Древние контакты между Китаем и Средиземноморьем

I—II вв. н. э. Ханьская и Римская империи являлись гегемонами противоположных концов Евразийского материка, однако в силу значительной удалённости сведения друг о друге у них были довольно скудные. Китайцы уважительно называли Рим (а потом и Византию) Дацинь, что значит «Большая Цинь». Римляне называли Китай и китайцев Серес (seres), что значит «шёлковый» или «страна шёлка». Вероятнее всего, это слово происходит от китайского «сы» (絲, 丝 — шёлк). От этого названия произошло и латинское слово «serica» — «шёлк». О производстве и производителях шёлка пишет, в частности, Плиний Старший в «Естественной истории».

Древнейшие сведения о контактах Китая с Римом приводит историк Луций Анней Флор. Он сообщает, что ко двору Октавиана Августа прибыло, в числе прочих, посольство из Китая, которое провело в дороге четыре года, и что цвет их кожи служил убедительным доказательством того, что живут они под другим небом, нежели римляне. В I в. н. э. установился морской торговый путь между Европой и Китаем, посредниками на котором выступали ханьские данники Цзяочжи и кхмерская держава Фунань. В подтверждение этого приводят находки древнеримских монет в дельте Меконга (древняя гавань, упомянутая Птолемеем как Каттигара).

По сообщению Плиния, четвёртая часть из 40000 римских солдат, потерпевших под водительством Красса страшное поражение от парфян под Каррами, была угнана победителями в Маргиану. По мнению Л. Н. Гумилёва, именно они приняли участие в первой Таласской битве с хуннами (36 г до н. э.) и были впоследствии поселены в пределах Китая.[1] Этот довод подтверждается недавними находками в Узбекистане римских табличек, оставленных солдатами легиона «Аполлинарис».[2]

В 97 г. 70-тысячная ханьская армия во главе с Бань Чао, намереваясь наказать тревоживших торговлю по Великому шёлковому пути степняков, перевалила через Тянь-Шань и разорила Среднюю Азию вплоть до Мерва. Судя по всему, они действовали в союзе с парфянским царём. В Рим был направлен посланник по имени Гань Ин, однако введённый в заблуждение парфянами относительно продолжительности морского пути в Рим, он не продвинулся далее Месопотамии. В «Хоу Ханьшу» приведены собранные им сведения о Дацине, в частности, речь идёт о производившихся там изделиях и о назначаемости императоров в эпоху Нервы.

Из сочинения Птолемея узнаём о путешествии до Ташкургана в нынешнем Синьцзяне, совершённом вскоре после того знатным римлянином Татианом. О том, что некоторые морские посольства достигали и самой столицы ханьских императоров, известно из «Хоу Ханьшу», которая упоминает о прибытии послов из Дациня в 161, 284 и 230-х гг. Впрочем, описания их приношений императору (напр., изделия из кости носорога) свидетельствуют о том, что приобретались они где-то по дороге, скорее всего, в Индокитае.

Христианизация германских племен началась в IV веке с обращения готов и продолжалась на протяжении всего периода раннего Средневековья. В VI и VII вв. христианскую веру распространяли ирландские и шотландские миссионеры (Св. Ниниан, Св. Колумба), в VIII и IX веке — англо-саксонские, которые подобно Алкуину, сыграли важную роль в формировании эпохи Каролингского возрождения. К 1000 г. христианство распространилось по всей Европе, за исключением отдаленных регионов Скандинавии и Балтики, обращение которых произошло позднее, в период Высокого Средневековья.

Начиная со второго столетия могущество Римской империи пошло на убыль — постепенно пришли в упадок морская торговля и развитие городов, сократился прирост населения. В 150 году население империи равнялось приблизительно 65 миллионам человек, а к 400 году эта цифра уменьшилась до 50 миллионов. Вероятно, это было связано с изменением климата в Европе и снижением среднегодовых температур, что привело к потерям урожаев. Со 2 века в Римской империи начался кризис. После успехов Марка Ульпия Нервы Траяна, в 117 году к власти пришёл Публий Элий Адриан. При нём империя потеряла Месопотамию. В 3 веке начинаются столкновения с германцами. Рим теряет Дакию, когда-то с трудом завоёванную Траяном. В 330 году император Константин переносит столицу в город на берегу Босфора. Он был основан в 7 веке до н. э. и назывался Византий. На его месте закладывается Константинополь (греч. город Константина, слав. Царьград, Цареград). Этот город объявляется вторым Римом. В 395 году последний общеримский император Феодосий делит империю между двумя сыновьями — Аркадием и Гонорием. Императором Западной Римской империи с центром в Риме Становится 11-летний Гонорий, а императором Восточной Римской империи (Византийской, от «Византий», Византии, Ромейской, «Римской») с центром в Константинополе — 18-летний Аркадий. Первый Рим начинает терять свою важность и через некоторое время подвергается разграблению. Феодосий предпочитал жить в Милане, а с 402 г. столица Западной империи, постоянно подвергавшейся нашествиям варваров, переносится в небольшой, но хорошо укрепленный город Равенна. В 410 году Рим подвергся нападению вестготов и был сильно разорён. В 455 году Рим был захвачен вандалами, другим германским племенем, которое к этому времени основало независимое государство в римской Северной Африке. Они не только разграбили город, но и уничтожили множество памятников архитектуры и искусства, которые не могли вывезти из Италии в Африку, поэтому их название стало нарицательным. Окончательное падение Западной империи было инспирировано византийским императором Зеноном. 23 августа (4 сентября) 476 года в ходе очередной междоусобной войны полководец Одоакр захватил Рим, а 16-летний последний римский император Ромул Август (или Августул — маленький Август) был свержен. С согласия Зенона Одоакр признал императором Запада предшественника Ромула Августула императора Юлия по прозвищу Непот («племянник», так как слабый Непот правил Западом как ставленник византийского императора, своего родственника; в наше время непотизмом называют занятие должностей благодаря родственным связям, кумовство). Однако в 480 г. Непот был убит собственными телохранителями, а его корону отослали в Византию, после чего Зенон решил более западных императоров не назначать. Большинство учёных считают 476 г. началом Средневековья. Другие утверждают, что Средневековье началось в 313 году, когда в Римской империи были запрещены гонения на христиан, и христианство превратилось в господствующую религию.

Подобно тому, как «строгое» право (jus strictum) римлян под воздействием права народов проникается идеей общечеловеческого разума и справедливости, в римской империи одухотворяется значение Рима и идея римского владычества. Повинуясь дикому инстинкту народа, алчного до земли и добычи, римляне времён республики не нуждались в оправдании своих завоеваний. Ещё Ливий находит совершенно естественным, чтобы народ, происходящий от Марса, покорял себе другие народы, и приглашает последних покорно сносить римскую власть. Но уже при Августе Виргилий, напоминая своим согражданам, что их назначение — владычествовать над народами (tu regere imperio populos, Romane, memento), придаёт этому владычеству моральное назначение — водворять мир и щадить покорённых (parcere subjectis). Идея римского мира (pax romana) становится с этих пор девизом римского владычества. Её возвеличивает Плиний, её прославляет Плутарх, называя Рим «якорем, который навсегда приютил в гавани мир долго обуреваемый и блуждавший без кормчего». Сравнивая власть Рима с цементом, греческий моралист видит значение Рима в том, что он организовал общечеловеческое общество среди ожесточенной борьбы людей и народов. Этой же идее римского мира дал официальное выражение император Траян в надписи на храме, воздвигнутом им на Евфрате, когда до этой реки была вновь отодвинута граница империи. Но значение Рима скоро поднялось ещё выше. Водворяя среди народов мир, Рим призывал их к гражданскому порядку и благам цивилизации, предоставляя им широкий простор и не насилуя их индивидуальности. Он властвовал, по словам поэта, «не оружием только, а законами». Мало того: он призывал постепенно все народы к участию во власти. Высшая похвала римлян и достойная оценка их лучшего императора заключается в замечательных словах, с которыми греческий оратор, Аристид, обратился к Марку Аврелию и его товарищу Веру: «при вас все для всех открыто. Всякий, кто достоин магистратуры или общественного доверия, перестаёт считаться иностранцем. Имя римлянина перестало быть принадлежностью одного города, но стало достоянием человеческого рода. Вы установили управление миром наподобие строя одной семьи». Не мудрено, поэтому, что в Римской империи рано появляется представление о Риме, как общем отечестве. Замечательно, что эту идею вносят в Рим выходцы из Испании, давшей Риму и лучших императоров. Уже Сенека, воспитатель Нерона и во время его малолетства правитель империи, восклицает: «Рим — как бы наше общее отечество». Это выражение усваивают себе затем, уже в более положительном смысле, римские юристы. «Рим — общее наше отечество»: на этом, между прочим, основывается утверждение, что изгнанный из одного города, не может проживать в Риме, так как «Р. — отечество всех». Понятно почему страх Р. владычества стал уступать у провинциалов место любви к Риму и какому-то поклонению пред ним. Нельзя без умиления читать стихотворение греческой женщины-поэта, Эринны (единственное, от неё до нас дошедшее), в котором она приветствует «Рому, дочь Ареса», и сулит ей вечность — или прощание с Римом галла Рутилия, на коленах лобызавшего, со слезами на глазах, «священные камни» Р., за то, что он «создал единое отечество многим народам», за то, что «благом стала для покорённых против их воли римская власть», за то, что «Рим превратил мир в стройную общину (urbem fecisti quod prius orbis erat) и не только владычествовал, но, что важнее, был достоин владычества». Гораздо существеннее, чем эта благодарность провинциалов, благословляющих Рим за то, что он, говоря словами поэта Пруденция, «поверг побежденных в братские оковы», другое чувство, вызванное сознанием, что Рим стал общим отечеством. С тех пор, как, по выражению Ам. Тьерри, «маленькая община на берегах Тибра разрослась во вселенскую общину», с тех пор, как расширяется и одухотворяется идея Рима и римский патриотизм принимает моральный и культурный характер, — любовь к Риму становится любовью к роду человеческому и связующим его идеалом. Уже поэт Лукан, племянник Сенеки, даёт этому чувству сильное выражение, говоря о «священной любви к миру» (sacer orbis amor) и прославляя «гражданина, убеждённого в том, что он родился на свет не для себя, а для всего этого света». Это общее сознание культурной связи между всеми римскими гражданами порождает в III веке понятие romanitas, в противоположность варварству. Задача соратников Ромула, отнимавших у соседей, сабинян, их жен и поля, превращается, таким образом, в мирную общечеловеческую задачу. В области идеалов и принципов, возвещаемых поэтами, философами и юристами, Рим достигает высшего своего развития и становится образцом для последующих поколений и народов. Он был обязан этим взаимодействию Рима и провинций; но именно в этом процессе взаимодействия заключались зародыши падения. Оно подготовлялось с двух сторон: претворяясь в провинциях, Рим утрачивал свою творческую, созидательную силу, переставал быть духовным цементом, соединявшим разнородные части; провинции были слишком различны между собой в культурном отношении; процесс ассимиляции и уравнения в правах поднимал на поверхность и ставил нередко на первый план национальные или социальные элементы, ещё не культурные или стоявшие много ниже общего уровня.

Два, в особенности, учреждения действовали вредно в этом направлении: рабство и войско. Рабство выводило в люди вольноотпущенников, самую испорченную часть античного общества, совмещавших в себе пороки «раба» и «господина», и лишённых всяких принципов и преданий; а так как это были люди способные и необходимые для бывшего господина, то они играли роковую роль повсюду, в особенности при дворе императоров. Войско принимало в себя представителей физической силы и грубой энергии и выводило их быстро — особенно во время смут и солдатских восстаний на вершину власти, приучая общество к насилию и к преклонению перед силой, а правящих — к пренебрежению законом. Другая опасность грозила со стороны политической: эволюция Римской империи заключалась в создании из разнородных по устройству областей, сплоченных Римом оружием, единого стройного государства. Цель эта достигалась развитием специального органа государственного управления — первой в мире бюрократии, которая все размножалась и специализировалась. Но, при все более усиливающемся военном характере власти, при все большем преобладании некультурных элементов, при развивавшемся стремлении к объединению и уравнению, стала ослабевать самодеятельность старинных центров и очагов культуры. В этом историческом процессе выдается время, когда владычество Рима уже утратило характер грубой эксплуатации республиканской эпохи, но ещё не приняло мертвенных форм позднейшей империи.

Лучшей эпохой Римской империи всеми признается II век, и это приписывается обыкновенно личным достоинствам царствовавших тогда императоров; но не этой только случайностью следует объяснять значение эпохи Траяна и Марка Аврелия, а установившимся тогда равновесием между противоположными элементами и стремлениями — между Римом и провинциями, между республиканским преданием свободы и монархическим порядком. Это было время, которое можно характеризовать прекрасными словами Тацита, восхваляющего Нерву за то, что он «сумел соединить вещи прежде (olim) несовместимые (dissociabiles) — принципат и свободу». В III в. это стало уже невозможным. Среди анархии, вызванной своеволием легионов, развилось бюрократическое управление, венцом которого была система Диоклетиана, с её стремлением все регламентировать, определить обязанности каждого и приковать его к месту: земледельца — к его «глыбе», куриала — к его курии, ремесленника — к его цеху, подобно тому, как эдиктом Диоклетиана всякому товару была указана цена. Тогда-то возник колонат, этот переход от античного рабства к средневековому крепостничеству; прежнее деление людей по политическим разрядам — Римские граждане, союзники и провинциалы — было заменено делением на социальные классы. Вместе с тем наступил и конец античного мира, державшегося двумя понятиями — самостоятельной общины (polis) и гражданина. Полис заменяется муниципием; почётная должность (honos) обращается в повинность (munus); сенатор местной курии или куриал становится крепостным человеком города, обязанным до разорения отвечать своим имуществом за недобор податей; вместе с понятием о polis исчезает и гражданин, который прежде мог быть и магистратом, и воином, и жрецом, теперь же становится или чиновником, или солдатом, или церковником (clericus). Между тем в Римской империи произошёл самый важный по своим последствиям переворот — объединение на почве религиозной (см. Зарождение христианства в Римской империи). Переворот этот подготовлялся уже на почве язычества посредством соединения богов в общий пантеон или даже путём монотеистических представлений; но окончательно это объединение совершилось на почве христианства. Объединение в христианстве вышло далеко за пределы политического объединения, знакомого античному миру: с одной стороны христианство объединяло Римского гражданина с рабом, с другой стороны — римлянина с варваром. В виду этого естественно возник вопрос, не было ли христианство причиной падения Римской империи. Рационалист Гиббон в позапрошлом веке разрешал этот вопрос в безусловно утвердительном смысле. Правда христиане, преследуемые языческими императорами, были нерасположены к империи; правда и то, что после своего торжества, преследуя с своей стороны язычников и дробясь на враждебные секты, христианство разъединяло население империи и, призывая людей из мирского царства в Божье, отвлекало их от гражданских и политических интересов.

Тем не менее несомненно, что, сделавшись религией римского государства, христианство внесло в него новую жизненную силу и было залогом духовного единства, которого не могло дать распадавшееся язычество. Это доказывается уже самой историей императора Константина, украсившего щиты своих солдат монограммой Христа и этим совершившего великий исторический переворот, который христианское предание так прекрасно символизировала в видении креста с словами: «Сим победиши».

Поиск по сайту: