Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Литургия во времена гонений



«Отец Антоний, – начал я, – вот вы говорите, что в селах будет проще спасаться. Но там же как раз каждый человек как на ладони, все и все друг о друге знают, какая там пустыня, как можно в селе найти убежище?».

«Давай начнем с того, что говорил я о мирянах, а не о священниках, – отвечал старец. – Это очень важно, потому как для мирянина много проще будет подыскать себе убежище на последние годы. Духовенство же – это как солдаты на войне, не их дело прятаться, но следует быть на передовой борьбы с сатанизмом. Все мы принимали присягу и все клялись нести крест Христов, вот и надо нести, а не пытаться переложить его на рамена другого.

Да, будут избранные с призванием на несение креста Литургического ради тех немногих верных, которые еще останутся, будет совершаться Евхаристия. Хотя и для них мученичество не заказано, большинство венцов сподобятся».

«Отец Антоний, – опять перебиваю я старца, – простите, но все же уточните, где будут совершаться Божественные Литургии? Если начнутся такие жесто­чайшие гонения, а православный храм видно уже за много километров, в карман не спрячешь, как же будет организована служба? Что, неужели власти позволят кому-то отправлять положенное? А если служба будет вне освященного храма, то кто будет благословлять, как быть уверенным, что служишь не в смерть, а в жизнь?».

«Ну, отче, где ты их и насобирал, эти вопросы?! – улыбнулся старец, – А знаешь, почему они у тебя скапливаются, уже я спрошу и сам отвечу. Сомнений в душе много, и ответы ты бы сам мог найти у Отцов Церкви, да сомневаешься, душа моя, сомневаешься, особенно слушая голоса современных толкователей Святого Письма и Апостольских правил. А ты, мил человек, воспринимай написанное Апостолами да отцами-устроителями без сомнений, не слушай тех, кто пытается «осовременить» нашу Церковь.

Ты говоришь где служить? «Аще где прилучится», как поступало духовенство во времена открытых гонений».

«Батюшка, а как же правило Лаодикийского поместного собора, оно ведь запрещает служить Литур­гию в домах?», – с сомнением спрашиваю старца.

«Ежели так подходить, – спокойно отвечал отец Антоний, – то согласно Правил, я уж себе перечить начну, в доброй трети наших храмов и служить нельзя – не освящались правящим архиереем. А все служат, в том числе, и в бывших домах, банях, клубах... Что, смертно грешат? Ты же сам рассказывал, сколько молитвенных домов открыл по селам и служил в них».

«Ну, вы уж так заворачиваете, батюшка, владыка благословлял, в принципе, да я ведь и благочинным был в то время» – без особой уверенности ответил старцу.

«Ты, отче святый, хочешь сказать, что он отдельно благословлял службу в каждом молитвенном доме? И в каждом молитвенном доме благословлял тебя освящать престол?» – отец Антоний испытывающее смотрел на меня.

«Нет, конечно, я же сказал – в принципе, в общем».

«Да не тушуйся, мил человек, все эти ограничения связаны все с тем же положением мощей – в Греции только при освящении храма архиереем они полагались под престолом. А без мощей служить действительно нельзя. У нас же мощи в Антиминсе, поэтому дал архиерей его – это и есть благословение на службу. Тебе владыка на каждый молитвенный дом давал Антиминс? Нет, конечно, и ты с одним ездил, везде служил. Как думаешь, после революции оставшиеся на воле старцы-иеромонахи служили или нет? Вот душа моя, изволь получить такой ответ: все должно быть разумно.

С чьего благословения служили Литургии на телах полуживых мучеников в римских тюрьмах? А служили ведь, на простых квасных хлебах, и совсем не на «кагоре»! А Причастие пустынников Ангелами? Да что там говорить, примеров кажущегося нарушения принятых обычаев и в житиях, и в самом Евангелии – множество! Все, что делал Спаситель в земной жизни, было нару­шением придуманных людьми правил по исполнению Синайского законодательства. Поэтому Он и вызвал к Себе такую ненависть у тех, кто присвоил право толкования словес Господних[14]. Людские-то правила Он нарушил, но сотворял все в Духе Святом, в Духе Божьем. Потому, наверное, и сказал самарянке о том, что вскоре молиться Богу духом и в Духе можно будет везде. Спаситель сказал! Вот и думай сам, что да и как.

Третий Рим – не государство, это духовная миссия для спасения остатков желающих обретения вечной жизни. Кажется мелочь – Антиминс с подшитыми мощами мученика, вместо престола со вкопанной частью таких же мощей под ним, как у греков. А ведь Византия оказалась не готова служить Богу при нашествии чуждого духа, нечестивых агарян. Служба кончилась, как только захватили безбожники храмы, и сейчас только историки вспоминают о том, что территория нынешней Турции – место проповеди и Апостолов, и учеников их... Что именно там Господь прославил и Николая Угодника, и Василия Великого, да всех и не перечесть. А ведь гонения римские были не менее жестокими, но тогда христиане служили в духе, а через время – уже в букве!

Гонения «красные» большей мягкостью, по сра­внению с агарянскими, не отличались, но сколько людей спасалось, причащаясь на тайных Литургиях, совер­шавшихся именно благодаря особенностям русских Антиминсов. Я пришел уже в то время, когда храмы открывались, хотя и самому досталось узнать тайные Литургии. Отцы же, посаженные в тридцатые, рас­сказывали, как и в погребах совершали службы. Господь Россию хранит во всем и готовит для служб во время антихристово. Поэтому и чисто русское нововведение: подшитие части мученических мощей к Антиминсу, письменное благословение его для службы архиереем – также служит спасению верующих во времена жесто­чайших гонений последнего времени.

Службы и в храмах будут, только кому?! «Мерзость запустения» – это кощунство над святостью. Есть она у сектантов, святость, или была когда-нибудь? Нет, не было! Значит, осквернится то, что несло в себе дыхание Духа Святого, благодать Божью. Пугает это, настораживает, но заниматься особыми изысками - кто свят, а кто грешен – тоже не дело для православного человека. Если водитель будет по сторонам глазеть да за нарушениями других следить – обязательно сам в беду попадет. Себе нужно внимать и следить за дорогой своего спасения, дабы в овраг не угодить, или с пути не сбиться.

Все православие зиждется на личном спасении. И это не эгоизм, не какое-то отречение от жизни окружающих, их радостей и страданий, отнюдь. Здание спасения строится на фундаменте любви: к Богу, к ближним, ко всем, кто нас окружает. И сердце стремящегося ко спасению не может не сострадать братьям о Господе. Но другое совсем дело, когда ближние не желают идти путем спасительным, но жаждут двигаться столбовой дорогой в ад. Пытающийся идти тернистой тропой спасения, конечно, состраждет им, но не должен разделять их компании. Общение в таком случае возможно только на уровне ответов на вопросы о борьбе с торжествующим грехом. Хотя и тут меру стоит знать. Ты возьми, какой запрет возложил Господь иудеям на браки с язычниками?! Мудрейший Соломон дошел из-за жен чужеплеменных до жертвоприношения идолам, суть, бесам. Худые компании развращают добрые нравы, отче...

Сейчас очень многие любят поговорить даже о ненужности православного монашества, подвижничества. Православие, по их словам, устарело, требуется его изменять под новые условия жизни людей. И сколь для многих подобное показалось просто манной небесной! «Апостольские правила» отброшены и бросились «реформаторы» «во вся тяжкое» – лишь бы повод был и хоть какое-то оправдание творимому «хождению в народ». Но праматери-то нашей и яблоко было вожде­ленно, да итог удовлетворения этого вожделения – печален.

И все это вместо того, чтобы просто спасаться, спасать душу свою, души ближних и дальних своим примером, своей молитвой. Ни что не должно соблазнять наш рассудок.

Может это и привычные слова, набившие оскомину. Но именно привычность их заключается в неисполнении благословленных дел добра. Воспринимается желаемое странным образом, как обычная фраза: «Будь здрав!». Пожелали – хорошо, но если и не пожелали, тоже страшного ничего нет. Ни кто не верит в исполнение всех этих пожеланий, нет основы для этой веры. Скажешь, не скажешь, все кажется пустым сосудом каким-то, не наполненным смыслом, не понятным, чуждым, каким-то отголоском древних времен. Обрядом, одним словом, так, дескать, положено говорить.

Вся жизнь человека должна быть службой Богу. Службой не просто как приношением какой-то жертвы – Бог в этом не нуждается. Но службой, как постоянным стремлением к соединению, единению с Ним и упо­доблению Ему во всем том, что возможно для смертного, для высшей твари.

Но большинству людей этого и не надо – так ведь жить намного проще. Если и есть какие-то нравственные негоразды, так разум все это разрешит, придаст оправдания.

Нет! Истинная близость с окружающими не в посещении застолий и бань, но в молитве и любви к людям о Господе. Праведники первых времен христианства отнюдь не стремились к изучению творений языческих. А если и знали их, то использовали для защиты гонимого Православия. Но даже эта истинная апологетика очень быстро себя изжила. Только дела истины и слова свидетельства об Истине служат утверждением веры. Но ни то, ни другое не может существовать само по себе: вера без дел мертва, и дела без веры также не спасительны».

«Батюшка, простите, – не выдерживаю я, – но ведь при таком подходе только уныние охватит – кто же сможет спастись? Да и сомнения только увеличатся – до чего дошли «тихоновцы», «катакомбники»?»

«Отче святый, давай по очередности будем говорить. Уныние - удел или ленивого раба, или сына, не имеющего абсолютной любви к Отцу. Уныние не охватит душу человека, для которого «жизнь – Христос, и смерть – приобретение». Во всех случаях оно является следствием маловерия, наличия в душе тех же сомнений, отсутствия полного упования на волю Божью и желания исполнять ее.

Петр Апостол бежит из Рима, а на встречу – Спаситель. И на вопрос недоуменного ученика: «Господи, камо грядеши? (куда идешь)», Иисус Христос ответил, что идет на страдания. Первоверховный Петр понял смысл виденного и вернулся в Рим принять крестную смерть. Но подумай, что его заставило так поступить?! Разве Господь принуждал его к принесению подобной жертвы, или хотя бы предлагал подобное? Нет, этого всего не было. Христос сказал лишь о том, как Он поступил бы в подобном случае, о том, что Он готов опять и опять приносить Себя в жертву ради спасения людей. А у Апостола была абсолютная вера в Спасителя и в то, что именно избранный Ним путь – лучший для его соб­ственного спасения. Он верой все принимает, а истинная вера рождает и дела истины. При этом унынию места нет, есть только радость от исполнения того, во что ты веришь. Вот и надо стараться стяжать веру Петра в слово Божье, да и исполнять в вере учение Евангельское, тогда и уныние не обременит. Господь ведь сказал, что человеку спастись невозможно, но все возможно Богу, и доказал это земной Своей жизнью.

О раскольниках.

Теперь о раскольниках, кого ты там называл – «тихоновцы», «катакомбники», кто еще? Не надо путать, душа моя, Божий дар с яичницей! И те, и другие, и третьи, десятые, отделили себя сами от Церкви. Они, не праведно пользуясь свободной волей, покусились на Тело Хри­стово, пытаясь внести раздор и человеческие суемудрения в Божье установление. Да, мил человек, были в Церковной истории прославленные во святых Максим Исповедник, папа Мартин, Ипполит Римский, Максим Грек, да и великого Паламу туда же можно причислить, и не только его, которые едва ли не в одиночку оставались храни­телями истины. Но они не покушались на единство Церкви, обличая недостойных служителей, сами были при этом истовыми ревнителями подвижничества, чистоты веры и церковного единства. А возьми западных противленцев, всех этих лютеран, англикан и «истов»? Хотели ведь прийти к Православию, но путем про­тивления, пусть даже и заблудшему католицизму. Нет, отче, цель не может оправдывать средства, она их должна определять. Худыми средствами благой цели не достигнешь.

Так и наши противленцы, цель-то у них вроде бы и хорошая была, да методы... Сея разделение, пожнешь распри, в которых уж конечно любовью и не пахнет. А Бог есть любовь... Можно и должно не принимать мудрствований какого-то человека, пусть даже и облеченного высоким церковным саном, только нельзя его глупость приписывать изъянам самой Церкви. Первосвященник Илий был добрым и богопослушливым человеком, но ревность о Господе потерял из-за плотской приверженности к недостойным чадам от чресл своих. Сейчас, увы, ревность теряется даже не по животному инстинкту сохранения рода. Все падения в большинстве своем у людей из-за неуемного расположения к диаволь­скому соблазну – деньги, власть, похоть, его предложения одни и те же, ни что не изменилось за прошедшие тысячелетия.

Я мню, что тебе трудно будет найти отличие между священниками-раскольниками и тем же, Царство Небесное, отцом Алексием. В одно и то же время они служили вне узаконенной государством церкви. Служили на старых «Николаевских» Антиминсах, я также поступал достаточно долгое время. А разница есть – одних отталкивали, а другие сами отвергали. Раскольники берут на себя самый страшный грех – они пытаются своими суждениями заменить суд Божий, определять что право, а что криво. А как, скажи, слепой может говорить о красоте луговых цветов?! Может ли погрязший во грехах оценить праведность? Если человек в чистый ручей выливает грязь, вода замутится, конечно. Только будет она отравлена от того места, в котором он в нее вылил свои отходы. Но разве источник при этом не останется по-прежнему чист, также хладен и прозрачен?

Весь ужас раскольничества не столько в том, что они постоянно оскверняют чистую воду, сколько в том, что посягают на сам источник, его пытаются опорочить. Они ведь тоже питаются от того же ключа, но отторгаются от него, уподобляясь падшим духам. Те тоже, будучи сотворенной тварью, не могут существовать без Подателя жизни, вне Его благодеяний, главное из которых – жизнь всех тварей, но Жизнеподателю и противятся. Вот этим заблудшим и отпавшим раскольники и уподобляются».

«Подождите, отец Антоний, – прерываю я старца, – так все же где та черта, которая отделяет службу в правде от раскольничества? Вот в жизни нашей, как можно это определить».

«Душа моя, я ведь только об этом и говорю тебе, да не хочешь внимать. Ты возьми за пример, опять таки, падших духов, как первую тварь, ступившую на путь противления. Ведь все их устремление – к войне против Творца, соблазнение других на отторжение от Бога, противление Духу. Они не созидают и не могут созидать, они только пытаются разрушить созижденное. И любой протестант, какие бы призраки благих мыслей не рождал его поврежденный грехом ум, всю свою жизнь обречен воевать с Истиной. А на земле источник истины - Святая Православная Церковь. Церковь, но увы, далеко не всегда те, кто определил за собой право говорить от Ее имени. Стара притча, но от этого не уменьшилась ее правдивость – благими намерениями вымощена дорога во ад.

Благой памяти отца Алексия долго не принимали в штат существовавших епархий. Не принимали по законам человеческим, но отнюдь не Божиим, не принимали вопреки всем установлениям Апостольским и отцов Церкви. Но он законов Церкви не нарушал, большим праведником был. Случившееся же с ним относил к последствиям собственных согрешений. А рассудил все Сам Господь, ты же знаешь, как его хоронили? Самые плохие ризы одели, пожалели крест металлический как положено священнику в руки дать, сделали дешевый деревянный. И закопали не на храмовой земле, а на общем кладбище. Через пару дней храм ограбили и украли именно то, что должно было уйти с праведным испо­ведником во гроб - крест, новое Евангелие, ризы...».

«Простите, батюшка, но разве можно это сравнивать - храм и человека, пускай даже святой жизни?»

«А человек, не храм ли? Вот мы говорили за раскольников, а они ведь тоже «храмы» строят, да Духа ни в самих «зиждителях», ни в этих раскольничьих плодах безумствования человеческой гордыни – нет. И не я ведь это говорю, куда мне грешному! Отцы так учат. Только присутствие Духа определяет храм это, или мертвецкая храмина.

Как-то не так давно приехал ко мне один молодой человек, семинарист. Хотел получить благословение на второй брак и рукоположение. Я уж не буду говорить о взглядах его, там была смесь заблуждений восточных и западных, но само дерзновение покуситься на Апостольские правила просто дышало сатанизмом, противлением.

Так вот он развелся с первой женой, еще не прожив и месяца. Не такая, дескать. Из семинарии его попросили до того времени, пока не уладит все свои семейные дела. После первого венчания ему даже второе, как мирянину, не разрешал отец-духовник, на столько дерзостным был развод его. Я отказал в благословении на второе венчание и хиротонию, конечно. Приезжал он со своей мамой, женщиной весьма и весьма настойчивой. После отказа она меня и в ретроградстве обвиняла, и в жесткосердии – жизнь ее сыну ломаю... По ее понятиям – какая разница, то ли раз женат, то ли два, что-то талдычила о грешащих блудом священниках».

Старец усмехнулся, – «А через несколько месяцев узнаю, что он уже рукоположен, имеет приход, даже несколько приходов, благополучен материально. И сестра, и обеспокоенная деньгами мать, и новая «мату­шка» при нем. Значит, не только они, члены семейки этого новоявленного «пастыря», отрицали Правила святых Апостолов?! А где Дух? Вот тебе уже и мерзость запустения – бездуховность, обездушенность. А нет Духа Животворящего – все мертво, все несет в себе смерть. Поэтому и батюшка Серафим говорил, что цель суще­ствования человека – стяжание Духа Святаго, считай – стяжание жизни. Жизнь приведет к Жизни, к Богообщению, а стяжание смерти – к отцу лукавства и погибели – диаволу. Потому и сказано, что не собирай гнев на день гнева».

Отец Антоний перекрестился, и не спеша, продолжал.

«Я же говорил тебе, как видел погибель людей. Не судом определялись они на вечные мучения, но соб­ственным стремлением к делам плоти – все обожествляли свои страсти, стяжали смерть, и она влекла их во ад. Как похоть породила грех и ним привнесла в мир смерть, так увлеченные той же похотью отправятся в преисподнюю.

Эта же наша старая знакомая, похоть, определит и погибель земли. Вот, отче, смотри на книгу Жизни – Евангелие. Сколько раз повествование Апостолов рассказывает нам о трапезах и Самого Спасителя, и учеников Его, о тех трапезах, которые даровал Господь следовавшим за Ним людям?! А ведь Евангелие – это не сборник суемудрений человеческих, поэтому оно строго и кратко, однако же о трапезах говорит нам много раз. Почему так? А все потому, что приявшие Духа Святаго и ведомые Ним Апостолы учат нас потреблению еды, умеренности в ней. Что едят на благословляемых Спасителем трапезах – печеную рыбу, мед в сотах, хлеб... Лишь несколько раз косвенно говорится о мясе на столе, и не потому, что оно скверно, но из-за того, что разжигает похоть человеческую. Все мне можно, но не все полезно...

Неумеренной обильностью потребляемого за столом растягивается желудок, человек навыкает объедению. Вместе с этим приходит и леность к молитве, пропадает естественный аппетит, здоровое желание поддерживать и укреплять свои силы пищей. Поэтому пресыщение вызывает необходимость для чревоугодника возбуждать аппетит искусственными способами – всяческими приправами, кулинарными изысками, алкогольными напитками. А чтобы все это было доступно, нужно все больше и больше даров земли. Вот и выснаживается она, кормилица, в угоду неумеренности людской.

Неумеренность же и потворство ей не только взращивает похоть до состояния дракона огнедышащего, но и порождает новые страсти. Чревоугодничество способствует блуду, желание удовлетворения этих страстей неминуемо приведет к любостяжанию, мше­лоимству, а там не далеко и до прямого воровства. Увязнув в удовлетворении страстей, люди доходят до самого страшного – убийства себе подобного, брата своего. Что подвигло Каина на преступления против Авеля? Зависть, столь обычная для нынешнего времени. Святое Письмо не называет нам других причин первого на земле убийства, кроме того, что один брат возревновал другого к благоволению Божьему. А мы сейчас подобное и в грех уже не ставим, а ведь последствия были непоправимо ужасными – появление на земле уничто­жения себе подобного, проклятие Каина и всех его потомков.

Не задавался вопросом: сколько же сейчас этих каинитов, наследовавших древнее проклятие и несущих его другим народам?! Кажется, все давно кончилось с пришествием на землю Христа и Искуплением Ним падших людей. Но ведь большинство из потомков первоубийцы не приняли Христа сердцем, их поклонение Богу такое же, как и у родоначальника войн и убийств Каина. Хотя, и не только у них...

Помнишь, конечно, апостольские слова о худых компаниях, портящих добрые нравы? А если уж ложка дегтя портит целую бочку меда, то, прости старика – повторюсь, сегодняшний мир, скорее бочка дегтя с ложкой меда. Трудно в этой бочке меду не испортиться! Почему и говорил Спаситель, что едва ли одну душу праведную обретет при Втором Своем Пришествии.

Не позволяй душе своей напитываться дегтем страстей, дабы он не затмил и не испортил все хорошее в ней».

Прошлое и грядущее.

Отец Антоний замолчал; учитывая его года, есте­ственно было бы предположить, что старец спит. Однако движение длинных сухих пальцев, как обычно пере­биравших старенькие истертые четки, показывали, что он бодрствует. Я смотрел на лицо его с тонкими славянскими чертами и одухотворенным величественным выражением и удивлялся – как смог человек не сломаться, пройдя такие жизненные испытания.

Мне приходилось достаточно часто общаться с людьми, как говорят, «сидевшими». Но даже те, кто искренно раскаялся в содеянном, как правило, это были люди, отсидевшие больше десяти лет, несли на себе отпечаток «зоны». Старец же, без вины обвиненный, провел за колючей проволокой не один десяток лет и при этом не просто сохранил свою душу, но стал еще опорой для других в деле спасения.

Занятый подобными размышлениями, я как-то не заметил, что отец Антоний уже открыл глаза и внима­тельно смотрел на меня.

«Что за думы одолевают, отче святый?» – с теплой улыбкой произнес он.

«Да вот думаю, отец Антоний, вы ведь пребывали в таких же жутких условиях, какие и при царстве анти­христа, думаю, будут, но спаслись. Значит, возможно спасение?» – отвечаю вопросом ему.

«Нет уж, мил человек, то время с грядущим и сравнивать нельзя! – отвечал старец, – Те годы попытки дьяволизации Руси заработали грехами, но это была лишь часть подготовки людей к принятию антихриста. Конечно, было страшно – вначале Святую Русь обез­главили убийством царя и всей семьи его. Потом стали ломать становой хребет православной державы: уничтожали крестьян, духовенство, верующих... Кощунство паче всего оскверняло души. Самым отравляющим было вскрытие мощей, надругательство над ними и над святостью вообще. Смотрел на это слабый духом и думал: «Мне говорили: этого делать нельзя – Бог тут же накажет. А эти вона что творят, и ничего, ни грома нет, ни молнии!» И сам пускался во все тяжкое.

К счастью, таких было меньше, чем тех, кто сохранял веру. Но отступники были наказаны. Сколько их, осквернявших святости, танцевавших на иконах, прихо­дило ко мне каяться! Кто приходил сам, а кого и привозили. Через десятилетия ощутили на себе карающую десницу Божию.

Лагеря, ужасные северные ссылки, голод, холод, многие ломались и сами просили себе смерти. Когда война началась, знаешь, сколько было желающих «смыть преступление кровью»?! Конечно, свойственная русской душе боль о судьбе Родины тоже была не на последнем месте.

И все же, это была лишь проба адских сил. Само отступничество от веры не носило сути окончательной смерти – было время покаяться. А вот в жуткие три с половиной года отступничество станет смертью. И человекоубийца не просто примет отречение от Христа, но для пущей уверенности еще и закрепит свою власть над погибшей душой печатью. Все, клетка захлопнулась! Смерть!

Понимаешь, о чем я говорю? Последнее время начало свой отсчет от Первого пришествия Христа на землю, об этом Сам Спаситель говорил, а Апостолы Евангелием оповестили о сем весь мир. Но тогда даже после предательства Сына Божьего и Иуде дорога ко спасению не была закрыта. Благоразумный разбойник, сотворив столько зла, спасся в последние минуты своей жизни.

Не то в конце. Тут не будет времени на раздумья. Да и земля, страдая от желания людей взять не по мере, а для излишества, изнеможет совсем. А ее все терзать будут, вгоняя и в без того израненное тело всякие столбы, трубы, ковыряя шахтами, какими-то карьерами.

Ты спрашивал, откуда возьмутся все землетрясения? Был как-то у меня видный ученый, геолог. Он местный, я его знал, когда он еще мальчишкой был, а сейчас в столице живет и работает. Так вот такое сказал – там, где из земли-матушки достают адское топливо, там обязательны сотрясения. Больше – меньше, раньше – позже, но будут. Вот тебе пример воздействия на природу неумеренности человеческой.

Какой смысл в машинах, самолетах, во всем, что требует адского топлива? Разве изменилась к лучшему жизнь человека, или ощущение счастья и горя изме­нились? Все это вражеская уловка – собрать людей вместе для совместной работы на заводах, оторвать от Божьего мира. А сами заводы тоже использовать по прямому назначению – уничтожение сотворенного Зиждителем!

Это тебе одна причина. А сколько их? Мню, только Богу ведомо, а коль нам нет, стало быть, и неполезно».

«Отец Антоний, – спрашиваю старца, – как же от этого уберечься? Кто может сказать где будет трясти, а где нет?»

«Душа моя, – отвечал старец, – тебя еще учить?! Я тут тебе целый день об этом только и говорю. Плохой врач лечит следствие, а хороший, прежде всего, ищет причину болезни, дабы ее устранить.

От чего земля начнет трескаться и дрожать? От страшных грехов человеческих она содрогнется и не раз. Стало быть, следует самому следить за чистотой жизни и место проживания выбрать такое, где меньше греха.

Пусть даже не из-за праведности жителей, а малого их числа».

«Деревня?» – перебиваю я с тайной надеждой, что старец даст оправдание проживанию в большом городе.

«Отец Александр, прости, но я уже говорил тебе по этому поводу, не отпущено мне столько времени, чтоб повторяться. Ты услышал то, что тебе не нравиться, но другого я и не скажу. Разве только вместо деревни можно принять маленький городок без этого сатанинского изобретения – многоэтажек. Скажем, отдаленный одноэтажный райцентр.

Это одно. Второе – источники вод. Лучше всего, если место проживания будет расположено при истечении многочисленных вод. Тем паче, что места эти малолюдны, а то и вообще одичавшие. Значит, и более безопасны. Я же говорил тебе, что деревня тоже будет убежищем относительным. Видел я толпы голодных, осатаневших от происходящего, от своих грехопадений горожан, выходивших на разбой в села. Евангелие следует понимать буквально – сказано беги в пустыню, вот и беги, не обдумывая святые словеса. И Господь пребудет с исполняющим Его святую волю, а это надежнее, чем следовать плодам пораженного грехом разума.

Вселенский масштаб антихристова действа возможен только по тому, что люди сами этого хотят, мил он им. Поэтому сатана столько раз и пытается проверить подготовленность человечества к приему его, боится очередной неудачи. Великий святитель предупреждал, что именно злоба человеческая станет порождающей средой для него. Добавлю: и все грехи – суть порождение злобы.

Но даже притом, что будут служить ему все силы адские, выявлять каждого, кто остался верен истинному Творцу, не сможет он, не сможет охватить контролем всех. Почему сейчас люд православный приучают к полнейшей покорности властям? Да чтоб удобее было в дальнейшем каждому ярмо дьявольское надеть, под печать подвести. О приходском духовенстве и священноначалии и говорить не хочу – масонов в алтари святые запускают. Позволяют им с солеи выступать. Когда такое видано было?!

Тут вот приехал как-то один ходатай за губернатора, перед этими выборами. У меня человек тот частенько бывал, исповедовался. Видно душа не окаменевшая, но хочет и от пирога власть предержащих откушивать. Так вот просит он молиться за победу губернатора. А я и говорю: «Он масон, могу только о вразумлении молить­ся». Посланец же мне, смутясь, и говорит: «А вы видели губернатора не масона?!» Так-то, отче. А чему удивляться – дорогу они сюда протоптали еще при Петре, а при императоре Александре 1 в силу вошли. Запретили потом их существование, но это все равно, что запретить сорнякам расти на грядках. Декабрь 1825 года это показал, только благодаря твердости императора и удалось спасти державу от смуты – планы-то у бунтов­щиков были наполеоновские!

Власти следует подчиняться в делах несения службы, но нельзя на уступки идти в вопросах веры. А очень часто, заглушив голос совести, голос Ангела-Хранителя, люди идут на полное подчинение власти во всем. И боятся они даже не гонений, в них просто мало кто верит, боятся в глазах окружающих выглядеть белой вороной. Особенно дети, подростки, глядя на родителей, навыкают этой зависимости от людских суждений, а это страшно. Горе нам, не хотящим услышать и поверить своему Богу, научающему: «Не бойтесь поношенья от людей, и злословия их не страшитесь».

Помнишь старую пословицу: «Хочешь мира – готовься к войне!»; для нас это можно так переложить: если хочешь спасения – готовь себя к гонениям. Господь ведь предупреждает нас: «Бдите, да не внидите в напасть!» ибо «блаженны рабы те, которых господин, пришедши, найдет бодрствующими».

А бдеть-то и бодрствовать не хочется.

Пример для нас – жизнь первых христиан. Представь себе Первый Рим: общество разномастных язычников, развлечения их дичайшие – убийства человека человеком, сражения с дикими зверьми гладиаторов; блуд, возве­денный на высоту поклонения, чревоугодие и чревобесие. Разве все безумства их и перечислишь?! Это даже не языческая изнеженная Греция, там хоть науками занимались, философией: додумались же построить храм «Неведомому Богу». Рим это другое. Чего стоят одни их культы, собранные со всего мира!

И вот в таких условиях не существуют, но живут и процветают во святых тысячи и тысячи христиан. Положение их в обществе было весьма различным – от последнего раба до сановника, большого военачальника... Но жизнь всех имела одну общую черту – неприятие чуждой морали и отрицание государства тогда, когда власти пытались их принудить поступать по принятым правилам. Ведь ничего иного от первых христиан не требовалось, кроме исполнения принятых в римском обществе правил жизни. Хотя бы внешнего соблюдения принятых обычаев. Они всегда, даже при угрозе смерти, поступали по законам Божьим, не приемля и отвергая человеческие.

Сейчас же и принуждать не надо – друг перед другом каждый стремится ревностно исполнять принятые в обществе правила проживания. «Всякая власть от Бога» понимается святотатственно – что, дескать, власть не сотворит – все от Бога. Исповедуя подобное, за спиной этой же власти не скупятся на нелесные характеристики представителям ее. Вот и выходит, что один грех переходит в другой, там - в третий... и так по замкнутому кругу.

Но самое страшное даже не это, страшно то, что человек навыкает поведению животного: позвал хозяин – и оно пришло, приказал – и последовало исполнение. Без мысли, без оценки последствий для спасения души... А чтоб легче было верующему переступить через закон Божий, в одной руке у хозяина плеть, а в другой – пряник. А рядом «духовное» оправдание предательства закона Божьего: «Всякая власть от Бога».

И в этом особая ловушка – приучение человека кормиться из хозяйских рук. Не верим Богу! Господь сказал: «В поте лица будешь добывать хлеб свой», а для нас это что-то странное. Затронь эту тему хоть с учеными, с инженерами, хоть с паяцами всех мастей, да с любым и каждым – наговорят три короба о творчестве, о развитии личности, о чем угодно. Даже верующие. Ни кто не хочет пот проливать, не выгодно это. А Богу верить надо, верить, как дитя верит своим родителям, что они плохого ему сделать не могут.

Именно города будут под особым взором темных сил, именно там и проще поставить людей на колени. Не завези хлебушек, через день согласятся поставить число антихристово куда угодно. Но и до него, до его пришествия, жители городов больше всего испытают тяготы той смуты, которой надлежит произойти. И изочесть их будет куда как проще, чем по весям, особенно дальним, затерянным. Будут бесы летать и подсказывать – но времени не хватит всех собрать, да и Господь ревнующим о спасении помощь Свою подаст.

Я почти каждый раз, когда говорю людям о необ­ходимости оставить привычный образ жизни, вижу недоумение в их глазах – зачем? Начинаются путаные объяснения, ссылка на интеллектуальную скудость жителей даже малых городов. Говорю: «А спасение?», в ответ: «А мне сказал отец такой-то, что спастись везде можно, у него тоже в центре города квартира в много­этажке двухъярусная!»

Услышу такое, так страшно становиться, все слова Спасителя на нас, на духовенство перевожу. Помнишь, как Он говорил фарисеям, что они и сами в Царство Божие не входят, и других не пускают. Матерь Божия боялась перехода из одного мира в другой, просила Божественного Сына встретить и проводить Ее! А нам все равно, не думаем, что через несколько лет бесов не на том свете, а на этом видеть будем. Во всем их безобразном облике. Вы будете, я не доживу.

Ну, не хочешь искать село по себе, так хоть измени образ жизни, зиждущийся на полной зависимости от государства».

«Отец Антоний, – перебиваю старца, – а работа на частных предприятиях, в фирмах? Зависимость от государства есть, конечно, но минимальная, это – альтернатива?»

«Отче, я уж не говорю, что при желании любую эту твою «фирму» прихлопнуть труда не составит для власть предержащих. Сколько нэпманов глазом моргнуть не успели, как из господ превратились в рабов. Но даже если это отбросить, зависимость-то сохраняется – где бы ни работал, все равно без покупок в магазине или на рынке не проживешь. А вот это уже подконтрольно государству. Так то.

Многоэтажку смени на дом в пригороде с хорошим кусочком земли. Отрешись от погони за модой на все – на одежду, на убранство квартиры, на машину, на все. Отче, не внушить людям, что все деньги идут в один центр и готовятся для него, да, для него. Головой кивают, но ни кто не верит.

Конечно, на селе нет того комфорта, как в городе, но в этом же и спасение. Отреши город от села – город вымрет, а весь и десять лет проживет. Хотя и туда соблазн идет, отправляется и телевизором, и с учащимися студентами... Но заметь, город их вытаскивает, завлекает в сатанинские объятия, но сам в села не здорово идет! Те, кто за всем этим стоят, знают, что трудно объять необъятное. Проще выманить на приманку людей в город, сделать их неспособными к проживанию без вспомо­ществования центра, и следить так легче.

С год – полтора назад приехали ко мне люди. Одни были из села, другие из (называет маленький городок) Н-ска. Селяне хотя и приехали раньше, стушевались видно, первыми стали заходить по одному горожане. Понятно, каждого привели какие-то свои негоразды, но все жаловались на одно – в городе перестала действовать хлебопекарня. Городок же этот, я там бывал, недавней постройки, в степи пару десятков многоэтажек. Строился с определенной целью, которая исчезла с развалом страны. Для людей, привыкших кушать только свежий хлеб, остановка пекарни была просто катастрофой.

И вот заходят селяне, все вместе, человек шесть-семь, едва стульев хватило. Рассказывают о своем наболевшем, не стесняясь односельчан. Спрашиваю их о жизни и... они начинают жаловаться, что председатель колхоза продал хлебопекарню, перестали хлеб печь! Спрашиваю, как же выживают, сообщение там с городами плохое. Отвечают: «Сами печем; слава Богу, зерно есть, на муку смололи и печем».

Вот тебе и разница между городом и деревней. И мелят зерно на домашних мельницах. Повезет – отвезут в район, но там платить надо, а денег нет. Вот и выживают за счет земли-кормилицы, дающей зерно, да присущей селянину сметки. Для города это вещи непонятные.

Бывшие крестьяне, получив или купив квартиру, всеми силами пытаются укорениться в городе. Терпят недо­статки, обирают родителей, оставшихся на земле, только бы не возвращаться в село. Вот это уже умопомрачение! А враг в радости – сами идут к нему в руки. Людям кажется, что в городе лучше спасаться – меньше работы, больше, возможности посещать храм Божий, книги духовные читать. Но это губительные фантазии пленен­ного сегодняшним комфортом разума. У многих сейчас имеется садовый участок или огород, но это же не сельские 60 соток, а то и более. С 6 соток здорово не проживешь, у нас не Галилея, где по два-три урожая в год снимают. Да и нет при городском образе жизни той связи с живой природой, как на селе. Идиллия городской жизни пройдет, как летний утренний туман, а то и быстрее, только назад уже ни чего не вернешь.

Всех уловок вражеских не исчесть, да и небла­годарное это занятие, не полезное. Важнее другое – как поступать, чтобы не угодить в расставленные сети темных сил. Знаешь ведь, как святителю Василию Великому было открыто видение этих сетей демонских, расставленных по земле в последнее время. Он возблагодарил Бога, что живет не в последние времена! Василий Великий! А нам все равно...

Плакала недавно женщина, просила молитвы – муж после получки сел в лифт и ехал домой. На каком-то промежуточном этаже лифт остановили, вытащили мужика, отобрали деньги. Да ладно бы только отобрали, а то еще и избили до полусмерти. Спрашиваю, часто ли подобное у них случается. Оказывается, постоянно. Были уже и случаи надругательства над женщинами. Говорит: «Мы до темноты, батюшка, стараемся домой попасть и больше из квартиры не выходить. А не успела зайти – жду кого-то из соседей, чтобы вместе подниматься!»

Так об одном доме речь, и ведь это только начало. Через несколько лет и днем на улице будет опасно находиться из-за шаек разбойников. Да что там разбой­ников, отравленные моралью американского кулака обычные отчаявшиеся люди станут в жизнь претворять эти заморские принципы существования. Как скорпион себя убивает, так и они, привнося новую порцию яда злодеяний в мир, будут приближать конец своего земного бренного существования.

Умирать будут сродни городским бродячим жи­вотным – без исповеди, без Причастия, без отпевания, даже без гробов. Не так просто будет даже закопать на кладбище, трупы в домах будут лежать сутками, пока родные и близкие смогут договориться с бандитами, контролирующими места упокоения. Поэтому, как всегда в тяжелые времена, начнут появляться могилы во дворах, скверах, где только можно. Там хоронить будут тайно, стремясь скрыть могилу, ибо в городе ночами станут бродить толпы самых падших людоедов – падальщиков в надежде поживиться мертвечиной».

Отец Антоний перекрестился как-то быстрее, чем обычно. Подобно крестятся православные при виде чего-то особо греховного, мерзкого со словами: «Господи, помилуй!». Вероятно, эти картины из видения до сих пор стояли у него перед глазами, и он не просто пересказывал когда-то виденное, но описывал то, что было ему открыто, то, что он сейчас видел. Хотя это только мое предположение.

Старец продолжал: «Вера в Бога и вера Богу, надежда на Бога и любовь о Господе – вот единственное, что не даст человеку на земле обречь себя на вечные муки ада. Не позволит в сердце войти унынию от происходящего; не приведет к отчаянию из-за видения мерзости запустения в святом месте; остановит лукавый разум, оправдывающий принятие сейчас кода, потом – печати. Человек, не имеющий полного упования на Господа, не верящий Ему – уже мертв. Участь такого ужасна будет и на земле, и после стояния ошуюю Спасителя на Страшном суде.

Даже сейчас мы часто сотворяем такое, от чего хочется локти кусать. Последним судом судимые и определенные своим собственным выбором зла в ад, готовы будут грызть себя, да будет поздно».

Веки старца опустились и из глаз закапали слезы. Видно было, что для него разговор на тему конца света и Страшного суда был сильнейшим надрывом. А у меня вдруг мелькнула мысль: «Если человек праведный, но все равно человек, так страдает из-за гибели людей, то сколько и каких огорчений мы приносим Христу безгрешному, Кровь Свою пролившему для искупления нас, обезумевших?!»

«Отец Антоний, – прервал молчание я, – вот при бегстве в пустыню, как вы считаете, что лучше всего с собой брать?»

Не отирая слезинок, старец тепло, но с грустью улыбнулся: «Ты-то куда бежать собрался, мил человек? Гонения уже за спиной носишь, так что и бежать не придется – будет время спокойно отъехать».

«Как это, батюшка», – холодок прошел по спине.

«А так это, отче, как там – «ножи источены...», не помню дальше. Будет, уже есть. Да не пугайся, Господь не оставит. Больше молитвы, больше аскезы – претерпишь!

А брать? Навык молитвы и веры Богу, упование на помощь Его, добрые дела и смирение духа, конечно. Из материального то, в чем человек обязательно будет иметь необходимость – строительный инструмент, топоры, лопаты, упоминавшуюся уже «буржуйку». Конечно, одежду и обувь, простую и надежную, вообщем все, что может помочь продержаться три с половиной года. Это и лекарства различные, спички, соль...».

«А книги, отец Антоний?», – допытываюсь я.

«Их людям стоило бы читать раньше, да исполнять написанное святыми отцами. С собой же, в зависимости от возможностей унести, обязательно следует брать Евангелие, Апостол, Псалтирь. Желательно взять Библию, «Лествицу», «Невидимую брань» старца Никодима Святогорца, Пролог, «Училище благочестия». До чтения и исполнения «Добротолюбия» не думаю, что дойдет, хотя тоже лишним не будет.

Если уж возможность будет взять все, что хочется, то с книгами надо придерживаться такой линии – будет страшно. Временами возможно и уныние, а то и отчаяние одолевать будет. Вот и надо стараться взять укрепляющие творения святых отцов, или сборники мыслей их. Но только не книги спорные, критикующие, нападающие. Это открытые ворота для входа в душу вражеских сил.

Мне кажется, что с тем, что брать, понятнее, чем с тем, чего брать не следует ни под каким предлогом. А брать с собой нельзя то, что может соединить с миром падшим под ноги антихриста. Понимаешь, человеку пьющему спокойнее на душе, когда вокруг него все пьют. Блудница хочет видеть вокруг себя блудящих, чрево­угодник – обжор. Так и люди, принявшие печать, будут стремиться к тому, чтобы все разделили их участь. Не знаю как, не дано мне этого знать, но люди без печати будут легко выявляться темными силами, если, так сказать, привлекут их взгляд. Так вот, нельзя брать с собой никакой электроники! Слышишь, никакой. Даже машина должна быть проста, без всяких западных фокусов – иначе она тоже из друга станет врагом.

Электроника, даже самая примитивная – радио, магнитофон, будет привлекать их взгляд. У самих у них руки могут и не дойти, а вот пропечатанных за кусок хлеба направить по следу верного – в их силах. Поэтому лучше от греха подальше и избавиться от всего еще сейчас. А если жалко – то хоть не брать с собой несущие опасность вещи.

Но не стоит и очень уж останавливаться на том, что можно, а что нельзя. Просто знать и все. Думать же стоит лишь о стяжании скарбов духовных, благодати Божией, навыков праведной жизни. Многого уже не приобретешь – времени не отпущено, но хоть что-то да обрящешь. А не обрящешь, так хоть будет возможность оставить какие-то пороки – и то, слава Богу. Хотя, если не растрачено, значит уже приобретено.

Душеспасительно для мирян, конечно, прилепиться к православной общине с ревностным пастырем, но это почти невозможно. Хотя, по крайней мере, надо приложить все силы, чтобы найти не поклонившегося служащего пастыря, дабы иметь возможность Причастия. Мне знакомы несколько ревностных пастырей, у которых в храме сложились хорошие общины. Уже сейчас они приобретают домики на окраинах и готовят их к службе во времена грядущих потрясений. Если же Господь сподобит жить в такой общине, то приступать к Святым Дарам желательно чаще, как то делали первые христиане в эпоху римских гонений. Это будет укреплять и предуготавливать к возможному приятию мученического венца.

Опасаясь принявших печать и поклонившихся антихристу, общения с ними следует избегать, но ни как это не показывать, особенно не высказывать своего неприятия и печати, и всего, что с ней связано, вообще на эту тему не говорить. Следует быть малословным, но не молчать полностью – тоже может вызвать подозрение. И уже сейчас следует начинать жизнь с малым общением.

Понимаешь, не всегда можно будет определить, принял ли человек печать или нет, как вот с этими кодами. Сколько людей ко мне приезжало за благословением на принятие их, буквально пытались выдавить одобрение такому поступку. Я отказал в благословении всем. Кто-то уходил раздраженным, но некоторые говорили: «Спаси Господи, батюшка! Все поняли, не примем, простите за безпокойство».

Один из таких людей, высокопоставленный человек, приезжает недавно с вопросами о личной жизни. Смотрю на него - что-то не так. Прерываю его рассказ и спрашиваю: «А ты, случаем, код не принимал?» Он, правда, покраснел и сразу признался, что и он, и жена приняли коды. Потом последовало путаное объяснение о работе, о больнице... Но интересно другое – его перед этим долго у меня не было и я спрашивал о нем, в частности и о том, принял ли он код. Так вот все были уверены, что эта семья отказалась от подобного исчисления. Во как получается! Поэтому надо сохранять осторожность в общении с людьми, но без подозрительности, дабы не впасть в грех».

Спасение в городе.

«Отец Антоний, а для тех, кто останется в городе, шанса на спасение нет?» – спрашиваю я.

«Почему? Другое дело – один в городе, а в деревне – два. Но разве разумно пользоваться «можно – нельзя», когда речь идет о спасении души?!

Рассказывал мне один отец такую историю, выглядит она прямо как притча. Одна из сторон их промышленной зоны, они делали ящики для армии, примыкала к огромному болоту с непроходимой трясиной. С этой стороны не было даже колючей проволоки – все попытки побегов заканчивались в сотне-другой от берега. Крики бежавших о помощи лишь вызывали у кого-то сочувствие, у охраны – злорадство. Болото было на столько страшным, что и зимой не замерзало полностью. Во всяком случае, зимние побеги имели подобный же итог. Но вот решился на побег хорошо знавший болота белорус, бывший лесник.

Долго он наблюдал за болотом, что-то прикидывал; расспрашивал, где тонули предыдущие беглецы, следил за исхождением болотных газов, за образованием ржавых пятен... в общем, готовился. И вот они пошли, человек пять-шесть и священник, тот, что мне рассказывал. Ушли утром, по туману, едва пригнали их в промзону, шли гуськом. Вначале все шло хорошо, отойдя пару кило­метров от лагеря, отдохнули на островке. А потом пошло – один, второй, третий... все попытки спасать увязающих в жидкой вонючей трясине оканчивались тем, что спасающий сам начинал проваливаться. Глупее всего погиб белорус – зашиб палкой какую-то птицу на чистой воде и полез за ней. А развод этот был всего метрах в пяти-шести от берега плавучего островка, но этого хватило. А другой берег болота уже был виден! Свя­щенник до него дополз».

Старец сделал паузу, я же принял ее за окончание рассказа и спросил: «Так в чем же притча, батюшка?».

«А вот тебе и притча: спасся тот, кто был хуже всего подготовлен к такому переходу, поэтому всю свою надежду возложил на Господа. Тот же, кому, как говорится. Сам Бог велел дойти, соблазнился на еду, решил ублажить чрево и погиб.

Так и со спасением в городе. Умный полководец всегда стремится к численному превосходству над войском противника. Нет для этого возможности, значит надо применять какие-то хитрости, чтобы восполнить недостаток воинов. Так и в последнее время преиму­щество у нас только одно – это вера. Но образец веры Апостол Петр и то соблазнился. Значит надо удаляться соблазна окончательно падшего мира и там возгревать свою веру, все упование обратив на Бога».

Уроки истории.

Отец Антоний замолчал. Я сидел и обдумывал услышанное. Как всегда семена сомнений давали свои всходы – неужели все это возможно?

«Так страшно, батюшка, – поделился впечатлениями я, – и в голове не укладывается, как все это может произойти».

«А Евангелие нам не об этом говорит? – отвечал старец, – Ужель тебе пересказывать, чай сам каждый день укрепляешься его чтением. Мне ведь, грешному, только подробности были открыты, как это будет. А то что будет, Спаситель еще Апостолам говорил, потом Апостолы верным вещали. И все святые, так или иначе, но конца света касались. Пожалуй, нет ни одного старца, который бы не поучал духовных чад о спасении в последнее время. Но тогда еще «развивалась» эта адская «цивилизация», ну, дал бы Господь кому-то увидеть самолеты, машины, электронику... Мню, святому-то было бы понятно, а людям – нет. Сколько споров вызывало утверждение, что антихрист одновременно войдет в каждый дом. И мы в семинарии спорили, еще как спорили! Только с изо­бретением телевизора все стало понятным. А пророчества о железных птицах, мечущих в полете смертельные для людей яйца? А стальная паутина, должная опутать всю землю? Та же саранча из Апокалипсиса. Да мало ли непонятых предсказаний из Видения Апостола Иоанна Богослова, старцев – гораздо меньше понятых.

Принять трудно грядущие беды. Но не думал ли ты, душа моя, что сытое общество вообще не склонно принимать предупреждения о возможных будущих трагедиях? Как взывал преподобный Иоанн, Крон­штадский чудотворец к людям, вняли? То-то и оно, что трудно было за внешним благополучием увидеть грядущие беды. Это ведь только в пропаганде ком­мунистов Россия была сирая и несчастная. Чушь! Правительство имело возможность еще с начала века ассигновывать на всякие нужды державы порядка двух миллиардов золотых рублей! Это колоссальная сумма, вряд ли какое государство и по сию пору имеет такой бюджет. Зерна и всех других плодов земных собиралось на несколько миллиардов золотых рублей. Миллионы голов свиней, овец, сотни тысяч коров и лошадей. Яйца пудами мерили, потому что птицы было не считано! Россия кормила пол мира, но и для своих людей все было доступным: овца стоила что-то от рубля до двух, корова – до червонца, а у отца на заводе хорошие рабочие получали по сотне рублей в месяц! Плохо?!

Вот я и говорю, что эта сытость и сгубила, забыли, что основа благополучия в духовности, в благословении Божием. Когда отменили обязательное Причастие в армии, на гражданской государевой службе, только один человек из десяти продолжал ходить по воскресеньям в храм! А враг не дремал. Уже война Японии с Россией была оплачена еврейским обществом Америки, так что ж они могли упустить возможность сотворить смуту внутри страны, не попытаться напрочь уничтожить Православие?!

Первая мировая отнюдь не подорвала силы страны, ее и не здорово ощущали, во всяком случае, на продо­вольствии. Ни кто карточек или любых других огра­ничений не вводил. Даже во время войны трудно было себе представить, что взбеснуется страна, увлекшись демоном «свободы». Вот уж воистину свято место пусто не бывает – убрали иконы, а заменили портретами бесов.

Ты говоришь, трудно представить? Сейчас мы уже завоеваны чуждым духом; русским, славянским и не пахнет. Разве что в храме и то не в каждом. Но уже на очереди завоевание Руси другими народами: инородцами, кавказцами, китайцами... Сейчас они только присут­ствуют в стране, занимаясь, в основном, рыночными делами. Инородцы, как всегда, всеми способами стараются унизить достоинство православных и наложить лапу на несметные сокровища Руси – Малой, Белой, Великой. Но будет время и прямого их правления».

«Отец Антоний, – перебиваю старца, – если можно, повторите на предмет русского духа в храме».

«Я, отче, не здорово люблю разговоры об этом, – неохотно отвечал батюшка, – да и что тут непонятного? Концертные песнопения с солированием и всем прочим артистическим набором откуда? От католиков. Где ты услышишь исконное древнерусское церковное пение – в десятке монастырей и храмов? Можно композиторские творения, исполняемые в гордыне светскими певцами, назвать певаемой молитвой? Конечно, нет, а ведь наше-то пение – молитва, оно размягчает сердце, подвигает его на слезную чистосердечную исповедь. Сегодняшние рулады – это одно рассеяние, развлечение.

С пением понятно, теперь о росписи храмов. Хорошо, отошли от канонических икон и пришли к живописным, хотя тоже новшество это от Рима. Оно-то не так и хорошо, но то, что сейчас представляют как канон – мертво. Это совсем не те образцы иконописи из древности, дошедшие до нас. И так, живописная роспись, но не то, что малюют в наших храмах! С католических и униатских образцов, люди понятия не имеющие о Православии, в лучшем случае, химическими красками творят что-то невообразимое».

«Простите, – перебиваю старца, – а почему вы сказали «в лучшем случае»?»

«Да тут один священник приезжал в ужасе – среди художников выявил настоящего сатаниста. Батюшка его выгнал, а тот еще и обижался, дескать, я же хорошо работал[15]. Так вот, в росписанных таким образом храмах глаза поднять невозможно – яркость краски неописуемая. А если взять на заметку, что множество «икон» в таких храмах несут в себе еще и заблуждения католические, то возникает вопрос – для кого готовятся эти храмы?

А ложь в храме Истины? Искусственные свечи в подсвечниках, искусственное масло в лампадах, искус­ственные цветы для украшения икон, искусственный ладан в кадильнице. Ладно, в советское время не было возможности взять достойный фимиам, но сейчас-то! Плащаницы умащиваем женскими духами, а то и одеколоном. Масел ароматических нет? Есть, тратиться не хочется, духи-то и так благочестивые женщины принесут.

Но это уже следствие, внешнее отображение при­чины. У каждого храма есть настоятель, а над настоятелем – архиерей. Кто только за его спиной стоит?! Как-то несколько лет назад приехал буквально в состоянии нервного срыва один священник. Лет пятнадцать в сане, служит на селе, поэтому протоиерея до сих пор не получил, но и под прещения архиерейские не попадал. И вот теперь запрещен в священнослужении да с такой формулировкой, что хоть сан снимай – правящий умел разделываться с непокорными. Начинаю расспрашивать, батюшка волнуется, сбивается с мысли. Наконец, поняв о чем идет речь, уже сам излагаю историю запрета. «Так», – спрашиваю его.

«Да, батюшка, так», – ответил он. Оказалось, что причиной его запрета было почитание... царственных мучеников! А дело было так: совершил этот священник пару лет назад с семьей и паствой паломничество в Россию. А там тогда уже во всю продавались иконы царской семьи и книги о жизни царственных мучеников. Купив и прочитав книги, поревновав их подвигу, священник, при поддержке паствы, приобретает в Троице-Сергиевой Лавре листовые иконы, которые уже дома взяли в оклады. Прикрепили их возле кануна – еще-то не канонизировали, служили за упокой, но кто хотел, обращался и за помощью к мученикам.

Кто-то «поставил в известность» правящего архие­рея. Тот направил «навести порядок» благочинного: требовалось снять и убрать иконы. Возмутилась паства – уже были случаи получения чудесной помощи после молитвы у икон. Тогда-то батюшке и вручили «волчий билет», как говаривали у нас в университете.

Видишь ли, случайность – это своеобразный хаос, только не материально выраженный. Мы исповедуем, что Бог хаос превратил в порядок, подчинив события в том числе, жестким законам бытия. Стремление к хаосу присуще только темным силам. Поэтому, если что-то происходит, значит, кто-то в этом заинтересован. Вот и думай, что да как».

«Так вы считаете, батюшка...»

«Я ничего не считаю, отче, – мягко перебивает меня старец, – мню, что знаю правила, и всегда старался их исполнять. Поэтому спросят – объясню, постараюсь научить. Выполнит – слава Богу, кто-то одумался; не выполнит – лучше бы не приезжал, то хоть незнанием мог оправдываться.

Как-то вот после Пасхи, после Недели Жен-Миро­носиц, приехал ко мне советоваться духовник одной из ближайших епархий. Выходец с польской Украины, но очень набожный и праведный старец такой. Будучи большим молитвенником, притесняемый со всех сторон, он и сам ответы на свои вопросы знал, но ему необходимо было общение и сравнение взглядов. После долгой беседы он поехал писать прошение об освобождении от духов­ничества и настоятельства. Попал после этого в еще большую опалу, но приезжал потом уже умиротворенным.

Тяжел крест священства, ой как тяжел! Так все сейчас организовано, что волей-неволей, а Правила нарушаются. Многие поэтому говорят так – спастись в священстве нельзя, стало быть, делать можно что угодно, лишь бы не соблазнять паству, втайне творить греховное. Но подход такой сродни осуждения, если не проклятия ближнего – та же попытка присвоить себе суд Божий, хоть и над самим собой. В Евангелии Сам Спаситель говорит, что самолично человек спастись не может, но что невозможно для смертного, то возможно для Бога. Ты только принеси все свое, потрудись со своей стороны, а недостающее уже восполнит Господь. Враг особо старается ввести в искушение духовенство, отвлечь внимание пастырей от спасения, дабы потом распудить их стадо. Выход один – бдеть, а на козни темных сил просто не обращать внимания, особенно не поддаваться бесу сребролюбия.

Очень полезные душеспасительные наставления священству оставили святитель Тихон Задонский и преподобный Иоанн Кронштадский. Писали и Другие, но наставления святителя Тихона и преподобного Иоанна особо доступны, практичны. А так, какого духа пастырь, такого же будет и паства. Вот это-то самое страшное. Миряне определяют только для себя путь либо на спасение, либо на погибель. Пусть для семьи. Пастырь же может испортить все стадо. Принимая сан, почти каждый мечтает о венце праведника, увы, все мы грешные и все падаем. Правда, одни поднимаются, а другие принятое положение начинают считать вполне приемлемым».

«Батюшка, – не выдерживая укора совести, говорю я, – а ведь та история со священником мне знакома – она начиналась на собрании благочинных. Владыка любит, чтобы его решение было подкреплено постановлением собрания благочинных, или уважаемых протоиереев».

«Ты тоже голосовал за запрещение?», – спросил старец.

«Да нет, на первом собрании было принято только решение о поездке благочинного на приход. Я знаю, кто донес, и почему: священник тот был местный, что уже влечет на нашей епархии повышенное внимание, а рядом служил земляк владыки. Окончания истории я не знал – после перевода попросился освободить от послушания из-за дальности езды до благочиния: километров двести – двести пятьдесят».

Голод.

«Отец Антоний, я все же не совсем понял основу глобального голода – катастрофы, войны, техногенное воздействие, это понятно и сейчас имеет место быть. Пускай отравленное, но должно же быть зерно, меньше – больше, но не полное его отсутствие!» – спрашиваю старца.

«Отче, – как-то медленно, с раздумьем, отвечал отец Антоний, – ты никогда не задумывался над таким вопросом: почему до революции не просто хватало зерна, но Россия продавала его просто в невероятно огромных количествах?»

«Людей, наверное, было значительно меньше», – неуверенно отвечаю старцу.

«Меньше, на начало века в империи наличествовало что-то чуть больше 130 млн. человек. К первой мировой население увеличилось, как всегда бывает в процве­тающей державе, но все равно людей было меньше, чем сейчас, это понятно. Но землю-то обрабатывали с помощью тягловой скотины – на легких почвах лошади плуг тащили, на тяжелых использовали волов. Скорость обработки не сравнима с современными тракторами. Кроме того, и землицы под пашней было значительно меньше – сохранялись леса, много было выпасов, сенокосов, эка сколь скотины растили. Ты представляешь, сколько нужно было корма для мясного скота, не считанного поголовья птицы?! В лесных краях болота еще не осушались. Но хлеба хватало.

С годами становилось все хуже и хуже, какую бы технику не использовали, какие бы химикаты и удобрения не применяли – еды все равно не хватало. Обернулось это после войны страшной бедой – два неурожайных года и ужасный голод сорок седьмого. Доходило до людоедства. Приезжала в то время ко мне исповедоваться молодая женщина: она сбежала из колхоза, воспользовавшись набором рабочих для восстановления шахт в Донбассе. Зарплату платили нормальную, и молодежь повадилась в получку ходить на рынок покупать студень, нарезанный кусочками. Но однажды один из парней нашел в этом студне детский палец.

Продовольственное изобилие сегодня на Западе – это фантом, призрак, как и вся их «цивилизация». Да, за счет химии и всяких дьявольских ухищрений им удается вырастить какое-то количество птицы, скота, хлеба... но не столько, чтоб даже для себя хватало в полной мере. Собственный продукт у них рассчитан на нищету да для вывоза к нам в том числе. Настоящие продукты стоят огромных денег и ввозятся и в Европу, и в Америку. Это сейчас. Стоит же только миру зашататься – не будет и тех крох, что сейчас имеют. Довершат дело десятки новых болезней животных, растений, которые и человеку смерть принесут.

У нас настоящий продукт, но к этому времени некому будет и на полях работать – город продолжает выма­нивать здоровых людей из деревни. Кроме того, беснование Америки родит страшные природные изменения и все в худшую сторону. Закроются небесные источники вод, земля иссохнет в безплодной надежде на влагу. Что-то вырастит, но на всех этого не хватит. Скотина будет пропадать, для ее жизни тоже не хватит корма да и воды. Реки либо высохнут, либо превратятся в сточные канавы, источающие смертельные миазмы. Тоже будет и с озерами, прудами... Внутренние моря тоже умрут, и жить возле них будет невозможно. Гниющая всплывшая рыба, морские животные; поднявшийся со дна сероводород неожиданную смерть принесет жителям побережья.

Вот тебе и голод. Он всегда страшен, но подобного этому земля еще не видела – не будет ни хлеба, ни воды, ни Евангельской любви и сострадания. Таков будет печальный результат людской неумеренности, следования своим страстям. Голод, случившийся при царе в Поволжье, тоже был следствием неумеренности – большие деньги приносила продажа хлеба, вот друг перед дружкой крестьяне и продавали его, не оставляя запаса. Глядишь, и дом хороший отстроить можно, и одежду справить новую, чтоб все было не хуже чем у других. Государство тогда спасло, помогали голодающим во всем. При большевиках уже голод был во многом искусственным да и деньги, собранные для помощи людям, пошли на закупку паровозов да машин всяких. Сколько людей вымерло тогда!

Голод последнего времени будет еще хуже – уйдет надежда на лучшее. Раньше знали, что стоит как-то продержаться милостью Божией, глядишь, с нового урожая и отойдешь, поправишь силы. Теперь этого не будет, исчезнет вера в Бога, исчезнет и вера в лучшее. Расчет будет только на свою силу, на то, чтобы выжить даже за счет ближнего своего. Как в блокадном Ленин­граде бандиты вытаскивали у людей хлебные карточки, или отбирали силой их, обрекая человека, а порой и целую семью на голодную смерть, так и теперь будут воровать, отбирать съестное. И убивать.

В местах же истечения чистых вод будет возможность утоления жажды и выращивания кой-какой зелени съедобной, а то и хлебушка Господь даст, хоть в праздник сухариком побаловаться. Повезет, так и рыбка может в ручье оказаться, а в лесу ягоды да грибы. На разносолы рассчитывать не приходится, но протянуть как-то можно. И гонения в лесных дебрях будут значительно слабее, главное не поддаваться унынию и страху, навиваемых бесами. Также сейчас, готовясь ко всему с упованием на Господа, нельзя все мысли направлять на ужасы грядущего, думать надо о стяжании благодати Божией».

«Батюшка, так если о дебрях, то на Севере России, в Сибири куда более дикие места. Там не лучшее ли убежище?», – спросил я.

«Сибирь будет «желтой», полностью. Дальний Восток японским, а за Сибирь, за нефть и газ ее, золото, другое все сражения будут даже не с нашими, а с американцами. Даже при том, что звездно-полосатая дубина в руках у мирового сионизма находится, победить они китайцев не смогут. И потекут желтые реки на европейскую Русь. Весь юг пылать будет, кровушки прольется славянской!

Дальний Восток японцы китайцам не отдадут – островитянам просто жить негде будет. О грядущей трагедии своих островов японцы знают: через мудрецов открыто им было это. Сейчас они скупают землю, но самым лакомым кусочком выглядит для них Дальний Восток России.

Европейский Север привлекателен, да без знания его и навыков необходимых – не выживешь. Старообрядцы скрывались в северных европейских чащах, как и в сибирских, но они-то бежали туда сотнями. А совместно

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.