Иоанн: суд уже состоялся

В Евангелии от Иоанна, сравнительно с синоптическими Евангелиями (от Матфея, Марка и Луки), нет эсхатологического дискурса как такового. Вместо этого мы найдем в нем пространные размышления о суде, прослеживающиеся во всем тексте Евангелия. Если обратиться к описанию сошествия Святого Духа, то видно, что Иоанн использует противоречивые, по всей видимости, фразы, которые со* единяет (иногда в ироническом ключе), давая нам постичь смысл того, о чем именно он говорит. Тот же метод он использует, когда описывает суд. Рассмотрим следующий текст.

В беседе с Никодимом Иисус говорит:

Ибо так возлюбил Бог мир, что дал Сына Единородного, чтобы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Верующий в Него не судится; неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия. А это есть суд, что свет пришел в мир, и возлюбили люди больше тьму, чем свет; ибо были лукавы дела их. Ибо каждый, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не были изобличены дела его. А творящий истину вдет к свету, чтобы были явлены дела его, что они в Боге соделаны (Ин 3:16-21).

Предпосылки Иоанна нам уже знакомы. Бог не хочет никого осуждать. Пришествие в мир Сына имеет целью создать веру в абсолютную полноту жизни Бога и дать нам возможность вести себя так, будто смерти нет, и тем самым освободиться от компульсивного поведения, навязанного нам царством смерти. Тот, кто верит, что Иисус был послан Богом и является истинным свидетельством всеобъемлющей жизненности Бога, и кто знает, что смерти нет, освобождается от прежнего поведения и начинает жить, как предписывает свет истины. Такие люди не боятся оставить свое прежнее место в системе, где господствует смерть, потому что это позволяет им войти в Царство жизни, не имеющей конца. Такие люди не подлежат суду, так как они оставили мир, который осуждает, порицает и изгоняет, ради того чтобы жить в согласии с Богом, который никогда не осуждает, не порицает и не изгоняет. А тот, кто не принимает свет, кто не хочет открыть свое соучастие в делах смерти, предпочитая укрываться старой убивающей ложью — будет судим, так как остался в системе, которая судит, порицает и изгоняет. Для людей подобного рода свет является угрозой, которую они ненавидят, как полицейский отряд ненавидит офицера, дающего показания о сговоре, имевшем целью сфабриковать доказательства против предполагаемого нарушителя, или как служащие банковской кассы ненавидят товарища-кассира, узнавшего о небольших махинациях, производимых ими ради того, чтобы по-тихому увеличить свою небольшую зарплату... Такие инакомыслящие должны быть изгнаны.

В стихах, на которые я только что ссылался, четко говорится, что Бог не посылал своего Сына в мир для того, чтобы судить. Однако немного позже эта концепция получила свое дальнейшее развитие, причем в противоположном, на первый взгляд, направлении. Иисус только что излечил немощного человека в купальне Вифезды, и говорит тем, кого это привело в ярость:

Ибо, как Отец воздвигает мертвых и животворит, так и Сын, кого хочет, животворит. Ибо и Отец не судит никого, но суд весь дал Сыну, чтобы все чтили Сына, как чтут Отца... Истинно, истинно говорю вам: слово Мое слушающий и верящий Пославшему Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел из смерти в жизнь... Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так дал Он и Сыну иметь жизнь в Самом Себе, и дал. Ему власть суд творить, потому что Он — сын человека. ... Не могу Я Сам по Себе творить ничего: как слышу, сужу, и суд Мой праведен, потому что не ищу воли Моей, но воли Пославшего Меня.[27]

Замечаете ли вы разницу? Ранее говорилось, что Отец не посылал своего Сына судить мир, но в данном случае можно проследить некоторые нюансы: Отец не судит никого, но передалвласть судить Сыну, именно как Сыну человеческому. Власть

Сына судить происходит из того, что Он,как и его Отец,сам по себе есть сверкающая и бесконечная жизнь И этот Сынчеловеческий судит не по собственному произволу, но слушаясь

Своего Отца, и потому Его суд является истинным.

Не звучит лиэто противоречиво? С одной стороны, говорится, что Отец никого не судит, но судит Сын; с другой стороны, Сын осуществляет этот суд (вспомним, что Отец не посылал его судить мир), но не по своим собственным критериям, а лишь согласно тому, что он слышал от своего Отца (который, как помните, никого не судит). Все это является частью процесса устранения судебного языка посредством иронии, или, другими словами, процесса ниспровержения всех основ концепции о суде. Отец фактически не (удит, но Сын, являющийся абсолютным свидетельством полноты жизни Отца и его непричастности смерти, приходит, чтобы быть судьей в той мере, в которой он подчинен Отцу, В своем подчинении Отцу он призван разоблачить смертоносную ложь мира, и будучи жертвой этой смертоносной лжи, он становится судьей.То есть Иисус пришел не для того, чтобы судить, но в той мере, в какой люди отвергают его, он, будучи жертвой, приговариваемой к смерти по тем критериям, в которых функционирует общественный механизм, становится судьей этого механизма.

Я приведу сравнение, чтобы прояснить этот случай: представим себе наполненное раздорами общество, которому, возможно, угрожает враг со стороны, но, несмотря на это, весьма разобщенное. Внезапно против кого-то выдвигаются очень серьезные обвинения, такие, как шпионаж или что-то в этом роде. Скорее всего, этот человек занимает маргинальное положение, то есть отчасти принадлежит к обществу, отчасти является изгоем. Такое место в европейском обществе когда-то занимали евреи, но в других условиях это мог быть, например, человек смешанной расы среди белых людей. Можно представить, что доказательства, приведенные против этого человека, не слишком убедительны, так же как отсутствует убедительный мотив к шпионажу в пользу врага. Однако недостаток доказательств вины компенсируется ненавистью, пробудившейся к полуотверженному. Эти факторы делают более вероятным признание «виновности», даже если нет улик. Человека пытают, и, конечно, признают виновным, что приводит его в тюрьму или на расстрел.

Мы привыкли к таким ситуациям. Есть обвиняемый и толпа расправляющихся с ним; между ними судья и присяжные, которые дают законное обоснование тому, чего хочет толпа. Роли судьи и приговоренного четко определены. Однако теперь вообразите, что несколько лет спустя, когда приговоренный находится в тюрьме или уже похоронен, выясняется правда о том, что все произошедшее было результатом действий общества в тот период. Это значит, что не просто кто-то подтасовал факты (некоторые факты, конечно, могли иметь место), но что он слепо опирался на те же чувства, которые возникли у общества, требовавшего наказания для подозреваемого, и где улики играли в деле лишь побочную роль. Когда это начинает выясняться, то проявляется правда, которую участники процесса не могли осознать во время суда. Через очень короткий промежуток времени журналист или историк обрисует очевидную картину: общество, осудившее подозреваемого, само должно предстать перед правосудием. В конце концов, жертва процесса сама становится свидетельством лицемерия, грязи и продажности общества. Поэтому жертва становится судьей, будучи жертвой. Будучи невинной жертвой, этот человек становится критерием, принципом правосудия для общества, где царит самосуд. Все общество того времени осуждается за слепое участие в линчевании.

Вы, несомненно, можете представить такие исторические инциденты, произошедшие в вашей собственной стране. Описывая явление, в качестве модели я взял процесс над Альфредом Дрейфусом, офицером еврейского происхождения, служившим во французской армии конца XIX века. Однако, хотя не вызывает сомнения тот факт, что французское общество в особой степени заслуживает порицания за подобные моменты, процесс над писателем Оскаром Уайльдом в Англии показывает, что и на этом небольшом северном острове порой происходит подобное... Я могу утверждать, что и сегодня очень немногие воспринимают такие судебные дела с точки зрения жертв.Все понимают, что на самом деле именно осуждающее общество оказывается осуждено самим своим действием осуждения жертвы. Наша задача не в том, чтобы просто сказать: «Если бы я был там, то не принял бы участия в самосуде, когда наши предки убивали пророков...», а в том, чтобы удивляться тому, как, следуя скрытым в нас механизмам, мы, как и наши недальновидные предшественники, участвуем в точно таких же процессах.

Все вышеизложенное проясняет способ Иоанна говорить о суде. Отец не судит никого, как и Иисус; но Иисус, будучи жертвой убивающих механизмов, заложенных в обществе, стал сам по себе критерием, мерилом поведения людей. Те, кто отказался от смертоносной слепоты, начали жить так, как будто смерти нет, и поэтому освободились от лжи, которой общество обосновывает свои устои, и избежали осуждения. Поэтому жертва, являясь одновременно и судьей, не судит их, потому что они не подлежат суду. Они не участвуют в суде и изгнании. Те же, кто продолжает быть участниками прежней жизни, остаются подсудными не потому, что их хотят осудить Отец или Иисус, но потому, что их собственное поведение, когда они остаются пребывающими на стороне осуждения, не дает им возможности войти в свет, открывающий правду об их делах.

Таким образом, мы можем понять развитие аргументов Иоанна. В восьмой главе, провозгласив себя светом миру, Иисус говорит фарисеям:

Вы по плоти судите, Я не сужу никого. Если же и Я сужу, то суд Мой истинен, ибо Я не один, но Я и Пославший Меня. И в Законе вашем написано, что свидетельство двух человек истинно (Ин 8:15-17).

Вы видите, как здесь ниспровергается представление о суде? Судить по плоти значит то же самое, что и судить по схеме смертоносной лжи. А Иисус не судит, разве лишь только в том смысле, в котором он оправдан своим Отцом, и как жертва стал мерилом правосудия. Он, так сказать, является пассивным судьей.

То же самое мы видим у Иоанна в двенадцатой главе, Когда Иисус провозглашает, что его «час» пробил:

Теперь суд миру сему; теперь князь мира сего извергнут будет
вон. И Я, когда вознесён буду от земли, всех привлеку к Себе
(Ин 12:31-32).

Суд происходит над существующим порядком вещей в этом мире, основанным на губительной лжи, а центром правосудия становится Иисус, «поднявшийся от земли». То есть когда Иисуса отвергают, он фактически уже назначен судьей. И мы вновь видим через крест Иисуса, что жертва становится судьей именно какжертва. Это также обещано в связи с пришествием Святого Духа у Иоанна в шестнадцатой главе, где говорится:

И придя, Он явит миру его заблуждение о грехе и о праведности и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о праведности же, что Я к Отцу иду, и больше вы не видите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден (Ин 16:8-11).

Здесь можно сказать, что сторона защиты будет играть роль, которую мы уже видели: понимание греха изменяется, взрывается изнутри. Средством для этого послужит отвержение Иисуса и его возвращение к Отцу. Ipex после этого будет пониматься как начало отказа жить вне смертоносной лжи, отказа от возможности такой жизни, какую дает Иисус. Благо, или справедливость, будет понято из возвращения Иисуса к Отцу: наше гибкое подражание создает добро. А суд — это откровение о механизме, действующем в этом мире, мощь которого опустошена после казни невинной жертвы.

Так Иоанн рассматривает тему суда в свете критерия, данного жертвой, изнутри ниспровергая бытовавшее до того представление. Есть еще несколько моментов в его понимании эсхатологии, которые мы должны рассмотреть, прежде чем перейти к синоптическим Евангелиям. Иоанн не разрабатывал чисто экзистенциальную эсхатологию, но он знает, что его видение имеет отношение к жизни в истории. Поэтому он вводит принцип суда в историю, имеющую отношение и к мертвым, и к живым. То есть будет последний суд, на котором будет рассмотрено то, как мы проживали исторический путь динамики, внесенной Иисусом в мир. Существует четкое понимание того, что ниспровергающий суд Иисуса будет явлен в этот последний день, служа критерием, в свете которого будут судимы живые и мертвые. В пятой главе Евангелия от Иоанна Иисус говорит, что тот, кто слушает его слово и уверовал в пославшего его, уже обретает вечную жизнь и не будет судим. Теперь посмотрим на следующий текст, часть которого я ради ясности изложения пропустил, когда цитировал его в прошлый раз:

Истинно, истинно говорю вам: приходит час, и теперь есть, когда мертвые услышат голос Сына Божия, и услышавшие оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так дал Он и Сыну иметь жизнь в Самом Себе, и дал Ему власть суд творить, потому что Он — сын человека. Не удивляйтесь этому, потому что приходит час, когда все, находящиеся в могилах, услышат голос Его, и выйдут: сотворившие благое — в воскресение жизни, сделавшие злое — в воскресение суда (Ин 5:25-29).

Отсюда следует, что Бог, являющийся абсолютной жизнью и не имеющий никакого отношения ни к смерти, ни к человеческой временности, назначает Сына быть судьей смертных, распространяя на людей всех поколений те критерии, которые принес в мир Иисус. Последний суд будет судом, который рассмотрит всю человеческую историю с точки зрения жертвы, которая будет судить как жертва. Давайте теперь рассмотрим то, как Марк показывает переход от апокалиптики к эсхатологии.

Марк: непредсказуемость часа^[28]

Тринадцатая глава Евангелия от Марка, возможно, является одним из наиболее ранних эсхатологических дискурсов, которые можно найти в синоптических Евангелиях. Она начинается (это важно) с пророчества о разрушении Храма. Вскоре после того Петр, Иаков, Иоанн и Андрей спрашивают Иисуса:

Скажи нам, когда это будет, и какое будет знамение, когда всему этому должно совершиться? (Мк 13:4).

Пожалуйста, примите к сведению, что вывод о связи между предсказанием разрушения Храма и концом всего сущего сделан не Иисусом, а его последователями, и, как это иногда бывает, Иисус не дает сразу же ответа на этот вопрос. Он не отвечает на их вопрос прямо, но начинает давать указания о том, как жить в период, который будет ознаменован его смертью. И его предписания скорее негативны, чем позитивны.

В первую очередь, не надо обращать внимания на тех, которые приходят под видом Мессии или некоего спасителя, сбивая многих людей с пути. Иисус дает понять, что его собственное пришествие не будет подобно таким событиям: оно будет иного рода, абсолютно несомненным. Во-вторых, не стоит волноваться из-за войн, битв и знамений, которые произойдут. То есть ученики не только не должны придавать богословского значения возможным будущим пророкам, но и должны будут научиться не признавать особой богословской значимости за проявлениями насилия в мире. Конечно, насилие будет, и Иисус знает это очень хорошо, в первую очередь потому, что он отменил простую формулу установления мира, и это приведет к войнам, когда народ поднимется на народ: это первое из потрясений, вызванных его приходом. Эти явления выступают негативным последствием того, что провозгласил Иисус: процесс, характерный для «времени Авеля», — это процесс перехода от одной ложной сакрализации к другой ложной сакрализации, происходящий внутри все той же взаимной жестокости.

И посреди всего этого последователи Иисуса должны быть бдительны, так как он не может связывать себя с данным процессом. Находясь внутри этой реальности, ученики должны дать свидетельство их следования за Иисусом, его веры в другое Царство, отличное от царств, в которых господствует взаимное насилие.

Пока этот процесс продолжается, ученики Иисуса всегда будут аутсайдерами, потенциальными жертвами, потенциальными изменниками, потенциальными противниками государственного строя и так далее. И посреди всей этой конфликтной реальности будет рождаться медленно и почти незаметно благая весть о Боге и неутомимо созидаемом всеобщем Царстве для всех народов.

Мне кажется очень значимым, что в этом контексте Иисус заранее предупреждает нас о том, что говорить перед судебными органами. В мире, которым правят законы самосуда, было бы естественно воспринимать себя жертвой и готовить аргументы и меры против возможного осуждения. Кто из нас не рисовал в своем воображении такого суда, где силой аргументов он опровергал обвинение? Разве великолепное и триумфальное самооправдание — не один из возможных способов утвердить нашу правоту? Иисус запрещает поступать таким образом. Святой Дух, наш защитник в суде — единственный, кто будет защищать нас, так что мы не должны защищать себя сами; Святой Дух провозгласит невиновность жертв. Но следует уяснить, что это не гарантирует того, что мы не пострадаем от тяжб и «законного» самосуда со стороны общества: от этого пострадали многие, и наиболее ярким примером является сам Иисус. Невиновность обвиненного станет ясна лишь через долгое время. Если говорить другими словами, мы являемся заложниками жестокости мира. Наша паранойя, наша обеспокоенность самозащитой и оправданием себя является не чем иным, как следствием этого. Иисус говорит, что наличие Защитника дает нам свободу не защищаться и быть осужденными, свойственную тем, кто учится жить свободно в мире, неистово подвергающем нас гонениям. Именно в этом и состоит следование за Иисусом во времена, которые были начаты его смертью.

В данном контексте коллапса всех нормальных форм построения человеческого общества, включая семью, где дети, родители, братья и сестры ненавидят друг друга, должна быть построена прощающая универсальность Царства, которое никого не изгоняет.

Далее Иисус начинает описывать события, которые, возможно, относятся к падению Иерусалима, судя по упоминаниям Иудеи: это падение станет ужасной реальностью — как это и случилось в действительности. Но даже и это, несмотря на все ужасы, не может быть истолковано как богословский ключ. Все это не имеет никакого отношения к пришествию Мессии, и ученики не должны воспринимать падение Иерусалима в богословском смысле, не должны обращать внимание на предполагаемые знаки и знамения, которые создадут впечатление пришествия Бога, так что даже избранные могут оказаться сбитыми с толку.

Обозначив явления, которым не стоит придавать значения, Иисус начинает описывать свое пришествие. В первую очередь он использует апокалиптический язык, взятый из книги Даниила: солнце померкнет, луна больше не будет светить, и так далее. Пожалуйста, имейте в виду, что такая манера говорить не означает предполагаемого божественного вмешательства, сотрясающего небесные тела. Такой язык зависит от семитского представления о земле и небесах как единой реальности, где звезды, солнце и луна подвешены на небосводе. Описываемое таким образом подразумевает, что земная человеческая жестокость потрясет все творение. Мы снова обращаемся к теме человеческого насилия, еще большей интенсивности общественных и культурных потрясений. Жестокость потрясет основы мироздания, и посреди нее Сын человеческий явится на облаках, в своей силе и величии. Такое описание исходит от Даниила (вскоре снова зайдет речь об облаках). А вместе с появлением Сына человеческого на землю сойдут ангелы, чтобы собрать вместе избранных со всех концов земли.

После этого Иисус беседует с последователями под смоковницей. Вспомним, что незадолго до этого Он обрек смоковницу на бесплодие, хотя на тот момент еще не наступил сезон сбора смокв (Мк 11:12-14). Смоковница символизирует одновременно Израиль и Храм; Иисус обещает новую смоковницу, которая станет приносить плоды, и в той степени, в которой эта новая смоковница начнет приносить плоды посреди всех событий, описанных Иисусом выше, ученики осознают, что Сын человеческий уже при дверях. Все эти события произойдут во время жизни этого поколения: то есть в эпохе, которая начнется с казнью Иисуса, когда начнут пожинатьплоды казни невинного. Иисус говорит ясно: небеса и земля исчезнут, но не исчезнет его слово. То есть принесенное им учение, разоблачившее весь механизм случайного выбора жертвы, станет неизменной, хотя и скрытой пока еще динамикой истории. В его свете все будет переосмыслено — и это фактически произошло. Однажды провозглашенное Иисусом, его учение никогда не будет полностью устранено, и любая попытка это сделать (как, например, попытка нацистов) в итоге не удастся.

В конце своей проповеди Иисус возвращается к первому вопросу учеников, объясняя ошибочность вопроса «когда?». Важно не «когда», а как оставаться всегда живым в присутствии жертвы. Это вопрос общего состояния учеников после смерти Иисуса: они должны сохранять гибкость мышления, чтобы иметь возможность узнать жертву, в каких бы условиях и обстоятельствах она ни появлялась, и чтобы быть готовыми самим принести себя в жертву. Вся эпоха от смерти Христа и до конца истории будет пронизана той же динамикой приобретения понимания, обеспеченного готовностью к жертве.

Затем следует одно из самых блестящих мест Евангелия от Марка, которое определенным образом дает ключ к прочтению всего сказанного ранее. Учитель уходит, оставляя ученикам поручения и требование быть бдительными:

Итак, бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет господин дома: вечером ли, или в полночь, или в пение петухов, или утром; чтобы, придя внезапно, не нашел вас спящими (Мк 13:35-36).

Отсюда можно вывести некоторые фундаментальные принципы Евангелия от Марка: он пишет, ссылаясь на себя самого. Этот отрывок, последний перед началом Страстей Господних, как раз относится к грядущим событиям Страстей. Приход хозяина дома связывается с тем, как Иисус был предан в тот вечер, когда Он преподал ученикам себя самого в форме Евхаристии, а потом в полночь был предан Иудой, который приходит, когда ученики спят; с первыми петухами Иисуса предает Петр, а на заре Иисус передан первосвященником римлянам для наказания. На тот случай, если мы не поняли раньше, перед первосвященником Иисус повторяет ту же фразу о явлении Сына человеческого на облаках, и сказал, что тот сам будет этому свидетелем:

...и вы увидите Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего с облаками небесными (Мк 14:62).

Затем во время распятия, несмотря на то, что был полдень, все небо потемнело (вознесшийся Сын человеческий, грядущий на облаках). Сразу после этого Иисус умер, испустив свой Дух, и ангелы начинают искать избранных от четырех ветров, вследствие чего римский сотник сказал:

...воистину Этот Человек был Сын Божий (Мк 15:39).

Надеюсь, вы заметили трудноуловимые нити, пронизывающие тексты Марка. Так называемые апокалиптические откровения Иисуса являются не чем иным, как ярким примером ниспровержения апокалиптического видения мира изнутри. В конечном итоге они призваны научить апостолов жизни во времена, которые вскоре наступят, времена, которые я назвал «временами Авеля». Помимо всего этого Иисус старается научить апостолов уважению к тому, что должно быть их глубочайшей эсхатологической позицией, состоянию абсолютной готовности бодрствовать, чтобы воспринять пришествие Сына человеческого, восседающего одесную от Бога — в наиболее сокрытых и тонких формах, в которых он, на самом деле, и приходит. Мы имеем дело с наставлениями о том, как жить с умом, устремленным к небесам, где Христос восседает радом с Богом: нужно не цепляться за некие фантазии, но учиться постигать пришествие Сына человеческого во всех событиях предательства, изгнания, заключения в тюрьмы и линчевания. Можно сравнить это с опытом Илии на горе Хорив, когда он понял, что Бог — не в буре, не в землетрясении, не в огне, а в тихом, слабом голосе, который проходит незаметно (1 Цар 19:11 -13). Мы имеем дело с подобным опытом: Иисус объяснял ученикам, что бодрствовать перед лицом всего, что произойдет, необходимо не для того, чтобы улавливать слухи о том, что идет из-за границы, или же устремляться к привлекающему ложным блеском, но для того, чтобы понять, что все величие и слава Божья окажутся сосредоточены в почти незаметной жертве.

Так Марк задает тон всему нашему прочтению. Далее мы увидим, как Лука и Матфей, каждый по-своему, воспроизводят элементы подобной картины, добавляя, заостряя и усиливая их своим восприятием. Так как большая часть тринадцатой главы Евангелия от Марка присутствует и в их Евангелиях, я не буду повторять сам текст, но выделю те моменты, которые были развиты и усилены.

Поиск по сайту: