Шестой год царствования Клеопатры. Клеопатре VII, царице Египта, в Рим,

Клеопатре VII, царице Египта, в Рим,

от Гефестиона,

первого министра Египта,

из Александрии.

Твое царское величество!

Последние события требуют твоего немедленного возвращения в Александрию. Из надежных источников я получил неопровержимые сведения о заговоре, нацеленном против твоей особы и молодого царевича. Я больше не полагаюсь на надежность нашей переписки и потому не стану открывать подробностей, пока мы не встретимся лично.

Один из кораблей Аммония должен вскорости отплыть из Остии. Как меня заверили, это роскошное судно, вполне подходящее для твоего величества, царевича и тех членов свиты, которых ты пожелаешь взять с собою. Не пренебрегай мерами безопасности. Используй все способы, к которым ты привыкла во времена изгнания, когда обстановка была такой же ненадежной, как сейчас.

И главное, не доверяй никому, кроме твоих ближайших помощников. Сделай так, чтобы Хармиона всегда находилась рядом с царевичем.

Мне тяжело доставлять тебе беспокойство, но это мой долг. Дела настойчиво требуют твоего присутствия. На карту поставлена будущность династии. Нельзя, чтобы римляне пронюхали о сложностях в Александрии. Эти сведения уже начали просачиваться в легионы Цезаря, расквартированные здесь, в городе, но я лично принял все меры, чтобы прекратить это. Я уверен, что с этой стороны тебе сейчас ничего не грозит.

Можешь отговориться тем, что тебе-де нужно срочно уехать из-за болезни твоего брата, царя. Мы полагаем, что он заразился чумой.

Прости меня за столь смелое изъявление чувств, но я жду не дождусь того момента, когда вновь увижу твое царское величество. Мы вместе прошли через множество испытаний, а недавние события показывают, что они еще не завершились. Пожалуйста, не медли.

Твой верный слуга Гефестион.

В прошлый раз Клеопатра входила в порт своего города, туго запеленутая в пахнущий плесенью ковер, переброшенный через плечо пирата; тогда она обдумывала, какие слова сказать диктатору Рима, дабы убедить Цезаря поддержать ее, а не ее ныне покойного брата. Когда на Клеопатру нападало мрачное настроение, — а это случалось всякий раз при мысли о тех горах препятствий, которые ей предстоит еще преодолеть, прежде чем она сама, ее сын и царство ее предков окажутся в безопасности, — она напоминала себе о том, сколь многого она уже добилась. Единственный сын Юлия Цезаря — царевич Египта. Ее изваяние стоит в римском храме, приучая римских граждан вслед за египтянами отождествлять ее с Матерью-Богиней. Египет до сих пор остается независимым государством. И всего этого она добилась самостоятельно, лишь с помощью богов.

Солнце согревало ее лицо, жаркие лучи пробивались сквозь резкие порывы свежего морского ветра. Небо — чистая лазурь, которой Клеопатра не видела так долго, — было усеяно благословенными облачками, что плыли вместе с судном, снежно-белыми холмиками, танцевавшими для нее, пока корабль стремительно несся к Великому порту. Клеопатра покамест отбросила в сторону все дурные предчувствия, вызванные таинственным письмом Гефестиона, и любовалась представлением небесной богини: облака, ее круглые дочурки, весело плясали, стараясь потешить царицу.

Почему Гефестион призвал царицу и царевича вернуться во дворец, в который проникла чума? Клеопатра не стала расспрашивать его. Она уложила несколько сундуков, поспешно извинилась перед римлянами, которых Цезарь приставил к ней, чтобы они заботились о царице и развлекали ее в его отсутствие, и отбыла с поспешностью, которая привела их в полное недоумение. В конце концов, слишком многие потомки Птолемея I чересчур поздно поняли, что отсутствующий монарх вскорости превращается в монарха низложенного.

И все же известие об отъезде Клеопатры распространилось по Риму прежде, чем она успела уехать. Цицерон прислал прямо в порт специального гонца со списком книг, которые ему хотелось бы на время позаимствовать из Александрийской библиотеки.

Впрочем, даже в неприятностях, сопряженных с мрачным письмом Гефестиона, имелась своя хорошая сторона: благодаря ему Клеопатра избавилась от предстоявшего на будущей неделе визита Сервилии. Царица отправила этой особе короткое письмо, сообщая, что долг требует от нее немедленного возвращения в собственную столицу. «Что бы там ни творилось дома, — подумала Клеопатра, — я, по крайней мере, спасена от очередной встречи с этой ядовитой женщиной».

Но Сервилия не посчиталась с пожеланиями Клеопатры. Она написала, что их встречу ни в коем случае нельзя откладывать и что она приедет немедленно, завтра же.

Цезарь всего лишь два дня как покинул Рим, а самой Клеопатре через день нужно было уезжать, когда Сервилия все-таки явилась на виллу. Когда эта дама сообщила, что желает навестить ее немедленно, Клеопатра пригласила и ее дочерей, но Сервилия прибыла одна, отговорившись тем, что у молодых римских матрон слишком много хлопот с детьми и домашним хозяйством, чтобы ездить за город.

Клеопатра подумала: интересно, не намекает ли Сервилия, что сама она, Клеопатра, ведет слишком привольный образ жизни? Это всегда было любимым упреком, который римляне обращали против тех, кто не разделял их фанатичной, хотя и поверхностной приверженности к стоицизму.

— Когда птенцы наконец-то вылетают из гнезда, тогда-то зрелой женщине наподобие меня и выпадает возможность вести активный образ жизни, — заявила Сервилия.

— Но разве ты живешь одна? — поинтересовалась Клеопатра. — Я полагала, что римская женщина всегда должна находиться под защитой того или иного мужчины.

— Или они под нашей защитой — в зависимости от обстоятельств.

Сервилия улыбалась не только губами, но и глазами. Глаза у нее были странной формы — плоские внизу и сильно скругленные наверху, словно Альбанский холм, на котором некогда жил Помпей.

Сервилия сказала, что она бросила все свои дела, дабы сообщить Клеопатре о тех чудовищных вещах, которые враги Цезаря говорят у него за спиной, — что он якобы намеревается уничтожить Республику. Он хочет быть богом. Он хочет быть царем. Он хочет перенести столицу из Рима в Александрию.

Клеопатра не понимала: то ли Сервилия ревнует ее, то ли действительно пытается ее предупредить. А может быть, просто стремится разрушить ее союз с Цезарем из политических соображений, исходя из интересов своего сына — Брута. В любом случае, Клеопатра не верила, что этой женщине можно доверять.

— А что же по этому поводу говорят его друзья? — осведомилась Клеопатра. — Об этом тебе хоть что-нибудь известно? Например, что по этому поводу говорит твой сын?

— У Брута и Цезаря имеются идеологические разногласия, только и всего. Отец с самого детства забивал Бруту голову рассказами о том, как их предки боролись с тиранами. Он старался привить сыну республиканские идеи. И, боюсь, вполне преуспел. Я предпочла бы, чтобы мой сын не воспринимал все настолько буквально. Но меня это не слишком беспокоит. Брута и Цезаря связывают теплые чувства, крепкие, как у родственников, смею тебя заверить.

— Это должно быть большим утешением для Цезаря, — отозвалась Клеопатра.

Что за игру ведет Сервилия?

— Скажи, правда ли, что в твоей стране народ почитает тебя как богиню?

— Люди Египта верят, что фараон — это связующее звено между ними и богами, представитель богов на земле. Этой традиции много тысяч лет.

— Некоторые говорят, будто ты нашептываешь эти мысли Цезарю! Мысли о том, что его тоже следует обожествить!

— Я полагала, что ты хорошо знаешь Цезаря, — отозвалась Клеопатра.

— Лучше, чем кто-либо, уверяю. Наша дружба пережила все невзгоды, — заявила Сервилия, особенно подчеркнув слово «все».

«До нынешнего момента», — подумала Клеопатра.

— Если бы это было правдой, ты бы знала, что Цезарь — прежде всего римлянин. Интересы Рима он ставит превыше собственных. Никакое женское нашептывание не в силах подтолкнуть его к той или иной идее.

— Те, кто знают его достаточно хорошо, понимают это. Но я думала, что твоему величеству небезынтересно будет узнать, что эти слухи ширятся. Если верить философам, следует согласиться с тем, что знание — это разновидность власти.

— Да, действительно. Но кто же распускает эти слухи?

— Боюсь, многие. И твоя собственная сестра тоже приложила к этому руку.

— Моя сестра? С каких это пор пленницы получили возможность навязывать свое мнение самым влиятельным лицам города?

— Твоя сестра встречается с небольшой группой римлянок, которые тешат свою гордость, опекая пленников. Полагаю, тебе знакома такая разновидность доброхотов? — Сервилия взмахнула рукой, выражая неодобрение. — Они впустую расходуют естественную женскую жалость на недостойных, вместо того чтобы сидеть дома и заниматься семьей.

— Но с чего это вдруг к ней кто-то стал прислушиваться? Моя сестра — враг Рима. Смею тебя заверить, она не прекратит борьбу только потому, что ее повергли и заковали в цепи.

— Вот именно! Она подливает масла в огонь, питающий слухи о небывалых амбициях Цезаря. Она рассказывает, будто вы с ним задумали разогнать римское правительство и основать объединенное царство где-то на востоке — в Вавилоне, Александрии, Антиохии, Трое — словом, где-то там.

Сервилия следила за реакцией Клеопатры, словно кот, подкарауливающий мышь.

— А ты сообщила об этом Цезарю?

Почему эта женщина взяла на себя труд просвещать ее, Клеопатру? Что за темные цели таятся за этим высоким, гладким челом? Почему бы ей не передать сведения сразу в нужные руки?

— Да, но ты же его знаешь. Он махнул рукой и заявил, что все мои опасения основаны на пустой болтовне, на которую не следует обращать внимания.

— Неужели моей сестре верят? — спросила Клеопатра недоверчиво или, скорее, изо всех сил изображая недоверие.

Интересно, знает ли Сервилия, насколько она близка к истине — ну, не считая, конечно, всяких зловещих подробностей наподобие разгона римского правительства?

Сервилия кивнула.

— О да, потому что хотят ей верить. Цезарь пользуется любовью народа, однако некоторые очень влиятельные люди боятся его. И подозревают именно в тех стремлениях, о которых говорит царевна.

— Но ты-то наверняка понимаешь, что все это — бред истеричной, озлобленной девчонки?

— Конечно. Но ей удалось причинить определенный вред, прежде чем ее удалили из города. — Сервилия вцепилась в подлокотники кресла, как если бы собралась вставать, однако же не встала. Ее широкие белые пальцы покраснели от напряжения. — Могу я отбросить церемонии и поговорить с тобой начистоту?

— Как тебе будет угодно, — сказала Клеопатра, напрягшись. Ее пугал натиск этой бесстрашной женщины, превосходящей ее возрастом.

— Ты можешь подумать, будто я стремлюсь вернуть — как бы получше выразиться? — свое прежнее положение в жизни Цезаря. Могу тебя заверить, что это предположение бесконечно далеко от истины. В молодости я и сама именно так бы и подумала. Но ты себе не представляешь, какую свободу женщина получает на этом этапе жизни, лишившись забот подобного рода. Я хочу сказать тебе, что я люблю Цезаря уже больше тридцати лет, и моя любовь простирается куда дальше, чем обычное стремление быть объектом его желаний. Мы с ним очень, очень старые друзья. Мы с ним всегда представляли, как вместе постареем — настолько, что уже не сможем подолгу ходить без посторонней помощи. Мы будем сидеть в креслах и смотреть за тем, как молодые выполняют наши теперешние обязанности, попивать вино и наслаждаться ароматом цветов. Меня вполне устраивает, что ты стала одной из тех исполненных жизни молодых людей, которые заняли мое место. На здоровье. Я так откровенно говорю с тобой об этом, потому что хочу состариться вместе с Цезарем именно так, как только что описала. Но если он не будет осторожен — а он ненавидит осторожничать, — наши мечты могут и не сбыться.

При словах Сервилии о том, что она намеревается провести остаток жизни рядом с Цезарем, Клеопатра мысленно фыркнула. Эта честь может принадлежать лишь одной женщине, и достанется она не какой-то там старой римской карге, а могущественной молодой царице.

Однако вслух Клеопатра произнесла совсем другое:

— Так что же не нравится его врагам? Ты должна помочь мне. Я не вполне понимаю, чем вызвана подобная враждебность к человеку, так много сделавшему для своей страны.

Клеопатра ждала, что ответит Сервилия. Она не сомневалась в том, что Брут вовсе не друг — и не сын — Цезарю, и теперь ей хотелось увидеть, подтвердит ли мать Брута ее уверенность. Если в семье этой женщины что-то происходит, она наверняка об этом знает. Клеопатра была уверена, что у Сервилии оливка с кухни без ее ведома не пропадет.

— Возможно, монарху трудно понять римский образ мыслей, но сосредоточение власти в особе Цезаря противоречит всем нашим принципам. Именно поэтому мой сын не одобряет диктаторства. Что же касается прочих, их выводит из себя то обстоятельство, что Цезарь отдает Рим неримлянам. Он даровал римское гражданство всем свободным жителям Италии, предоставив им те же самые права и привилегии, что и настоящим римлянам. Он ввел галлов в Сенат. Он сместил римлян из очень хороших семей с занимаемых ими постов в провинции, посадив вместо них местных жителей.

«Проходимцы!» — вот как честил Цезарь тех римлян, которых он согнал с должностей и отослал домой. «Проходимцы, неблагодарные твари, тупые воры!» Но царица не стала повторять эти эпитеты Сервилии, поскольку та, вне всякого сомнения, состояла в родстве с некоторыми из них.

— Позднее он принародно заявил, что его цель — даровать права римского гражданина всем свободным людям в государстве! Должна тебе сказать, что эта идея, наряду с галльскими чучелами, являющимися в Сенат в штанах — подумать только, в штанах! — привела в ярость его противников-консерваторов, считающих, что мы должны сохранить Рим в чистоте. Разумеется, ты понимаешь всю мудрость такого подхода?

— Насколько мне известно, галльские сенаторы во время войны были верными союзниками Цезаря, — сказала Клеопатра. — Вполне естественно, что их следовало вознаградить. А раз Галлия теперь часть римского государства, то почему бы галлам не быть римлянами? Никто же не заставляет римлян становиться галлами.

Сервилию, похоже, этот ответ шокировал; ее брови поползли на лоб.

— И ты предвидишь, что когда-нибудь и твои подданные тоже станут римскими гражданами?

Клеопатра действительно предполагала, что однажды ее подданные получат римское гражданство. Они станут римскими греко-египтянами, соединив в себе три самые блестящие цивилизации в мире. Для Клеопатры это была цель, которой следовало добиваться, а не перемена, которой следовало страшиться. Без перемен нет движения вперед. Но она полагала неразумным слишком много показывать этой женщине, впитывавшей информацию, словно губка.

— Подобно тому, как твой сын вырос на истории о победах над тиранами, я сидела на коленях царя, моего отца, и слушала рассказы о нашем предке Александре, о его замыслах построить всемирное государство, основанное на гармонии. Александр Великий объединил завоеванные им народы. И Цезарь, похоже, решил последовать его примеру. Ведь это не может быть ошибкой, не так ли?

— В теории — да. Но это Рим. Ты редко бывала на улицах нашего города. Ты не слышала, как толпа кричит проезжающему мимо Цезарю: «Верни Республику! Верни Рим римлянам!»

Цезарь рассказывал Клеопатре, что консервативные сенаторы платят черни за эти крики. «Они хотят пустить время вспять, но такому не бывать, — сказал тогда Цезарь. — Во всем мире люди увлечены идеей равных гражданских прав».

— А я слыхала, как проезжающему мимо Цезарю кричат: «Да здравствует царь!» Полагаю, содержание выкриков зависит от того, кто именно сегодня заплатил черни.

Сервилия явно была оскорблена. Вопросительно приподнятые брови опустились, широкая улыбка исчезла с лица, и губы поджались — теперь они напоминали две сморщенные красно-лиловые сливы.

— Мир изменяется, — продолжала давить Клеопатра. — Не разумнее ли изменяться вместе с ним? Мне кажется, что даже враги Цезаря немало выиграли от его успехов. Но похоже, его противники желали бы обернуть прогресс вспять, лишь бы не изменяться.

Сервилия встала.

— Я сказала все, что хотела сказать. Ты совершенно права. Многие несутся вместе с потоком стремительных перемен, произведенных Цезарем. Но есть и те, кто цепляется за старые порядки, как клещи. Я уверена, что Цезарь знает о существовании этих живых призраков Катона. Мой сын прислушивается к ним, хотя он до сих пор сохраняет верность Цезарю. Мой тебе совет: если ты хочешь, чтобы все шло по-вашему, убеди диктатора изменить поведение. Пусть перестанет делать вид, будто старые порядки ничего больше не значат. Пусть бросит старым псам свежего мяса. В противном случае, я боюсь, они могут вцепиться ему в глотку.

На входе в Великий порт Клеопатру встретили колоссальные статуи, изображающие ее предков. Как бы Цезарь ни старался перестроить Рим таким образом, чтобы тот соответствовал соразмерности и величественности Александрии, в забитом толпами, пропахшем потом городе Ромула не было ничего, что могло бы сравниться с этим зрелищем: Птолемей Филадельф и его супруга, Арсиноя II, превосходящие ростом титанов или богов. Аристократические македонские черты слегка изменены, чтобы сделать их более приятными на вид для завоеванной нации. Супружеская чета выглядела величественной и устрашающей, возвышающейся над родом людским и над самой природой. В этом Филадельфы не уступали величайшим из фараонов древности. «Риму долго еще придется бороться со своей провинциальностью, чтобы достичь подобного уровня», — подумала Клеопатра.

Древняя белая стена Александрии лениво тянулась вдоль каменистого берега и поднималась на холмы за портом. Монумент, воздвигнутый в честь Цезаря, Цезареум, выглядел так, словно за время отсутствия Клеопатры его успели достроить. Он господствовал над южным берегом. Рядом с ним храм Исиды казался крохотным; двенадцать его колонн и их темные тени смотрели на море, словно греческая фаланга.

День был ясный, и на вершине холма видна была статуя Пана, приветственным жестом протягивавшая руку навстречу царице. Клеопатра даже разглядела на холме фигурки людей, отдыхающих в тени шелковистых ив.

Царица вспомнила о предупреждении Сервилии и поняла, что это правда: Александрия в силу своего географического положения, богатой истории и культуры, великолепия, красоты, древних знаний, нашедших здесь свой дом, куда лучше подходила на роль столицы всемирной империи, чем грязный провинциальный Рим. Понятно, что одна лишь мысль об этом должна была пугать римских сенаторов, этих стареющих политиков, чья власть утекала от них стремительнее, чем кровь из зарезанного животного. И это кровотечение понемногу усиливалось с каждым днем, в который Цезарь расширял границы римского государства, забираясь все дальше и дальше в диковинные чужедальние края, где его с легкостью могли провозгласить царем, — в точности так, как некогда провозглашали Александра. Хотя Цезарь никогда не говорил, что желает быть царем, Клеопатре казалось, что это — неминуемый шаг в его возвышении.

Корабль стоял на рейде до заката, ожидая возможности войти в порт. Нут, богиня неба, смягчила линию горизонта, превратив танцующие белые Зевесовы облака в тонкие коричнево-желтые пальцы, указующие кораблю дорогу к берегу. В последние мгновения дневного света, когда небо и город слились воедино, образовав туманное синее видение, Клеопатра ступила на землю Египта. Моряки сошли на берег и принялись, упав на колени, целовать родную почву и прославлять имя Ра. Клеопатре захотелось присоединиться к ним.

Она с нетерпением дожидалась момента, когда сможет поесть чего-нибудь приготовленного на ее собственной кухне. Меры безопасности, введенные на корабле, отбивали у нее всякий аппетит. Каждое блюдо, предназначенное для нее и царевича, сперва пробовали специальные люди, но даже и после этого Хармиона с подозрением обнюхивала все, прежде чем позволить им положить в рот хоть кусочек. А иногда Хармиона заставляла их ждать — на тот случай, если подсыпали яд замедленного действия. К тому времени, как пища доходила до Клеопатры, она уже совершенно остывала. Они с Цезарионом спали в одной каюте: у дверей на тюфяках ночевали доверенные слуги, а перед входом стояли вооруженные стражники. Малыш спал беспокойно, и из-за этого Клеопатра сама почти не спала, а желудок ее скручивало от голода. За время пути она отчаянно стосковалась по уединению, по свежей еде, поданной без всяких проволочек, по возможности пройтись без того, чтобы двое дюжих матросов топтались у нее за спиной. Клеопатре очень хотелось сказать своим стражам, что она придерживается философии Цезаря и не боится смерти, что она предпочитает саму смерть непрерывному страху перед нею. Но все-таки царица страшилась гибели — не из-за себя самой, а из-за этого голубоглазого мальчугана, который без материнской защиты не выживет ни в выгребной яме римской политики, ни в гадючнике египетских династических интриг.

И теперь, не увидев в порту ни враждебно настроенного ополчения, ни мятежной толпы, ни делегации разгневанных граждан, Клеопатра задумалась: какая же неприятность потребовала ее возвращения? Гефестион сохранил ее прибытие в тайне. Царицу не встречала торжественная процессия — лишь величавый евнух со свитой да повозка со слугами, дабы перевезти царское имущество обратно во дворец.

— Не слишком ли ты устала, чтобы провести совещание прямо этим вечером? — спросил Гефестион, как только они уселись в экипаж.

Клеопатра обратила внимание на то, что он устроил все так, чтобы они с ним оказались наедине.

— Гефестион, ты спрашиваешь меня из вежливости? Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь уже решил, что нам не следует терять ни минуты. Бьюсь об заклад: ты распорядился подать нам ужин в мой кабинет, чтобы мы могли прямо там и поговорить.

— Твое величество неизменно мудра. Я не стал бы тебя беспокоить, если бы обстановка не требовала немедленных и решительных действий.

Гефестион состарился у нее на службе. Когда десять лет назад отец Клеопатры назначил его на эту должность, Гефестион был худощав, на лице его не видно было морщин, а уголки губ постоянно приподнимались в жизнерадостной улыбке. Предполагалось, что каждый год следует назначать нового советника, но долгая семейная история, в которой насчитывалось немало предательств со стороны первых министров, навела отца Клеопатры на мысль оставить Гефестиона на этом посту пожизненно.

Сейчас ему, пожалуй, около пятидесяти — примерно как и Цезарю, примерно как отцу Клеопатры к моменту его кончины. Гефестион выглядел здоровым и бодрым, несмотря на жир, скопившийся на талии, щеках и шее и придававший евнуху вид горделивого старого петуха. Он пока что не начал использовать косметику, в отличие от большинства своих стареющих собратьев-кастратов, — только подводил красивые карие глаза сурьмой. Кожа его сделалась куда более обвисшей, чем тогда, когда Клеопатра в последний раз видела его — в их военном лагере у форта в Пелузии. Оттуда царица уплывала с пиратом Аполлодором, дабы встретиться с Юлием Цезарем.

В упругих черных кудрях евнуха появились седые пряди. Сколько же морщин прочертила на этом лице преданность Гефестиона царице?

Клеопатра не остановилась у храма Исиде, чтобы совершить малое жертвоприношение и поблагодарить богиню за благополучное возвращение, и даже не заглянула, вернувшись во дворец, в свою спальню, по которой так соскучилась в Риме, а сразу вместе с Гефестионом отправилась в кабинет, где они встречались так часто, дабы обсудить государственные дела.

Гефестион выставил оттуда всех писцов и впустил царицу внутрь. Клеопатра уселась в свое привычное кресло с подушечкой на сиденье и позолоченными ножками, выполненными в виде львиных лап.

Гефестион достал из стоящего на его столе черного ящичка металлический резец и с его помощью поддел один из камней в стене. Осторожно вынув камень, евнух положил его на пол, а затем запустил руку в тайник и извлек пачку писем.

— Неужели все эти предосторожности действительно необходимы? — спросила Клеопатра.

Она была измучена усталостью, у нее кружилась голова. Ее тело все еще ощущало ритм моря, и Клеопатре приходилось особенно твердо ставить ноги на изразцовый пол, чтобы заново привыкнуть к суше. Кроме того, она была голодна и ей очень хотелось отправиться к себе и принять горячую ванну. Клеопатра почти чувствовала, как теплая вода обволакивает ее тело; она погрузилась в грезы, воображая себе это удовольствие.

Гефестион разложил письма перед ней, но Клеопатра опустила веки.

— Их обязательно читать прямо сейчас?

От долгих дней, проведенных на пронзительном морском ветру, и почти бессонных ночей на качающемся судне у царицы болели глаза.

— Я расскажу тебе, что здесь написано. Эти письма — переписка царевны Арсинои, именующей себя царицей Египта, с царем. Они ускользнули от нашей цезуры из-за измены одного слуги из ведомства, поставляющего во дворец свечи, — его сестра прислуживала царевне во время ее пребывания в Риме. Связь продолжалась и из Эфеса, хотя предполагалось, что там царевна будет находиться под надзором римлян. Очевидно, она нашла сторонников среди своих охранников.

Клеопатра с легкостью могла себе представить, какие методы использовала ее красавица-сестра, дабы убедить тюремщиков выполнить ее волю, — методы, отработанные до совершенства в спальне ее младшего брата, которым она манипулировала всю жизнь. Неужто Клеопатре никогда не избавиться от коварства сестры?

— Царевна Арсиноя отправила посланника в римские части, расквартированные здесь, в Александрии, чтобы поднять их против тебя и вернуть себе город.

Клеопатра презрительно фыркнула.

— Неужто эта дура считает, будто солдаты Юлия Цезаря с такой легкостью предадут своего командира?

— Среди них есть наемники, набранные из восточных провинций, прежде принадлежавших Помпею; слава Рима интересует их куда меньше, чем золото. Арсиноя несколько раз подступалась к этим людям. Она отправляла им страстные письма, обещая в уплату за сотрудничество деньги, земли, гражданство и александрийских женщин в жены. Ей удалось передавать эти письма прямо в руки вожакам наемников.

Клеопатра покачала головой:

— Даже очутившись в плену, она продолжает утверждать, будто она — царица.

Клеопатра потерла себе уши, как показывала ей массажистка, — чтобы пробудить жизненную силу, а потом пробежалась пальцами по шее и закаменевшим плечам.

— Итак, мы стоим на пороге очередного мятежа? Именно поэтому ты и попросил меня вернуться? Что происходит, Гефестион? Почему ты написал, будто мой брат заболел чумой? Почему нельзя было просто сказать, что он — предатель?

— Это не совсем неправда. У него действительно проявились признаки болезни.

Гефестион очень осторожно подбирал слова. Он всегда был осмотрительным человеком. Клеопатре не нравилось то состояние полуосведомленности, в котором он, похоже, вознамерился ее удерживать. Гефестион не был ни изменником, ни интриганом, в отличие от многих евнухов, служивших династии Птолемеев, и никогда не стремился расширить свою власть за пределы того, что давала ему должность. Но он отличался не только нерушимой верностью, но и небывалой способностью управлять всем тайно. Уже не в первый раз Гефестион шел на шаг впереди царицы — но Клеопатра была уверена в том, что, какие бы головоломки ни плел Гефестион, все это к ее благу. Он уже тысячу раз доказывал свою верность. Он рисковал жизнью, помогая Клеопатре бежать из Александрии, когда брат сделал ее пленницей в собственном дворце, и он же служил ей в изгнании, даже когда ее средства истаяли.

— Почему ты позвал меня с сыном туда, где появилась чума? — Клеопатра знала, что в голосе ее звучит подозрение. — Хотя подожди: я не видела в порту никаких предупреждающих флагов, равно как и больничных повозок на улицах! Что, во имя богов, здесь происходит?

— Несколько месяцев назад в городе появились отдельные случаи заболевания чумой, но она была остановлена при помощи карантина.

Гефестион покопался в письмах, выбрал нужное и положил перед царицей. Письмо было написано ее братом, нынешним царем, и адресовано командиру римской части. Птолемей обещал ему тысячу талантов и поместье неподалеку от Фаюма, если тот сумеет подвигнуть свои войска нарушить приказ Юлия Цезаря и допустить Арсиною в город.

Клеопатра прочла: «С твоими товарищами в Эфесе все уже согласовано. Истинная царица Египта ожидает лишь твоего согласия, чтобы вернуться домой».

— А вот еще одна интересная подробность. После этого случая со свечником и его слугой мы начали интересоваться корреспонденцией римских солдат. Вот это — письмо одного из римских офицеров, предлагающего от имени некоего «высокопоставленного египтянина» тысячу талантов убийце, который сумеет избавиться от Клеопатры и ее сына, проживающей в Риме и замышляющей его разрушить. Я не могу рассчитать, каковы были бы их шансы на успех, не раскрой мы заговор.

— За тысячу талантов рискнули бы многие, даже при ничтожных шансах, — отозвалась Клеопатра. — Не у каждого градоправителя найдется такая сумма. Но кто здесь главный виновник? Мой брат — марионетка Арсинои. Или он вдруг зажил собственным умом?

— Ему столько же лет, сколько было его старшему брату, когда он поднял армию против тебя.

Клеопатра снова взяла письмо в руки. Читать, как кто-то предлагает плату за твою смерть, было страшновато — Клеопатру пробрала дрожь. Она отложила письмо и откинулась на спинку кресла. Ее охватило изнеможение, как будто она и вправду умерла и этот странный разговор — всего лишь ее сон о жизни среди живых.

— Твоя царская милость, ты помнишь совет, который я дал тебе много лет назад после смерти твоего отца, когда нам пришлось принимать решительные меры, дабы сохранить твое положение?

— Ты сказал: «В делах государственных всегда оставайся хладнокровной». Я никогда не забывала этот совет.

— Находишь ли ты его разумным?

— Куда более разумным, чем мне хотелось бы.

Гефестион опустился на колени перед Клеопатрой. Лицо его было бледным и недвижным, словно маска смерти.

— Я прошу у тебя прощения за то, что совершил в твое отсутствие.

— Первый министр, пожалуйста, встань. Я слишком устала для подобных представлений. На тебя это совершенно не похоже.

— Египет не выдержит еще одной войны между Птолемеями.

— Мой союз с Римом нацелен именно на то, чтобы предотвратить подобную войну.

— Но, как мы теперь видим, ничто не удержит Арсиною от попыток захватить власть. А царь — ее наилучший инструмент здесь, в Александрии.

— Но ты ведь сказал, что он болен, разве не так?

— Он болен потому, что это устроил я. Алхимик, готовящий омолаживающие средства для моей матери, заверил меня, что открыл зелье, способное произвести тот же самый эффект, что и чума. Я молил богов, чтобы они даровали мне способ тихо избавиться от царя, — и тут такое! Я счел это знаком. Затем в городе вспыхнула чума, и об этом уже было объявлено. Я понял: если царь заболеет теперь, никто ничего не заподозрит. И потому подмешал ему в пищу это зелье. Я могу прекратить действие яда, если ты пожелаешь, но настоятельно советую тебе не делать этого.

— А как быть с моей сестрой? Ведь это она — истинная зачинщица.

— Прикажи, и я устрою так, чтобы царевне Арсиное подсыпали то же самое вещество, — сказал Гефестион. — Не у нее одной есть связи в Эфесе.

Сего дня, пятого апреля семьсот тридцать четвертого года от первой олимпиады, в восьмой год правления царицы Клеопатры VII, Теи Филопатры, Новой Исиды, фараона Верхнего и Нижнего Египта, происходящей от царя Птолемея I Сотера и царицы Береники I, Богов-Спасителей, Птолемея II Филадельфа и Арсинои II, Божественных Брата и Сестры, Птолемея III и Береники II, Богов-Благодетелей, щедро оделявших свой народ, от Птолемея IV Филопатора и Арсинои III, Птолемея V Эпифана и Клеопатры I, Богов Воплощенных, Птолемея VI Филометора, Птолемея VIII Эвергета и Клеопатры II, внучки Птолемея XI Сотера, дочери Птолемея XII Теоса Филопатора, Нового Диониса, Нового Осириса, и Клеопатры V Трифены, в стране, коей царский дом Лагидов даровал столько благодеяний.

К гражданам Александрии и проживающим здесь иудеям.

Царица Клеопатра вернулась из Рима, где она вновь получила от римского Сената священный титул друга и союзника римского народа. Благодаря величию, милосердию и влиянию царицы римский народ вновь обрел право почитать богиню Исиду и бога Диониса. Славьте же царицу Клеопатру, вернувшую благочестие жителям Рима!

Царица Клеопатра приглашает всех вместе с нею почтить память покойного царя Птолемея XIV, коего призвали к себе боги, играми и театральными представлениями в Цезареуме, что начнутся в двадцатый день апреля, в полдень, и завершатся на закате. Царица приглашает всех граждан Александрии и иудеев.

Также будут возданы почести царю Птолемею XV Цезарю, Филопатору и Филометору, сыну и соправителю Клеопатры VII из царского дома Лагидов и Гая Юлия Цезаря, диктатора Рима, происходящего из италийского рода Юлиев, от греческого героя Энея, основателя города Рима, сына Афродиты.

На играх и представлениях будут выступать самые лучшие атлеты, музыканты и актеры, прибывшие по приглашению царицы со всего мира. Победители получат награды.

Славьте царицу Клеопатру, которая, благодаря благословению богов, сделала все это возможным!

НАРБОН В ГАЛЛИИ

Поиск по сайту: