Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Двадцатый год царствования Клеопатры. Хотя Антоний запретил ей делать это, Клеопатра ходила среди умирающих



Хотя Антоний запретил ей делать это, Клеопатра ходила среди умирающих, разговаривала с ними на их родных языках и заверяла, что проследит за тем, чтобы о них позаботились, а в самых тяжелых случаях обещала, что их матерям сообщат о дне их смерти и расскажут, как их похоронили. Антоний был в ярости. Она рискует своим здоровьем! Но она никогда не болела. Кроме того, ей казалось, будто римляне с восхищением смотрят, как она добровольно старается поддержать больных. Она была более мужественна, чем они; никто из римских воинов, вне зависимости от звания, не смел и близко подойти к больным.

Они были заперты в Амбракийском заливе уже почти четыре месяца. Смерть от дизентерии была медленной и нелепой, а в сочетании с горячкой, вызванной малярией, она оказывалась вдвойне ужасной. Это бедствие поразило их около двух месяцев назад — третье в серии внезапных и непредвиденных несчастий, повергших их в отчаяние.

Клеопатра закрывала рот и нос платком, чтобы защититься от зловония смерти. Госпитальный лагерь был переполнен, а блокада не позволяла призвать врачей или получить необходимые лечебные снадобья. И теперь Клеопатра осматривала больных, хотя бы для того, чтобы оценить степень понесенного армией урона. Они потеряли половину гребцов; те же, кому повезло выжить, были слишком слабы, чтобы грести. Им придется сжечь половину своих кораблей — или оставить их Октавиану и тем самым способствовать усилению его флота. А пока что они заперты в этом болоте.

— Как же случилось, что после всех наших расчетов, при всех наших преимуществах теперь мы, а не наш враг помышляем об отступлении? — спросила Клеопатра у Антония.

Она не хуже прочих знала, что произошло, но полагала, что если они будут снова и снова анализировать подробности, то отыщут какой-либо доселе не замеченный ими выход из ужасной ситуации.

— Я пытался втянуть его в войну на суше. Он же не тронулся с места.

За последние два месяца Антоний дважды пересекал залив: один раз — чтобы спровоцировать Октавиана на битву, а второй — чтобы отрезать его от источников воды. Обе затеи провалились. Октавиан со своими легионами сидел на возвышенности и не намеревался покидать лагерь.

— Некоторые шепчутся, что боги отвернулись от меня, — негромко произнес Антоний.

Голос его был насмешлив, но Клеопатре подумалось, что в глубине души он и сам в это верит.

Клеопатра надеялась, что Цезарь не завещал Октавиану того, что сам считал самым ценным своим качеством: покровительство Фортуны. Но царица все же опасалась, что после смерти Цезаря Фортуна принялась лихорадочно озираться по сторонам в поисках того, кого могла бы связать с собою, и выбрала Октавиана. Быть может, Фортуна решила, что этот мальчишка, столь явно обделенный дарами природы, куда больше нуждается в ее внимании, чем такой человек, как Марк Антоний, который и так уже обладал массой преимуществ: возрастом, опытом, храбростью и мужеством, искусностью в управлении государственными делами, хитростью, талантом оратора и красотой. Быть может, Фортуна обдумывала и кандидатуру Антония, но в конце концов пришла к выводу, что он и так уже достаточно благословен. И потому одарила своей благосклонностью ничем не примечательного мальчишку, который возвысился лишь благодаря завещанию Цезаря. Фортуна была безраздельно предана Цезарю — вплоть до того самого момента, когда отошла в сторону и позволила врагам пронзить его кинжалами. Должно быть, она почувствовала себя потерянной без постоянно предъявляемых требований своего любимчика, подобно матери, чей единственный сын уехал учиться и ей оказалось не на кого изливать свою великую любовь.

Но даже если Октавиан и не унаследовал тесных отношений Цезаря с Фортуной, не приходилось сомневаться: именно она послала ему Марка Агриппу. Агриппа был наделен стратегическим гением Цезаря вкупе с его же готовностью идти на риск. Агриппу никто не любил, но, похоже, это не имело значения. Суровый, лишенный обаяния, он был полной противоположностью Антонию, который властвовал над людьми именно благодаря своему очарованию.

— Не знаю, удача это или мудрость, но стратегия Агриппы великолепна, — сказал Антоний. — Он напал на Метону с юга, так что нашему флоту пришлось покинуть северную базу на Коркире, чтобы прийти Метоне на помощь. Тем самым Агриппа расчистил Октавиану путь через море. Одним внезапным налетом он отрезал нас от снабжения и высадил свои войска. Он что, заранее знал, что у нас на уме? Затем мы двинулись в Амбракийский залив, дабы встретиться с Октавианом, а Агриппа захватил Патры! Я не верю, что все это было спланировано. Октавиан не может быть настолько умен. Мне кажется, боги благосклонны к нему.

Со своим небольшим флотом Агриппа описал по морю круг и захватил врасплох царя Богуда, командовавшего войсками Антония в Метоне. Богуд попал в засаду и был убит; после смерти царя его люди впали в замешательство и быстро сдались Агриппе. Уже одно это было победой, но Агриппа рискнул всем, чтобы захватить базу, служившую вратами в Египет, откуда к Антонию поступали деньги, продовольствие и припасы. И вот уже несколько месяцев еду приходилось доставлять по узким, крутым горным тропам, на плечах местных жителей-греков. Клеопатра слыхала, будто солдаты хлестали их плетьми, чтобы заставить работать. Ее это не удивляло. Голодные люди не отличаются ни терпением, ни добротой. Болотистая местность, в которой им пришлось встать лагерем, кишела насекомыми. Люди слабели от недостатка пищи и становились легкой добычей для болезней, гнездящихся в этих болотах.

— Ну что ж, тогда мы должны действовать, и побыстрее, чтобы вернуть себе благосклонность богов, — нетерпеливо сказала Клеопатра. Ей хотелось обсуждать не волю богов — в этом смысле положение и без того было достаточно обескураживающим, — но волю своего полководца. — Нам следует напасть на них первыми, пока они сами не атаковали нас!

— Ты так уверенно говоришь, что нам следует делать! Тебе не хватило того, что мы уже сотворили? Хочешь, чтобы мы и впрямь поверили в утверждение Октавиана о том, что ты не успокоишься, пока не водворишься на Капитолии, словно безумная богиня войны? Этого ты хочешь, Клеопатра? Неужели ты втайне все время именно к этому и стремилась? Войти в Рим во главе своей армии и поставить его на колени? Ты что, вправду думаешь, что римские солдаты пойдут за тобой в свою собственную страну?

Теперь случалось, что Антоний разговаривал с ней очень резко. Тревога, естественным образом сопровождающая неудачи, изгнала утонченность из их отношений.

— В таком случае тебе следовало оставить меня и воевать одному.

— Не думай, что мы не обсуждали этот вариант, — огрызнулся он. — Но это непрактично. У тебя деньги и флот.

— Хвала богам, что я все еще чего-то стою!

Должно быть, Антоний заметил промелькнувшую на лице Клеопатры боль, потому что тон его смягчился.

— Клеопатра, мы же оба знаем, что эти люди не захотят нападать на Италию — во всяком случае, легионы, состоящие из римлян. А без римских легионов у нас не будет полноценной армии.

— Тогда, похоже, мы оказались в безвыходном положении. Ты не можешь выиграть войну со мной и не можешь выиграть ее без меня, — с горечью произнесла Клеопатра, понимая, что говорит чистую правду.

— Это не совсем так. Есть и другие факторы. Ты же видишь, какими сделались наши люди после прибытия армии Октавиана. Они слишком многое перебирают в мыслях. Битвы. Мои упущения. Поражения. Преимуществом это никак не назовешь. При успехе о таком не размышляют. Но они несколько месяцев сидели в лагерях и думали, думали — о приближающихся сражениях и о братьях, родичах и друзьях, которых неизбежно увидят среди противников. Такие мысли ослабляют человека и подрывают боевой дух.

— Мы просидели здесь всю зиму и смотрели, как их воля к борьбе убывает вместе с запасами еды, — мрачно произнесла Клеопатра. — Ты не слышал, как вчера вечером Деллий за ужином жаловался на скверное вино? «Почему мы должны хлебать эту кислятину, когда у Октавиана даже мальчишкам-слугам достаются лучшие вина Италии?» Он станет первым в истории римлянином, сменившим подданство из-за качества вина.

Они сидели в своих покоях, Антоний на своей стороне комнаты, а Клеопатра — на своей, как будто между ними тоже шла война. Клеопатра понимала, что им необходимо снова обрести единство, прежде чем они столкнутся с врагом.

— Но он будет не первым, сменившим сторону, не так ли?

Ничто не производило на Антония такого угнетающего впечатления, как недостаток верности. Он жил ради восхищения своих людей и, когда лишился его, сделался похожим на удрученного мальчишку, которого товарищи по играм изгнали из своего круга. Именно это подрывало дух Антония сильнее всего. И именно над этим Клеопатра не имела ни малейшей власти.

— Муж мой, ты все еще страдаешь из-за измены этого толстого грека-деревенщины?

Антоний отправил Деллия в Македонию набрать там еще войска. Полководец послал Деллия вместе с Аминтой, которого не так давно возвысил, даровав ему обширные сельскохозяйственные угодья в Понте. Официально считалось, что они должны отвлечь на себя армию Октавиана, чтобы Гай Сосий смог прорвать устроенную Агриппой блокаду и вывести флот Антония из Амбракийского залива. Под командованием Аминты находилось две тысячи всадников; но вскоре их задание оказалось провалено. Вернувшись к Антонию, Деллий рассказал, как Аминта вместо того, чтобы двигаться в Македонию, свернул в лагерь Октавиана. Когда Деллий смотрел на это, не веря своим глазам, Аминта выкрикнул: «Идем к победителям, Деллий!»

— Я думал, мою щедрость будут помнить дольше, — сказал Антоний.

— Значит, нам следует сделать выводы на будущее и не одарять так щедро людей низких, — отозвалась Клеопатра. — А теперь нужно выбросить Аминту из головы и встряхнуться. Какие бы действия мы ни предприняли, пусть даже ошибочные, это все равно лучше, чем сидеть запертыми в этой дыре и смотреть, как наши люди умирают от малярии. Даже офицеры начинают уже болеть. Давно ты видал Агенобарба? Он целыми днями не высовывается из своей палатки, но я видела, как он тайком тащился в уборную. Он сделался зеленым, словно море, и исхудал, как тень.

— А мне казалось, он тебе не нравится, — сказал Антоний. — Может, и мне стоит заболеть? Тогда ты снова проникнешься ко мне теплыми чувствами.

У Клеопатры лопнуло терпение.

— Почему ты так настроен против меня, твоего друга, твоего союзника, твоей жены? Почему бы тебе не обратить свою враждебность против своих врагов? Тогда от нее было бы куда больше пользы!

Антоний закаменел. Клеопатра терпеть не могла, когда поток его чувств словно бы сковывал лед. Лишь в эти мгновения она боялась его. В этом Антоний был очень схож с ее отцом, которого никто не боялся, когда он кричал и размахивал руками. Авлет принимал самые жесткие решения, когда сохранял полное спокойствие. Клеопатре показалось, что Антоний вот-вот накинется на нее, как набросился тогда на Герминия. Но Антоний не шелохнулся. Клеопатра знала, что нанесла оскорбление его мужскому самолюбию. Ей хотелось бы взять свои слова обратно. Сама того не желая, Клеопатра обвинила Антония в том, что он нападает на женщину, потому что не способен напасть на мужчину. Она поплатится за это. Либо он лишит ее своей привязанности, либо ей придется возместить ущерб, нанесенный неосторожной фразой. Клеопатра решила воздержаться от извинений, а вместо этого воззвать к его мудрости.

— Антоний, что нам делать?

Это был простой и искренний вопрос. Клеопатра вдруг поняла, что не привыкла задавать вопросы другим, не придя предварительно своими силами к приемлемому ответу.

— Соберем военный совет. И попросим высказаться всех. Я хочу выслушать каждого. Незачем рисковать новыми изменами. А затем уже решим, что нам делать.

Клеопатре это не понравилось. Она полагала, что они с Антонием всегда должны выступать единым фронтом. Если они не будут демонстрировать свое нерушимое единство, ее позиция значительно ослабнет. Однако по выражению его лица и по холоду, которое словно бы излучало его обычно такое теплое тело, Клеопатра понимала: Антоний не передумает.

Клеопатра слушала доклады офицеров, сидя в шатре совета, и каждый доклад о трудностях и поражениях словно отхватывал кусок от ее плоти. Но это не имело значения. Клеопатра выдержит любое количество плохих новостей и сумеет восстановить силы. А вот в своем муже она не была так уверена, хотя и он выслушивал доклады спокойно и невозмутимо.

— Легион, размещенный на Крите, перешел на сторону врага.

На это Антоний ничего не сказал.

— Есть какие-нибудь известия из Киренаики? — спросил он. — Или легионы, стоящие там, последовали примеру своих соседей и тоже переметнулись к Октавиану?

— Они остаются верны благодаря командованию Луция Скарпа, — отозвался Канидий.

Антоний обвел шатер взглядом.

— А где Агенобарб? Ему настолько плохо, что он не в состоянии присутствовать на совете?

Канидий и Сосий едва заметно переглянулись. Эти взгляды не ускользнули от внимания Клеопатры. Сосий наконец произнес:

— Сегодня утром Агенобарб украл маленькую лодку и поплыл к Октавиану.

— Он очень болен, — добавил Канидий. — Я думаю, что его рассудок помрачился от лихорадки.

— Когда я видел его в последний раз, он был настолько слаб, что оказался не в состоянии отсалютовать мне. А теперь вы говорите, что он сам поплыл на лодке через залив?

В голосе Антония было больше недоверия, чем гнева.

— Совершенно верно.

— Ну что ж, скатертью дорога. Одним больным, о котором нужно заботиться, меньше. Пошлите вслед за ним шлюпку с его вещами и с письмом, что это, мол, привет от меня.

— А это действительно нужно? — спросила Клеопатра.

— Я не хочу, чтобы он воображал, будто о нем тут будут жалеть! — огрызнулся Антоний. — Выполняйте приказ! — прикрикнул он на одного из своих секретарей. — Проследи, чтобы это было исполнено, и немедленно!

Антоний обвел взглядом всех присутствующих, включая Клеопатру.

— Ну, желает ли еще кто-нибудь присоединиться к нашим коллегам на той стороне залива, прежде чем мы перейдем к обсуждению нашей стратегии?

Никто не шелохнулся, но от вопроса Антония в шатре воцарилось физически осязаемое ощущение неловкости.

— Квинт Деллий, тебя удовлетворяет качество здешнего вина? Или любовь к хорошей выпивке скоро толкнет тебя в объятия наших врагов?

— Лучше кислое вино, чем кислый виноград, император, — парировал Деллий и улыбнулся, пытаясь сделать вид, что это шутка.

Антоний словно бы никак на нее не отреагировал, но реплика Деллия тоже повисла в воздухе.

— Деллий, это бестактно, — сказала Клеопатра.

— Это была шутка, царица, — холодно отозвался Деллий.

Антоний кашлянул, призывая присутствующих к порядку.

— Очевидно, мы не можем больше оставаться здесь, в этой кишащей насекомыми дыре. Мы должны вырваться отсюда, даже если это потребует от нас значительных жертв.

— Император, я изучил карты и подсчитал наши силы, — начал Канидий. — Почему бы нам не оставить флот здесь, в заливе и не схватиться с Октавианом на суше? Наши сухопутные силы примерно равны, а никто не командует конницей и пехотой лучше, чем ты. Легионы Октавиана восемь лет воевали на море против пирата Секста. У него сильные гребцы и дисциплинированные команды. На море нам не победить. Но на суше ему никогда не удавалось разбить тебя. Ему не хватает для этого ни опыта, ни ума.

Антоний промедлил с ответом, но Клеопатра знала, что он не сможет согласиться с этим планом. Канидий — и никто из этих людей — не знал, что флагманский корабль Клеопатры, «Антония», являлся плавучей сокровищницей. В его трюме в надежно запертых сундуках, под охраной преданных царице гвардейцев-македонян хранились пятьсот фунтов золота, множество алмазов и других драгоценных камней и двадцать тысяч талантов. Никому из римлян, за исключением Антония, Клеопатра не доверяла настолько, чтобы позволить узнать об этих сокровищах или допустить их к охране. Стражники, охранявшие ценности, происходили из семейств, которые верно служили Птолемеям на протяжении многих поколений, поставляя солдат в их дворцовую гвардию. Это были люди царицы, и только им она верила. Многие из них находились рядом с ней уже двадцать лет, еще со времен ее изгнания.

Так что о том, чтобы бросить корабль-сокровищницу, равно как и о том, чтобы оставить флот, не могло быть и речи. Но Антоний не мог объяснить этого своим офицерам.

— Не меньше половины наших гребцов умерли! — попытался убедить его Канидий. — Оставшиеся в плохой форме. У нас не хватит ни продовольствия, ни лекарств, чтобы привести их в нужное состояние. Кто будет грести?

— Император, нам трудно понять, почему человек с твоим опытом не желает сражаться на суше. Неужто ты принес клятву верности Нептуну и она заставляет тебя воевать с врагом исключительно на море?

Деллий произнес это так, что даже Антоний рассмеялся. Заслышав смех императора, некоторые из его людей присоединились к нему. Клеопатра теперь относилась к Деллию с большим подозрением, но рада была той капле веселости, которую он привнес в ход совещания.

Деллий же продолжал:

— Юлий Цезарь часто говорил, что ты был его собственным счастливым талисманом на поле боя. В делах войны он уважал тебя, как никого другого, — по крайней мере, так мне всегда казалось. — Деллий бросил на Клеопатру взгляд, преисполненный язвительности. — Конечно, я никогда не был настолько близок с Цезарем, как некоторые.

Канидий мгновенно вмешался в разговор, чтобы предотвратить любую реплику царицы.

— В том, чтобы оставить флот, нет ничего позорного. Враг контролирует море. А вот забрасывать наземные силы или впустую расходовать их в бесполезных морских стычках, — это преступление. Войну следует вести на суше. И не могу не отметить — при всем уважении к ее величеству, — что в наземной войне присутствие царицы не пойдет нам на пользу.

Он повернулся к царице — ее верный римский поборник — и негромко, но твердо произнес:

— Было бы лучше, если бы царица отступила по суше через Пелопоннес или попыталась уплыть, как только мы отведем войска от залива.

Клеопатра ждала, что скажет Антоний.

— Это будет к лучшему, — добавил Канидий, глядя теперь не на царицу, а на Антония. — Боевой дух римских легионов значительно возрастет. Если ты хочешь просить людей держаться, тебе следует считаться с их желаниями.

— А та половина армии, которая состоит не из римлян? — спросил Антоний. — Как насчет их желаний? Если царица уйдет, многие из них пожелают последовать за ней. Кроме того, она наш союзник, а мы не отсылаем наших союзников прочь.

«Еще бы! — подумала Клеопатра. — Если он избавится от меня, то лишится и своих денег. Антоний пытается сообщить об этом своим офицерам, не называя вещи своими именами. Но они думают, что он избегает войны на суше из уважения ко мне». Она знала, что должна что-то сказать, чтобы хотя бы частично развенчать эту идею, остановить яд, пока он не покинул пределов шатра.

— Канидий Красс, если мы бросим наш флот, враг полностью возьмет море под свой контроль. Он сможет блокировать нас повсюду, куда бы мы ни направились. Чтобы построить корабли, нужны деньги и время. Ты действительно хочешь получить армию без флота? Мы ведь сделаемся беззащитными.

— Царица совершенно права, — вмешался Антоний. — Мы не станем отказываться от одного из главных наших преимуществ. Я считаю, что вести войну в нынешних условиях затруднительно. Люди ослаблены. Боевой дух падает, а число больных и дезертиров возрастает. У нас есть шансы перегруппировать силы и выиграть, но для этого нам нужно вывести нашу армию из болота. Я предлагаю покинуть этот залив и потратить зиму на сбор новой армии и припасов. Пусть Октавиан сидит себе в Греции. Пусть его солдаты и моряки страдают от всех тех унижений, которые терпели на протяжении последних месяцев мы. Для нас же выгоднее всего будет уйти и вступить в бой в более подходящее время.

— Но как, по мнению императора, мы уйдем отсюда? — спросил Сосий. Во время совещания он держался незаметно и теперь выглядел не особенно счастливым. — Мы же заперты здесь.

— Помните наше поражение под Фрааспе? Мы тогда очутились в тяжелом, если не сказать отчаянном положении. Я приказал отступать. В результате мы провели очень приятную зиму в Сирии, ели и пили за счет царицы, а на следующий год вернулись и одержали победу.

— История повторится, — пообещала Клеопатра. — Я уверена, что каждый из вас найдет в Александрии пристанище по своему вкусу.

— В том, что касается подробностей, положитесь на нас, — сказал Антоний, имея в виду себя и царицу. — Мы должны покинуть это место в течение недели.

 

На протяжении всего лета жара и влажность давили на рассудок Клеопатры, словно они были молотом, а Амбракийский залив — наковальней. Ей страстно хотелось выбраться отсюда. Она жила в непрестанном предвкушении того мига, когда ее корабли вырвутся из-под двойного гнета — влажной духоты и флота Октавиана, державшего их на берегах Акция, словно в плену.

Клеопатра не бродила в малярийном чаду, как большая часть войска. У нее было такое ощущение, как будто незримые силы выдавливают жизнь из ее тела. Если бы только ей удалось бежать! Тогда она снова смогла бы дышать и мыслить ясно!

Они ожидали предвестников хорошей погоды, ясного неба и восточного ветра, который должен был принести юго-западный бриз, известный под названием мистраль. В конце концов после бесконечно долгих часов наблюдения за небом они с Антонием увидели кроваво-красный закат — благоприятное предзнаменование для мореходов, — и Антоний объявил, что завтра они наконец-то выберутся отсюда.

Той ночью Клеопатра смотрела, как двести ее кораблей — кораблей, ради которых она торговалась за каждое бревно, за проектированием и постройкой которых неустанно наблюдала, за которые платила, чтобы укомплектовать команды лучшими гребцами, — как эти корабли уничтожаются чудовищным пламенем. Моряки пропитали отполированные балки, доставленные с Кипра, горючим маслом, а затем швырнули на них факелы. Армия стояла на берегу — отсветы пламени плясали на красных, потных лицах солдат — и смотрела, как горят эти великолепные, огромные корабли. У них не осталось людей, которые могли бы вести эти суда, и лучше уж было уничтожить их, чем отдавать врагу. Клеопатра знала, что Октавиан наблюдает за происходящим, и надеялась, что он не разгадал их план.

— Как только мы доберемся до Египта, мы начнем все сначала, — сказал Антоний, чувствуя ее печаль.

Они с Клеопатрой стояли и смотрели, как флот, созданный такими трудами, превращался в скопище огромных черных остовов, которым отныне суждено было стать призраками этих берегов.

— Мы отдохнем, дадим людям набраться сил на добром греческом вине и сытной пище, под солнечным небом Египта, и начнем набирать новых солдат.

— Я сразу же закажу древесину для новых кораблей, — сказала Клеопатра, отвернувшись от пламени.

Но свет заливал лагерь, и в нем было светло, как днем.

— Что же касается новых солдат, то они рождаются каждую минуту, — добавила царица. — Мы разошлем вербовщиков повсюду, вплоть до Индии, если понадобится. Все равно мы привозим некоторые пряности из тех земель. Раз мы ввозим кумин, что мешает нам ввезти и людей? Мы создадим им такие условия, что они решат потрудиться ради этого.

— И научат нас тем загадочным идеям, которые так очаровали Александра, — заметил Антоний. — Говорят, они владеют тайнами, которые помогают мужчине и женщине во время соития соприкоснуться с самими богами.

— Да, это знание, за которое стоит заплатить, — отозвалась Клеопатра, попытавшись улыбнуться ему, как прежде.

Она все старалась показать ему, что потом, когда они смогут ускользнуть от Октавиана и вернуться в свои покои, их тела сплетутся в угаре страсти. Ей хотелось откликнуться на старания Антония поддержать ее. Но Клеопатре показалось, что ее голос прозвучал глухо и бесцветно.

С тех пор как они приняли решение отступить и перегруппировать силы, настроение Антония улучшилось. Он выбросил из головы измену Агенобарба и Аминты и вновь принялся размышлять о будущем. Клеопатре пришлось напомнить себе, что Антоний — из тех людей, которые расцветают в условиях солдатской вольности, которые всегда будут придерживаться одной стороны, если только не решат вдруг, что их к этому принуждают. Должно быть, ему очень трудно было терпеть узы, наложенные вражеским морским заслоном, куда труднее, чем он позволял увидеть ей или своим людям. И если Антоний рыскал по их покоям угрюмо, словно лев в клетке, то Клеопатра должна простить его за это — уж такой он человек.

Утром в день битвы небо было голубым, без единого облачка, а прохладный осенний ветер, задувший с севера, прогнал летнюю жару. О более благоприятной погоде нельзя было и мечтать, будь они даже в состоянии приказывать божествам небес.

— Если бы у нас было больше таких дней, как сегодня! — заметил Антоний, одеваясь для морской битвы.

Его вещи уже были упакованы и погружены на борт флагманского корабля Клеопатры. Все ценные предметы из их шатра были убраны Хармионой еще накануне. Они поставили на карту все.

— Если бы нам так повезло с погодой, не пришлось бы нынешним летом хоронить стольких людей!

— Милый, кому жить, а кому умирать, выбирают боги, — отозвалась Клеопатра.

— Возможно. Но бремя ответственности зачастую ложится на тех, кого боги избирают командовать, — сказал Антоний. — Это не всегда приятно — делить ответственность с богами.

Они наспех попрощались на виду у всех, но, когда гвардейцы Клеопатры явились, чтобы помочь царице погрузиться на корабль, Канидий Красс попросил позволения войти к ним.

— Люди ропщут.

Канидий был чисто выбрит, и на шее у него виднелись крохотные порезы. «Даже бритвы цирюльников, и те исхудали», — подумалось Клеопатре.

— Ты уверен, что это не бурчание их животов? Разве они не знают, что мы ведем их прочь отсюда, навстречу обильным трапезам?

Антоний торопился и не склонен был изменять планы.

— Наземные войска проблем не создают. Но легионеры, назначенные на корабли, знают, что ты приказал приготовить паруса. Они понимают, что это может означать только одно — бегство. Они также получили приказ вступить в бой с врагом.

— Да, мы собираемся проложить себе путь отсюда, как солдаты. Они воображают, что Агриппа беспрепятственно выпустит нас из залива? Может, еще и почетный караул предоставит?

— Нет. Но половина желает остаться и сражаться. Я слыхал, как они клянутся победить. Никто не хочет, чтобы война затягивалась еще на год.

— Хочешь сказать, что они намереваются нарушить мой приказ? — негромко, но зловеще произнес Антоний.

Клеопатра поняла, что он не в состоянии ни дня более терпеть нынешнюю ситуацию. Он мог сейчас думать лишь о бегстве. Всякий, кто попытается помешать этому, умрет.

— Не совсем так. Но двойственная цель задания их смущает.

— Да нет никакой двойственной цели! — взревел Антоний. — У нас меньше двухсот кораблей — против четырех сотен у Агриппы! Это скверное соотношение, Канидий, даже для меня. Морякам приказано связать врага боем и удерживать, пока шестьдесят кораблей царицы смогут бежать, а затем оставшиеся должны развернуться и двинуться следом. Что тут неясного? Армия отправляется на север, через Македонию, оттуда — в Сирию, а затем — в Египет. Что может быть проще?

— Корабли будут потеряны.

— Ради всех богов, Канидий! Конечно, у нас будут потери! Это война, чтоб ей было пусто!

Антоний уже утратил всякое терпение. Клеопатре не нравилось, что он так распереживался перед таким важным сражением, которое потребует от него всего его спокойствия и умения.

— Я просто сообщаю тебе о том, что слышал от солдат. Это мой долг.

Клеопатре по-прежнему нравился Канидий, хотя даже он выступил против ее участия в войне. Он держался с достоинством и был верен, верен, словно евнух; Клеопатру поразило, с каким терпением он переносил гневную вспышку Антония. Это была характерная черта многих римских офицеров, черта, которой Клеопатра не понимала.

Канидий играл при Антонии ту же роль, какую некогда выполнял Антоний при Цезаре. Будь Цезарь жив, Антонию навсегда пришлось бы удовольствоваться положением второго после Цезаря лица. Но стечение обстоятельств вынудило Антония занять место Цезаря. Канидий вполне способен был командовать войском единолично, но он никогда не рвался наверх. Очень редкое свойство. Интересно, этот Марк Агриппа, которому Октавиан обязан своими победами, также сохранит верность своему командиру? Или Октавиан, как и его знаменитый дядя, вскоре получит кинжал в спину от своих так называемых друзей?

— Я не собираюсь менять свой план из-за ворчания нескольких солдат! — отрезал Антоний. — Я намерен командовать правым флангом эскадры и буду находиться у всех на виду. Я решил лично противостоять той части флотилии, которой будет командовать Агриппа, несмотря на то что он располагает превосходящими силами. Я ни от кого не прошу большего, нежели требую от себя, хотя по возрасту я старше большинства солдат.

Антоний улыбнулся Клеопатре.

— Мы будем драться до тех пор, пока не прорвем их центр. После этого эскадра Клеопатры поднимет паруса и воспользуется послеполуденным ветром, дующим с суши. После этого я оторвусь от врага и уйду. Со всеми теми кораблями, которые к этому моменту еще будут на плаву.

Клеопатра знала, что все еще пользуется уважением Канидия. Она больше не обращалась к Антонию по-свойски в присутствии римлян, но осуждения со стороны Канидия она не боялась. Царица схватила Антония за плащ.

— Ты убедил армию Габиния совершить месячный переход через безводную пустыню, чтобы вернуть трон моему отцу. Наверняка ты с легкостью сумеешь сегодня вдохновить своих людей на бой!

Антоний легонько поцеловал ее в губы, потом взял за руки и высвободил свой плащ.

— Я присоединюсь к тебе у мыса Тенар. Да пребудут боги с нами обоими.

 

Когда ее корабль отходил от берега, Клеопатра смотрела на буйную зелень земли, которую они покидали, на бурые проплешины, оставленные жарким летним солнцем и топорами солдат. Мальчишки-пастухи со своими маленькими стадами спустились с окрестных холмов, чтобы понаблюдать за действом, и Клеопатра заметила одного из них, устроившегося в тени кипариса. Казалось, он собрался пообедать, пока его овцы, которым надвигающаяся схватка была глубоко безразлична, пощипывали густую траву на склоне холма. Клеопатра забыла поесть и теперь с удовольствием сошла бы с корабля, чтобы разделить с пастухом его хлеб, сыр и виноград и запить все это сладким крестьянским вином.

Армия Антония расположилась вдоль берега — на тот случай, если вражеский флот прижмет их корабли обратно к суше. Солдаты готовы были вмешаться, если понадобится. Армия Октавиана, движимая теми же соображениями, выстроилась на противоположном берегу. Так они и смотрели друг на друга через залив, словно пешки на шахматной доске.

Антоний дождался первого дуновения ветра и лишь после этого подал сигнал к атаке. Три его эскадры, сто семьдесят кораблей, медленно двинулись вперед; фланги опередили центр, дабы вынудить корабли Агриппы принять такое же построение, и оставили середину свободной, чтобы Клеопатра могла, получив знак, быстро выйти из боя и вырваться из залива в открытое море.

Агриппа не клюнул на приманку; он выстроил суда более протяженной линией, выдвинув свой южный фланг в открытое море, и перекрыл пути к отходу нагруженному сокровищами флоту, который медленно тащился за боевым строем. Клеопатра испугалась: уж не разгадал ли Агриппа их план? Или, может, кто-либо раскрыл ему этот план? Но теперь уже было поздно беспокоиться о возможном предательстве.

Более многочисленные суда Агриппы охватили морские силы Антония с севера и с юга. До сих пор Клеопатра даже не представляла себе, насколько же это трудно — не вмешиваться в происходящее и лишь следить за тем, как на твои корабли обрушиваются удары Агриппы. Противник настолько превосходил их числом, что на многие суда Антония нападало по несколько кораблей сразу. Вскорости двенадцать из них были окружены и принуждены к сдаче.

Как могла Клеопатра удержаться от вмешательства? Неужели ее шестьдесят кораблей, хорошо вооруженных и готовых к бою, не смогут спасти хотя бы часть их флота? Нарушив приказ Антония, требовавшего, чтобы царица вместе со свитой сидела в каюте или хотя бы держалась на корме, где ее нельзя будет заметить, Клеопатра промчалась через всю палубу в поисках Эвмена, греко-египтянина, командовавшего их эскадрой.

— Наварх! — крикнула она, перекрывая ритмичный скрип весел. — Мы должны поддержать первую линию! Мы уже потеряли дюжину кораблей! Если мы не можем ускользнуть, давайте хотя бы умрем с честью!

Наварх лишь качнул головой.

— Император предвидел, что твое величество пожелает присоединиться к битве. Он заверил меня, что, если я нарушу его приказ, он казнит меня собственноручно. А он слов на ветер не бросает.

Клеопатре отчаянно захотелось вцепиться Эвмену в бороду и выдрать ее до последнего волоска.

— Разве ты не видишь, что наш план рушится? Тебя все равно казнят — за то, что ты стоял в стороне, пока наши люди умирали!

— Уверяю тебя: император уже взвесил весь этот риск. Пожалуйста, успокойся. Он хочет, чтобы мы вырвались отсюда. Не позволяй отдельным поражениям вводить тебя в искушение. Это печальный, но необходимый шаг к победе.

Эвмен разговаривал с ней покровительственно, и это взбесило Клеопатру. Но одновременно с тем она осознавала, что наварх прав. Просто характер Клеопатры не позволял ей стоять и смотреть, как ради исполнения ее планов умирают люди. Римляне быстро учились бессердечию, как, возможно, и все люди военные вообще. Может, четверо рожденных ею детей сделали ее более восприимчивой, более уязвимой перед лицом кровопролития и смерти? Клеопатра знала, что должна взять себя в руки — ради будущего. Ей еще предстоит сегодня насмотреться и на смерти, и на умирающих.

— Как тебе угодно, — сказала она наварху. — Но мы не можем ждать вечно. Если к вечеру прореха в центре не появится, мы все же вступим в бой. А если ты опять откажешься, то я казню тебя собственноручно.

В ответ наварх поклонился. Если он и намеревался позднее воспротивиться ее приказам, то сейчас никак этого не выказал.

Клеопатра вернулась на безопасное место на корме и впала в панику, осознав, что больше не видит Антония. Он не остался на своем флагмане, а предпочел командовать боем с корабля поменьше, более легкого и быстроходного. Антоний знал, что враги первым делом постараются захватить флагман, поскольку, если им удастся взять в плен самого императора, война будет окончена.

Теперь Клеопатра убедилась в том, что стратегия Антония была абсолютно верной. Два корабля Агриппы, изготовив тараны, спешили к флагману. Лучники Антония, расположенные на высоких надстройках, начали осыпать таранящие их корабли градом стрел, но Клеопатра видела, что те и не думают сворачивать. Солдаты, готовые заменить раненых или убитых, удерживали сверкающие балки таранов на месте даже после того, как два окованных металлом носа кораблей столкнулись.

Второй корабль Агриппы протаранил флагман Антония, зайдя с подветренной стороны; экипаж флагмана теперь пытался не пустить вражеских солдат к себе на борт. Римские солдаты посыпались на палубу. Корабли у Антония были больше кораблей Агриппы, и Антоний воспользовался этим преимуществом, разместив на борту как можно больше солдат-пехотинцев. Если им и не хватало кораблей, они могли компенсировать это большей численностью команд, дабы отражать попытки абордажа. Антоний считал, что благодаря превосходству в живой силе его люди с легкостью захватят любой вражеский корабль, с которым сумеют сойтись борт к борту.

Но сейчас враги хлынули на флагман с двух сторон. Два потока хорошо питавшихся римлян, которые все лето пили прекрасные вина Октавиана и не страдали от болезней, подточивших волю тех, кто сражался за Антония. И все же это был флагман Антония, и на нем размещались самые лучшие и самые верные его бойцы.

Схватка на палубе превратилась в сплошную мешанину тел, и издалека Клеопатра не могла разобрать, где свои, а где враги. И уж тем более не в силах была понять, кто одерживает верх.

Она перевела взор на север, туда, где корабли Октавиана приближались к их эскадре, подплывая настолько, чтобы начать обстрел метательными снарядами, а потом отступая для перезарядки. Эти суда также были легче кораблей Антония, и им легче было маневрировать.

На южном фланге дела обстояли лучше. Им командовал сам Антоний. Его эскадра из пятидесяти кораблей сумела связать боем превосходящую по численности флотилию Агриппы. Лучники, устроившиеся в высоких надстройках, метко поражали стрелами людей на палубах.

Клеопатра снова помчалась на нос, упрашивая Эвмена помочь правому флангу. Антоний находился на борту одного из этих кораблей. Несмотря на то что врагов было больше, он продолжал держаться. Но как долго еще он выстоит? Неужто Антоний будет биться не на жизнь, а на смерть, а Клеопатра — только смотреть, словно зритель на гладиаторских играх? Она уже готова была закричать, обращаясь к наварху, но невольно проследила за его взглядом, обращенным в сторону моря.

Аккуратные схемы, которые Антоний чертил в их шатре военного совета, теперь ожили. Сто семьдесят кораблей Антония сумели втянуть в бой весь флот Агриппы. Все четыре сотни кораблей, если не больше. Середина залива представляла собой чистый голубой простор, и лишь волны лениво катили там. Больше не было центральной линии кораблей, защищавшей эскадру Клеопатры. Не осталось ничего, что могло бы помешать ей поднять паруса и поймать попутный ветер, который унес бы шестьдесят судов с сокровищами прямиком в открытое море.

— Поднять паруса! — крикнул наварх, и матросы принялись быстро натягивать огромные белые полотнища.

Эвмен взял Клеопатру за руку.

— Прошу тебя, спустись в каюту. Ветер усиливается. Какой-нибудь неосторожный матрос в спешке может зацепить тебя.

— Где император? — настойчиво спросила Клеопатра. — Мы не можем бросить его во время боя!

— Император лучше знает, что нужно делать. Он расчистил для тебя путь к бегству. Он последует за тобой сразу же, как только сумеет оторваться от врагов.

При мысли о том, что она должна покинуть Антония, ничего не зная о его судьбе, у Клеопатры упало сердце. Как легко было строить подобные планы, пока они оставались чистыми домыслами, и как трудно выполнять их! Антоний придет в ярость, если она не воспользуется попутным ветром и не бежит. Его солдаты могут восстать против нее, если по ее вине они опять окажутся запертыми в проклятом заливе. Они могут даже не посчитаться со своим командиром и убить ее. А кроме того, здесь у них не осталось ни лекарств для больных и умирающих, ни провизии для голодных. Ничего, чтобы поднять и без того невысокий боевой дух.

Делать нечего: оставалось лишь уплывать и увозить сокровища.

— Если уж я должна покинуть императора в этом заливе, пожалуйста, не проси меня еще и повернуться к нему спиной, — сказала она Эвмену. — Я буду стоять здесь, с тобой. На каком из этих кораблей Антоний?

— Он перескакивает с корабля на корабль, чтобы подбодрить своих людей и избежать плена. — Клеопатра заметила промелькнувшее в глазах Эвмена неприкрытое восхищение. — Он слишком ловок, чтобы попасть в плен, и слишком силен, чтобы умереть.

Паруса — огромные белые треугольники — взмыли в безоблачное синее небо и раздулись под ветром, словно поднимающееся тесто. Клеопатра переводила взгляд с корабля на корабль, выискивая хоть какой-нибудь признак, который свидетельствовал бы о присутствии Антония: его штандарт, его офицеров-помощников, блеск его кирасы с изображением Немейского льва или сверкание его меча, воздетого над головой, дабы привлечь внимание солдат. Но ей так и не удалось разглядеть своего мужа в этом месиве. Она все еще продолжала искать его взглядом, когда ветер пронес ее через пролив и вынес в неспокойные воды Ионического моря.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.