Я НАЧИНАЮ НОВУЮ ГЛАВУ; В ГРАНЬЯ-МАНАНА

Спустя десять бесконечных дней мы прибыли в Оахаку, где наряду с матросом по имени Пип меня пересадили в маленькую шлюпку.

Когда мы доплыли до береговой линии, моя морская болезнь разрешилась сама собой и заменилась тоской по дому, какой я не знала раньше. Побережье Оахаки не испытывало недостатка в очаровании. Крыши были усеяны многообещающими оттенками оранжевого, розового, бирюзового и желтого, океан был голубее, и пах он лучше воды в моем городе. С расстояния я разглядела горы и леса, зеленые, такие зеленые, с холодными завитками белого. Это вереницы облаков или туманы? Я не знала – облака не те метеорологические явления, с которыми мы, городские девушки, знакомы. Температура была 67 градусов по Фаренгейту, достаточно тепло, и холод, который я терпела начиная с плаванья на остров Эллис десять дней назад, наконец начал исчезать.

Тем не менее, этот дом не мой. Здесь не жила моя сестра, здесь бабушка и родители не умирали. Это не здесь я влюбилась в самого неподходящего парня планеты. Это не та самая страна, где была Святая Троица и автобусы с фотографиями отца моего парня на бортах. Это не страна шоколадных дилеров и осушенных бассейнов. Никто меня здесь не знал и я не знала никого – кроме того, что план мистера Киплинга и Саймона Грина слишком хорошо сработал. Я могла умереть на этом судне и никого бы это не озаботило. Я выглядела бы как загадочный труп с отвратительной прической. Может быть, в какой-то момент, у местного полицейского возникла бы идея проверить татуировку на лодыжке для моего опознания. Но это единственная вещь, с помощью которой можно опознать моё тело как Аню Баланчину. Прискорбно знать, что только татуировка отделяла меня от забвения.

Я хотела заплакать, но боялась выглядеть не мужественно перед моряками. Хотя я все еще не видела себя в зеркале, я ощущала, что выглядела ужасно. Я видела (и чувствовала) пятна от рвоты на единственном костюме. На свои волосы я и смотреть не хотела. Мои испорченные усы соскальзывали с лица. Я хотела избавиться от них как только останется один моряк и я расстанусь с остальными. Раз уж я должна выглядеть как парень – уж не знаю, какую историю рассказали родственникам Софии – то хотя бы без волос на лице.

Мы были почти у берега когда моряк сказал мне:

– Они сказали, что здесь есть самое старое дерево в мире.

– О, – сказала я. – Это... интересно.

– Я это упомянул, потому что Капитан сказал, что ты студент-ботаник.

Правильно. Полная чушь.

– Да, я постараюсь увидеть его.

Моряк с любопытством изучал меня, а потом кивнул. Мы приблизились к пляжу Пуэрто-Эскондидо, и я обрадовалась, что вышла из лодки и плавательных средств вообще.

– Тебя кто-нибудь встретит? – спросил матрос.

Я кивнула. Меня должна была встретить кузина Софии, девушка по имени Теоброма Маркес, в отеле Камино, который якобы находился в районе под названием Эль Адокуин. Я не была уверена, как правильно все это произносится.

Я поблагодарила его за плавание.

– Приветствую тебя в Пуэрто-Эскондидо. Дать совет?

– Да, – ответила я.

– Держи руки в карманах.

– Зачем?

– Руки парней так не выглядят.

Ну, так делают мальчики, захотелось мне сказать. Я имею в виду, что если я действительно выглядела как парень? Какое было его дело? Я чувствовала возмущение от имени слегка женоподобного студента-ботаника Адама Барнума.

– Как добраться до Эль Адокуин? – спросила я более властно.

– Ты почти там. Эль Адокуин находится параллельно Плая принципал (Главному пляжу.) – Он указал мне направление, отплывая обратно. Как только он отплыл подальше, я сорвала усы и засунула свои компрометирующие руки в карманы.

Я подошла к городской площади. Моя одежда была плотной, подходящей для осени в Нью-Йорке, и я начала чувствовать головокружение от влажности. Я ничего не ела, кроме яблока, в течение нескольких дней и возможно это тоже способствовало моей тошноте. Мой живот остро болел, голова пульсировала.

Была среда, утро, и несмотря на мой внешний вид, никто меня не заметил.

По улице двигалась похоронная процессия. Гроб был покрыт красными розами, в воздухе поддерживался палками скелет в виде марионетки. Женщины были одеты в черные платья длиной до лодыжек. Выла гармонь, и все нестройно пели песню, походившую на музыкальный плач.

Я перекрестилась и продолжила идти. Я прошла мимо шоколадного магазина! Я никогда не видела ничего подобного так открыто. В витрине лежала стопка шоколада в форме шайб –дисков, завернутых в восковую бумагу. Снаружи магазин был обшит дорогим красным деревом, а внутри имелись красные стулья и бар. Конечно, в этом был смысл. Здесь шоколад был законным. Когда я заглядывала в окно, то заметила в стекле собственное отражение. Я натянула шляпу ниже на лицо и продолжила искать отель.

Я быстро нашла отель Камино, так как он был единственным отелем на площади, и зашла внутрь. Надо сказать, если бы я не села, то упала бы в обморок. Я пошла в бар отеля и стала искать комнату на имя Теобромы Маркес. Я искала девушку, похожую на Софию, хотя, помимо ее роста, я едва могла вспомнить о ней что-нибудь еще. Бармен пока что не заступил на дежурство. Здесь был только парень моего возраста.

– Доброе утро, – сказал он мне.

Я действительно была на грани обморока – знаю, знаю, как-то по-викториански – и села за один из столов. Я сняла шляпу и провела пальцами по своим волосам.

До меня дошло, что парень смотрел на меня. Я застеснялась и нахлобучила свою шляпу обратно.

Парень подошел к моему столу. Он улыбался, и я почувствовала себя изюминкой в какой-то большой шутке.

– Аня Барнум? – Это решило дело. Я с облегчением узнала, что здесь была девушкой, но не Баланчиной. Это показалось прекрасным компромиссом. Он протянул мне свою ладонь. – Теоброма Маркес, но все называют меня Тео. – Имя произносится как Тей-ой. Я была рада еще и тому, что Тео говорит по-английски.

– Тео, – повторила я. Хоть он не был высоким, но выглядел крепким и сильным. Его глаза были карими, почти чёрными, а темные ресницы как у лошади. Его щетина указывала на зачатки бороды и усов. Кощунственно так говорить, но мне он казался похожим на испанского Иисуса.

– Прости, прости. Я не узнал тебя сначала. Они сказали, ты будешь симпатичной.

Он рассмеялся, сказав это, ничего такого не имея в виду, и я не чувствовала, что обижусь из-за того, что меня обозвали некрасивой.

– Они сказали мне, что меня встретит девушка, – усмехнулась я.

Тео посмеялся и над этим тоже.

– Это глупое имя именно мое. Фамильное, что я могу поделать? Ты голодна? В Чьяпас предстоит дорога долгая.

– Чьяпас? – Я думала, что останусь на какао-ферме в Оахаке.

– Ты не сможешь выращивать какао в штате Оахака, Аня Барнум. – Он сказал это таким терпеливым голосом, намекающим, что он имеет дело с кем-то невероятно невежественным. – Манана находится в Икстапе, Чьяпас. Моя семья владеет и поставляет шоколад на заводы в Оахаке, и именно поэтому я тот человек, который должен был встретить тебя.

Оахака или Чьяпас. Полагаю, не имеет значения.

– Так ты голодна или нет? – cпросил Тео.

Я покачала головой. Я хотела есть, но стремилась добраться до места назначения. Я сказала ему, что мне нужно воспользоваться ванной комнатой и потом мы вернемся к дороге.

В ванной я уделила время своему осмотру в зеркале. Тео был прав. Я не была больше симпатичной, но к счастью, всё это не напрасно. Кроме того, у меня был парень, вроде, и я не в настроении для соблазнения парней. Я умылась, уделяя особое внимание остаткам клея для усов на верхней губе и зачесала назад волосы. (Читатели, как я скучала по гриве волос, которая у меня была!) Я бросила галстук в мусорное ведро, закатала рукава рубашки и вернулась обратно к Тео.

Тео изучил меня.

– Сейчас ты менее ужасна.

– Спасибо. Это самая приятная вещь, которую мне когда-либо говорили.

– Пошли, автомобиль здесь. – Я отправилась за ним. – Где твои вещи?

Я снова солгала, что их отправят.

– Без вопросов. Сестра одолжит тебе все, что нужно.

Машина Тео оказалась зеленым пикапом. На одном боку было написано золотистым цветом Гранья-Манана, а ниже было нарисовано что-то похожее на кучу осенних листьев.

Шагнув к грузовику, Тео протянул мне руку.

– Аня, – сказал он, хмуря брови, – не говори моей сестре, что я сказал о твоей страшной внешности. Она думает, что у меня совсем нет манер. Может быть, это и не совсем неправда, но… – Он улыбнулся мне. Я заподозрила, что улыбка означала всякого рода неприятности.

Мы выехали из города Пуэрто-Эскондидо на дорожное полотно, с одной стороны которого была стена зеленых гор, а с другой тропический лес.

– Так ты дружишь с кузиной Софией? – спросил Тео.

Я кивнула.

– И ты здесь будешь изучать сельскохозяйственное выращивание какао?

Я снова кивнула.

– У тебя есть возможность многому научится. – Он, вероятно, подумал о чрезвычайно смущающей оплошности, которую я допустила, посчитав, что какао выращивают в Оахаке.

Тео косо посмотрел на меня.

– Ты из Соединенных Штатов. Твоя семья связана с шоколадом?

Я замерла.

– Не совсем, – соврала я.

– Я спросил, потому что многие друзья Софии участвуют в шоколадном деле.

Я не знала, можно ли доверять Тео или Маркесам. Прежде чем я покинула Нью-Йорк, Саймон Грин сказал мне, что он решил: будет лучше, если я сохраню свою историю как можно дольше.

К счастью, Тео больше не интересовался этим вопросом.

– Сколько тебе лет? – поинтересовался он. – Ты похожа на маленького ребенка.

Это из-за волос.

– Мне девятнадцать. – Я решила, что лучше мне будет не семнадцать, а восемнадцать звучит как-то неподходяще.

– Мы одного возраста, – сообщил мне Тео. – Мне будет двадцать в январе. Я в семье младший, поэтому так испорчен. Обстоятельства превратили меня в ласковую и глупую болонку.

– Кто здесь еще есть?

– Моя сестра Луна. Ей двадцать три и она очень любопытна. Например, мне ты можешь сказать: Ох, Тео, моя семья на самом деле не связана с шоколадом, – и я не давлю. Ваш бизнес это ваш бизнес. Но для неё тебе лучше иметь ответ получше, как ты поняла. А еще есть мой брат Костилио. Ему двадцать девять. Он находится дома на выходных, но обычно он учится на священника. Он очень серьезный, и тебе вообще не понравится.

Я рассмеялась.

– Мне нравятся серьезные люди.

– Нет, я шучу. Все влюбляются в Костилио. Он очень красивый и всеобщий любимец. Он не должен понравится тебе больше меня, ведь я-то не серьезен.

– Возможно, он понравится мне больше тебя, если не назовет меня уродливой в первую минуту нашего знакомства, – подколола его я.

– Я думал, мы все решили по этому поводу. Я объяснил! Я извинился!

– В каком это месте ты извинился?

– У себя в голове, си, си. Мой английский не настолько хорош. Lo siento!(Извини)

Его английский показался хорошим. Я решила тут же, что Тео привлекательный и ужасный, и что большая часть сказанного им не имела смысла. Тео повернул грузовик на другую дорогу, ведущую в горы, удаляясь от океана. Он продолжил:

– У меня есть еще одна сестра, Изабелль, она стала замужней дамой и живет в Мехико. А еще есть мама, прабабушка и бабушка. Мама ведет бизнес. Бабушки знают все секретные рецепты и занимаются готовкой. Они сочтут тебя слишком худой.

Я почувствовала грусть при упоминании о бабушке.

– У тебя две бабушки?

– Есть еще прабабушка. Ей девяносто пять лет и такая здоровая, насколько только может быть. Она родилась в 1980.

– Люди в твоей семье живут долго, – отметила я.

– Женщины – да. Они сильнее. Мужчины не так сильны. У нас слабые сердца. – На обочине старушка толкала тележку, заполненную желтыми фруктами, выглядевшие как переросшие яблоки. Тео остановил грузовик. – Прошу прощения, Аня. Ее дом недалеко, но ее беспокоит спина, когда идет дождь. Я вернусь не раньше, чем через 10 минут. Не веди дальше без меня. – Тео вышел из машины и подбежал к женщине. Она расцеловала его в обе щеки и он начал толкать тележку по дороге, а затем исчез в просвете леса.

Тео вернулся к грузовику с кусками фрукта в каждой руке.

– Тебе, – сказал он, положив больший кусок в мою руку. – Маракуйя. Плод страсти.

– Спасибо. – Ни разу не пробовала и даже не видела раньше.

Тео завел двигатель.

– А у тебя есть великая любовь, Аня Барнум?

–Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Великая любовь! Великая страсть!

– Ты имеешь в виду парня? – догадалась я.

– Си, парня, если ты одобряешь такое скучное слово. Есть кто-то, по кому ты будешь лить слезы, и кто будет лить слезы по тебе, пока ты не вернешься домой?

Я задумалась.

– Даже если у меня все безнадежно?

Он улыбнулся мне.

– Особенно, если все безнадежно. Женщина, которой я помогал, бабушка девушки, которую я люблю. К сожалению, девушка сказала мне, что никогда не полюбит меня. Тем не менее, я все еще помогаю ее бабушке. Можешь это объяснить?

Я не могла.

– Можешь ли ты себе представить такую девушку, которая была такой бессердечной, что не попала под чары такого очаровашки, как я?

Я над ним посмеялась.

– Уверена, за этим стоит какая-то история.

– Ах, да, очень трагичная. Почему всем всегда нравятся любовные истории? Что насчет историй без любви? Разве их не намного больше?

Из моего окна была видно большое строение из сложенного камня.

– Что это такое?

– Руины майя. Есть еще получше в Чьяпасе, на границе с Гватемалой. Мои предки Майя, знаешь ли.

– Теоброма? Тогда это имя Майя?

Тео рассмеялся надо мной.

– У вас есть чему поучиться, сеньорита Барнум.

Дорога была неровная, и я начала чувствовать, что еду в автотранспорте. Я положила свою голову на окно, закрыла глаза и вскоре заснула.

Я проснулась от звука блеющей козы, и Тео взял меня за руку.

– Давай. Мне нужно выйти и подтолкнуть грузовик. Я оставлю машину в покое, а ты попытаешься ею управлять. – Я выглянула в окно. Начинался дождь, а дождь разводит грязь на основной части дороги. – Ты знаешь как управлять машиной, правильно?

– Не совсем, – призналась я. Я была городской девушкой, раз уж на то пошло, хорошо разбиравшейся в расписании автобусов и обуви для ходьбы.

– Нет проблем. Просто попытайся остаться в центре дороги.

Тео подтолкнул машину, и я начала вести машину, сначала немного для первого раза, но после мне удалось им управлять. Минут через двадцать мы вернулись на дорогу. Это был мой первый урок в выращивании какао, я полагаю. Это заняло больше времени, чем вы думали раньше.

Когда мы продолжали движение в гору, становилось темнее и темнее, а лес становился плотнее. Я никогда в своей жизни не была в таком влажном и зеленом месте, и не могла не сказать об этом Тео.

– Да, Аня, – он сказал таким голосом, который, как я потом узнала, назывался «очень терпеливым». – Вот на что похожа жизнь в дождевом лесу.

Мы приехали к длинной металлическим калитке с надписью «Манана» на одной створке. Вторая створка была открыта, и когда мы проезжали мимо, я увидела что на ней было написано «Гранья».

Мы проехали по длинной грунтовой дороге.

– Это ферма, – сказал Тео.

Деревья были примерно в два раза выше высоты работников, ухаживающих за ними. Для ухода за растениями мужчины использовали плоские мечи более фута в длину.

– Они подрезают деревья, – объяснил Тео.

– Как вы называете этот инструмент?

– Мачете.

– Я думала, что они для убийства людей.

– Да, для этого они тоже неплохо подходят.

Наконец Тео подъехал к главному дому Гранья-Манана.

– Мой каза (дворец), – похвастался Тео.

Дом Тео был словно маленький отель. Он был двухэтажным, из выцветшей желтой с серым каменной кладкой вокруг окон и арок. На первом этаже было сине-белое плиточное крыльцо, на втором – анфилада соединенных каменных балконов, а крыша покрыта нарядными терракотовыми плитками. Дом был бесспорно большим, но, на мой взгляд, недружелюбным.

На крыльце стоял мама Тео. Она была одета в белую блузку, коралловое ожерелье и юбку цвета хаки. Её темно-каштановые волосы спускались ниже талии. Она сказала что-то Тео по-испански и обняла его так, как будто не видела в течение нескольких недель. (Оказалось, что он уехал всего лишь на день.)

– Мама, это Аня Барнум, – представил меня Тео.

Мама Тео обняла и меня.

–Добро пожаловать – приветствовала она. – Добро пожаловать, Аня. Ты подруга моей племянницы Софии, прибыла сюда узнать о выращивании какао?

– Да. Спасибо, что приняли меня.

Она посмотрела на меня, покачала головой, щелкнула что-то по-испански Тео, и покачала головой снова. Она вцепилась в мою руку и сопроводила меня внутрь.

Дом выглядел более красочным внутри. Вся мебель была из темного дерева, но и стены, и подушки, и коврики были каждого оттенка радуги. Над каминном висела почти ребяческая живопись чего-то, что я приняла тогда за Деву Марию в окружении красных роз. (Позже я узнала, что это изображение Богоматери было известно как Богоматерь Гваделупская.) Имелось там также и несколько больших синих стеклянных ваз с орхидеями. (Орхидеи были родом из сада. Папе бы понравилось.) Винтовая лестница была в сине-белую плитку, в такую же, что и на крыльце, и вела в центр главной комнаты. Это было слишком, хотя не из-за обстановки, а из-за влажности и того факта, что я долго ничего не ела, я ощутила головокружение.

– Зови меня Лиз, – попросила мама Тео.

– Лиз, – повторила я. – Я… – у меня была некоторая практика обмороков в последние несколько недель, и я опять начала падать. Я попыталась подойти к дивану, чтобы моя голова не упала на те живописные, хотя давайте посмотрим в глаза правде, довольно неумолимые на вид плитки. Я стала падать назад и увидела как Тео уже бежал ко мне, но поздно. До того как я ударилась об пол, то попала в чьи-то руки.

Я посмотрела вверх. Надо мной было очень квадратное лицо с большим подбородком и широким носом. Его глаза были светло-карими и очень серьезными, а рот каким-то суровым. У него была щетина, которую можно вполне обоснованно назвать бородой, и чрезвычайно толстые брови.

– Ты ранена? – он спросил по-испански, хотя так или иначе я поняла, что он спросил. Его голос был глубоким и звучал как у говорящего дуба.

– Нет, мне просто нужно прилечь. Спасибо за то, что поймали меня. Как вас зовут?

Я слышала вздох Тео.

– Это мой брат, Кастилио, Аня.

Луз прокричала инструкции и в следующий миг я была доставлена в спальню на втором этаже.

Когда я проснулась на следующее утро, на моей кровати сидела симпатичная девушка с густыми волосами, как у моей сестры. Девушка была похоже на Луз, только на двадцать лет моложе.

– О, хорошо, – сказала она. – Ты проснулась. Мама хотела понаблюдать за тобой, если тебе станет хуже, мы бы доставили тебя в больницу. Она подумала, что ты просто недоедала и не привыкла к такой влажности. Она сказал, что ты будешь жить. Глупый Тео. Он должен был пригласить тебя на обед. Мы его отругали: «Тео, каким хозяином ты себя показал?» и сейчас он чувствует себя довольно ужасно. Он хотел прийти сюда извинится перед тобой, но мама ведет себя традиционно. Ни одного мальчика в комнате девочек. Даже взрослых. Мне двадцать три.

Я подумала, она была намного моложе.

– Тебе девятнадцать, правильно? Ты выглядишь ребенком! Вернемся к Тео. Он никогда не думает ни о ком, кроме себя, потому что он ребенок в семье, и смешно, и мы портим его ужасно. Обычно мы его не ругаем. Я Луна, кстати. – Она сделала паузу, чтобы предложить мне руку для пожатия. Луна и Тео такие болтуны. – У тебя неплохая внешность, но тебе нужна стрижка получше.

Я сознательно схватила себя за волосы.

– Я могу сделать её сделать, если хочешь. У меня искусные и ловкие руки.

В этот момент вслед за Луной вышли две пожилых женщины. Они были похожи друг на друга, за исключением того, что первая была старой, а вторая очень-очень старой. Я поняла, что это были бабушка и прабабушка, которых Тео упоминал в грузовике. Самая старая из них бабушка Тео дала мне керамическую кружку.

– Пей. – Когда она улыбнулась мне, я увидела, что у нее не было верхнего зуба.

Я взяла кружку. Напиток был коричневым с красноватым оттенком и густым как влажный цемент. Я не хотела быть грубой к своим хозяевам, но вещество не выглядело многообещающим.

– Выпей, выпей, – повторила бабушка. – Ты почувствуешь себя лучше. – Обе бабушки и Луна установились на меня в ожидании.

Я подняла кружку, после поставила ее.

– Что это? – уточнила я.

Луна посмеялась надо мной.

– Это только горячий шоколад.

Я сообщила, что я уже выпила свою долю горячего шоколада.

– Это не похоже на тот шоколад, – заверила меня Луна.

Я сделала осторожный глоток, а потом побольше. Действительно, непохоже на другой горячий шоколад, который я пила раньше. Он был пряным и не таким сладким. Корица и что-то еще. Паприк? Или я почувствовала что-то цитрусовое? Я допила остальное. – Что в этом? – спросила я.

Прабабушка покачала своей головой.

– Фамили секрет, – сказала бабушка.

Я не знала многого по-испански, но я,конечно, поняла семейные тайны.

Прабабушка забрала кружку и после бабушки ушли. Я села в кровати. Я уже почувствовала себя лучше и я сказала это Луне.

– Это всё шоколад, – объяснила она. – Напиток здоровья.

Я слышала за всю жизнь разные названия шоколада, но «напиток здоровья» ни разу.

– Бабушка говорит, что это древний рецепт Ацтеков. Они давали его солдатам,перед сражением. – Затем она сказала, что если мне интересно, мне следует расспросить одну из пожилых женщин или Тео, который интересовался всем этим шоколадным фольклором.

– Это фольклор или правда? – спросила я.

– И то, и другое, – ответила она. – Ну, Аня, я положила твою одежду в шкаф.

Она показала мне душ. Желая быть хорошим гостем, я спросила ее об ограничениях воды. Луна поморщилась.

– Нет, Аня, – терпеливо сказала она, – мы ведь живем в дождевом лесу.

***

После обеда Тео отвел меня на экскурсию по ферме. Он показал мне огромные питомники, где росли молодые деревца какао, и открытые здания, которые использовались для просушивания созревших бобов перед продажей. В сад мы зашли в конце. Он был довольно темнистым и сырым, потому что находился под навесом дождевого леса. Тео сказал мне, что для роста какао требует тени и сырости как в тропическом лесу. Очевидно, что я никогда не была в какао-саду, и конечно никогда не видела стручок какао вблизи. Некоторые листья были пурпурными, но у многих начал меняться на зеленый. Белые крошечные цветы с розоватой сердцевиной группами усеивали ветви.

– Какао – единственное цветущее и плодоносящее растение в это время года, – сообщил Тео. Сами стручки были немного меньше моей ладони, но самое главное, что меня удивило – их цвет. Я всегда знала, что шоколад коричневый, но некоторые какао-бобы оказались бордовыми, почти фиолетовыми, другие были золотистыми, желтыми и оранжевыми. Мне они казались фантастическими. Я бы даже сказала, волшебными. Я хотела бы, чтобы и Нетти увидела их, и на секундочку задумалась, а не должна ли была взять её сюда с собой. Конечно, по многим причинам, это было невозможно.

– Они красивые, – не могла не сказать я.

– Правда? – согласился Тео. – Менее чем через месяц их начнут срезать, чтобы не начался процесс брожения.

– Чем сегодня занимаются фермеры? – у них были те же самые мачете, что я видела вчера, а у ног стояли плетеные корзины.

– Они срезают любой стручок, если он выглядит зараженным грибком. В этом ирония какао – оно жаждет воды, но может быть ею же уничтожено. Грибок этот называется Монилия, и даже малое его количество может испортить весь урожай, если его не обнаружить. – Он опытным взглядом проверил ближайшее дерево и указал на желто-зеленый стручок с в белую крапинку и с почернением на кончике.

– Видишь? Вот так выглядит начавший гнить стручок. – Он вытащил из-за пояса мачете и протянул его мне. – Отрежь его. Это сложнее, чем ты думаешь, Аня. Какао-ферма – не женская работа. Эти деревья крепкие. – Тео продемонстрировал мышцы на руках.

Я сообщила ему, что не неженка. Я взяла у Тео оружие. В руках он оказался тяжелым. Я подняла его и принялась лупить растения, а потом остановилась.

– Подожди. Как мне их срезать? Не хочу испортить.

– Под углом, – объяснил мне Тео.

Я подняла мачете и срезала больной стручок. Оставшаяся в моих часть выглядела неровной. Растение это достаточно жесткое. Заниматься этим целый день, наверное, утомительно.

– Хорошо, – одобрил Тео. Он взял мачете у меня и повторно сделал разрез, который я только что сделала.

– Я думала, ты сказал, что я сделала его хорошо.

– Ну, будешь делать лучше, – сказал Тео с усмешкой. – Я поощряю тебя.

– Может быть, мне надо собственное мачете.

Тео рассмеялся.

– Это правда. Выбор мачете очень личный вопрос.

– Почему у вас нет машин, чтобы это делать? – спросила у него я.

– Ay, dios mío! Господи-Господи! Какао противится машинам. Ему больше нравятся человеческие руки и ласка. Глаза же нужны, чтобы заприметить Монилию. Какао ненавидит пестициды. Попытки генетической модификации бобов потерпели поражение. Ему надо бороться за выживание, или какао будет производиться необогащенное. Mi papá раньше говорил, что росло какао 2080-х точно так же как в 1980-х или 1080-х – то есть всегда с трудом, да и сейчас его хлопотно выращивать. Знаешь ли, именно поэтому оно стало незаконным в твоей части света. Я был твёрдо уверен, что именно какао свело моего отца в могилу. – Тео перекрестился и рассмеялся. – Как бы то ни было, я люблю его. Всё, что ты любишь в этом мире, довольно сложная штука. – Тео поцеловал один стручок с громким чмоканьем.

Я отошла от Тео в один из вереницы фруктовых садов, проверяя каждое дерево на признаки грибка. Свет был слабым и это затрудняло работу.

– Здесь! – Воскликнула я когда обнаружила один.

– Подай мне твой мачете.

Тео передал. Я повторила стремительное размашистое движение, какое видела прежде, и отрезала, как мне казалось, достаточно ровно.

– Уже лучше, – сказал Тео, но снова переделал разрез.

Мы продолжили шагать по саду. Я выискивала признаки Монилии, затем подзывала Тео отрезать ее. Тео очень серьезно относился к какао и меньше болтал, чем в поездке на ферму Гранья Манана предыдущим днем. Здесь он был другим человеком и я нахожу его гораздо попроще, чем паренька из грузовика. Когда мы направились в сторону дождевых чащоб в сторону плантации, сады становились все темнее и влажнее. Было странно, что эти деревья, эти разрозенные цветущие деревья могут быть источником многих проблем в моей жизни, а я никогда прежде не видела их даже на картинке.

Три часа спустя мы успели обработать только очень малую часть сада, но Тео сказал что нужно вернуться к ужину.

–Тео, – начала я. – Я не понимаю кое-что, что ты мне сказал раньше.

– Да?

– Ты сказал, что причиной, по которой какао стало незаконным, это потому что какао трудно выращивать?

– Да. Это правда.

– Там, откуда я, нас учили кое-чему другому, – сказала ему я. – Главной причиной запрета какао стала его опасность для здоровья.

Тео остановился и посмотрел на меня.

– Аня, где ты слышала такой бред? Какао весьма полезно! Наоборот! Оно полезно для сердца, глаз, артериального давления и всего остального.

Его лицо покраснело, и я испугалась, что оскорбила его, поэтому пошла на попятную.

– Я имею в виду, очевидно, что это всё гораздо сложнее. Мы ещё учили, что крупные американские продуктовые компании находились под давление таких вредных продуктов и они пошли на уступку и перестали изготовлять шоколад. Причина в том, что шоколад богат калориями и вызывает зависимость. Основное население было повёрнуто на шоколаде. Они думали, что он опасен. Папа всегда говорил, что волна отравлений подняла этот вопрос. – Да, папа говорил так. Я об этом даже не думала до фиаско с Гейблом Арсли. – И это привело к жесткому контролю за какао как за наркотиком, и даже его возможному запрету.

– Аня, даже дети малые знают, что шоколадная отрава была придумана богатыми мужчинами, владевшими пищевой промышленностью. Причина, по которой они прекратили изготовление шоколада, была в том, что какао тяжело выращивать и тяжело перевозить, а ресурсы становились всё дороже и дороже. Для пищевых компаний было легче выйти из какао-бизнеса для получения чистой прибыли. Всё для капитала. Так было всегда – всё ради капитала. Это так просто.

– Нет, – мягко сказала я. К тому же я подумала, было ли это возможным. Возможно ли, что шоколад неопасен или же он вреден? Было ли это школьной пропагандой, историей, слепленной из приспособленческой полуправды? И если это так, то почему папа мне ничего не говорил? Или бабушка?

Тео срезал стручок с дерева.

– Взгляни сюда, Аня, один созрел. – Он положил стручок на землю, затем разделил его напополам ударом мачете. Внутри стручка аккуратными рядами лежали около сорока бобов. Он взял половину стручка и положил мне в ладонь.

– Смотри сюда, – прошептал он. – Это просто боб, Аня, и для тебя, и для меня, и для господа Бога. Видела ли ты что-то более натуральное? Более совершенное? – Он мастерски выудил мизинцем одинокий боб цвета слоновой кости.

– Попробуй, –сказал он.

Я взяла боб в рот. Он был как орешек, как миндаль, но под языком не было ни малейшего намека на сладость.

***

Каждым ранним утром Тео, я и другие фермеры выходим в сад искать признаки плесневого грибка и спелые стручки какао. Необычным в какао было то, что созревают стручки не одновременно. Некоторые зацветали рано, некоторые позже. Нужно практиковаться, чтобы определять момент созревания. Вес стручка, размер, цвет и появление толстых прожилок – все эти признаки могут расходиться. Мы были осторожны с инструментами (мачете для стручков поближе к земле, а крючок с длинной ручкой для тех, что повыше), потому что в противном случае они могут повредить дерево. Наши орудия были тупыми, а кора – нежной. Я всё-таки обзавелась глубоким загаром, волосы отросли, а руки покрылись волдырями, а затем и большими мозолями. Я позаимствовала мачете у Луны – она не пользовалась им на этой стадии процесса.

Основную часть урожая собрали перед Днём Благодарения, который на ферме Гранья-Манана никак не праздновали. Я не могла не вспомнить о Лео в Японии, о сестре и возвращении в Нью-Йорк. В первый день сбора урожая приехали соседи с корзинами и почти неделю мы собирали спелые стручки какао. Собрав их, перенесли в сухую часть фермы и начали молотить. Чтобы открыть их, мы пользовались колотушками и молотками. Тео мог обмолотить почти пятьсот стручков в час. В свой первый день мне же удалось только десять.

– В этом ты хорош, – сказала я Тео.

Он пожал плечами на мой комплимент.

– Я должен. Это у меня в крови, и я занимаюсь какао всю свою жизнь.

– И ты думаешь, что будешь заниматься этим вечно? Какао-фермой, я имею в виду.

Тео ударил по другому какао-бобу.

– Долгое время я думал, что хочу быть шоколатье. Думал, что буду изучать ремесло за границей, быть может, у какого-нибудь мастера из Европы, но сейчас мне это кажется невероятным.

Я спрашиваю его, почему, и он отвечает мне, что его семья нуждается в нём. Его отец умер, а у братьев и сестер нет заинтересованности в семейном бизнесе.

– Моя мать работает на фабрике, я же – на ферме. Я не могу их покинуть, Аня. – Он злобно мне усмехается. – Должно быть, приятно иметь возможность удаляться от дома. Быть свободным от обязательств и обязанностей.

Я хочу рассказать ему, что понимаю его. Хочу рассказать правду о себе, но не могу.

– У всех есть обязательства, – настаиваю я.

– А какие у тебя обязательства? Ты пришла сюда без чемодана или чего-нибудь еще. Тебе не с кем общаться, и никто не общается с тобой. Мне ты кажешься свободной, и говоря по правде, я тебя завидую!

***

Когда бобы извлечены из стручка, их загружают в проветриваемые деревянные ящики и прикрывают банановыми листьями, а затем оставляют для брожения на шесть дней. На седьмой день мы вываливаем бобы на деревянные настилы, там их рассыпаем и оставляем сушиться на солнце.

На данном этапе, самом сложном для моего разума, руководство переняла Луна, она освободила Тео для поездки в Оахаку – проверить фабрики Маркесов. Иногда ей и мне приходилось разгребать бобы, чтобы убедиться, что они сушатся равномерно. Весь процесс просушки занял чуть больше недели, потому что каждый раз, когда шёл дождь, нам приходилось останавливаться, чтобы накрыть бобы.

– Думаю, ты нравишься моему брату, – сказала мне Луна, когда мы рылись в бобах.

– Кастилио? – я редко его видела с того самого дня, когда он поймал меня в свои объятия, хотя моё впечатление о нём, безусловно, было положительным.

– Кастилио собирается стать священником, Аня! Я говорю о Тео, конечно же.

– Может быть, как сестра, – ответила я.

– Я его сестра и так не думаю. Он все твердит и твердит маме о том, какой ты хороший работник и как похожа на него. Что какао у тебя в крови! И мама, и бабушка, и прабабушка обожают тебя. И я тоже.

Я прекратила разгребать и уставилась на Луну.

– Честно, я не думаю, что Тео нравится мне, Луна. В день нашей первой встречи он упомянул о девушке, в которую влюблен и сообщил мне, каким страшилищем он меня нашел.

– Ох, Тео. Мой брат так восхитительно неловок.

– Я искренне надеюсь, Луна, что он не влюблен в меня. Дома у меня остался парень и... – И я решила не завершать мысль.

Некоторое время Луна молчала, а когда заговорила снова, в её голосе было немало возмущения.

– Почему ты ничего не говорила о своём парне? И почему он не связывается с тобой? Он не может быть хорошим, раз не связывается с тобой. ( Читатели, нужно тут прокомментировать, что в Гранья-Манана у меня не было планшета.) Очевидно, была весомая причина, почему Вин не связался со мною. Я – беглянка. Но не могла же я этого сказать Луне.

– Я и представить не могла, что у тебя есть парень. Может быть, ты так сказала, чтобы быть милой, но вообще-то это не мило. Наверное, ты думаешь, что лучше всех нас! – закричала Луна. – Потому что ты из Нью-Йорка.

– Нет, ничего подобного.

Луна указала на меня пальцем.

– Прекрати обманывать Тео.

Я заверила её, что не буду. – Да ты каждый день липнешь к нему как клей! Он ребёнок, поэтому всё неправильно понимает.

– Правда, я хотела только узнать о какао. Вот зачем я приехала сюда!

Луна и я продолжили переворачивать бобы в тишине.

Луна вздохнула.

– Мне жаль, – говорит она. – Но он мой брат и я защищаю его.

Я очень хорошо понимала её.

– Не рассказывай ему, что я тебе говорила, – сказала Луна. – Не хочу его смущать. Мой брат такой гордый.

После того как бобы высушили, их собрали в мешок из мешковины так, чтобы Тео смог отвезти их вниз горы к фабрике в Оахаке. Это заняло несколько поездок.

– Хочешь поехать туда со мной, – спросил он меня перед последней поездкой в этом сезоне.

Я действительно хотела поехать, но после разговора с Луной не была уверена, нужно ли мне ехать.

– Давай, Аня. Ты должна это увидеть. Разве тебе не хочется увидеть конечный итог бобов

Тео предложил мне руку, чтобы я забралась в грузовик, и после секунды раздумий я её приняла.

Некоторое время мы ехали молча.

– Ты тихая, – обвинил меня он. – Ты странно ведешь себя после того, как я вернулся из города.

– Это... Ну... Тео, ты же знаешь, что у меня есть парень?

– Sí… – Он подыскивал слово.– Да, ты мне рассказывала

– Так вот, я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное представление обо мне.

Тео рассмеялся.

– Так ты боишься, что я слишком сильно привяжусь к тебе, Аня Барнум? – Тео снова рассмеялся. – Ты такая тщеславная! – Твоя сестра... Она подумала, что ты в меня влюблен.

– Луна романтик. Она умудряется перезнакомить меня со всеми подряд, Аня. Не слушай ничего, что слетает с её уст. Ты должна знать, что я в тебя не влюблен. И нахожу настолько же уродливой, как на первой встрече.

– Сейчас это прозвучало обидно. – Мои волосы отрасли и я не выглядела больной как при прибытии.

– А кто тут пытается обидеть другого? Что насчёт моих чувств? Ты просто не смотрела на меня, когда думала, что надо меня отвергнуть, – дразнил он меня. – Видимо, мы друг другу противны. – Тео потянулся через сиденье чтобы потрепать мои волосы. – Эй, Луна!

Бобы были выгружены на главной фабрике в Оахаке, где они начали процесс становления шоколадом.

– Позволь мне провести экскурсию, – сказал Тео. Он повёл меня по фабрике, которая была блестящей и выглядела современной до жути по сравнению с моей тёмной и вневременной фермой. ( Да, я начала думать, что ферма – моя.) Мы доставили бобы на очистку, объяснил мне Тео, затем они проведут остаток недели на обжаривании, отборе, перемоле, отжиме какао-масла, рафинировании, удалении воды, доведении до готовности, и наконец, консервации. Здесь были комнаты для каждого этапа. А в конце всего этого ты останешься с круглой, похожей на шайбу плиткой шоколада, с гравировкой создателя Маркеса. А в конце экскурсии Тео протянул мне одну из плиток.

– Теперь ты увидела всю историю жизни какао Теоброма от начала до конца.

– Теоброма? – Спросила я.

– Я сказал тебе фамильное имя, – уточнил Тео. Он продолжил объяснять, что его назвали в честь родового имени какао-дерева, оно было греческим, данное каким-то шведом, вдохновленным майя и французами. – Так вот, ты видишь моё имя повсюду.

– Какое красивое имя...

– Но немного женственное, ты не находишь?

– Там, откуда я родом, как только узнали бы о твоем имени, то решили бы что ты преступник, – сказала я не подумав.

– Да... Я часто удивлялся, почему девушка из страны, где какао не произрастает и где это вещество запрещено, может быть заинтересована в продукции, чтобы остаться в Чьяпасе. Как ты заинтересовалась какао, Аня?

Я почувствовала как мы ступили на опасную почву и залилась румянцем.

– Ну, мой отец умер, а шоколад был у него в чести.

– Да, это имеет смысл. – Тео кивнул. – Си,си. Но что ты будешь делать с этими знаниями, когда вернешься домой в Нью-Йорк?

Домой? Когда я вернусь домой? Было почти восемьдесят градусов и я почувствовала как шоколад тает в моей руке.

– Быть может... свяжусь с движением легализации какао? Или... – Я хотела бы рассказать ему обо мне всё, но не могла. – Я еще не решила, Тео.

– Сердце привело тебя в Мексику. Временами так бывает. Мы делаем такие вещи, не зная зачем, просто потому что нам велит сердце.

Тео понял больше, чем я в своё время.

– Пойдем, Аня, нам нужно поспеть домой. В ночь после сбора урожая мои бабушки всегда готовят моле. Его готовят весь день, и это mucho большое дело, мы не можем опаздывать.

Я спросила у него, что такое моле.

– Никогда не пробовала моле? Тогда я могу тебе посочувствовать. Ты столького лишена, – сказал Тео.

Моле оказалось действительно большим делом, и фермеры были приглашены на трапезу равно как и все соседи. Даже Кастилио пришел домой из семинарии. Около пятидесяти человек столпились у длинного обеденного стола Маркесов. Я сидела рядом с Кастилио и Луной, они были единственными англоговорящими, кроме Тео и его матери. После благословления Кастилио все принялись есть. Оказалось, что моле – рагу из индейки – было основным блюдом мексиканской культуры. Оно было пряным, насыщенным и восхитительно вкусным. Я умяла его за секунду с хвостиком.

– Тебе нравится, – сказала прабабушка с щербатой улыбкой, накладывая мне очередную порцию.

Я кивнула.

– Что в нём ? – Я представила удивление мой семьи, если я брошу свой обычный репертуар из макарон и сыра.

– Secreto de familia, – сказала она и добавила ещё что-то на испанском, что было выше моего понимания.

Кастилио перевёл:

– Она говорит, что она сказала бы, что в нём, но не может. Она не верит в рецепты, особенно в случае с моле. Каждый раз он разный.

– Но, – настаивала я, – должны же быть общие правила. Я хочу сказать, что делает соус таким пряным?

– Шоколад, конечно! Разве ты не подумала, почему мои бабушки делают его после сбора урожая?

Индейка с шоколадным соусом? Никогда о таком не слышала.

– Там, откуда я родом, его готовить нельзя, – сказала я Кастилио.

– Вот почему я не хочу уезжать в Америку, – заявил он мне, прикончив очередную порцию.

Я посмеялась над ним.

– У тебя на лице соус, – сказал Кастилио.

– Ой! – я взяла салфетку и вытерла уголки рта.

– Дай я, – сказал Кастилио, схватил салфетку и окунул её в стакан с водой.

– Этот бизнес серьезнее, чем ты думаешь. – Он грубовато вытер мне лицо, будто я дитя малое.

После десерта, представляющего собой торт «три молока» – бисквит, пропитанный тремя разными кремами, один из фермеров притащил свою гитару и гости начали танцевать. Тео танцевал с каждой присутствующей здесь девушкой, включая своих сестёр, мать и обеих бабушек. Я одиноко сидела в углу, ощущая тяжесть и довольствие и вяло размышляла о всех проблемах и людях, которых я оставила. Нынешняя ночь подошла к концу. Луз, мать Тео, собрала оставшийся моле в контейнеры и раздавала всем его, называя «segunda cena» или второй ужин.

Когда гости разошлись, я начала переставлять стулья на свои места.

– Нет, Аня, нет, – сказала Луз и похлопала меня по руке, – мы это сделаем завтра.

– Как-то нехорошо – оставлять вещи.

– И всё же, оставь. Пойдем на кухню. Mi madre делает для семьи шоколад.

Под шоколадом она подразумевала напиток, который мне подали в мое первое здесь утро, поэтому я загорелась желание сходить и попытаться выяснить, что в нём было. Тео, Луна и Кастилио уже расселись вокруг кухонного стола; прабабушка, наверное, уже легла спать. Барная стойка была завалена горшками и кастрюлями, тарелками и объедками. Ближе к бабушке лежал перец чили, апельсиновые корки и пластмассовый медведь, наполовину заполненный мёдом, и что-то похожее на измельченные лепестки красной розы.

– Нет, нет, нет. – Сказала бабушка, увидев меня, и прикрыла стойку руками. Могу сказать, что это подразумевалось как шутка, поэтому не обиделась.

– Не смотрю, – пообещала я.

Затем, как это часто бывало, бабушка что-то сказала на испанском и я разобрала своё имя. ( Она произнесла что-то похожее на ая-яй.) Секундой позже Тео выбежал.

– Тео, – заорала Луз. – Вернись, сынок! Бабушка просто пошутила! – Луз повернулась к своей матери. – Мама, тебе не стоит дразнить его этим!

– Что? – спросила я. – Что случилось?

– No es nada/ ничего, Аня. Ба немного позабавилась с Тео, – объяснила Луна.

– Я услышала своё имя, – воспротивилась я.

Кастилио вздохнул.

– Бабушка сказала, что Аня получит рецепт, только если станет членом семьи.

Я уставилась на бабушку. Она пожала плечами, как бы говоря «Ну и что с того?» Затем она принялась яростно взбивать всё, что лежало в горшке. Я сказала всем, что хочу с ним поговорить.

Я вышла в гостиную. Его там не было, поэтому я взяла фонарик и вышла в сад, излюбленное место Тео. Хотя было темно, я знала, что он где-то там, с мачете в руке, проверял деревья какао на признаки грибка.

– Тео, – позвала его я.

– Только потому что сезон в основном закончился, ты не увидишь посев, Аня. Посвети фонариком.

Я направила на него свет.

– Смотри, вот здесь монилия. Невероятно! – Тео срезал малюсенький стручок. Порез не был чистым. Если бы он был моим, Тео его бы переделал.

– Здесь, – сказала я и забрала у него мачете. – Дай я. – Я взмахнула им.

– Неплохо, – признал Тео.

– Тео, – начала я, но он меня прервал.

– Послушай, Аня, они ошибаются. Я тебя не люблю. – Он помолчал. – Я просто их ненавижу.

Я спросила, кого это – их.

– Мою семью, – сказал он. Всех их.

Я спросила, как он мог их ненавидеть. Они же бли такими замечательными и добры по отношению ко мне.

– Это пытка – жить в одном доме с женщинами! Сборище глупых старых сплетниц. Но я не могу от них сбежать. С моего рождения они ожидают, когда я стану здесь всем заправлять. Даже моё имя, Аня. Они ожидают что я буду всё это делать, но никто меня не спрашивал. Никто не спрашивал. Я не люблю тебя, нет.

– Как скажешь, – пошутила я.

– Нет-нет, ты мне очень нравишься. Но с тех пор, как ты сюда приехала... Я тебе завидую! Я хочу увидеть ещё что-нибудь, кроме фермы в Чьяпасе, фабрики в Оахаке и Табаско. Я хочу походить на тебя и не знать, что делать дальше.

– Тео, мне здесь очень нравится.

– Тебе находиться здесь в удовольствие, потому что не нужно находиться тут вечность. Видеть уже не могу одних и тех же людей день за днем до конца всей своей жизни. Они думают, что я в тебя влюблен, в некотором роде даже так и есть. Я рад встретить такого человека как ты. Я рад знать, что кто-то считает меня умным, и кто не говорит как я, и кто не знает меня с пеленок. И может быть, я в тебя влюблен – если любовь означает, что я боюсь того дня, когда мы расстанемся. Я знаю, мой мир снова уменьшится.

– Тео, мне здесь очень нравится. И это место, и твоя семья, они невероятно добры ко мне. Там, откуда прибыла... Всё не так, как ты думаешь. У меня не было выбора. И я ушла.

Тео взглянул на меня.

– Что это значит?

– Я хотела бы объяснить, но не могу.

– Я рассказал тебе все свои секреты, а ты мне ни одного. Ты мне не доверяешь?

Я задумалась над этим. Я ему не доверяла. Я решила рассказать только часть истории. Перво-наперво я взяла с него обещание не рассказывать семье.

– Буду осмотрителен.

– Довольно шумная осмотрительность, – сказала я.

– Ты же меня знаешь, Аня. Я только глупости несу. Ничего важного не срывается с моих губ.

– Ты говоришь, что завидуешь мне, но клянусь, Тео, у меня больше оснований завидовать тебе. – Я рассказала ему об убийстве моих родителей, подставе старшего брата и как он оказался в бегах ( я решила не упоминать, что я тоже была в бегах), как в прошлом году умерла моя бабушка и мы с сестрой остались одни, и что меня убивает невозможность быть с нею каждый час и каждый день. – Были бы у меня твои проблемы.

Тео кивнул. Его глаза и сжавшиеся челюсти подсказали мне, что он хотел уточнить, но не стал. Вместо этого он долго молчал.

– Ты снова это сделала – заставила меня чувствовать себя дуралеем. – Он взял мою руку и ухмыльнулся. – Ты останешься до следующего урожая? Мне предстоит тебя многому и многому научить. И мне нравится вот так запросто говорить с кем-то.

– Да. – Конечно, я остаюсь здесь до следующего урожая. Я застряла здесь точно так же, как и Тео, если не дольше. Я хочу оставаться здесь, даю себе обещание вернуться в Нью-Йорк или пока меня привечают Маркесы, смотря что случится раньше.

ГЛАВА 8

Поиск по сайту: