В свете неутихающих дискуссий касательно пользы (либо вреда) минувших событий для «прогрессивного общества», я неминуемо прихожу к выводу, что все было не зря. Вернее, полезной для общества оказалась не сама протестная кампания, а ее провал – как совокупность плохих примеров и хорошего опыта. И пускай говорят, что на своих ошибках учатся только дураки – свои ошибки усваиваются лучше чужих. Зато теперь, после провала, «протестные массы» начали осознавать, насколько дурацким был формат протеста.
Прошедшие события продемонстрировали неэффективность полумер и безнадежность пути соглашательства с властью, выявили отсутствие достойных – даже просто по-человечески достойных – лидеров. Лидеры оппозиции и инициативные группы оказались не способны к продуктивной консолидации, не смогли побороть противоречия. Несвоевременные двухнедельные перерывы вылились в подтверждение незрелости граждан и торжества влияния СМИ над умонастроениями масс. Политические партии, как парламентские, так и «несистемные», в очередной раз продемонстрировали свою неактуальность. В конечном счете, все российское общество расписалось не только в неспособности, но и в неготовности к переменам.
Учитывая все вышеизложенные факты, я не вижу поводов горевать по упущенной «победе». Напротив, триумф подобного «восстания» грозил стране и обществу куда большими бедами.
Бесчисленное множество катастрофических ошибок, сгубивших эту кампанию, дает возможность предвосхитить очертания эффективного формата бунта, благо в большинстве случаев ничто не мешает нам отталкиваться от противного. Более того, полученный опыт богат настолько, что мы можем позволить себе заглянуть еще дальше, и при желании увидеть очертания новой постреволюционной России.
***
Прошедшая кампания показала, что на сегодняшний день ни одна политическая партия и ни один оппозиционный лидер не имеют достаточного народного доверия для того, чтобы полноправно возглавить оппозицию и стать единым символом сопротивления власти. И дело даже не в том, что существующие партии и предводители плохи (а они таковы): народное недоверие к конкретным политическим силам и персонам имеет характер категорического, как результат скептического настроя общества, надежно подкрепляемого своевременными «разоблачениям» оппозиции в СМИ. В итоге значимость самого института партий и предводителей формата Немцова/Навального/Удальцова… сводится к минимуму, а их революционная перспективность – к нулю. И бессилие первого эшелона гипотетического восстания автоматически повышает стоимость второго – индивидов и личностей, по своему усмотрению создающих (как было с декабря и по 5 марта) или не создающих (как ныне) массы.
Полагаю, тут мне могут возразить, что Немцов и сотоварищи в достаточной мере подчеркивали значимость народа, выходившего на их митинги, восхваляли с трибун их гражданскую сознательность и силу. Но едва ли кто сомневается в мотивации их заискиваний, равно как и в том, какое место они отводили себе, а какое – народу (прим. особенно после публикаций Lifenews). Витиеватость их демагогий породила череду губительных противоречий: «свои» массы они попеременно величали то «всем народом», то «средним» (или «креативным») классом; в результате противоречия спровоцировали раздор как в самих «революционных массах», так и во всем обществе.
Ставка на «средний класс», на условную «элиту», не оправдала себя совершенно. Что, на мой взгляд, ни капли не удивительно: в условиях авторитарной системы, управляемой закрытой олигархической группой («кланом Путина»), не вхожая в эту группу «элита» не представляет опасности для правящей власти. Инцидент с Прохоровым в качестве лидера «Правого дела» показал, что в нынешних условиях финансовая состоятельность не является залогом политического капитала, в то время как примеры Березовского, Ходорковского и Лебедева недвусмысленно намекают, что непослушные олигархи легко превращаются в опальных. Современная элита, чьи деньги бессильны, цели меркантильны, а военная выучка, доблесть и положительная харизма – отсутствуют как таковые, не имеет шансов придти к власти, а ее опасность для путинской олигархии близится к нулю. И потому значимость элиты как первостепенного источника угрозы для правящей власти, описанная мыслителями прошлого, нынче не актуальна; тем более, что Макиавелли ссылался на знать, а не на купечество.
Что касается целевой аудитории «болотных митингов», то «белоленточники» - худший из возможных вариантов протестных масс, бездарнейшая ставка «болотников». Слабые телом и духом, сомневающиеся по любому поводу, готовые цепляться за «всеблагую» квази-идеологию «честных выборов» - в силу неспособности разделять и отстаивать какую-либо реальную идеологию, - они пригодны лишь для создания массовки, толпы «с умными лицами». Но не для активных действий на улице – единственного эффективного формата восстания в нынешних условиях. Хипстеры бесполезны в столкновениях с ОМОНом, а «офисный планктон» по определению не готов умирать на баррикадах. Поэтому о такой аудитории, о таких революционных индивидах можно забыть и не вспоминать.
Возвращаясь к теме изжитости партий и возрастания роли индивида, хочу напомнить, что один человек, равно как и группа разрозненных лиц, не имеет шансов победить государство. Отдельная личность легче впадает в сомнения и тяжелее переживает неудачи, а безрезультативность боя в одиночку против превосходящих сил неминуемо ведет к капитуляции. Однако все это не противоречит вышесказанному.
Высокая значимость индивидов ощущалась в процессе бунта, в блогосфере, соцсетях и непосредственно на митингах. Поистине огромную роль в многочисленности первых выступлений сыграли те люди, которых смогли убедить свое окружение (друзей, однокурсников, коллег, сетевых френдов и т.д.) в обоснованности бунта и необходимости каждого внести свой посильный вклад. А тот факт, что и их энтузиазм, и сами многотысячные толпы «куда-то делись» также внезапно, как и появились, вовсе не удивителен.
Неактуальность партий как эффективного революционного института отнюдь не делает неактуальными идеологии, на которых, собственно, должны базироваться их программы. Именно отсутствие полноценных идеологий стало главной причиной «внезапного испарения» протестных масс в целом и малых инициативных групп в частности. Квази-идеология «честных выборов», на которых держалась вся кампания, разрушилась в результате как выполнения требований (установки камер на избирательных участках и допуска множества независимых наблюдателей), так и их невыполнения (ибо в конце концов все поняли, что выборы, несмотря на камеры и наблюдателей, честными не стали, и все было зря).
В то же время в условиях потребности в идеологии (одновременно как в сплачивающем факторе и в векторе, задающем план дальнейших действий) и неактуальности ее потенциальных гарантов (политических партий и лидеров), индивиды не пришли к логичному выводу, что когда не на кого полагаться, следует полагаться на себя. Те, кто еще вчера вешали белые ленточки на уши своим друзьям, не прониклись, что их ленты могут отличаться цветом, и что у них может быть своя революционная банда (от нем. Band – лента), сплоченная своими устремлениями, по своему усмотрению посещающая всенародные сходки и действующая на них также по своему усмотрению. Такое разделение «единого символа протеста», во-первых, помогло бы избежать причастности к сомнительным «единым» инициативам (вроде поддержки секс-меньшинств г. Санкт-Петербурга и страданий по судьбе Pussy Riot), а во-вторых, послужило бы профилактикой «внезапного испарения» масс вследствие итогового поражения чересчур обтекаемой и поверхностной квази-идеологии.
Исходя из вышесказанного, я прихожу к выводу, что будущее русского восстания принадлежит малым формациям, созданным по принципам неукоснительного следования избранной идеологии, верности их участников общему делу и друг другу. Подобные организации не должны принимать участие в официальной политике и вообще как-либо публично афишировать себя, равно как и каждый из их членов, отбор которых должен проводиться по строгим критериям. Сходство интересов и устремлений обязано присутствовать внутри каждой отдельной организации, но сами организации должны быть связаны лишь общей задачей – свержением олигархии с последующим учреждением временного правительства. В зависимости от своего предназначения и состава, такие объединения должны делиться на два типа – на братства и ордены.