Ценность заработанного и приобретенного собственным трудом

Наше рассмотрение мы начинаем с правила предпочтения, ставшего определяющим для морали современного мира. Оно гласит: нравственно ценными являются только те качества, поступки и т. д., которые человек как индивидуум выработал в себе собственными силами и собственным трудом. Отсюда следует, что нет и не может быть каких-то особых, изначально ценных с нравственной точки зрения «задатков» — например, у Канта «природная одаренность» прямо противопоставляется нравственно ценному; что нет

Если где-то когда-то какие-нибудь социальные круги не от хорошей жизни станут прибежищем „буржуазного" духа, но охотно „сделают из нужды добродетель", а потом добьются уважения и влияния в обществе, так что эта братия, в конце концов, сообща начнет „задавать тон", то последствия не замедлят сказаться: ее образ мыслей будет объявлен общезначимым и заслуживающим самых высоких похвал. Ее дух станет всеобщим духом. Именно это со всей очевидностью и произошло во Флоренции, которая уже в XV веке была в буквальном смысле поражена буржуазностью, в то время как другие города (например, Венеция) еще долго сохраняли свой прежний аристократический облик».

Из книги Вернера Зомбарта «Буржуа» (Sombart W. Bourgeois. München; Leipzig, 1913, II. Buch. 27. Kap. S. 439).

Меткие характеристики, даваемые Зомбартом современной буржуазной морали (см. в особенности 2-й и 3-й разделы второй книги), в различных формах подтверждают выдвинутый нами тезис, что она является результатом постепенной и незаметной ценностной фальсификации христианских понятий о нравственности и добродетели и их истолкования как оценок человеческих качеств и поступков, способствующих процветанию буржуазного «гешефта» (при сохранении старого почтенного имени и христианского пафоса!). То, что Ведекинд говорит о «грехе», во многих отношениях верно и по отношению к оценкам, основанным на современных мнимых ценностях: грех — «мифологическое название для плохого гешефта».

==151

РЕСЕНТИМЕНТ И ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ

никаких особых «даров милостью Божией», virtutes infüsae¹³⁴ и призваний, благодаря которым один человек мог бы превосходить другого; что не существует ни «наследственно-хорошего», ни того, что называется «наследственной виной», — как в христианско-церковном смысле, так и в любом другом! «Наследственно-хорошее» и «наследственная вина» — это (если верно данное выше определение) contradictiones in adjecto¹³⁵. Ни в античном мире, ни в христианстве нравственная ценность и значимость жизни не отделялись от внутренних взаимосвязей с универсумом, от биологического происхождения, от истории и, наконец, от Бога и не были основаны лишь на собственной, обособленной и ограниченной силе индивидуума.

Глубинным основанием такой оценки является совершенно новая установка в ценностном познании. Если я вижу человека, от природы обладающего силой воли и прилежанием, которые другой еще должен в себе упорно вырабатывать, то я — пока у меня установка на то, чтобы видеть и чувствовать сами ценности — предпочту первого второму. Я благодарно и с радостью приму тот факт, что у первого уже есть то, что второму еще надо приобрести, ибо он ближе стоит к идеалу совершенства. Откуда это у него — другой вопрос! Главное, что человек с более высокими нравственными задатками собственными усилиями в деятельности по достижению жизненных целей способен добиться большего, чем другие. Но такой «способности видеть», не испытывая зависти, «желая добра» тому, кто богаче по «натуре», или у кого, с религиозной точки зрения, «дар Божий», противостоит другое отношение, а именно: для более бедной и низкой натуры невыно-

==152

МАКС ШЕЛЕР

сима дистанция, изначально отделяющая ее от более высокой натуры, — сравнивая себя с ней, она страдает'. Тогда в соответствии с описанным выше процессом формирования ресентимента возникает стремление отрицать ценность этого превосходства как ценность нравственную — и ее приписывают «труду», в результате которого всякий раз якобы и возрастает нравственный уровень (независимо от ценности исходного и конечного уровней). Если раньше внимание обращали на проявленные ценностные качества, то теперь оно переключается на субъективный «труд», в результате чего возникает аксиома: «Нравственно ценно только то, что может и умеет каждый — даже с. самыми дурными задатками». Люди предстают теперь «равными» в их нравственной ценности и в одаренности нравственными силами — причем таким образом, что в качестве общезначимой меры их «равенства» устанавливается то, что по природе своей является в нравственном отношении самым низким. С одной стороны, новый принцип оценки лишает более высокую и богатую «натуру» всех привилегий и прав на том основании, что она-де, несмотря на свой дар, «ничего не умеет», а ее прирожденные способности, с точки зрения общественной морали, ровно ничего не стоят. С другой стороны, за счет этого повышается самооценка человека, не имеющего в нравственном мире, так сказать, «ни кола, ни двора», нравственного «пролетария». Ибо то, что было для него так невыносимо, — превосходство «благородной натуры», — не имеет уже никакой ценности. Зато теперь в ореоле высшей ценности предстают мозоли и пот его нравственного «труда»! Так, путем переоценки ценностей те, кого природа обделила,

==153

РЕСЕНТИМЕНТ И ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ

утоляют свою тайную жажду мести по отношению к более одаренным натурам».

Мотив, приведший к этой переоценке ценностей, не имеет ничего общего с предположением, что нравственные ценности в отличие от других ценностей, например эстетических, должны базироваться на свободных актах"¹³⁶. Об этом свидетельствует тот факт, что аналогичный сдвиг происходит и во вненравственных ценностных сферах — в правовой и хозяйственной жизни. Теоретики государства и экономики Англии, сначала Джон Локк¹³⁷, а затем Адам Смит и Давид Рикардо¹³⁸, в своих теориях стоимости и собственности лишь придали словесную и понятийную форму фактической тенденции современного

¹ Φ. Лео, говоря о Марке Порции Катоне, этом античном «буржуа» (в смысле В. Зомбарта), человеке, во многих отношениях подверженном влиянию ресентимента, делает вывод, что его морализм вырос из чувства отчужденности от древней римской знати, к которой Катон не принадлежал. См. его труд «О земледелии». (Лео Ф. История римской литературы (Leo F. Geschichte der römischen Literatur. I. Berlin, 1913)).

^ц Мы далеки от того, чтобы соглашаться с мнением Гербарта, будто нравственное порицание и нравственное поощрение «одинаково однозначно» подпадают под понятие строго детерминированного волевого акта, и поэтому якобы не существует никакого сущностного различия между нравственными и эстетическими ценностями. Хотя мы тоже считаем, что нравственная ценность может быть основана лишь на «свободном» акте, это еще не предполагает того, что «свободный» в своей внутренней сущности акт (то есть акт, который, хотя и следует собственной закономерности, однако, не детерминирован законами мотивации) должен обязательно испытать воздействие со стороны самого совершающего его индивида, чтобы стать релевантным в отношении своей нравственной ценности или не-ценности. Причина совершения «свободного акта» может корениться и вне индивида — в традиции или наследии. См. «Формализм в этике и материальная этика ценностей». Часть II.

==154

ценностного сознания. Согласно их взглядам, право собственности происходит из трудовой обработки вещей, а не из захвата или чего-то еще. Ясно, что этот новый масштаб ведет к радикальной критике существующего порядка собственности, поскольку право собственности исторически восходит к захвату, войне ι, дарению, к праву первородства и т. д. Все наследственное право, базирующееся на этих предпосылках, становится в принципе уязвимым, раз его нельзя представить как чисто техническое средство распределения вещей, наиболее целесообразное с точки зрения плодотворного труда над ними. Но если несомненно, что любое конкретное нравственное действие совершается в границах нравственного бытия, то несомненно и то, что труд над вещами я/?е(?полагает собственность на них, а трудовые задачи, организация, техника и формы труда изменяются в зависимости от порядков собственности".

Разве не очевидно, что в основе этой «теории» лежит зависть трудящихся классов'к тем группам, которые получили собственность не ценой труда, что как раз поэтому их право собственности и объявляется либо принципиально иллюзорным, либо всего лишь результатом насилия, так что лишить их его — якобы «справедливое» дело?

То же самое относится и к теории трудовой стоимости. Изначальные ценностные различия в кон-

1 См. мою книгу «Гений войны и Германская война» («Der Genius des Krieges und der Deutsche Krieg». 1915).

^u Экономические организационные формы и формы труда изменяются лишь в том свободном пространстве, котороеимоткрывают политические отношения власти; последние же изменяются под действием собственной каузальности, «с экономической точки зрения» непостижимой.

==155

РЕСЕНТИМЕНТ И ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ

систенции товаров, меняющиеся в зависимости от природы разных стран; ценность их формы, не зависимой от заключенного в них «труда» и обязанной своему происхождению изобретательности творческих личностей, с самого начала задающих труду образцы; ценность, которой товары обладают в силу соединения результатов труда многих людей путем комбинирующей деятельности руководителя трудового процесса, — все они этой теорией либо воровски утаиваются, либо переводятся в разменную монету «труда» для обоснования нелепого тезиса, будто каждый имеет исконное право на определенное количество ценностей, равное созданному им посредством своего труда (так называемое «право на полный

рабочий день»).

С указанным выше тесно связаны и два других фундаментальных принципа. Это, во-первых, отрицание солидарности человечества в нравственной вине и нравственной заслуге, — той солидарности, которая всегда служит предпосылкой христианской оценки; и, во-вторых, предположение о равенстве людей в отношении духовных и моральных задатков

(Декарт, Локк) i.

Положение о том, что нравственно ценно лишь «приобретенное собственным трудом», неотделимо от представления, будто нравственная ценность каждого измеряется только по «его собственным» деяниям, в связи с чем такие понятия, как «наследственная вина», «прирожденная добродетель», «причастие к нравственным заслугам святых», «общая вина», становятся просто бессмысленными словосочетаниями.

¹ Эту идею Гербарт довел до крайности, выдвинув понятие души, лишенной задатков.

==156

Идея нравственной солидарности^ человечества выражается не только в представлении о том, что «все мы в Адаме согрешили», а «в Иисусе воскресли», — мы должны чувствовать себя со-причастными к заслугам святых и «со-виновными» перед лицом всякой чужой вины (не ограничиваясь «воспоминаниями» о собственной), должны верить в возможное спасение «несчастных душ» благодаря деяниям их потомков и разделять много других подобных христианских представлений. С одной стороны, эта идея выходит за рамки христианства, с другой стороны — многие христианские секты ее отрицали. Она близка воззрению, которому уже одно неисполнение акта и деяния любви оценивается как грех — результат слишком большой чувственной привязанности к определенным объектам, — а возрастание или упадок в нравственных ценностях не обязательно связаны с их оглаской в выражениях, явно и зримо представленных в исторической традиции. Ясно, что в идее современного человеколюбия эти предпосылки отсутствуют". Кроме того, всякую мораль, ценности которой восходят к ценностям тех, у кого непоколебимое чувство собственного достоинства, кто реали-

1 Детальное обоснование принципа нравственной солидарности я дал во второй части труда «Формализм в этике и материальная этика ценностей». О применении этого принципа см. мою книгу «О вечном в человеке», а в ней прежде всего доклад «Христианская идея любви и современный мир».

^u Ибо, как я уже показал, сущность современного человеколюбия заключается в том, что «чувственная организация» рассматривается не как ограничение, а как корень «любви»; не благодеяние является в нем знаком акта любви, но акт любви заслуживает позитивной оценки лишь как причина заметного извне благоприобретения. Согласно Фоме Кемпийскому, «Бог смотрит на любовь дающего, а не на даяние любящего». У современного человеколюбия оценка прямо обратная.

==157

РЕСЕНТИМЕНТ И ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ

зует сокровенные глубины своего Я и бытия и живет полнокровной богатой жизнью, отличает внутреннее стремление максимально распространить сферу «ответственности» за пределы собственной личности и в первую очередь на тех, чья жизнь как-то зависит от жизни данной личности. И наоборот, признаком противоположной — как говорит Ницше, «рабской морали», — является стремление, с одной стороны, максимально ограничить сферу своей ответственности, по возможности отвести от себя любую вину за «чужие» поступки, а с другой стороны — «не принимать никаких даров»'. Идея нравственной солидарности, едва ли понятная современному человеку, предполагает как бы внутреннюю капитализацию нравственных ценностей в «Царстве Божием»: в ней и в ее результате принимают и всегда могут принять участие все индивиды". Это представление выражает позицию тех, кто явление зла — от кого бы оно ни исходило — воспринимает с ужасом, явление добра — с восторгом и кто в обоих феноменах всегда видит единое целое судьбы человечества как со-определенное всеми духовными личностями. Здесь «один за всех и все за одного» ш139, ¹ «Непринимание-никаких-даров» — одна из самых характерных черт современной мещанской морали- Ср. сказанное мной

о смирении в первой главе.

" Я не думаю, что идея нравственной солидарности идентична установке современного ценностного сознания, в соответствии с которой «солидарность интересов» (например, бастующих рабочих или сотрудников какого-нибудь треста с коллегами из других организаций) основывается на нравственном обязательстве «идти

вместе».

¹¹¹ Подлинно христианскую идею солидарности в вине и заслуге великолепно выразил Достоевский в «Братьях Карамазовых» в поступках и речах старца.

==158

Пока какая-либо группа нацелена на реализацию высших объективных ценностей, вопрос о том, кто их реализует, отходит на второй план, поскольку об этом заботится каждый. Иначе обстоит дело, когда эта установка пропадает, что является естественным и неизбежным следствием субъективизации ценностей, о которой пишет большинство философов Нового времени. Это изменение самой формы переживания ценностей и приводит к принципиальному неприятию ответственности за чужую вину. Она возникает в результате установки на принципиальное недоверие к нравственной ценности другого. Если присутствуют сознание и чувство, что другие люди cetens paribus «замышляют что-то недоброе», то неприятие ответственности за их поступки становится просто необходимым следствием'.

Между тем тот факт, что все основоположения современной морали корнями уходят в принципиальное недоверие человека к другому человеку и в первую очередь к его нравственной ценности, имеет существенное значение. Позиция торговца, опасающегося, что его обманет конкурент, стала фундаментальной установкой в современном восприятии чужих людей вообще. Только «недоверие» — этот близкий родственник ресентимента — и породило современный моральный индивидуализм с его отрицанием принципа солидарности, который кажется нам сегодня чем-то «самим собой разумеющимся».

Второй принцип современной морали, являющийся следствием ее основного постулата (ценно

' О том, какую громадную роль в кальвинизме играло недоверие человека к человеку, известно из фундаментальных исследований Макса Вебера о духе капитализма и кальвинизма.

Поиск по сайту: