Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 25 страница

3.4. Товарное производство: противоречия и пределы в XXI веке

(«рыночноцентрическая» экономическая теория устарела)[217]

В экономической теории, особенно неоклассической, но отчасти даже и марксистской, к сожалению, широко распространен вне-исторический взгляд на рынок как некий универсальный механизм эффективной аллокации ресурсов, являющийся социально-нейтральным и адекватным «естественной» природе человека как эгоиста.

В то же время всякий знаток диалектико-материалистического, исторического метода марксизма хорошо знает, что к числу основных его достижений относится, в частности, системное, исторически конкретное понимание экономики с акцентом на качественной специфике ее этапов.

Ныне, в начале XXI века, переживая глубинные социально-экономические трансформации, нам особенно важно использовать этот методологический подход.

В этой связи нам представляется особенно актуальным аргументировать в предлагаемом ниже тексте следующие три тезиса.

Первый. В современной экономической теории, в тои числе, в значительной степени и гетеродоксальной, доминирует рыночноцентрическая модель. Эта модель не только устарела, но и тормозит развитие экономической науки.

Второй. Т.н. «рынок» – а на марксистском языке мы бы строго назвали это системой отношений товарного производства – за последние десятилетия существенно изменился по сравнению не только с рынком эпохи свободной конкуренции и его модификациями в эпоху подрыва этой свободы в условиях империализма, но и с социально-ограниченным, регулируемым рынком второй половины ХХ века. Новый век делает все более актуальной проблему развития тотального корпоративно-сетевого рынка.

Третий. Рыночные отношения тормозят развитие «экономики знаний»; более того, в неоэкономике наблюдается обратно-пропорциональная зависимость меры креативности деятельности и ее коммерциализации. Господство же рыночного фундаментализма в современных развитых экономических системах приводит к приоритетному развитию превращенных форм творческой деятельности (от финансовых спекуляций до масс-культуры).

Проблемы преодоления «рыночноцентрической» модели экономической теории

Господствующая в настоящее время в мире и в России экономическая теория, при всём многообразии её течений, обладает (если мы на время оставим в стороне ныне пока непопулярный марксизм и близкие к нему школы) неким удивительным свойством: для монетаристов и кейнсианцев, неоинституционалистов и дирижистов – практически для всех них (равно как и отображающих эти теории учебники) центром теоретического мироздания является Его Величество Рынок.[218] В самом деле, посмотрев на любой учебник economics'а (разве что за исключением некоторых отечественных, написанных экс-марксистами), мы сразу же заметим, как там характеристики экономики вообще практически без каких-либо оговорок превращаются в характеристики рынка: наличие спроса и предложения, денег, капитала, «бюджетных ограничений», прибыли ниоткуда не выводится, иная экономика если и упоминается, то как некоторое исключение, экономические цели и мотивы по сути сводятся к денежным – перечень легко продолжить.

При этом сей факт – сведение экономики к рынку – одновременно и не замечается, и не подвергается сомнению (и здесь, как мы покажем ниже, нет парадокса). То есть, конечно же, если Вы спросите экс-советского политэконома, когда-то неплохо, а то и блестяще знавшего марксизм, тождественны ли понятия «экономика» и «рынок», он, скорее всего, вспомнит, что нет. Может быть, ещё немного подумав, даже добавит (блистая некогда имевшем место проникновением в тайны экономических и экономико-философских рукописей К. Маркса), что при том именно рыночно-капиталистическая система есть наиболее развитый вид «экономической общественной формации». Но если этот вопрос не ставить...

практические и методологические

причины «рыночноцентризма»

По-видимому, читатель уже догадался, что авторы рано или поздно должны будут использовать параллель с Птолемеевской геоцентрической моделью вселенной. В самом деле, давайте задумаемся, почему вплоть до XV-XVII веков (а в России для большинства неграмотного населения аж до начала XX века) геоцентрическая модель оставалась абсолютно господствующей? Потому, что её противников отправляли на костёр? Да, и это правда, но решение проблемы лежит в другой плоскости: для феодальной (основанной на натуральном хозяйстве и крепостничестве) экономики, сословно-иерархической «политики» и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория мироустройства была (1) не нужна и (2) опасна (опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропорядка, являющейся, как правило, прологом практического изменения последнего). Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общине-поместью-приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла, традиционной жизни, превращала [ложную] птолемеевскую модель в необходимую и достаточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а [истинную] систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной. Однако гелиоцентрическая теория, наука и истина были нужны для иной практики – практики разрушения феодально-замкнутого социально-экономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии...

Конечно, аналогия – не доказательство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству.

В принципе сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в экономической теории. Вновь – ибо XXI век повторяет (причём во многом в фарсовом виде) ситуацию казавшегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия. Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме «рыночноцентрической», экономическая теория.

Во-первых, для экономических субъектов, практически (а не только идейно) сращенных с рыночной системой (некритично подчинённых товарному, денежному и т.п. фетишизму), иная теория и не нужна. Их практическая экономическая жизнь сведена к выбору решений, где критерием является максимизация денежного богатства и его производных в кратко- или долгосрочном периоде и, соответственно, им нужна чётко привязанная к этим практическим задачам наука. И «рыночноцентрическая» теория в принципе справляется с решением этих задач.

Более того, во-вторых, эта теория оберегает этих субъектов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не рыночных миров. Она теоретически «доказывает» (как это в своё время делали отцы церкви, защищая постулаты Птолемея), что иного мира нет, вроде бы как бы и не было (раз уж о не-рыночном производстве, распределении и потреблении упорно «забывает» теория, то простым смертным и подавно о них знать не следует) и уж точно никогда не будет. Аминь.

Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно-возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в своё время гелиоцентрическая модель строения вселенной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание (правда, критиков рыночноцентрической парадигмы пока еще – тьфу-тьфу-тьфу – не тащат на костер). Для сохранения господства глобальной гегемонии капитала и «рыночного фундаментализма» (термин Дж. Сороса) опасна активная пропаганда теоретических представлений, показывающих, что рынок (как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества) окончательно победил только в… конце XIX века – начале XX века. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX века – между Севером и Югом в США, да и Первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках замечу: экономикс вообще «видит» только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих «по ту сторону» собственно экономической теории, – компаративистики и экономики развития – хозяйственную жизнь 4/5 человечества).

Еще более опасен тривиальный вопрос: если рынок есть особая форма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма – всего лишь сто-двести лет назад) возник, то это означает, что рыночная экономика – не более, чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоноснымстанет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритичный, указывающий на собственные ошибки и грехи апологетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений[219].

Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчинённых без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные вопросы, но, прежде всего тем, что показывает:

· историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и – как все исторические системы – когда-то долженствующий перерасти в другую экономическую систему (возможно, если следовать букве и духу марксизма, составляющей «всего лишь» базис для постэкономического «царства свободы»);

· реальные противоречия рыночно-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость её заката;

· различие между видимостными механизмами её функционирования и лежащими в их основе (и скрытыми превращёнными формами так, как хороший макияж и модные одежды скрывают действительный возраст и вид женщины) существенными чертами товарных отношений и капитала;

· ростки и элементы реальных не-рыночных (в том числе и пост-рыночных) отношений в мировой экономике;

· теоретические модели, объясняющие кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.

И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов «рыночноцентрической» модели) не замечать как несуществующие или объявлять маргинальными (что не лишено своеобразных оснований – Коперник и Галилей 500 лет назад и в самом деле были «маргиналами»), а в случае невозможности этого – объявлять ложными. Если же и это не удаётся, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократических странах последние, как правило, используются редко и осторожно).

И если вопросы замалчивания и административно-политического давления выходят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности не «рыночноцентричной» теории могут и должны быть нашим предметом.

Мы не случайно выше написали «априорно»: доказательств по сути дела нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто, собственно, и не пытался доказать, что (1) не было до-рыночных отношений производства, распределения и потребления ресурсов, что (2) сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распространение последних.

По-видимому, легко предположить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны некоторые возражения. Зато положения (2) и (3) вызовут, как минимум, удивление, а то и жёсткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности отвергнутым всем цивилизованным миром пережиткам «коммунизма» (еретики, в общем…).

до-рыночные экономические отношения как феномены практики и предмет теории

Начнём наш анализ с материи, наиболее близкой и понятной читателю – до-рыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов), как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение, насилие (в частности, войны, грабежи и т.п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс назвал личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения (хотя и не только от них) вообще очевиден, а неоинституционализм «поиск ренты» числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений («азиатский цикл» и др.), но их несколько меньшая известность не означает их отсутствия.

Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, видимо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения.

В этой связи необходимы две ремарки.

Первая. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами («внеэкономическое принуждение», личная зависимость и т. п.). Эта сращенность не означает, однако, того, что эти отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определённое распределение ресурсов; что с ними не были связаны особые мотивы, цели и производства. По-видимому, здесь экономист должен возразить, что эти цели и мотивы являются не экономическими, так как их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т. п. было (и остаётся) частью процесса воспроизводства, т. е. экономической жизни в широком смысле слова.

Вторая ремарка. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали не-рыночные формы организации производства и распределения, но это далёкое прошлое и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории. Здесь автору уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования до-рыночных экономических отношений, вы тем самым признаёте их существование, следовательно (NB!), вы признаёте тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как «естественные». Соответственно, не может быть квалифицирован как «естественный», не отделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т. п.

Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что всё это – очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics эта очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное?

А теперь к вопросу об актуальности исследования до-рыночных экономических отношений.

Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX века. Более того, вплоть до середины XX века большая часть производства и распределения в Африке и Азии была сосредоточена в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 процентов населения (крестьянство) преимущественно было занято натурально-хозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) ещё в XIX веке шла борьба между до-рыночным, полу-феодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала – т. е. такой, как его ныне описывают учебники, выдавая за «естественный», т. е. как бы вечный) способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX века (а в России – только в XXI, может быть, станет), а до этого господствовали различные переходные формы. Может ли серьёзная теория игнорировать эти закономерности истории?

Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире. В экономике стран 3-го мира, особенно беднейших, где проживает, соответственно, 5 и 1,2 миллиарда жителей Земли и где сосредоточены наиболее жёсткие противоречия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше до-рыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.

В этих странах не просто велико влияние социо-культурных (религия, традиции), т. н. «цивилизационных» факторов на экономику. Противоречия глобализации и внутренние противоречия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI веке вновь(NB!) начинают складываться элементы новой (возможно, переходной) социально-экономической системы. Последняя противоречиво соединяет элементы позднего капитализма и восстанавливаемых реверсивным ходом истории в новом виде отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (преимущественно, естественно, в новых, специфических, требующих самого пристального изучения формах), государственно-деспотического, замешанного на традициях и внеэкономическом принуждении (клановом, родовом, тейповом и т. п.) способах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.

Все это не означает отсутствия в этом экономическом пространстве рынка и капитала – там, повторю, господствуют переходные отношения, но это означает, что рыночноцентрическая, более того, исключительно рыночная экономическая теория сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа этих развивающихся новых реалий социально-экономической жизни.

В-третьих, так называемые «пост-коммунистические», трансформационные экономики так- же требуют отказа от теоретического рыночного фундаментализма. Дело в том, что здесь (особенно в странах СНГ) в результате попыток насильственной реализации рыночных реформ в условиях, неадекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжелённая структура экономики и т.п.), социо-культурных, политических и т. п. факторов (а об этом написаны десятки книг и сотни статей) возникла крайне странная экономическая система, имеющая лишь видимость рыночной (и даже капиталистической), но в действительности скрывающей сложно структурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений.

И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых масштабах стали расти до-рыночные (до-буржуазные) и полу-рыночные (переходные) отношения – а это и натуральное хозяйство, и «поиск ренты», и личная зависимость во всем многообразии форм власти новой «аристократии» (от боссов организованной преступности – этих полулегальных «баронов» новой России – до новой номенклатуры из лона высших государственных чиновников и сращенных с ними олигархов – «графов», «князей» и «генерал-губернаторов» XXI века).

Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ всё более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полукриминальные) структуры, имеющие вид «обычных» корпораций, но в сущности представляющих собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наёмного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.

Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, анализ которых будет малодостоверен (ибо он будет скользить по поверхности) в рамках маркетоцентрической парадигмы.

Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в наших странах (а это господствующий подход, как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. В самом деле, практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям. Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России, СНГ и т. п.?

Причины этого достаточно очевидны: эта парадигма в принципе не позволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического mainstream’а просто не видны.

Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это ещё не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах «реального социализма» уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества провозгласила социалистическую систему, власти заявили, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство не только граждан, но и учёных (в том числе – западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих учёных (кроме догматически-ортодоксальных коммунистов и некоторых динозавров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.

Так и ныне mainstream на веру принимает идеолого-политические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология «рыночноцентризма» для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того, необходима.

Между тем, реальная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее и «рынок» (да и то крайне специфический) есть лишь один из многих сложно структурированных пластов нашего экономического пространства.[220]

Возвращаясь к проблеме не-рыночных отношений в современной мировой экономике, замечу, что, в-четвёртых, капитал развитых стран – транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) – включает в свой арсенал широкий спектр не-рыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics'а) методов власти и подчинения работников и клиентов[221], не описываемых на стандартном «маркетологическом» языке.

существуют ли пострыночные

экономические отношения?

И всё же главное для автора в данном случае – подчеркнем – это не столько доказательство актуальности изучения до-рыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть экономического пространства), сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объяснённый вывод: рынок (как его трактует economics, т. е., повторю, в единстве рынков товаров, капиталов, труда) есть исторически ограниченная, относительно недавно ставшая господствующей в мире, экономическая система. Это доказывает, в частности, долгое существование и сохранение доныне до-рыночных экономических отношений.

Но если это так, то тогда вполне логичным выглядит утверждение, что рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только своё начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встаёт вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности? Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, посткапиталистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реально существующие ростки этих отношений?

Анализ проблем пострыночной экономики начнём с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т. д.) в экономической науке даже в рамках mainstream возник тезис о «провалах рынка» – тех экономических (в широком смысле слова, выходя за рамки сведения экономики к обмену товаров и денег, что, кстати, вынужденно, но не замечая [NB!], делает здесь economics) функциях, которые рынок не может выполнить или выполняет с большими потерями для общества, Человека и природы (NB! Здесь опять «контрабандно» в экономическую теорию вводятся, не оговариваясь, не-рыночные параметры, которые, правда, замазываются применением словечка «экстерналии»).

Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти «провалы» (кстати, сам терминвесьма сомнителен и прямо указывает на «рыночноцентричность» economics'а: всё, что не рынок – его провал. Как похоже на религиозное мировоззрение: все, кто не христиане – язычники; или наоборот – все, кто не мусульмане – неверные; в любом случае они не более, чем «провал» христианства или ислама). Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если (1) «провалы рынка» появились в массовых масштабах на практике (и были, соответственно, отображены в теоретических работах mainstream и даже в учебниках) лишь в условиях «позднего», развитого рынка (мы бы, как марксисты, сказали капитализма, но в данном контексте это не так важно); если они (2) выполняют те функции, которые рынок выполнить эффективно не может; если эти «провалы» (3) лежат, как правило, в областях, наиболее важных для перехода человечества к новому качеству развития (образование, фундаментальная наука, экология, глобальные проблемы, развитие человеческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идёт не о до-, а о пострыночных отношениях, которые могут решать те важнейшие социально-экономические проблемы, которые не может решать рынок и капитал.

А теперь постараемся дать хотя бы краткий перечень тех сфер современной глобальной неоэкономики, для которых характерно развитие и ростков пострыночных) отношений. Это:

· многообразная система экономических функций государства, включающая перераспределение от 30 до 50 процентов ВНП и существеннейшим образом влияющая на образ жизни, решение экологических, гуманитарных и социальных проблем, качество роста и мн. др.;

· нерыночное воздействие на экономику крупных корпоративных структур (включая манипулирование потребностями и потребителями, частичное регулирующие воздействие на цены и мн. др.)[222];

· образование во многом не рыночных «анклавов экономической жизни внутри крупнейших корпоративных структур (особенно ТНК, объемы производства которых сравнимы с объемами ВНП средних государств)[223];

· развитие социально-ответственного (ориентированного не только на рыночные критерии) бизнеса;

· жизнедеятельность «экономики солидарности», включающей, в частности, деятельность «социальных» (ориентированных не извлечение прибыли) предприятий (до 10 процентов рабочей силы Евросоюза)[224];

· экономическую жизнь гражданского общества (внутреннюю, ориентированную на некоммерческие цели и ценности социально-экономическую жизнедеятельность НПО, социальных движений и т.п.);

· систему регулирования экономики со стороны общественных (некоммерческих) организаций, органов местного самоуправления и т.п.;

· экономические процессы в области производства, распределения и использования общедоступных, находящихся в государственной или во всеобщей собственности благ (общедоступные, не являющиесяся частной собственностью информация, культурные, природные и т.п. блага)…

Упомянем также такие важнейшие аспекты, как развитие нерыночных ценностей и стимулов деятельности, кооперации и сотрудничества (а не только конкуренции) как механизмов повышения результативности труда и предпринимательства, выделение творческого труда, свободного времени и неотчужденных социальных отношений (свободная работающая ассоциация) как важнейших слагаемых экономической жизни эпохи рождения постиндустриального общества (эпохи научно-технической революции). Не менее интересны проблемы выделения социально-экономической эффективности (выдвигающей критерий благосостояния и свободного гармоничного развития личности, а не только денежного дохода в качестве соизмеряемого с затратами результата развития), самоуправления и мн. др.[225].

И это лишь очень неполный перечень важнейших из данных сфер. Они весьма различны по своей природе, могут скрывать как прогрессивные, так и регрессивные (с точки зрения такого критерия как свободное всестороннее развитие человека, снятие социального отчуждения) отношения. Но даже этот неполный перечень показывает, что пост-рыночные отношения существуют и они гораздо шире и глубже, нежели государственное воздействие на экономику.

Здесь требуется существенная оговорка: безусловно, современная экономическая тоерия признает существование этих феноменов. Но! Она, во-первых, трактует их как «провалы рынка», т.е. (а) исходит из рынка как единственно эффективной экономической системы и тем самым (б) явно и неявно указывает на необходимость максимального сужения этих сфер. Во-вторых, она пытается отобразить экономику этик сфер («Экономика общественного сектора» и т.п.) как некоторую «неполноценно-рыночную», редуцируя ее содержание к рыночно-подобным формам и описывая эти формы при помощи несколько модифицированных традиционных рыночных моделей, резко сужая, а то и извращая содержание происходящих в сфере экономики общественных благ процессов и отношений.

Поиск по сайту: