Двигательная отзывчивость

Я знал одного молодого актера, говорил он в высшей степени неумело и нелепо. Если бы за ним записывать, то получилась бы полная бессмыслица и неразбериха: ни одного связного предложения, никакого логического смысла, масса междометий и каких-то совсем нечленораздельных звуков.

И, представьте себе, этот человек замечательно режиссировал и преподавал*.

Сложнейшие вещи объяснял он своим чуть ли не первобытным способом. Но так, что все всё сразу понимали. Скажет какое-нибудь, как будто сюда и не подходящее слово, нарисует что-то в воздухе своими подвижными быстрыми пальцами, подмигнет хитрым глазом, перевернется неожиданно вокруг себя и... всё!

Смотришь и думаешь: вот они, актеры-то, какие должны быть! Не словами должны говорить они, а всем своим телом, всем существом, слова это только одно из средств. А если он и слово, бывало, скажет, так какими-то неуловимыми интонациями оно столько говорит у него, что не напишешь на десятках страниц.

Писатель высказывается написанными на бумаге словами.

Живописец — линиями и красками.

Актер — действиями, звуками, жестами, мимикой.

Когда молодые актрисы-ученицы просили Ермолову помочь им: рассказать о роли, объяснить ее, она чрезвычайно затруднялась, смущалась и ничего, кроме общих фраз, не находила, а заканчивала всегда так: «Я лучше

вам покажу — сыграю». И играла...

Есть, правда, такие, что и слова найдут, и сыграют неплохо, но я, по правде сказать, предпочитаю тех, что не блещут красноречием. Чем лучше актер говорит о роли, тем слабее он играет ее. Это обычно. Не то, конечно, что

он должен быть глупым, не культурным, не умеющим толком сказать, что он думает. Конечно, нет — наоборот, чем утонченнее организация, тем больше способность глубоко проникать в жизнь и во всей сложности воспринимать ее.

Именно поэтому чаще всего нет слов: чувствует художник глубоко, сложно,

тонко, а попробует рассказать словами — все мало, грубо, примитивно... И молчание Ермоловой — знак великого, необъятного содержания, а легкая, безо всяких затруднений речь краснобая-актера, за малым исключением, — признак примитива.

* В. Л. Мчеделов. - Ред.

Таким образом, вот еще одна из способностей, отличающая актера от других.

Как точнее определить и как назвать ее?

Скрипач играет на скрипке, а актер «на себе». Подвижность и точность руки и пальцев, послушных внутренним посылам художника-музыканта, — вот что нужно скрипачу.

Подвижность и точность всего тела, лица, голоса и послушность внутренним посылам художника-актера — вот что нужно нам.

Не надо понимать эту способность как чрезмерную внешнюю подвижность, как пеструю суетню, как беспрерывный фейерверк. Достаточно едва заметных изменений в глазу, достаточно набежавшей тени на лицо, достаточно краски, залившей щеки, и сказано будет так много, что не выразишь ни словами, ни размашистыми жестами, ничем...

Что же это за способность? Способность быть выразительным? Пожалуй, да.

Она в некоторой степени есть у всех людей. Разве каждый из нас, увидя первый раз в жизни что-нибудь необычное, будь это самолет, северное сияние или стоэтажный дом, не застынет с удивлением, раскрыв широко глаза, а то и рот? Разве мы не будем в таком виде выразительны?

Это так. Но для того, чтобы вывести нас из нашего спокойствия, чтобы заставить нас принять не совсем обычную для нас позу, чтобы пробить панцирь нашей сдержанности, — понадобилось северное сияние.

А есть люди, у которых всякое, даже едва уловимое чувство, сразу же отражается на их лице. Они и не хотят быть выразительными, хотят быть скрытными, но на них всё сразу видно — таков их двигательный аппарат: то у них всё написано на лице, то вырвется красноречивый жест, то выскочит вздох или междометие и... тайна выражена, секрет открыт.

Другими словами, всякая мысль и всякое чувство немедленно вызывает у них в ответ мускульную реакцию. А мускульная реакция, если ее ничто не останавливает, всегда выразительна.

Таким образом, эта способность без задержки мускульно реагировать, эта мускульная отзывчивость и есть то, что делает актера выразительным.

К способностям

Про человека, искусно притворяющегося в жизни, говорят: «Он хороший актер».

Интересно, что такие люди всегда очень плохо играют на сцене.

На сцене хорошо играют, как это ни странно на первый взгляд, те, которые совсем не умеют притворяться, у которых всякое душевное движение, всякая мысль сейчас же отражаются на их лице или в движениях.

Дело очень просто: актеру нужен чуткий и выразительный, красноречиво говорящий аппарат.

Чтобы по-детски играть, нужны наивность, простота и непосредственность ребенка. Чтобы хорошо «играть» на сцене, нужны те же детские качества.

Ребенок, играя, никого не обманывает. Он знает, что

он играет, и все знают. Так же, как и актер. Чтобы «играть

» в жизни, нужно другое.

В жизни если хотят обмануть, то обманывают по-настоящему, не творчески, без условности «игры»*.

Фигурантство

Индукционность актера — воспламеняемость на публике, черпанье из нее силы, отнесена к основным инстинктам, то есть к более глубоким органическим побуждениям, связанным чуть ли не с жизнью и смертью, во всяком случае с призванием.

Способность же есть нечто более поверхностное.

Это так. Однако потребность публики, влечение выступать на публике, а вместе с этим хорошая полезная возбудимость от публики — так необходимы, что всегда хочется проверить — есть ли эти качества? Хоть в малой, совсем скромной доле, хоть в виде поверхностного тщеславного возбуждения на публике.

Конечно, в конце концов и это — индукционность, различие только в степени.

Но степень здесь не пустяки, степень здесь решает дело. Алмаз есть не что иное, как уголь, простой уголь, пролежавший тысячелетия под землей, под прессом. И отличается он от своего прародителя только степенью плотности,

однако один шлифуют и превращают в бриллиант, другим ставят... самовар.

* Не додумано. — Примеч. Н. В. Демидова.

Потребность выступать на публике, «фигурировать» — по своему содержанию может быть не более, чем «уголь», но... не будь и угля, дело не выйдет.

И поэтому, проглядывая новых актеров, всегда смотришь, как он воспринимает публику. Как изменяется на ней? Есть или нет глубоких инстинктов, если нет, то, может быть, есть хоть более примитивное свойство— хорошее возбуждение от присутствия публики, — и на том спасибо.

Следует сказать, что эта «способность» иногда принимает диаметрально противоположный вид. Актер так возбуждается от публики, что возбуждение переходит в нервность, в спазм, с которым он справиться не в силах и... «проваливается ».

Но при некотором опыте в этом не трудно разобраться. Бывали случаи, что только по такому катастрофическому провалу и можно было напасть на след крупной талантливости,

Поиск по сайту: