Сии письма одного благочестивого купца (М.Г. Бреусова, скончавшегося в 1862 году) были писаны им к своему болящему другу и к печати, конечно, не предназначались. Но по своему теплому сердечному чувству, по глубине и верности истинно-христианского взгляда на болезнь могут доставить немалое утешение всякому болящему христианину, почему и предлагаем их нашим благочестивым читателям.
1.
Друг мой! Я получил дорогой привет чрез вашего доброго знакомого. Разговор с ним уяснил мне ваше настоящее прискорбное настроение и в то же время показал, что за прекрасное сердце у вашего знакомца, и я радуюсь за вас, что при вашем болезненном состоянии вы можете отдохнуть душой в беседе с таким человеком. Но так как человек чаще остается один сам с собой и при нездоровии легко подчиняется грусти, то что нужно бы сделать тогда для облегчения волнующегося духа?
Мне кажется, в эти грустные минуты надо припомнить себе, что тоска есть чувство врожденное человеку, и не есть болезнь, а стремление души к своему Небесному Отечеству и к Источнику жизни нашей — к Богу; надо вспомнить близкое к нам присутствие Божие; надобно сознать, что в грусти нашей любовь Божия говорит нашему сердцу, — и тогда сейчас же придет молитвенное расположение, и туча скорби разрешится благодатным дождем слез умиления, благодарности, благоговения и беспредельной преданности воле Божией. Надобно беречься только, чтобы грусть не переходила в уныние, и при первом ощущении ее возрастающей силы нужно поспешить с благодарным излиянием к Богу за жизнь, за свет, за пищу, за Промысл Его в разных случаях жизни. Нужно вспомнить, что каждая минута нашего существования есть чудо благости Божией к нам; нужно всей душой почувствовать, что в грехах наших Господь не карает нас, а посылает чувство раскаяния и этим как бы еще более приближает нас к Себе, и как добрый наставник за руку привлекает своего питомца, говоря: "Видишь, как тебе было горько после греха! Не делай же этого больше, не огорчай и Меня, и себя. Примиримся! Не бойся, Я буду с тобою, не грусти, Я не оставлю тебя, старайся быть добрым и надейся на Меня. Твое будет намерение, а исполнение Я беру на Себя. Я недаром за тебя умер..." Друг мой! Эти несколько строк — не совет и не наставление, а простое размышление на сделанный мною самому себе вопрос: что мне делать, ежели я буду грустить без видимой причины, и что бы значила такая грусть? Всем сердцем желаю вам здоровья и помощи Божией во всех ваших намерениях. Вечно преданный вам...
2.
С тоскующим духом пишете вы мне, что болезнь ваша усиливается, грозит, а я, признаюсь, я больше радуюсь, нежели скорблю, о вашем нынешнем положении. Когда скорби, болезни и страх загробной участи смущают нас, тогда близ нас Господь Милосердый и Заступница наша крепкая, Пречистая Матерь Божия. Молитесь Богу и вникните лучше в вашу душу. Не болезнь и не страх смерти и желание жизни волнует нас, а привычки светские и грехи наши не дают душе нашей полной возможности предаться во всем воле Божией и лететь к Тому, Кто простирает к нам святые Свои объятия со словами любви и прошения, — к Небесному, доброму, благому, бесценному нашему Отцу, Искупителю и другу нашему, готовящему нам истинное Царство и блаженство вечное в обителях Своих, возле Себя и в обществе святых избранников Своих. С нашей стороны нужно только позаботиться, чтобы сколько можно достойнее приступить к святому соединению с любящим нас всею силою Божественной любви, пострадавшим для спасения нашего Господом Иисусом Христом.
И вот я ставлю себя на ваше место, ложусь на одр болезни и, может быть, смерти. Боюсь вечности; тяжело чувствую страдания тела; с тоской безнадежной гляжу вокруг: пустота, слова безотрадные, услуги, правда, внимательные и усердные, трогающие сердце, — но недостаточные дать покой и помощь унылой душе... Требовать, просить больше того, что для меня делают, напрасно; все делается, что могут делать люди, разделяющие заботы свои между ежедневными обязанностями и исключительным моим положением...
Но ожидая завтра, я прошу к себе священника для совершения надо мною Таинства Покаяния. Вся прошедшая жизнь моя быстро проносится в моем воображении, со всей ясностью и полнотой действительности. Мысленно оглядывая ее течение, я глубоко сознаю свое ничтожество, сознаю злоупотребление великих дарований Божиих, особенно ума, бесценного, Божественного дара, который я вместо прославления Божия извратил, сделал хитрым и кичливым и употребил как орудие для прикрытия и украшения низких, богопротивных плотских вожделений и падений моих...
А когда, бывало, совесть обличала мои преступные деяния, я с бесовским искусством извинял их и без страха шел от греха ко греху разными видами блуда, осуждения, гордости, чревоугодия, несоблюдения праздников, постов и ожесточением сердца, не чувствующего никакого расположения к покаянию, к молитве... Как часто в своих житейских сношениях я отличался неуважением к старшим и суровым обращением с младшими, или бесстыдной холодностью! Как часто помрачал себя ветренным и блудным помышлением в храме Божием во время совершения Божественных служений, забывая святость великой и страшной Жертвы, не боясь бесценных Тела и Крови Агнца закланного, приносимых Богу Отцу за спасение отдающейся диаволу, оскверненной души моей! С непостижимым ослеплением к собственной участи я безумно губил соблазном и ближним моих, увлекая их в бездну тяжких грехов, доводя их до тяжких болезней и, может быть, преждевременной смерти и вечной погибели... И при всем этом я хорошо замечал и презрительно пересказывал грехи чужие, которым много раз сам же был первым виновником; а своих грехов не смотрел и думал, что, помолясь один раз кое-как, сделаюсь уже праведником...
А что сказать еще о жестоком невнимании к нищим, меньшей братии Христовой, о своекорыстии и жадности, что сказать о пылком чтении соблазнительных книг, посещении праздных и гнусных увеселений, привычка к которым развивала во мне нерадение к своим обязанностям, побуждала в святые посты лишать себя исповеди и Причастия Святых Таин и выдумывать препятствия, происходящие от глупых светских обычаев? Что сказать о многих других грехах смертных, но забытых или помраченными очами моими невидимых в моей потемневшей, заглохшей совести? Все эти, и ведомые, и неведомые беззакония мои с плачем сердца передаю я духовному отцу своему, а вместе с ним еще и паче невидимо присущим при покаянии моем Богу Спасителю и Судии моему, Его Пречистой Матери и всем святым. С воплем сердца прошу разрешения их и с покорным смирением ожидаю от духовного отца наставления и епитимьи, какую внушит ему для меня совершитель таинства — Дух Святый.
Рассуждая при этом, что при моей болезни слабость сил моих не дозволит мне выполнить достаточную по грехам моим епитимью, я прошу духовного отца моего совершить надо мною таинство Елеосвящения, которое, по неизреченному к нам милосердию Божию, в случае болезни нашей или мало остающегося нам времени жизни благодатным действием Святаго Духа восполняет для нас недостаточность нашего покаяния (этому учит святитель Димитрий Ростовский в своем "Катехизисе").
Когда вы исполните эти святые, всеоживляющие и благодатно-радующие таинства, я смиренно прошу у вас, ради Бога, уделить моей грешной душе хотя малейшую частицу того божественного и сладкого, трепетного нетерпения, тех чистых, святых слез покаяния, той ангельской легкости и радости в душе, с которыми вы будете ожидать пришествия к вам дорогого Небесного Гостя, Отца, Брата, Друга, Благодетеля, Жениха души вашей, с радостными объятиями приемлющего вас, как чадо Свое милое и любимое, облекающего вас одеждою нетления и святостью Небесного существа Своего; позвольте хоть мыслию повторить за вами: «Верую, Господи и исповедую, яко Ты ecu воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз!»