Демократический февраль 3 страница

Так зачем же Ленин утверждал, что у него не было и нет „никаких" денежных отношений с Ганецким? Распоряжаясь прислать деньги, Ленин знал, что Ганецкий ими располагает! Так кто же, говоря словами Ленина, применяет „мошеннические" приемы?

Решение на проезд через Германию было принято быстро. В дело по предложению Парвуса включились не только генеральный штаб и министерство иностранных дел Германии, но и сам кайзер Вильгельм II. В публикациях В.Хельвига и З.Земана, составляющих сборник „Германия и революция в России"76, на основе немецких документов приводятся более чем откровенные намерения германского руководства. Посланник в Копенгагене граф Брокдорф-Ранцау советует министерству иностранных дел отдавать „предпочтение крайним элементам… Можно считать, что через какие-нибудь три месяца в России произойдет значительный развал и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи". Канцлер Вильгельм II в письме рейхсканцлеру фон Бетман-Гольвегу ставит главное условие: „Я бы не стал возражать против просьбы эмигрантов из России… если бы в качестве ответной услуги они выступили за немедленное заключение мира".

Есть еще одно свидетельство со ссылкой на документы французской контрразведки, говорящие о том, что весной 1917 года Ленин в присутствии Анжелики Балабановой, швейцарского социалиста Мюллера, французского редактора журнала «Завтра» Гильбо Анри встречался с представителем немецкого посольства Далленвахом. Рандеву по поводу предстоящего отъезда Ленина через Германию в Россию происходило в ресторане Шоипа на Амтхаусгассе в Берне77.

Читатель уже знает, что и революция, и сепаратный мир сотрясут Россию, вольно или невольно в какой-то мере двинувшуюся по „немецкому маршруту" развития событий. „Ответная услуга" будет оказана. Ленин, прекрасно зная, что немецкие власти не менее большевиков заинтересованы в проезде русских революционеров через Германию, выдвинул с помощью Фрица Платтена несколько условий, которые могли бы сохранить большевикам видимость политического и исторического алиби. Его, алиби, Ленин вроде бы получил, но это не меняет исторического результата: Россия в мировой войне с помощью большевиков, говоря словами Людендорфа, была „опрокинута". Никто не в состоянии оспорить этот печальный итог.

То, чего так добивались германские руководители, удалось осуществить. Может быть, этот негласный и даже не зафиксированный письменно союз большевиков и Германии вдохновил Сталина и Гитлера, когда они в сентябре 1939 года скрепили подписями своих министров „Договор о дружбе"? Может быть, здесь просто историческое совпадение или проявление вековых традиций в государственных отношениях России и Германии, выраженных во вражде и дружбе? Может быть, Ленин, следуя своей революционной логике, не мог отказаться от неожиданного шанса?

Свое алиби Ленин постарался усилить, когда в Стокгольме отказал во встрече Парвусу. Ленин лучше, чем кто-либо другой, знал, что Парвус не только социал-шовинист, но и доверенное платное лицо германских властей. Достаточно было того, что с Парвусом был близок его помощник Ганецкий… Сам Гельфанд-Парвус вспоминал об этом так: „Я был в Стокгольме, когда Ленин находился там во время проезда. Он отклонил личную встречу. Через одного общего друга (видимо, Ганецкого. – Д.В.) я ему передал: сейчас прежде всего нужен мир, следовательно, нужны условия для мира; спросил, что намеревается он делать. Ленин ответил, что он не занимается дипломатией, его дело – социальная революционная агитация"78. Не случайно Ленин, добившись цели, презрительно и иногда демонстративно отвергал Парвуса. Он ему уже был не нужен. Дело было сделано. Работал механизм, ими запущенный, совсем не требовавший личных контактов.

Наконец, Ленин свое алиби обосновал и тем, что пальму первенства в поездке через Германию передал меньшевикам. В своей статье „Как мы доехали", опубликованной одновременно в „Правде" и „Известиях" 5 (18) апреля 1917 года, Ленин писал, что инициатива выдвижения плана проезда через Германию принадлежит Мартову79. Как писал Луис Фишер, „Ленину дело представлялось простым: он стремился в Россию, а все остальные пути были закрыты. Что об этом скажут враги в России и на Западе, его нимало не беспокоило. Меньшевики, он знал, не станут на него нападать: их вождь Юлий Мартов приехал в Россию той же дорогой"80.

Но все эти алиби, повторим, не могут оспорить непреложного исторического результата: совпадения по одному пункту интересов большевиков и Германии – свалить, опрокинуть царскую Россию. Это совпадение интересов было с максимальной эффективностью использовано заинтересованными сторонами. Обе избегали огласки. И та и другая стороны осуществили сделку через второстепенных лиц. Оба партнера смогли многое превратить в историческую тайну.

В поездке революционеры были охвачены противоречивыми чувствами: возбуждение, нетерпение, подспудные опасения перед неизвестностью. В 15 часов 27 марта Ленин и его спутники выехали из Цюриха в Россию. Большевистский вождь еще не знает, что долгие эмигрантские годы остаются за его спиной навсегда, Ленин и Крупская, Зиновьев и Лилина, Арманд, Сокольников, Радек, – всего тридцать два человека разместились в отдельном вагоне, с хорошим поваром. И, что больше всего радовало, с дипломатической неприкосновенностью в придачу.

Последующее известно. Немцы оказались на высоте. Один вагон стоил нескольких пехотных корпусов. Немцы не допустили осечки, спокойно доставив Ленина в желаемый пункт. Вагон через Готмадинген – Штутгарт – Франкфурт-на-Майне – Берлин – Штральзунд – Зосниц пересек Германию. 30 марта на шведском пароходе революционеры прибывают в Троллеборг. Находясь на борту, Ленин получил радиограмму Раненого: „Следует ли этим паромом господин Ульянов?". Встречал Ленина и спутников в порту тот же Ганецкий… Ленин пробыл в Мальме и Стокгольме что-то около суток, в сплошных разговорах, обменах мнениями, за расспросами Ганецкого и других большевиков. Улучив минуту, Ленин с Ганецким побывали в магазине, где путешест-венник купил себе обувь и пару штанов…

Ганецкий обеспечил большевиков всем необходимым, в том числе и билетами на дальнейший путь. А ведь Ленин утверждал, что никаких денежных дел с Ганецким у него никогда не было…

Ленин в Стокгольме привлек большое внимание социал-демократов, прессы. В честь лидера большевиков в отеле „Регина" устраивают обед, его снимают для кинохроники, репортеры добиваются его ответов, бургомистр Стокгольма К.Линдхаген приветствует революционера… Ленин с его сильным, проницательным умом чувствует, что всю прошлую жизнь он прожил только ради того, за чем он едет сейчас на родину. Беседуя с эмигрантами, шведскими социал-демократами, он уже говорит как вождь, мозг, нерв русской революции. Самое главное – не остановиться на полдороге. Вперед, дальше; социализм не далекая утопия.

По пути к шведско-русской границе Ленин шлет В.А.Карпинскому в Женеву телеграмму, в которой выражает удовлетворение соблюдением немецкой стороной согласованных условий. В телеграмме в Петроград предлагает сообщить о его приезде в „Правде". Ленин понимает: приезжает не просто эмигрант, на родину возвращается человек, сразу превращающийся в вождя.

Говоря о „немецкой теме", скажу еще, что, когда в июле Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, начавшееся следствие быстро собрало 21 том доказательств связей большевистской партии с германскими властями. Но затем дело стало глохнуть. Керенский видел в то время главную опасность справа, а не слева и в складывающейся обстановке рассчитывал в определенной ситуации на поддержку большевиков.

Однако известно, что сразу же после октябрьского переворота Ленин и его сторонники распорядились немедленно изъять все материалы следствия против них. Лидер переворота страшно торопился и держал под личным контролем процесс нахождения, изъятия (и, видимо, уничтожения) компрометирующих материалов. По поручению Народного комиссариата иностранных дел его сотрудники Ф.Залкинд и Е.Поливанов 16 ноября 1917 года докладывали об изъятии материалов незаконченного следствия. Там, в частности, говорится:

„Председателю Совета Народных Комиссаров

Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров, товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского мы произвели следующее:

1. В архиве министерства юстиции из дела об „измене" товарищей Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка № 7, 433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги… за пропаганду мира в России.

2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме… открытые по приказу германского имперского банка за № 2, 754…"81

В Центральном особом архиве отчет Е.Поливанова и Ф.Залкинда также хранится, опубликованный в газете „Лантерн", с указанием номеров чеков (№ 7433 и 2754 немецкого государственного банка)82. Здесь же находится досье Эдгара Сиссона, агента информационного комитета в Петрограде, созданного по инициативе правительства США83.

В деле Временного правительства о связях большевиков с немцами содержится еще ряд подобных документов с упоминанием большевистских вождей, но за подлинность их трудно поручиться; это документы обобщающего характеpa, подготовленные следствием. Распоряжения на финансирование лиц, занимающихся „пропагандой мира", слишком прямолинейны, чтобы признать их подлинными. Установлено, что значительное число документов (возможно, и даже вероятно, как раз подлинных) бесследно исчезло. Это неудивительно. Было бы непонятным, если бы большевики сохранили в неприкосновенности компрометирующие их материалы.

Следствие пыталось создать версию прямого подкупа Ленина и его соратников немецкими разведывательными службами. Это, судя по материалам, которыми мы располагаем, маловероятно. Наиболее реально другое, об этом говорят все многочисленные косвенные свидетельства. Парвус (возможно, и эстонец Кескула) с согласия министерства иностранных дел и германского генштаба с их финансовой помощью и субсидиями „питали" фирму Ганецкого, Суменсон, Козловского в их коммерческих делах. Без немецкой помощи Парвуса Ганецкий просто не мог бы начать „дела". Еще в 1914 году, по свидетельству его брата, Яков бедствовал и у него не было денег даже на молоко своему ребенку84.

Значительная часть выручки через Ганецкого, Суменсон, Козловского шла в большевистскую кассу по разным каналам. Английский исследователь М.Футрелл, изучая судьбу Ганецкого, пришел к выводу:.Рассматривая предыдущую жизнь Фюрстенберга, трудно себе представить, чтобы он мог посвятить себя финансовым операциям ради иной цели, чем помощь революции…"85 Думаю, что это именно так. Ганецкий занимался коммерцией на основе партийного поручения Ленина. Через его руки до революции и после прошли миллионы рублей, огромное количество драгоценностей. Он, в частности, долго вел дело по расчетам с поляками после рижского мира 1920 года, занимался по решению Политбюро реализацией за рубежом огромного количества царских бриллиантов, жемчуга, золота, ювелирных изделий. И, тем не менее, когда Ганецкий был арестован в 1937 году, во время многочасового обыска у него дома нашли лишь… два доллара и абсолютно никаких драгоценностей86. К его рукам ничего „не прилипло". Или, как утверждают некоторые, в швейцарских банках и сейчас существуют его счета? История полна тайн… Не вызывает сомнений, вместе с тем, что это был идейно убежденный человек, о чем не раз говорил и сам Ленин.

Могу еще раз убежденно сказать, что „немецкие деньги" – не клеветническая мистификация, как неизменно утверждали большевики, а большая историческая тайна. Находя, „откапывая" все новые и новые свидетельства и факты, мы постепенно ее открываем.

Может быть, одним из первых после революции пытался поднять вопрос о „немецких деньгах" в русской революции знаменитый Эдуард Бернштейн. Он опубликовал через четыре года после октябрьского триумфа Ленина большую статью в берлинской газете „Форвертс" – органе германской социал-демократии. Судя по содержанию, Бернштейн долго и тщательно готовил статью; он не хотел запятнать свое имя легковесными версиями.

Приведу фрагмент этой статьи.

„Известно, и лишь недавно это вновь было подтверждено генералом Гофманом, что правительство кайзера по требованию немецкого генерального штаба разрешило Ленину и его товарищам проезд через Германию в Россию в запломбированных салон-вагонах, с тем чтобы они могли в России вести свою агитацию…

Ленин и его товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 года. Через одного моего приятеля я запросил об этом одно лицо, которое благодаря тому посту, который оно занимало, должно было быть осведомлено, верно ли это. И я получил утвердительный ответ. Но я тогда не мог узнать, как велики были эти суммы денег и кто был или кто были посредником или посредниками (между правительством кайзера и Лениным)".

Далее Бернштейн пишет: „Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме, несомненно больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной сумме, что у Ленина и его товарищей не могло быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли. Одним из результатов этого был Брест-Литовский договор.

Генерал Гофман, который там вел переговоры с Троцким и другими членами большевистской делегации о мире, в двояком смысле держал большевиков в своих руках, и он это сильно давал им чувствовать"87.

Через неделю, 20 января 1921 года, Бернштейн опубликовал в „Форвертс" еще одну статью, где бросал вызов коммунистам Германии и российским большевикам: он готов предстать перед судом, если они находят, что он оклеветал Ленина. Но центральные комитеты двух коммунистических партий многозначительно промолчали, фактически невольно признав неотразимость утверждений и аргументов Бернштейна.

Возникает только вопрос: действительно ли так велика сумма немецкой „помощи" большевикам?

Думаю, что Бернштейн привел обобщенные финансовые данные за все годы, начиная с 1915-го, ибо крупные денежные инъекции Берлин продолжал осуществлять и после октября 1917 года. В сборнике германских документов „Германия и революция в России 1915–1918 гг." говорится: „Лишь тогда, когда большевики начали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под различными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги их главный орган „Правду", вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии… Всецело в наших интересах использовать период, пока они у власти, который может быть коротким, для того чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если возможно, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение желанной военной цели, а именно – разрыв между Россией и ее союзниками"88.

В этом сборнике много документов, подобных таким, например: посол Германии в Москве Мирбах отправил 3 июня 1918 года (за месяц до своей гибели) шифрованную депешу в министерство иностранных дел: „Из-за сильной конкуренции союзников нужны 3 миллиона марок в месяц". Через два дня советник германского посольства Траутман по поручению Мирбаха шлет новую телеграмму: „Фонд, который мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь исчерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятельства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок”89.

Подобных документов много. Люди, знакомившиеся с ними, никогда не ставили их подлинность под сомнение. Эти документы свидетельствуют, что в крупномасштабной операции по инициированию революционной активности большевиков и оказанию им прямой финансовой помощи с немецкой стороны участвовали: кайзер Вильгельм II, генерал Людендорф, коммерсант и идеолог Парвус, канцлеры фон Бетман-Гольвег и граф фон Гертлинг, статс-секретарь министерства иностранных дел Рихард фон Кюльман, германские послы в Москве граф фон Мирбах и барон фон Ромберг, секретарь германского казначейства граф Зигфрид фон Редерн и некоторые другие, более мелкие фигуры.

Со стороны большевиков играли свои роли в этом спектакле Ганецкий-Фюрстенберг, Красин, Иоффе, Козловский, Кескула, Радек, Раковский, ряд других лиц.

А Ленин? Он как опытный режиссер стоял за кулисами и следил, как идет спектакль, созданный при его участии и согласии. Ленин был очень осторожен и за исключением нескольких промахов (отрицание своих денежных связей с Ганецким, например) оставил немного своих следов в атом деле. Одобрив огромную по значению антипатриотическую, антироссийскую акцию, он в максимальной мере воспользовался возможностями, которые предоставила большевикам Германия. И немцы, и Ленин хотели поражения царизма. В этом их интерес полностью совпадал. Они своего добились.

Кайзеровская Германия и большевики оказались тайными любовниками. Но странными – по расчету.

Большевики никогда не любили распространяться о „немецком ключе". Хотя любой звук, любое слово или отдельная строка, работавшая на них, брались на вооружение. В конце января 1919 года Чичерин прислал Троцкому телеграмму, в которой говорилось:

„Только что полученное радио сообщает, что парижская газета „Опллер" передает сообщение нью-йоркской газеты из вечерней „Таймс" следующего содержания: легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается. В январе 1918 года русские контрреволюционеры послали полковнику Робинсу серию документов, доказывающую связь между германским правительством, Лениным и Троцким. Робинс произвел расследование и обратился к Гальперину, который признал, что многие из этих документов были в руках правительства Керенского и являются несомненным подлогом… Бывший издатель „Космополитен магазэн" Верста Сиссон согласился с Робинсон, однако позднее Сиссон переменил мнение. После долгих блужданий документы были проданы за 100 тыс. рублей американцам…"90

Чичерин не задает себе и Троцкому одного-единственного вопроса: если документы, как утверждает Робинс, фальшивка, почему за них дали 100 тысяч…

Стоит коротко остановиться и на судьбе Парвуса и Ганецкого, сыгравших столь значительную роль на коротком отрезке российской истории. Оба, особенно второй, были хорошо знакомы Ленину. Ганецкий в 1916–1921 годах был одним из самых доверенных лиц Ленина.

После успеха октябрьского переворота Парвус решил еще раз испытать себя, как и в 1905 году, на сцене революции. Правда, ему было уже пятьдесят лет и он был старше Ленина на три года. В середине ноября 1917 года Парвус встретился с Радеком в Стокгольме и попросил передать Ленину личную просьбу: разрешить вернуться в Россию для революционной работы. У него есть опыт, голова, наконец, большие деньги, и его еще не покинули силы. Парвус признал, что его репутация запятнана сотрудничеством с социал-патриотами, его сам Ленин называл „шовинистом", но все, что он делал, было во имя успеха революции в России. Желая победы Германии, он тем самым приближал триумф революции в России. Он даже готов к партийному суду и с нетерпением ждет ответа Ленина. Через три недели Радек вернулся в Стокгольм. Его ответ содержал жесткие слова Ленина:

– Дело революции не должно быть запятнано грязными руками.

Парвус пережил большое разочарование. „Купец революции" не мог сказать, что руки большевиков, воспользовавшихся его помощью, были более чистыми. Он помог русской революции, но теперь был ей не нужен… Само имя Парвуса могло теперь только компрометировать Ленина. Свою роль он сыграл и может уйти. Более того, простое появление Парвуса в Петрограде лишь подтвердило бы обвинения в „измене" большевиков.

После революции германское правительство также охладело к человеку, выдвинувшему в свое время идею использования большевиков, чтобы „повалить Россию". Ему перестали выдавать кредиты для новых коммерческих предприятий. Тогда Парвус пригрозил, что за один миллион марок предаст гласности разоблачительные документы. Не знаю, шантаж ли помог или просто разногласия миром уладили, но большого скандала не получилось91.

Свою роль на исторических подмостках Александр Лазаревич Парвус сыграл досрочно. Перебежчикам, двойным агентам обычно до конца не доверяют обе стороны. Нужно было уходить за кулисы. Парвус собирался написать большие мемуары; ему было о чем сказать! Но последние два десятилетия русско-немецкий социал-демократ провел очень бурно: курорты, женщины, вино, смелые финансовые комбинации, фантастические планы… После октября семнадцатого рыхлый, огромный, одутловатый Парвус продолжал вести образ жизни такой же, словно ему было трид-цать. Но фонтан юности когда-то неизбежно иссякает. В декабре 1924 года, через десять месяцев после смерти Ленина, у Парвуса отказало сердце. Никто и никогда после этого не мог сказать и никогда не скажет, о чем они с Лениным долго беседовали в мае 1915 года…

Некоторый интерес представляет книга Е.А.Гнедина, сына Парвуса, „Катастрофа и второе рождение"92. В ней Евгений Александрович в основном описывает свои долгие похождения, связанные с попыткой по поручению советских властей заполучить наследство Парвуса в пользу… СССР. Но в окружении социал-авантюристов было немало ловких людей, которые позаботились об этом заранее, и деньги Парвуса уплыли, естественно, в другие руки. Однако Гнедин смог заполучить богатую библиотеку Парвуса с частью его бумаг. По существовавшим тогда порядкам библиотека и документы были вначале тщательно „просмотрены" чекистами. После этого, естественно, там не могло остаться ничего такого, что могло компрометировать Ленина и большевиков.

Хотя Е.А.Гнедин официально осудил политическую позицию своего отца, его это не спасло. В 1939 году он был арестован и провел в лагерях и тюрьмах долгих шестнадцать лет…

Теперь о Я.С.Ганецком, человеке, державшемся в тени. Ганецкий, с момента их первого знакомства и до кончины Ленина, был человеком, близким к вождю большевиков. Как отмечала жена брата Ганецкого: „Яков находился в особо дружеских отношениях с Лениным". Он был признанным мастером по финансовым делам партии, ее тайным, теневым сторонам. Это знали все руководители. И не только они. Интересно, когда А.М.Горький, находившийся в Италии, в 1926 году не мог отрегулировать свои денежные отношения с Государственным издательством, он не стал обращаться за помощью к кому бы то ни было, а написал именно Ганецкому: „…я очень попросил бы Вас похлопотать, чтобы мне выслали 2 т. долл. в дополнение к тем двум, которые мною уже получены в счет обещанных четырех…"93

Все, что мне удалось установить о Я.С.Ганецком, дает основание сказать, что в период подготовки к большевистскому перевороту он был ленинским „казначеем", умевшим добывать деньги и держать язык за зубами. Думаю, его роль в событиях (по влиянию) ничуть не меньше роли тех вождей-соратников Ленина, о которых написаны книги и статьи в самых толстых энциклопедиях. Но все дело в том, что его роль тайная, закулисная.

Судьба Ганецкого трагична. Он не умер, как Парвус, в собственной постели. Хотя вначале, используя явное покровительство Ленина, занимал солидные посты в Наркомфине, Наркомторге, ВСНХ. Ленин не раз давал ему и после революции щекотливые, деликатные поручения, порой и личного характера. В апреле 1921 года Ленин, например, пишет отъезжающему в зарубежную поездку Ганецкому записку:

„т. Ганецкий!

Будьте любезны, если не затруднит, купить по этому списочку (побольше) для Надежды Константиновны. Если Мария Ильинична не оставила Вам иностранных денег, черкните сумму, не забудьте.

Привет! Ленин"94.

В конце мая вновь отъезжающий за границу Ганецкий опять получает „записочку".

„т. Ганецкий!

Попрошу Вас посылать мне (и приложить расчет цены – сколько на это выходит из переданных мной Вам швейцарских денег) – муки (лучше ржаной), колбасы, консервов (только не деликатесы), мясо и рыбу. Привет. Ленин"95.

Думаю, не каждому вождь революции будет давать такие бытовые поручения (вроде шнурков для ботинок Надежде Константиновне и французских булавок)…96

Десятки документов, просмотренных, подписанных или подготовленных Лениным и связанных с Ганецким, это почти всегда деньги… В одном случае Ганецкий докладывает о деньгах социал-демократа Моора (83 513 датских крон). Что с ними делать? Ленин забыл, что это за деньги. Помогает Зиновьев: „По-моему, деньги (сумма большая) лучше отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их"97.

Ленин напрасно пишет, что „забыл об этих деньгах".

Вождь большевиков хорошо знал Карла Моора, швейцарского социал-демократа, немца по национальности. В свое время, будучи членом кантонального парламента и правительства в Берне, он давал поручительство на жительство в Швейцарии Ленину с Крупской, как и И.Арманд. Ленин не знал (это стало точно известно только после второй мировой войны), что К.Моор был платным агентом Берлина. Нося кличку Байер, он регулярно слал свои донесения в германское посольство в Берне о делах и намерениях большевиков. А Моор знал немало об этом, будучи лично знакомым с Лениным, Радеком, Шкловским, Зиновьевым, другими революционерами.

В сентябре 1917 года К.Моор вдруг решил передать ЦК большевистской партии крупную сумму денег. Он объяснил, что неожиданно стал обладателем крупного наследства. Но Моор лукавил: наследство в Германии он получил еще в 1908 году. Предложенные деньги („наследство") были выделены германским командованием для поддержки большевиков. Авторы этой операции надеялись, что подобной акцией Моор сможет заслужить особое доверие и войти в контакты с самым высшим руководством большевиков.

Правда, в ЦК сначала засомневались в происхождении этих денег и, будучи напуганными расследованиями по поводу их связей с Берлином, отказались принять „дар". Но после октября деньги были приняты без всяких оговорок и условий.

Таким образом, Карл Моор был лишь одним из каналов поступления немецких денег в большевистскую казну. Оставшись после переворота в России, Моор по-прежнему регулярно информировал Берлин об обстановке в большевистской верхушке. Несколько раз встречался с Лениным. И хотя в отношении Моора существовали подозрения, это не мешало ему выполнять роль Байера.

Упоминаемые выше 83 513 датских крон, как докладывал в ЦК Ганецкий, были „фактическим остатком полученных сумм от Моора"98.

Когда Моор умер в Берлине (14 июня 1932 года) почти 80-летним стариком, Карл Радек опубликовал в „Известиях" траурную статью, где сделал неожиданное признание, что Моор оказывал денежную помощь большевикам. Конечно, никто тогда не знал (кроме нескольких лиц, включая самого Радека), что К.Моор передавал большевикам не свои деньги, а германского генштаба. Никто не понял намека. В то время сенсации были невозможны…

Но мы отвлеклись, рассказывая о Ганецком, как одной из главных фигур большевистско-германского неписаного соглашения.

В другом случае Ганецкий едет в Варшаву по вопросу улаживания очередных денежных контрибуционных выплат Польше (очередные 5 млн. рублей золотом) после окончания войны с ней. В третьем случае Ганецкого Ленин рекомендует в руководство Центросоюза для „укрепления" организации. Ленин полностью верит человеку, который помог ему в щекотливом деле с „планом Парвуса" и нигде никогда не проболтался. Мало ли что Керенский и кадеты всех их, в том числе и Ганецкого, называли „немецкими шпионами"… Его, Ленина, вождя победоносной революции, тоже называли „шпионом" Германии… Ложь на вороте не виснет.

После смерти Ленина Ганецкий сразу ушел как бы в тень, но продолжал держаться в среднем слое большевистских руководителей. В 1935 году он был назначен директором Государственного музея Революции. Но это была его последняя должность. Ганецкий вместе с женой Гизой Адольфовной и сыном Станиславом, слушателем военной академии, 18 июля 1937 года были арестованы. Сам Ганецкий как… немецкий и польский шпион. При обыске у него нашли книги и брошюры Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека, Бухарина, Шляпникова – целых 78 работ. Это были страшные „улики".

Во время обыска в квартире Ганецкий успел написать ломающимся карандашом: „Наркому Внудел товарищу Ежову". Записка начиналась так:

„Николай Иванович!

Кошмарный трагический случай: ночью меня арестовали! Меня уже именуют врагом!.. Что произошло? Откуда эта ужаснейшая ошибка?…

Очень прошу Вас, умоляю Вас: 1) Приостановите все репрессии по отношению моей семьи. 2) Пусть меня сейчас допросят. Вызовите Вы меня – и убедитесь: налицо ужаснейшее недоразумение!.."99

Сверху листка, написанного лихорадочным почерком: „Прошу передать немедленно!"

Напрасно Яков Станиславович пытался убедить сталинского монстра в „ужаснейшем недоразумении". Ленинское любимое детище, ходившее вначале в облике ВЧК, а теперь НКВД, не могло находиться без работы.

Погубил Ганецкого найденный в делах отчет о его поездке в Польшу 20 сентября 1933 года. Ездил он по поручению Сталина за архивом Ленина, но, чтобы заполучить его, ему пришлось неоднократно встречаться с офицерами 2-го разведывательного отдела польского генерального штаба. Это самовольство „засекли". НКВД со временем расценил, естественно, этот поступок как „шпионскую связь". А „германским шпионом" он стал, как заявил ему следователь, еще с времен империалистической войны, что было близко к истине. По сути, это был намек на старые „немецкие дела", которые, однако, никто не разрешал „ворошить". Даже сам Ганецкий не мог упоминать на допросах о заданиях Ленина. Это означало бы немедленный приговор. А он надеялся на снисхождение Сталина. То, что не удалось доказать Временному правительству, ленинско-сталинские чекисты просто констатировали: не может человек не быть „шпионом", так много в жизни общаясь с иностранцами. К тому же люди, которые слишком много знали, были для Системы всегда опасны. Очень опасны. О судьбе таких людей, прежде чем предрешить ее, обычно докладывали Сталину. Так было и здесь. Вождь был краток: „Ликвидировать".

Поиск по сайту: