ГЛАВА 8. ХОЗЯЙСТВО И ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ СЛАВЯН В VI—IX ВВ.

рые были племенными центрами. Началом Новгоро­да послужило объединение этих поселений, когда были отстроены общие укрепления (Янин В. Л., Алешковский М. X., 1971, с. 32—61). Эта гипотеза находит подкрепление в особенностях политической и административной жизни Новгорода в XII—XV вв.

Многолетними исследованиями в Киеве установ­лено, что древнейшее городище на Старокиевской горе (городок Кия) возникло в конце, V—начале VI в. (Рыбаков Б. А., 1980, с. 31-47). Это укреп­ленное поселение стало, по-видимому, племенным и культовым центром полян. В IX—X вв. оно делает­ся детинцем, в котором находились княжеский двор, городская площадь, а также жилищные и хозяйст­венные постройки горожан Киева. В ближайших ок­рестностях — на Замковой горе, Детинке, Лысой го­ре и в других местах — в это время возникают поса­ды.

Обстоятельную картину перерастания одного из во­сточнославянских племенных центров в раннесред-невековый город VIII—IX вв. дали раскопки в Из-борске. Около середины X в. на Изборском городище выделяются две части — детинец и окольный город. В детинце, защищенном бревенчатой стеной по пе­риметру, имелась городская (вечевая) площадь, а вокруг нее довольно свободно располагались дома севернорусского облика. Следы ремесленной дея­тельности здесь не обнаружены. Окольный город имел земляные укрепления и уличную застройку. Жилища того же типа, что и в детинце, располага­лись здесь очень тесно. Судя по вещевым находкам, в них жили и работали преимущественно ремеслен­ники. Таким образом, Изборск стал типичным ран-нефеодальным городом с характерной для древне­русских городов социально-топографической струк­турой: княжеско-дружинный детинец и примыка­ющий к нему ремесленно-торговый посад (окольный город). Наличие посада — важный элемент, указыва­ющий на городской характер поселения.

Полоцк, судя по материалам, которыми ныне рас­полагает археология, также сложился на основе племенного центра, расположенного в зоне скопле­ния кривичских поселений. Полоцкий детинец, где княжил Рогволод, вырос из племенного городища, во­круг которого концентрировались ремесленно-земле­дельческие поселения, трансформировавшиеся в X в. в городской посад. Позднее, около рубежа X и XI вв., по-видимому в связи с возрастающим значением водного пути по Западной Двине, детинец был пе­ренесен на другое место — в устье Полоты.

Такими же, насколько можно представить по фраг­ментарным материалам, были условия возникнове­ния Ростова, Белоозера и Мурома. Они выросли из племенных центров мери, веси и муромы, распола­гавшихся в регионах сосредоточения населения.

Об условиях возникновения Любеча данных нет. Археологически изучить городок IX—X вв., занимав­ший одну из возвышенностей Днепра, трудно, так как его культурные напластования были потревоже­ны в результате строительной деятельности в XI— XII вв. и позднее, в XVII-XVIII вв.

Как уже отмечалось, в VIII—IX вв. на восточно­славянской территории возникают и неукрепленные поселения протогородского типа, стоящие на маги­стральных водных путях. Таковы Ладога, Гнездово

и Тимеревское селище. Это были ремесленно-торго­вые поселения. Археологические материалы фикси­руют в составе их населения и дружинный элемент. В отличие от большинства племенных центров, они имели смешанный этнический состав населения. Из них только Ладога постепенно эволюционировала в раннефеодальный город. Взаимосвязи Гнездова и Смоленска дискуссионны. Тимеревское поселение прекратило существование в XI в., когда поблизости в результате деятельности киевских князей был ос­нован город Ярославль.

Таким образом, древнейшие города на Руси вы­росли в основном из племенных центров славян или финно-угорского населения, территории которого вошли в состав древнерусского государства. В пле­менных центрах-протогородах наблюдается развитие ремесла и торговли. Как правило, они располагались в зонах концентрации земледельческого населения. Среди городов, названных в летописях уже, в первой половине X в., большинство имело такое же проис­хождение.

Общественный строй восточного славянства нака­нуне сложения древнерусского государства может быть реконструирован на основе кратких известий византийских авторов, а также археологических ма­териалов.

Многие исследователи (П. Н. Третьяков, В. В. Ма-вродин и другие) пытались использовать для опре­деления уровня общественных отношений у восточ­ных славян размеры и типы жилых и общественных сооружений. Крупные дома в нижних горизонтах культурных напластований в Старой Ладоге или свя­занная переходами, как это одно время представля­лось, система жилищ на роменско-боршевских посе­лениях рассматривались как признак существования у восточных славян патриархальной семейной общи­ны. Однако сами по себе размеры жилищ не могут определять характер обитавших в них семей, к тому же предположение о связанных между собой ромен-ских жилищах оказалось ошибочным, а староладож­ские большие дома отражают этнографические, а не социальные особенности их обитателей.

Для определения основной социальной организации восточного славянства более надежным признаком являются особенности погребальных сооружений. Так, представляется несомненным, что сооружение таких коллективных погребальных насыпей, как соп­ки в Приильменье и длинные курганы в кривичском ареале, отражает общественное строение племен, оставивших эти усыпальницы. Они могли принадле­жать только большой патриархальной семье — круп­ному брачно-родственному коллективу, ведшему в сложных условиях лесной зоны Восточной Европы (освоение новых земель, очистка от леса пахотных участков и т. п.) общее хозяйство.

В VI—VII вв. и в южных районах восточносла­вянского расселения сохранились еще такие круп­ные патриархальные семейные коллективы. Об этом говорят и курганы с большим числом захоронений, и гнездовой характер расположения поселений. Ис­следователь славянских древностей в Молдавии И. А. Рафалович полагает, что на существование патриархальных общин у славян середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. указывают и малые раз­меры поселений, и их планировка, и единичность

ЧАСТЬ III. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОЙ АРХЕОЛОГИИ

производственных комплексов (Рафалович И, А., 1972,0.229-231).

В целом третью четверть I тысячелетия н. э. нуж­но считать переходным этапом от семейной общины к территориальной.

И. И. Ляпушкин, обобщая результаты исследова­ний памятников роменской культуры, пришел к за­ключению, что в жилищах на этих поселениях жило по четыре—шесть человек, т. е. малая семья. Быто­вой и хозяйственный инвентарь и запасы продоволь­ствия, обнаруженные в этих жилищах, свидетельст­вуют о том, что этот небольшой коллектив вел инди­видуальную хозяйственную деятельность. Следы коллективного хозяйствования, что могло бы гово­рить о существовании патриархальной общины, сре­ди материалов роменской культуры не наблюдают­ся (Ляпушкин И. И., 1958а, с. 224-226).

Если обратиться к материалам других восточносла­вянских поселений, синхронных роменским, то нигде каких-либо следов большой патриархальной общины мы уже не обнаружим. Исследование жилищ и нахо­док в них как в южной, так и в северной частях во­сточнославянской территории свидетельствует о том, что главной социальной организацией славян была малая семья и территориальная община.

Материалы могильников подтверждают этот тезис. В VIII—IX вв. на смену коллективным погребальным усыпальницам всюду приходят небольшие по разме­рам курганы с индивидуальными (семейными) захо­ронениями.

Трудно ответить на вопрос, когда и как происходил у славян распад болынесемейной общины. Возникно­вение в VI—VII вв. таких поселений, как городища Зимно, Пастырское, или ремесленных центров, подоб­ных Григоровскому, показывает, что патриархальная семья в ряде мест восточнославянского ареала начала распадаться уже в третьей четверти I тысячеле­тия н. э.

Однако погребальные памятники неоспоримо сви­детельствуют о переживании болынесемейной общи­ны в восточнославянской среде вплоть до VIII—IX вв. Очевидно, нужно допустить, что накануне форми­рования классового общества у восточных славян сложилось несколько форм общественных организа­ций. Наряду с малыми семьями, входившими в терри­ториальную общину, в ряде мест существовали боль­шие семейные коллективы, ведущие хозяйственную деятельность общими усилиями. В северной полосе Восточной Европы распад таких коллективов был за­держан условиями жизни, связанными с переселе­ниями, необходимостью осваивать лес. под пашню и т. п.

Повесть временных лет сообщает о родовых груп­пировках у восточных славян в VIII—IX вв. и назы­вает их термином «род»: «Полем [полянам] же жив-шемъ особе и володеющемъ роды своими, иже и до сее братье бяху поляне, и живяху кождо съ своимъ родомъ и на своихъ местехъ, владеюще кождо родомъ своимъ» (ПВЛ, I, с. 12). Эта социальная организация у восточных славян упоминается летописью и в дру­гих рассказах о событиях VIII—IX вв., в частности об усобице «родов» у словен новгородских, «роде кня­зя Вятка», «роде» Кия и его братьев, плативших дань хазарам, и т. п. Однако анализ этого термина показы­вает, что за ним скрывается не хозяйственная, произ-

водственная единица, а общественная форма, связан­ная родством и браком и выполняющая в основном административные функции (Щапов Я. II., 1972, с. 181—186). Таким образом, это были общественные единицы, выполняющие те же функции, что и сосед­ские (территориальные) общины.

Сельская община постепенно становилась основной социальной организацией восточнославянского обще­ства. Она объединяла людей не на основе родственных отношений, а по территориально-хозяйственному принципу, хотя в ее состав, очевидно, входили преж­де всего близкие родственники.

Значительную роль в жизни л деятельности чле­нов территориальной общины играет развивающаяся частная собственность на землю, орудия производства и бытовой инвентарь и продукты потребления. Раз­витие частной собственности, естественно, способство­вало возникновению экономического неравенства.

Долгое время в общине сохраняется еще коллек­тивная собственность на землю. На первых норах па­хотная земля подвергалась периодическим переде­лам, а со временем была поделена навсегда. В общин­ном пользовании остались сенокосы, луга и лесные угодья.

Возникновение экономического неравенства на ма­териалах исследованных археологами поселений выя­вить невозможно. Кажется, нет отчетливых следов имущественной дифференциации славянского обще­ства и в могильных памятниках VI—VIII вв. Однако это обусловлено прежде всего славянским погребаль­ным ритуалом (у славян-язычников не принято было класть в могилу вещевой инвентарь), а не отсутстви­ем неравенства в славянском обществе.

Византийские авторы вполне определенно говорят о рабах в составе славянского общества. Об этом пи­шут Маврикий, Менандр, Прокопий и другие. В VI— IX вв. рабство у славян имело источником преиму­щественно захват пленных и носило патриархальный характер. Прокопий Кесарийский, в частности, сооб­щает, что сначала славяне уничтожали жителей в земле врагов, а «теперь же они... стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходи­ли домой, уводя с собой многие десятки тысяч плен­ных» (Прокопий из Кесарии, с. 366). В то же время «находящихся у них в плену они не держат в рабст­ве, как прочие племена, в течение неограниченного времени,— пишет Маврикий,—но ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвра­титься восвояси или остаться там (где они находят­ся) на положении свободных и друзей» (Мишу­лин А. В., 1941, с. 253).

Сведения о применении рабов немногочисленны. Очевидно, в земледельческом труде у восточных сла­вян рабы не использовались. В основном это были слуги, иногда рабыни-наложницы.

Таким образом, рабовладельческой формации у восточных славян не было. В эпоху разложения пер­вобытнообщинного строя существовал лишь рабовла-

Карта 37. Распространение укрепленных поселений восточ­ных славян в VII—IX вв.

а — городища с отложениями, содержащими лепную кера­мику; б — города, упоминаемые в летописях в IX в.; в — про-тогородские поселения; г — дружинные курганы

ГЛАВА 8. ХОЗЯЙСТВО И ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ СЛАВЯН В VI-IX ВВ.

ЧАСТЬ III. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОЙ АРХЕОЛОГИИ

Рис. 14. Феодальный замок-усадьба Воищина на Смоленщине (реконструкция Г. В. Борисевича)

дельческий уклад, не ставший основой экономической жизни общества, но способствовавший выделению и усилению знати.

О том, что какая-то часть славянского населения выделилась в экономическом отношении из остальной массы, ярко свидетельствуют клады, сосредоточенные преимущественно в южных районах восточнославян­ского ареала. Эти клады оставлены не рядовыми чле­нами общества, они принадлежали знати.

Возникновению экономического неравенства в сла­вянском обществе способствовали и развитие межпле­менного обмена, и торговые связи с кочевыми соседя­ми, Византией и Хазарией, и военные столкнове­ния.

Славянам VI—IX вв. была известна социальная ка­тегория племенной знати. Так, у хорутанских славян выделялся знатный род, возглавляемый в середине VIII в. Борутом. Из этого рода выбирали князя, кото­рого утверждало после установления государствен­ной власти вече, а до этого, очевидно,— племенное собрание.

Византийские источники VI—VII вв. неоднократно называют славянских племенных вождей-предводите­лей (латин. rex). Из описаний походов славян на Ви­зантию известны и некоторые имена таких вождей — Ардагаст, Мусокий, Пирагаст. Маврикий сообщает, что обычно у славян было по нескольку таких пред­водителей и между ними иногда не было согласия.

К более раннему времени относится известие гот­ского историка Иордана о знати в антском общест­ве—о князе Боже с сыновьями и семьюдесятью ста­рейшинами, стоявшими во главе антов (Иордан, с. 115).

О племенной знати в славянском обществе, кроме кладов, косвенно свидетельствуют и другие археоло­гические материалы. Так, городище Хотомель — один из ранних укрепленных пунктов на Волыни — выде­ляется среди синхронных рядовых поселений наход­ками предметов вооружения и серебряных украше­ний. Очевидно, здесь наряду с рядовыми жителями жили воины, участвовавшие в военных подходах. А основано оно было, судя по названию, происходяще­му от типично славянского двучленного антропони­ма, племенным князем, возможно предводителем дру­жины. По-видимому, предводителем одной из группи­ровок кривичей основан был на рубеже VII и VIII вв. и Изборск, названный его именем.

Основным элементом военной организации славян VI—VIII вв. было ополчение. В случае нападения неприятеля всякий мужчина, способный носить ору­жие, становился воином и участвовал в сражениях. Очевидно, с таким всеобщим ополчением столкнулись солдаты византийского императора Маврикия, во­евавшие со славянами за Дунаем. Маврикий сетовал на «непобедимое мужество» и «несметное множест­во» славян.

Поиск по сайту: