили одновременно, перебивая и не слушая друг друга, принимаясь то пла­кать, то смеяться.

Отворилась дверь, вошел Иван Гаврилович и молча поставил на стол бутылку.

— ...Спирт... Тут немного, но все к делу. Ты же промокла вся насквозь. Посмотри, на кого похожа... Чучело...

— Господи,— вдруг, как бы опомнившись, сказала мать,— я же совсем промокла.

Она подошла к окну, за которым бушевал ливень, и шум его сливался с мерным, тяже­лым рокотом машин огромной типографии, занимавшей в Замоскворечье целый квартал...

Мать.Я,пожалуй, пойду в душ. Где же гребенка?

Елизавета Павловна.Боже мой, ты знаешь, на кого ты сейчас похожа?

Мать.На кого?

Елизавета Павловна.На Марию Тимофеев­ну.

Мать.Какую Марию Тимофеевну?

Елизавета Павловна.На!

Мать.Что «на»?

Елизавета Павловна,Ну ты же гребенку ищешь? На!

Мать(нервничая). Слушай, ты можешь, наконец, нормально? Какую Марию Тимо­феевну?

Елизавета Павловна.Ну была такая Мария Тимофеевна Лебядкина. Сестра капитана Лебядкина, жена Николая Всеволодовича Ставрогина.

Мать.При чем тут все это?

Елизавета Павловна.Нет, я просто хочу сказать, что ты поразительно похожа на Лебядкину.

Мать (обиженно).Ну хорошо, допустим. А чем же именно я на нее похожа?

Елизавета Павловна.Нет, все-таки Федор Михайлович... Что бы ты тут ни говорила...

Мать.Что «я ни говорила»?

Елизавета Павловна(переходя на крик). «Лебядкин, принеси воды, Лебядкин, подавай башмаки!» Вся только разница в том, что братец ей не приносит воды, а бьет ее смертным боем. А она-то думает, что все совершается по ее мановению.

Мать(на глазах ее показываются слезы). Ты прекрати цитировать и объясни. Я не понимаю.

Елизавета Павловна(входя в раж). Да вся твоя жизнь — это «принеси воды» да «по­давай башмаки». А что из этого выходит? Видимость независимости?! Да ведь ты же, пальцем шевельнуть попросту не умеешь,,, Если тебя что-нибудь не устраивает — ты или делаешь вид, что этого не существует, или нос воротишь. Чистюля ты!

Мать(заливаясь слезами). Кто меня бьет? Что ты такое городишь?

Елизавета Павловна.Нет, я просто пора­жаюсь терпению твоего бывшего муженька! По моим расчетам он гораздо раньше должен был бы убежать! Опрометью!

Мать(озираясь, в полной панике). Я не понимаю, что она от меня хочет?

Елизавета Павловна.А ты разве сознаешь­ся когда-нибудь в чем, даже если сама ви­новата? Да никогда в жизни! Нет, это просто поразительно! Ведь ты же собственными ру­ками создала всю эту ситуацию. Господи! Да если ты не сумела довести своего дра­жайшего супруга до этого твоего бессмыс­ленного эмансипированного состояния, то будем считать, что он вовремя спасся! А что касается детей, то ты определенно сделаешь их несчастными! (Плачет.)

Мать(успокаиваясь). Перестань юрод­ствовать!

Берет из ящика стола мыло, мочалку, полотенце и направляется к двери.

Елизавета Павловна.Маша! Ну что ты,ей-богу!

Мать(захлопнув дверь). Оставь меня в покое!

Елизавета Павловна(неуверенно, вслед):

Земную жизнь пройдя до половины,

Я заблудился в сумрачном лесу.

Поиск по сайту: