VII. XIXПАРТКОНФЕРЕНЦИЯ:СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМА ВНУТРИ И ВОВНЕ

На XIXВсесоюзной конференции КПСС (июнь-июль 1988 г.) Горбачев предпринял некоторые шаги для обнародования ряда реформ по пере­стройке политической структуры существующего режима, не затрагивая его субстанции. Он хочет дать стране «демократию», но сохраняя диктатуру коммунистической партии, он хочет расширить гласность, но запрещая независимую печать (даже предложение превратить газету «Правда» из орга­на ЦК КПСС в орган КПСС с правом критиковать ЦК, было отвергнуто на конференции), он хочет разграничить функции между партией и государ­ством, но предлагает поставить во главе Советов на всех уровнях первых секретарей партии, он хочет ввести «реальный плюрализм», но без права кри­тики партии и идеологии марксизма-ленинизма, он хочет допустить инициативу народа и деятель­ность многочисленных народных «неформальных объединений» в стране, лишь бы они не занимались политикой. Таков общий смысл «Тезисов ЦК КПСС» и доклада Горбачева на конференции.

Но есть и «новшества». Впервые в истории большевистской диктатуры выдвинуты и новые программные лозунги, за которые еще вчера сажа­ли в психушки и тюрьмы людей, часть которых продолжают сидеть и сегодня. Лозунги эти сле­дующие: построить отныне «демократический, гу­манный социализм», а советское государство превратить в «правовое государство». Однако совет­ские люди не только дошлые, но они и великие скептики, которых сама партия на бесконечных примерах лжи и обмана отучила верить себе. «Никто не верит, поэтому никто не работает», – сказал один делегат на конференции. За эти 70 лет советские люди видели всякие формы социализма – сначала «военно-коммунистический», а потом и нэповский социализм Ленина, дальше пошли другие «социализмы» «победивший социализм» Сталина, социа­лизм вот-вот переходящий в коммунизм Хрущева, «реальный», «зрелый» или «развитой социализм» Брежнева, а вот тот социализм, который предла­гает им сейчас Горбачев, а именно – «гуманный социализм» или, что одно и то же, «социализм с человеческим лицом», его советские люди видели только мимоходом – под советскими танками в Праге. Что же касается «правового государства», то советских людей вот уже 70 лет учат в школах, где настольными учебниками являются произве­дения Ленина «Государство и революция», «Про­летарская революция и ренегат Каутский», в кото­рых так называемое «правовое государство» объ­является фикцией, а «демократический, гуманный социализм» выдумкой социал-демократических «ла­кеев» буржуазии из II Интернационала.

Тем не менее, то, что сейчас предпринимает Горбачев, – это не «показуха», а глубоко обду­манная, политико-психологически отлично разра­ботанная концепция для стратегического перево­оружения большевизма как внутри страны, так и вовне. Почему это стало необходимым? Иног­да сухие факты из первоисточника говорят больше, чем длинные рассуждения. Такие факты были оглашены на XIX партконференции. Обратимся к некоторым из них. Министр здравоохранения СССР академик Чазов сказал:

«Мы гордились системой охраны здоровья народа, но молчали о том, что по уровню детской смертности находились на 50-м месте в мире после Маврикия и Барбадоса. Мы гордились, что у нас больше, чем в любой другой стране мира врачей, больниц, но молчали, что по средней продолжитель­ности жизни занимаем 32-е место в мире» («Прав­да», 30. 6. 1988).

Советский посол в ФРГ Квицинский сказал: «Существенного увеличения продажи машин, оборудования и другой продукции высокой сте­пени переработки не получается ввиду технологи­ческого отставания советской промышленности и общего низкого качества наших готовых изде­лий. Это широко известный факт ... Чтобы продать советскую продукцию приходится иногда идти на то, чтобы даже снимать с нее марку 'Сделано в СССР'... Свои покупки в ФРГ мы почти целиком оплачиваем экспортом невосполнимых природных богатств: нефтью, газом, лесом, бриллиантами ... Продолжается валютный импорт не только хлеба, которого у нас не хватает, но и металла, который мы производим больше, чем США» («Правда», 3. 7. 1988). Он забыл указать, что по экспорту оружия СССР вышел на первое место, опередив США.

К этому надо добавить, что доля СССР в миро­вой торговле упала ниже десяти процентов, а его экспорт не только в ФРГ, но и в другие страны, на 90% состоит из указанных Квицинским энергети­ческих и сырьевых ресурсов. Таким ресурсам свойственно когда-нибудь исчерпаться. Что тогда? Как же дальше строить «социализм»? У этого явле­ния, кроме антиэкономической природы самой советской системы, есть еще три врага, которые паразитируют на советской экономике – гигантская военная машина, на которую тратится около 17% на­ционального дохода, дюжина «марксистско-ленин­ских» режимов в Африке, Азии и Латинской Аме­рике, на содержание которых расходуются ежегодно около сорока миллиардов долларов, 18-и миллион­ная бюрократия, на которую тратятся 40 миллиар­дов рублей.

Когда сталинская модель социализма оконча­тельно обанкротилась (Юрий Афанасьев: «Я не считаю созданное у нас общество социалистиче­ским», «Правда», 26. 7. 1988), то решили испробо­вать другую модель. Поэтому в основу концепции стратегического перевооружения большевизма внут­ри страны положили бухаринскую модель интер­претации ленинского нэпа («обогащайтесь»!). В международной политике партия вспомнила трез­вый совет Ленина: в арсенал советской цивили­зации надо принять все достижения мировой бур­жуазной культуры, науки и техники с тем, чтобы опираясь на эти достижения и используя «рыноч­ный социализм» в СССР, подготовить победу совет­ского социализма над капитализмом не только внутри Советской России, но и в международном масштабе. Ленин пророчествовал, что если совет­ская страна пойдет по этому пути, доказывая прак­тическими примерами превосходство коммуни­стической смешанной экономической системы над западной капиталистической системой в прямой конкурентной борьбе с ней, то, говорил Ленин: «Тогда мы выиграли в международном масштабе наверняка и окончательно» (Ленин, ПСС, т. 43, стр. 341).

К разрыву со сталинской моделью социализма Горбачев двигался не по рецепту Черчилля Хру­щеву «Через пропасть можно перепрыгнуть только в один прием» – а серией обходных прыж­ков, которая еще далеко не завершилась. Одним ударом можно было бы разрубить «гордиев узел» сталинщины при революционном перевороте свер­ху, для чего потребовалась бы поддержка хотя бы одного угла из «треугольника» власти – партаппа­рата, КГБ и армии, чего очевидно не было. Да и сама стратегия перестройки является изобретением весьма ограниченного круга партийно-государствен­ных деятелей, опирающихся не на «треугольник», а на интеллектуальный и творческий потенциал на­рода. Перестройка это не антикоммунистиче­ская стратегия, а только антибюрократическая. Отсюда опасность грозного конфликта между маленьким авангардом «перестройщиков» и ги­гантской армией бюрократов на всех уровнях. Эта бюрократия кормилась из двух источников: высшая и средняя бюрократия материальными привилегиями от государства, а низшая «пролетар­ская» бюрократия от использования дефицита то­варов и продуктов (порой даже искусственного), чтобы манипулируя дефицитом, делать личные обогащения (в советской печати пишут, что в стра­не от такой «второй экономики» образовался но­вый класс подпольных миллионеров). Перестройка хочет взять под контроль это состояние. Отсюда вра­ги перестройки из этой высшей и низшей бюрокра­тии наряжаются в костюмы «идейных ленинцев», выступающих против подкопов «ревизионистов» под фундамент «победившего социализма». Вдохно­вителем «ревизионистов» считают Горбачева. Их главный политический аргумент: мировая буржуаз­ная и социал-демократическая печать возносят до небес «антипартийную доктрину гласности» Горба­чева и хвалят его перестройку – значит Горбачев подрывает основы советского социализма. Эти «ленинцы», вероятно, напоминают Горбачеву полюбив­шееся Ленину изречение вождя немецких рабочих Августа Бебеля: «Ты дурак, старый Бебель, тебя хвалит немецкая буржуазия – значит ты изменил немецкому пролетариату».

Как бы там ни было, а вот Лигачев счел за лучшее напомнить XIX партконференции, что как раз его, Лигачева, не хвалит ни буржуазия, ни социал-демократия. Вот цитата: «Пишут и о нас. В том числе разное пишут за рубежом о Лигачеве. Иногда спрашивают, как я к этому отношусь? Перефразировав слова великого русского поэта, скажу: в диком крике озлобленья я слышу звуки одобренья» («Правда», 2. 7. 1988). Лигачев, конеч­но, понимает, что такой цитатой не может восполь­зоваться его коллега Горбачев. Я думаю, что как «ленинцы», так и поклонники Запада неправиль­но понимают «политику дальнего прицела» Горба­чева. Горбачев не изменяет ленинизму, он не ищет и альтернативы социализму. Он ищет, как раз опи­раясь на тактико-стратегические указания Ленина, другой формы или другой модели социализма, при которой можно жить и процветать, если, конеч­но, такая модель вообще мыслима и практически осуществима. Поиск новой модели продиктован не благими намерениями новых лидеров, а сообра­жениями реальной политики, когда страна во всех сферах – политической, экономической, социаль­ной и духовной – очутилась в глубочайшем струк­турном кризисе. Выбор путей и методов для выхо­да из кризиса был ограничен. Собственно была только дилемма: или выйти из кризиса по-сталин­ски, то есть «большим террором», но для этого нужен был бы в нынешних условиях не просто новый Сталин, а дважды Сталин, что трудно пред­ставить себе даже в фантазии, или более простой выход – найти смекалистого мастера «спуска на тормозах» от сталинского социализма к ленинско-бухаринскому «рыночному социализму». Такого мастера и нашли в лице Горбачева. Сама идея «спус­ка» тоже принадлежит Ленину. В «Заметках публи­циста», обосновывая большевистское отступление от ортодоксального марксистского социализма к нэповскому капиталистическому социализму, он сравнивал поведение большевиков с поведением альпиниста при восхождении на высокую гору. Альпинист с большим риском и при злорадствую­щих выкриках враждебной толпы снизу карабкает­ся к вершине горы, остался лишь маленький учас­ток, но он такой крутой и отвесный, что велика опасность сорваться и упасть в пропасть. Тогда, доказывал Ленин, лучше прекратить восхождение, спуститься вниз и начать новый подъем на ту же вершину, но с другой стороны горы. Так обстоит дело, по Ленину, и в политике. Шеф КГБ Чебриков и был первым человеком в новом руководстве Кремля, произнесшим еще три года назад слово, которое считалось величайшим табу в лексике сталинского социализма – слово «реформы» (это было опасно тогда генсеку, но не шефу КГБ) и обосновал необходимость реформ ссылкой на ле­нинскую тактику избрания «другого пути» вос­хождения на социалистическую вершину. Вот его аргументы: «Наша партия, – об этом говорил Ле­нин, – научилась необходимому в революции ис­кусству – гибкости, умению быстро и резко менять свою тактику, учитывая изменившиеся объективные условия, выбирая другой путь к нашей цели, если прежний путь оказался на данный периодвремени нецелесообразным, невозможным.. Да, мы меняем тактику и совершенствуем стратегию. Мы выбираем наиболее целесообразные и соответствующие изменившимся условиям пути к на­шей цели. Взять решительный курс на пересмотр всего того, что не оправдало себя... на реформы и изменения» («Правда», 7 ноября 1985 г., доклад Чебрикова к 68-й годовщине Октября).

Сам Горбачев осмелился произнести слово «реформы» только в начале следующего 1986 го­да, на XXVII съезде партии без ссылки на нэп (это все еще было опасно), а только ссылаясь на «прод­налог». Чебриков мог бы сослаться на Ленина и в отношении необходимости стратегического пере­вооружения большевизма новыми методами для новой «мирной экспансии» во внешний мир, такими методами, которые соответствуют новым между­народным условиям. Он этого не сделал. Я хочу сделать это за него, не для устрашения западных поклонников Горбачева, а к сведению внутренних его врагов. Вот один из многочисленных тактико-стратегических советов Ленина своей партии: «Свя­зывать себе наперед руки, говорить открыто врагу, который сейчас вооружен лучше нас, будем ли мы воевать с ним и когда, есть глупость, а не револю­ционность. Принимать бой, когда это заведомо выгодно неприятелю, а не нам, есть преступление, и никуда не годится такая политика революционного класса, которая не сумеет продолжать ''лавирова­ние'', ''соглашательство'', ''компромиссы'', чтобы укло­ниться от заведомо невыгодного сражения» (Ле­нин, 4-е изд., т. 31, стр. 58).

Вот когда в Политбюро было принято решение спуститься со сталинской стороны социалистической горы, чтобы подняться на ту же гору с другой ле­нинской стороны, то возникла новая, не менее страшная проблема – как дискредитировать сталин­ское «восхождение», не рискуя самим упасть как раз в ту пропасть, которую хотят обойти. Другими словами, как ругать Сталина и сталинские порядки, не ругаясь самим по адресу «отца и учителя» или даже отпуская ему иногда дифирамбы насчет его былых заслуг в борьбе за ленинизм против троц­кизма (Горбачев), или как Сталин боролся «как лев» «с западными державами в Ялте за ''польскую независимость''» (Громыко), или, наконец, «вспо­миная славные тридцатые годы» (Лигачев). Тяже­лая проблема была решена легко, по рецепту, кото­рому позавидовал бы сам Макиавелли: писателям, публицистам и ученым предоставили почти неогра­ниченную свободу поносить сталинизм и ругать ста­линские порядки, назвав все это «гласностью». Од­нако была сделана и существенная оговорка -никто не имеет права критиковать внешнюю поли­тику Сталина, как и его внешнеполитические прес­тупления (тема Катынь все еще табу). Вся внешняя политика от Ленина до наших дней считается поло­жительной и последовательной, но признается, что бывали отдельные «ошибки» и «просчеты». Вот что сказал на этот счет Горбачев на конференции: «Советская внешняя политика, несмотря на неко­торые ошибки и просчеты в прошлом, в целом имеет огромные заслуги перед страной социализма, перед всем человечеством. Перестройка потребовала от нее нового качества и по существу, и по форме» («Правда», 29.06.1988). Поэтому неправы ста­линисты и в том, что Горбачев изменил интернацио­нальным принципам большевизма в поддержке мирового коммунистического движения. В этом отношении я не вижу отсутствия последовательно­сти между Лениным и его чередующимися наслед­никами. Стоит только восстановить в памяти девиз каждого из генсеков (не говоря уже об их делах), чтобы опровергнуть подозрения в «измене» Гор­бачева делу мирового коммунизма.

Сталин (в «Вопросах ленинизма»: «Победа социализма в одной стране не есть самодовлеющая задача. Революция победившей страны должна рас­сматривать себя не как самодовлеющую величи­ну, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата во всех странах».

Хрущев (в беседе с когрессменами в Амери­ке) : «Мы похороним капитализм без войны, а ва­ши внуки будут жить при коммунизме».

Брежнев (на XXIV съезде КПСС): «Полное торжество дела социализма во всем мире неизбеж­но. И за это торжество мы будем бороться не жалея сил».

Горбачев (на XIX партконференции): «КПСС считает себя неотъемлемой частью мирового комму­нистического движения, которое сейчас ведет трудный поиск выхода на новую стадию своего исторического развития. И мы будем... активно участвовать в этом поиске».

Только Горбачев не хочет дразнить капита­листического быка красной тряпкой, да еще повто­рять догматические зады сталинских ихтиозавров, которые, как и те бурбоны ничего не забыли и ни­чему не научились.

Партия глубоко презирала ленинские реформы нэпа, чем и воспользовался Сталин. Партия явно саботирует реформы второго нэпа – горбачевского, чем могут воспользоваться сталинисты.

XIX партконференция, на которой некоторые делегаты открыто потребовали вывода из состава Политбюро и ЦК таких виновников брежневщины, как Лигачев, Чебриков, Громыко, Соломенцев, доказала, что страна идет навстречу новому поли­тическому кризису в руководстве с продолжаю­щимся углублением кризиса национальных отно­шений. Предсказать такой кризис легко, но представить себе его возможные результаты крайне трудно, теряясь в догадках, какие же реальные си­лы стоят за Горбачевым, тогда как силы Лигачева у всех на виду.

Все решения XIX партконференции останутся на бумаге, если их претворение в жизнь зависит от воли «коллективного руководства» ЦК КПСС, ибо «коллективное руководство» при однопартий­ной системе есть коллективная безответственность, как это доказало время застоя Брежнева с его то­тальной коррупцией от низов до самых верхов. Оглядываясь назад на историю и исторический опыт всех олигархических режимов, к которым безусловно относится и советский режим парто­кратии, можно констатировать одну историческую закономерность: на субстанциональные реформы политической системы эпохального значения оли­гархия не способна. На это способна только сильная личность с железной волей, революционной реши­мостью и неограниченными полномочиями. Нет слов, любая диктатура – олигархическая или личная – явление омерзительное. Однако личная диктатура для подготовки скачка «из царства необходимости в царство свободы» – это нечто вроде «скорой помощи» для спасения великой нации от дегенера­ции и богатейшей страны от вечной нищеты. Такая личность и нужна сегодня Советскому Союзу. Она, может быть, уже существует в потенции, в станов­лении. Сейчас на вершине партии образовалось явное «двоевластие» с двумя «генсеками» – есть генсек «де юре» Горбачев, который председа­тельствует в «малом партпарламенте», то есть в «говорильне» в лице Политбюро (в нем генсек «де юре» имеет большинство), но есть и генсек «де факто» – Лигачев, который руководит Секре­тариатом и аппаратом ЦК, то есть фактическим партийным и советским правительством СССР, вы­двинутый на этот пост «малым партпарламентом» по поручению «большого партпарламента» (Пле­нума ЦК КПСС, где большинство имеет Лигачев). Эту открытую тайну сообщил всей партии и стране на XIX партконференции сам Лигачев, когда заявил: «Несколько слов о работе Секретариата ЦК. Мне поручено вести текущую работу в Секретариате ЦК. Это поручение Политбюро. Секретариат упор де­лает на организацию и контроль текущей работы» («Правда», 02.07.1988). Начиная со Сталина, все генсеки – Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко сами непосредственно руководили аппаратом ЦК и сами выбирали себе первого помощника или «вто­рого секретаря» в ЦК, а вот теперь Секретариатом руководит не Горбачев, а Лигачев. На партийном языке это значит, что Лигачев не ответственен перед генсеком «де юре», а только перед «малым и боль­шим партпарламентами», как и сам Горбачев. Это беспрецедентное структурное «двоевластие» в ЦК собственно и является основным «механизмом торможения» перестройки, демократизации, гласно­сти. Ведь все генсеки были сильны тем, что они держали руку на руле фактического управления партией и государством – Секретариата и аппара­та ЦК. За этим рулем стоит сейчас не Горбачев, а Лигачев. Поэтому я его и называю генсеком «де факто». Партия в душе на стороне генсека «де факто», но умом она колеблется в сторону генсе­ка «де юре». Этим объясняется, что конференция, подготовленная Лигачевым и его аппаратом, не­смотря на все оговорки и сомнения, все же приня­ла, с некоторыми важными коррективами, пред­ложенный Горбачевым план реформ политической структуры страны. Самой решающей и самой глав­ной из всех реформ надо признать предложение Горбачева об унификации высшей партийной и государственной власти в одном лице с полномо­чиями в широком масштабе. Это учреждение поста председателя Верховного Совета СССР, являющего­ся одновременно и главой партии даже не будучи генсеком. Ленин не был генсеком. Чтобы без внут­ренних потрясений отнять у партии ее монополию на власть и вернуть «кесарю – кесарево» под вновь пущенным в ход лозунгом Ленина, провозглашен­ным накануне Октября, «Вся власть Советам!», Горбачеву ничего не оставалось, как предложить партии компромисс – поставить во главе нижестоя­щих государственных органов первых секретарей каждого уровня. Это, на первый взгляд, как буд­то противоречило общему замыслу самого Горба­чева о разделении и разграничении функций меж­ду партийными и государственными органами. Однако в нынешний переходный период не было никакой возможности получить согласие партии на фактическую узурпацию ее монопольной власти иначе, как пересадив первых секретарей с их пар­тийных кресел в кресла чиновников государствен­ного аппарата, объявив государственные должно­сти их основной функцией, а партийную работу функцией идеологического порядка. Все это нужно было Горбачеву, чтобы сделать следующий шахмат­ный «ход конем» со стратегическим умыслом: учредить названную должность главы государ­ства с прерогативами наподобие прерогатив амери­канского президента. Иначе говоря, превратить советскую генсековскую систему в «президиальную систему». Вот какие должны быть, по Горбаче­ву, прерогативы советского президента: «По мне­нию ЦК КПСС повышению роли высших предста­вительных органов и всей системы Советов народ­ных депутатов, укреплению правового характера власти, лучшему представительству Советского Союза в мировых делах отвечало бы учреждение поста председателя Верховного Совета СССР. Сле­дует установить, что он избирается и отзывается путем тайного голосования съезда народных депу­татов СССР... В условиях общего повышения роли представительных органов председатель Верховного Совета СССР должен быть наделен достаточно широкими государственными полномочиями. Он мог бы в частности осуществлять общее руковод­ство подготовкой законов и важнейших социально-экономических программ, решать ключевые вопро­сы внешней политики, обороноспособности и без­опасности страны, возглавлять Совет Обороны, вносить предложения о кандидатуре председателя Совета Министров СССР, а также выполнять ряд других обязанностей, традиционных для такого поста в государстве» («Правда», 29.6.1988).

Что же остается тогда генсеку «де факто» – шеф-идеологу Лигачеву? Ему остается архи-архивная идеология марксизма-ленинизма, которая нико­му не нужна, прежде всего не нужна самому Лига­чеву.

Когда Горбачев выдавал свое предложение за «мнение ЦК КПСС», то, по всей вероятности, речь шла о Политбюро, а не о Пленуме ЦК КПСС. Этим надо объяснять, что партконференция приняла пред­ложение об учреждении должности председателя Верховного Совета СССР, но обошла полным мол­чанием вопрос о его функциях и правах, описан­ных Горбачевым в его докладе. У Горбачева не обязательно председателем (президентом) Верхов­ного Совета СССР должен быть нынешний генсек «де юре», им может быть и Лигачев, и даже тепереш­ний председатель Президиума Верховного Сове­та Громыко, на то ведь и «выборы с тайным голосованием». Но поскольку президента выбирает не партия, а «съезд народных депутатов», то больше шансов быть избранным у Горбачева. Странно, что такие выдающиеся деятели и убежденные сто­ронники перестройки, как Борис Ельцын и акаде­мик Абалкин, видно совсем не поняли стратегиче­ский замысел Горбачева в данном комплексе вопросов о перестройке политической системы. Зато Лигачев и консервативный пленум ЦК это по­няли и поэтому не занесли в резолюцию то, что говорил Горбачев о прерогативах и широких госу­дарственных полномочиях председателя Верховно­го Совета СССР.

Кто не в курсе тонкостей функционирования внутреннего механизма власти партократии, тот оставит не замеченным один важнейший факт: всесоюзные конференции КПСС имеют значение только совещательного органа партии, в отличие от ее законодательных органов: съездов партии и Пленумов ЦК между очередными съездами пар­тии. Поэтому конференции КПСС не имеют права выбора нового состава ЦК или права его обнов­лять, как этого требовали сторонники Горбаче­ва накануне XIXпартконференции на страницах «Правды», ссылаясь на «прецеденты», созданные Лениным на двух конференциях до Октябрьской ре­волюции и на один прецедент на сталинской XVIIIконференции в феврале 1941 года. Самое глав­ное решения Всесоюзной конференции при­обретают по уставу партии законодательную силу для партии только в том случае, если они утверж­дены Пленумом ЦК. Подобное утверждение всегда происходило в конце каждой конференции на спе­циальном Пленуме ЦК. Такой Пленум ЦК не со­стоялся после XIXпартконференции и поэтому решения XIXпартконференции не закон, а только рекомендации. Только через месяц Пленум ЦК под­твердил их как рекомендации. Это оставляет откры­тым вопрос об их судьбе в продолжающейся борьбе за власть в Кремле. Единственное оружие у Горбаче­ва в этой борьбе – это его дар анализировать и про­пагандировать. Однако, у партии другая иерархия ценностей, ей, воспитанной на плоских стереотипах сталинского жаргона, чужды всякие духовные поис­ки, политическое мудрствование и ораторское красноречие. Серые партаппаратчики утвердились во главе партии и государства на основе неписа­ного сталинского закона – не допускать к власти оригинальных мыслителей и ярких ораторов. Кто выделялся из серой партаппаратной массы, уже считался подозрительным. Возьмите того же Горба­чева. Ведь он уже за семь лет до своего генсекства все-таки был одним из секретарей ЦК КПСС, но он был достаточно разумным, чтобы не высовывать­ся из серой секретарской массы со своими вы­дающимися способностями. Но эти способности пригодились сегодня Кремлю в его международ­ной политике. Одной своей риторикой, заимство­ванной из буржуазной правовой философии, Гор­бачев творит политико-психологические чудеса. Кто мог бы даже в мыслях представить себе, что такой выдающийся политический талант всего западного мира и закоренелый враг коммунизма, как Франц Йозеф Штраус, после трехчасовой беседы с Горба­чевым вернется из Москвы в полном восхищении от его личности и от его политики. Кто мог бы до­пустить, что такой убежденный антикоммунист, как президент Рейган, откажется после последней встречи с Горбачевым от своего знаменитого изре­чения: «СССР – это империя зла». Что говорить тогда о рядовых обывателях. На опросах общест­венного мнения в Европе, кто из политических лидеров мира заслуживает наибольшего политиче­ского доверия, Горбачев занял первое место. На подобном опросе в католической Польше, этого вечного врага России, одинаково как царской, так и советской, Горбачев занял второе место по­сле ее собственного земляка – Папы Римского. Однако все рекорды участников мировой эйфории в адрес Горбачева побила одна американка. Она решительно и безапелляционно заявила: «Появле­ние Михаила Горбачева – это второе пришествие Иисуса Христа!».

Этот неразгаданный политический сфинкс хо­рош для сюрпризов и непредсказуемых действий. Если же он все-таки провалится, то не только из-за своего интеллектуального превосходства над соб­ственной партией и ее допотопной идеологией, но еще и потому, что он хотел улучшить систему, которую нужно уничтожить, если не хочешь, чтобы уничтожили тебя самого. Другой альтернативы эта сталинская система не допускает. Когда в кругу его старых кавказских поклонников Сталина спросили: «Коба, почему ты взял себе имя 'Ста­лин'?», то ответ последовал моментально: «Потому, что сталь не гнется, а ломается». Поэтому и уголов­но-политическая система, созданная Сталиным, по­добна стали: ее нельзя согнуть, ее можно только сломать. Чем раньше Горбачев это поймет, тем быст­рее пойдет процесс экономического процветания страны и духовного оздоровления общества.

Поиск по сайту: