Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 24 страница

Во-вторых, деньги, выполняя функцию средства обмена, могут, как известно, быть замещены некоторым знаком денег-золота. Отсюда еще одна линия фетишизации и рождения форм, создающих видимость иного содержания отношения «стоимость», нежели то, что лежит в основе системы отношений товарного производства. Деньги как всего лишь мимолетный посредник обмена выполняют свою функцию не как золотой товар, имеющий реальную стоимость (овещненный в золоте абстрактный общественный труд), а как всего лишь знак этого товара. Главное условие выполнения этой функции – не качество, субстанция этого знака (бумажных или иных заместителей золота) как товара, имеющего стоимость – для денег-бумаги это как раз не играет существенной роли, – а его количественная определенность (как сказал бы Гегель – «определенное количество»). Здесь важно «всего лишь» соответствие количества (номинала) денег в обращении сумме стоимостей товаров, включенных в данный воспроизводственный процесс. Отсюда неслучайное выведение Марксом формулы количества денег в обращении. Более того, отсюда вытекает объективная возможность возникновения количественной теории денег: для нее есть объективные основания, точно раскрытые Марксом (я их очень коротко охарактеризовал выше). Эта возможность превращается в действительность там и тогда, где и когда возникает объективная заинтересованность в этой теории. В результате на стыке либеральной монетарной политики и востребованной ею теории рождается «уравнение Фишера», сотворившего (возможно, не ведая, что творит) прямой плагиат…

Следующие шаги в развитии трудовой теории стоимости связаны с генезисом и развертыванием такого производственного отношения, как «капитал». Статья – это не место для пересказа трехтомной работы. Поэтому отмечу лишь несколько ключевых пунктов хорошо известной серьезным теоретикам логики восхождения от абстрактного к конкретному.

Анализ денег и всеобщей формулы капитала создает предпосылку для выведения из трудовой теории стоимости нового важнейшего отношения – отношения создания наемным трудом и присвоения капиталом прибавочной стоимости – отношения эксплуатации. Здесь существенна двоякая теоретическая связь, отображающая реальную диалектику производственных отношений «рыночной экономики». С одной стороны, К.Маркс на основе анализа законов развития товарного отношения (в единстве стоимости и потребительной стоимости товара) строго выводит теоретически то, что в условиях генезиса капитализма происходило и происходит в массовом порядке практически: товар превращается в деньги, а деньги в капитал. Посему трудовая теория стоимости неизбежно и органично вырастает в теорию прибавочной стоимости. С другой стороны, важнейшим теоретическим доказательством теории эксплуатации является именно трудовая теория стоимости в ее полной определенности, включая теорию двойственного характера труда, потребительной стоимости и стоимости, денег как товара особого рода и т.д. Для доказательства факта совершения прибавочного труда и его присвоения капиталом, осуществляющихся в рамках соблюдения законов товарного производства, Маркс должен был показать, во-первых, специфику стоимости товара «рабочая сила» (общественно-необходимый абстрактный труд, затрачиваемый на воспроизводство этого специфического товара и овещененный в нем) и потребительной стоимости этого товара (способность создавать в процессе труда стоимость, большую, чем его собственная). Во-вторых, Маркс мог и должен был использовать теорию двойственного характера труда для того, чтобы показать, как именно происходит одновременный процесс переноса стоимости постоянного капитала на конечный продукт и создание новой стоимости. Тем самым именно теория двойственного характера труда служит важнейшим основанием для доказательства неправомерности теории факторов производства, предельной производительности. В-третьих… – пожалуй, я не буду далее разворачивать доказательства взаимно однозначной связи трудовой теории стоимости и теории прибавочной стоимости в «Капитале».

Раз возникнув, капитал обретает свои собственные новые законы движения, развивающие закономерности товарного производства. Деление капитала на постоянный и переменный, анализ воспроизводства капитала, выделение процесса обращения и деления капитала на основной и оборотный подводят Маркса вплотную к выведению закономерного превращения прибавочной стоимости в прибыль. Это один из интереснейших шагов в «Капитале». Но для наших размышлений он особо важен: здесь происходит трансформация содержания (отношения создания и присвоения прибавочной стоимости) в форму, причем форму превращенную (в дальнейшем автор будет использовать более точный термин – «превратную», не только трансформирующую, но и как бы переворачивающую содержание форму). Прибыль в теории Маркса становится той превратной формой, которая объективно создает видимость иного, чем действительное, содержания. Прибыль – это такая форма, которая создает объективную видимость того, что действительно происходит на поверхности явлений, а именно того, что прибыль есть результат функционирования всего капитала, а не только наемного труда. Маркс доказывает, что эта видимость объективна, но она противоположна действительному содержательному процессу. Показывает, как и почему происходит это раздвоение объективного бытия на содержание и превратную форму. Показывает, что прибыль как превратная форма не только есть, «бытийствует», эмпирически дана, но и должна быть: в процессе воспроизводства, оборота капитала прибавочная стоимость действительно становится прибылью как результатом функционирования всего капитала, хотя прибавочная стоимость как таковая создавалась и создается только наемным трудом. Здесь вновь складывается та же ситуация, что и со стоимостью: прибавочная стоимость есть объективный реальный феномен, производственное отношение, но ее так же нельзя «пощупать», как и стоимость. Эта та объективная реальность, которую можно «увидеть» только при помощи особого научного инструментария – метода восхождения от абстрактного к конкретному. Здесь уместно напомнить хорошо известную аналогию с микроскопом, без которого нельзя увидеть даже инфузорию-туфельку, не говоря уже о вирусе или гене. Не вооруженный специальным инструментарием ученый «не видит» некоторых объектов и абсолютно честно и искренне заявляет, что их нет. Зато он без всякого инструментария видит то, что дано эмпирически, и столь же честно заявляет, что это есть. И только это есть. Так появляется витающая в абстракциях и не имеющая осязаемых практических доказательств генетика и столь практичное учение, как теория Лысенко…

Так же и с прибавочной стоимостью и прибылью: первая содержательно-реальна, но доказательство этого требует использования метода восхождения от абстрактного к конкретному (впрочем, практика доказывает верность марксизма и непосредственно, но это происходит преимущественно тогда, когда возникают качественные изменения того, что сейчас называют «рыночной экономикой»). Вторая непосредственно эмпирически дана, но с точки зрения марксизма является превратной формой.

К вопросу о том, как доказать, что это только форма и к тому же превратная, мы еще вернемся. Сейчас же заметим, что Маркс в очередной раз показывает основы возникновения и развития очередного теоретического блока mainstream’а: теории факторов производства, предельной производительности. Они могут возникнуть как отражение превратной формы – действительного процесса функционирования капитала, порождающего прибыль. Этот теоретический блок должен возникнуть, ибо он адекватно отражает интересы тех, кто «заказывает музыку» в экономической науке.

Напомню также важный пропущенный мной блок – теорию заработной платы Маркса. Здесь автор «Капитала» раскрывает еще один аспект движения от содержания к превратным формам, показывая, как и почему стоимость и цена рабочей силы превращаются в заработную плату и как эта объективно существующая форма создает видимость превратного содержания – того, что наемный рабочий продает труд и получает за него плату. Превратная форма «зарплата» как бы (здесь термин-симулякр «как бы» значим) наводит морок на работника и на работодателя, и на исследователя, формируя фиктивное содержание, когда кажется, – намеренно повторю! – что суть отношения наемного работника и капиталиста в том, что первый продает товар «труд» в обмен на заработную плату – плату за этот труд. Что, следовательно, это всего лишь обмен эквивалентов и никакой эксплуатации здесь нет. Сложность здесь состоит в том, что обмен товарами между капиталистом и рабочим – это действительно обмен эквивалентов, что показал, в частности, и Маркс. Но эта эквивалентность – не более чем реально существующий морок, ибо на самом деле продается не труд, а рабочая сила – особый товар, стоимость которого всегда меньше, чем та, что этот товар создает в процессе его потребления капиталом (в процессе труда, включающего не только необходимое, но и прибавочное время).

Так происходит серия продвижений на пути от стоимости к превратным формам рынка.

Едва ли не наиболее сложный шаг, весьма близкий к завершающей стадии трансформации – это формирование средней прибыли и цены производства. На протяжении всего ХХ века и доныне по этому поводу ведется напряженная полемика, связанная с так называемым противоречием между I и III томами «Капитала» (в зарубежной литературе – проблемой трансформации). Проведенный выше краткий экскурс в логику I отдела I тома «Капитала» напомнил, как эта проблема решается в классическом марксизме. Там этот Гордиев узел разрубается: показав, что стоимость не есть средние затраты конкретного труда (труда в некоторой отрасли), мы ставим под сомнение само наличие расхождений в количественной определенности стоимости и цены производства. Это просто теоретически разные и не сопоставимые между собой феномены.

Сказанное в полной мере соотносится с так называемым «законом стоимости». Его часто трактуют так, что, дескать, в условиях товарного производства продукты продаются и покупаются по стоимостям, которые равны средним общественно-нормальным затратам труда. Между тем, закон стоимости отнюдь не предполагает, что товары продаются по их стоимости. Более того, этот закон предполагает, что товары, как правило, не продаются в соответствии с их стоимостью, что рыночные цены товаров обычно отклоняются от стоимостей, совершая колебания, лишь в среднем, в сумме этих колебаний, тяготея к величине стоимости.

Механизм формирования цен производства является конкретным механизмом отклонения цен от стоимости, причем механизмом, не нарушающим в среднем тяготение общей суммы цен товаров к их стоимости, а лишь перераспределяющим затраты труда в результате межотраслевой конкуренции в зависимости от отраслевых различий в уровне органического строения капитала (есть и другие механизмы отклонения цен от стоимости, в частности, механизм образования земельной ренты).

Следует заметить, что цена производства может быть представлена не только как нечто, не равное стоимости, но и как частный случай стоимости. Закон стоимости действует и применительно к цене производства, если учитывать, что понятие общественно-необходимых затрат труда в капиталистическом производстве приобретает более конкретную модификацию. Здесь общественно-необходимыми признаются не просто средне-нормальные затраты труда, обеспечивающие соответствие спроса и предложения (то есть равенство совокупных затрат труда на обмениваемые массы товаров), а такие затраты, при которых продажа товаров приносит равновеликие прибыли на авансированный капитал путем создания избытка предложения в отраслях с низким органическим строением капитала, и дефицита предложения – в отраслях с высоким органическим строением, при обеспечении лишь суммарного соответствия спроса и предложения на рынке.

Впрочем, так просто уйти от проблемы, обсуждаемой более столетия, конечно же, нельзя: мы лишь отметили возможный путь поиска ее решения. К тому же нельзя не отметить, что полемика по проблеме трансформации дала немало новых интересных теоретических разработок и позволила нащупать немало «узких мест» в марксовой теории товарного производства.

Для нас же это превращение интересно тем, что оно выводит на первый план одну из самых сложных и – что греха таить – пока не решенную до конца в марксизме проблему взаимосвязи законов содержания системы и механизмов функционирования ее превратных форм.

У авторов, к сожалению, в кармане нет готового ответа на этот вызов. Есть некоторые тексты, в которых содержится ряд гипотез, но не более того. Впрочем, в отличие от авторов, у Маркса, при всей незавершенности III тома его основного труда, есть немало весьма продуктивных моментов, показывающих как именно происходит такая трансформация стоимости в совокупность ее превратных форм, одной из которых и является цена производства. Далее следует рыночная стоимость и рыночная цена, еще далее…

Вот здесь Маркс остановился, не успев продолжить свою работу.

А через некоторое время господствующей стала теория предельной полезности, обретающая все новые и новые оттенки и аспекты.

Почему это произошло? С точки зрения марксизма – по вполне понятной причине. Зрелая «рыночная экономика» (можно сказать – капиталистическая система производственных отношений) в своем воспроизводстве порождает господство превратных форм. В этой системе, завершившей свой генезис и стабильно функционирующей на собственной основе, все ее основания ушли в глубину, не видны, скрыты многочисленными напластованиями воспроизводящих и множащих самих себя превратных форм. В результате этих многочисленных напластований и складывается объективная система некоторых механизмов функционирования рынка, где непосредственно взаимодействуют только отдельные субъекты, осуществляющие определенные трансакции, зависящие от их собственных решений и некоторых эмпирически данных параметров (например, количества денег в обращении и др.), эндо- и экзогенных для рынка. Ничего другого на поверхности устойчиво воспроизводимой рыночной экономики просто нет. Здесь стоимость предстает только как цена, причем цена, зависящая от параметров и отраслевой, и межотраслевой конкуренции, спроса и предложения; деньги – как всего лишь агрегат, количество которого должно не превышать определенных объемов; прибавочная стоимость – только как прибыль (причем многократно перераспределяемая в силу многоплановых форм конкуренции); наемный труд озабочен только максимизацией заработной платы (еще одна превратная форма)…

В результате складываются необходимые и достаточные предпосылки для формулирования и признания всех основных слагаемых сегодняшней теории mainstream’а. Так логика «Капитала» показывает причины и содержание тех превратных форм, которые могут и должны отображаться теориями тех авторов, кто сознательно или бессознательно исследует именно и только эти эмпирически данные формы[215]. Исследует в силу то ли своей методологии (позитивизма; тоже, кстати, неслучайного); то ли в силу неспособности и нежелания исследовать что-либо, кроме эмпирически данных форм; то ли в силу незаинтересованности в исследовании чего-либо большего, чем эти формы, в условиях, когда господствующими экономическими субъектами (бизнесом; шире – агентами рынка, т.е. людьми как всего лишь продавцами или покупателями того или иного товара) востребованы и оплачены именно эти исследования и объяснения; то ли в силу и первого, и второго, и третьего…

При этом субъективно экономисты mainstream’а вроде бы как и не виноваты в том, что они ведут именно такие исследования. Непосредственно здесь действует обратная описаной выше связь. Теоретики искренне считают, что они так работают не потому, что им за это платят, а им за это платят потому, что они создают полезные для практики знания (отсюда столь большая популярность методологии прагматизма). Самое смешное, что эти экономисты правы: в условиях стабильно функционирующей экономики полезную для агентов рынка информацию, информацию, в основном адекватно отражающую практику, можно получить прежде всего на основе теоретического фундамента mainstream’а. Это действительное адекватное, научное отражение действительных механизмов функционирования превратных форм. Такие формы можно и должно отражать именно на основе этого теоретического и методологического багажа. Иначе теоретик получит и передаст заказчику знание не о путях повышения прибыли, а об условиях отмирания капитала…

(Как в старом анекдоте о работнике «почтового ящика», производящего якобы холодильники. Сколько бы ни бился мужик, но в результате сборки у него в руках всегда оказывался пулемет. Так и с марксистской теорией: сколько ни пытайся ее использовать для повышения эффективности бизнеса, в результате обязательно получишь вывод о необходимости преодоления капитализма…)

Другое дело, что для того, чтобы правильно отражать механизмы функционирования превратных форм как таковых, как истины в последней инстанции, а не как мистификации (пусть объективной, но мистификации), mainstream должен создавать мнимый теоретико-методологический фундамент. Подобный фундамент опять же точно и истинно отражает некоторое содержание – но это фиктивное, «наведенное» превратными формами (так, как ведьмы наводят морок) содержание. Таким «наведенным» [превратными формами стабильно функционирующей на собственной основе рыночной экономики] содержанием-мороком и является теория предельной полезности.

Но! Подчеркну еще раз: теория предельной полезности – это не теоретическая фикция. Это теоретически истинное и практически полезное (для агентов рынка) отражение действительно существующего превратного содержания, созданного миром превратных форм, господствующих в экономической жизни рынка и определяющих основные механизмы и формы его функционирования.

А теперь о том, как доказать, что формы функционирования рынка, исследуемые и отображаемые mainstream’ом, превратны, а содержание системы товарных отношений совсем иное, а именно то, что отображено в «Капитале», что, в частности, содержательно истинной является трудовая теория стоимости.

Поскольку это не более чем завершающие аккорды статьи, ограничусь отсылкой к одному из ключевых положений, с которых я ее начал. Как при природных катаклизмах бури и землетрясения срывают многочисленные поверхностные напластования, обнажая коренную породу, так и в социально-экономической жизни генезис или слом определенных общественных систем обнажает их действительную природу. Лишь два примера из отечественной истории. Как бы мы ни относились к события 1917 и 1991 годов, и в том, и в другом случае все занавесы были сорваны. В первом случае произошло (при всей сложности реальных исторических событий) разрушение именно коренных основ прежней системы. Не только форм рынка, не только конкуренции. Была разрушена система отношений создания и присвоения стоимости путем товарного производства. Были разрушены наемный свободный труд и частный капитал… Во втором, в противоположность первому, создавали опять же не только формы рынка, но отношения обособленного производства товаров, отношения наемного труда и частно-капиталистического присвоения… И в том, и в другом случае содержание процессов было предельно обнажено и оно подтвердило правомерность выделения именно системы производственных отношений как действительного содержания этой системы. Именно для понимания причин, природы, последствий, закономерности или случайности таких грандиозных сдвигов и нужна марксистская экономическая теория вообще и трудовая теория стоимости в частности. Для того же, чтобы успешно делать свой мелкий или крупный бизнес или выбрать оптимальный по соотношению цена-качество автомобиль, марксистская экономическая теория слишком сложна и многоаспектна. Она здесь так же бесполезна, как космический корабль для похода в супермаркет.

Кроме того, не забудем и о том, что люди в экономике – это не только агенты рынка, даже если эта экономика рыночная. Поскольку же на самом деле мир, котором мы живем, это не просто рыночная экономика, а система производственных отношений капитализма, постольку в ней действуют и более сложные, глубинные законы и процессы, обусловливающие более сложную, нежели подороже продать и подешевле купить, систему социальных интересов. И эти интересы, равно как и диалектический метод, позволяют обнажить более сложные, содержательные процессы, доказав, что исследования mainstream’а – это характеристика именно и только превратных форм, создающих видимость наличия некоторого фиктивного, как я отметил, «наведенного» содержания, говорящего, что экономика – это взаимодействие преследующих свои эгоистические цели рациональных индивидов, а в основе ценности лежит исключительно предельная полезность…

Теория предельной полезности как…

продолжение «Капитала»

Всем хорошо известно, что в «Капитале» Маркс показал, как создается объективная видимость, (она возникает, в частности, в процессе обращения капитала) того, что прибыль выступает порождением всего капитала. Эта прибыль формируется в результате конкуренции капиталов, которые, стремясь к максимизации нормы прибыли, формируют среднюю норму прибыли на равновеликие капиталы. Таким образом, для капиталиста нормой экономического поведения является максимизация прибыли и минимизация авансированного капитала, выступающего как издержки производства. Постольку, поскольку реализация как прибыли, так и величины издержек происходит через сферу обращения, для капиталиста здесь действует тот же императив, что и для любого агента рынка: подороже продать, подешевле купить.

Так закономерности воспроизводства капитала на собственной основе формируют объективную видимость сведения капиталистической системы к процессам купли-продажи товаров. Процесс обращения капитала, межотраслевая и отраслевая конкуренция между ними превращает всех участвующих в нем агентов в одинаковых абстрактных субъектов, преследующих частные интересы – интересы максимизации своей выгоды и минимизации издержек. Этот частный интерес не случайно в этом процессе выглядит как единственный и универсальный. И эта видимость объективна: в процессе воспроизводства капитала на поверхности явлений других интересов у агентов, действительно, нет. В результате исследуемая экономическая система сама себя сводит к актам индивидуализированного взаимодействия рационально-эгоистических продавцов-покупателей, возвращая нас к тому простейшему бытию «рыночной экономики», с которого Маркс начинал «Капитал».

Но если у Маркса это возвращение опосредовано всем тем богатейшим и сложнейшим анализом, который содержится в трех томах его основного труда, то для экономиста, исследующего исключительно эмпирически данные факты экономической жизни, ситуация иная.

Для первого этот процесс воспроизводства капитала, сводящий в конце концов сам себя к простейшей абстракции рынка, есть подтверждение правомерности всей его предшествующей работы по «раскручиванию» системы категорий, характеризующих бытие, сущность, явление и действительность (явление как «продукт» воспроизводства сущности) товарно-капиталистической экономической системы. Маркс показывает и доказывает всем своим «Капиталом» (и, в частности, III томом), что эта система категорий может и должна начинаться с факта бытия массы товаров и заканчиваться фактом бесконечного процесса их обращения, скрывая все свои основные законы в глубине и выставляя на поверхности лишь совокупность превратных форм, каковые он и выводит в процессе своего исследования.

Для второго существует исключительно и единственно поверхностный уровень капиталистической действительности (непосредственно эмпирически данный процесс обращения). Поскольку иная действительность такому экономисту не дана (для того, чтобы ее «увидеть», надо использовать метод восхождения от абстрактного к конкретному, исследуя процесс генезиса, развития и заката товарно-капиталистической экономики как исторически особой системы – материя по определению закрытая для mainstream’а), а главным, практикой диктуемым вызовом его научной деятельности является необходимость теоретически обосновать факт рационального поведения частного индивида, ищущего фундаментальные основы для принятия на рынке эффективных решений, постольку… Постольку такой экономист оказывается вынужден представить рыночную действительность an sich (взятую в-себе и для-себя) как следствие неких фундаментальных закономерностей «экономики вообще».

Поэтому, во-первых, неявно, но с железной последовательностью главной и первой проблемой экономической теории mainstream’а оказывается исследование эффективного индивидуального выбора на рынке, и, соответственно, проблема формирования индивидуальных предпочтений. Отсюда закономерно вытекает следующий шаг: именно столкновения индивидуальных предпочтений объявляются основой формирования меновых пропорций. Так выводится (причем вполне логично) теоретическая конструкция, отражающая мнимое, но не случайно возникшее, содержание рынка как экономического феномена – содержание, созданное господством описанных выше превратных форм и адекватно отображаемое исследователем, который в соответствие с непосредственными законами рыночной действительности (но не ее сущности) отображает ее формы как (просим прощения за повтор-педалирование) единственно действительные (но не превратные). Посему и то содержание, которое генерируют эти превратные формы, исследующий исключительно эмпирически данную действительность экономист принимает как действительное. Так формируются теоретические основы рынка, адекватно отражающие мнимое содержание той системы. Далее эта теория достаточно строго выводит из категорий, адекватно отражающих это [мнимое, наведенное превратными формами] содержание, другие категории, адекватно, эмпирически достоверно отражающие действительные механизмы функционирования [превратных форм] рынка и тем самым доказывает свою научную состоятельность…

Теория предельной полезности [в превратной форме] отражает действительную закономерность рынка – продавцы и покупатели выходят на него с уже сложившимися индивидуальными трудозатратами, и стремление получить эквивалент этих трудозатрат и составляет основу их «индивидуальных предпочтений».

(Здесь, правда, есть «нюанс». Mainstream не ищет объективную основу цены – раз она следствие индивидуальных предпочтений, то именно в индивидуальных, субъективных стремлениях и следует обнаружить основу этих индивидуальных предпочтений. Это тем более верно, что вполне соответствует либеральной догме об индивидуальной свободе на рынке).

Что же это за субъективные желания? Желание получить за свой труд как можно больше чужого труда? Фи! При чем тут труд? Труд – это удел наемных работников, и вспоминать об этом неприлично (вы еще о классовой борьбе вспомните!). И никто на рынке не собирается облапошивать своего ближнего (да-да, конечно…). Рынок создан для всеобщего счастья, и каждый рыночный агент стремится максимизировать свое удовольствие. Но всего на всех все равно не хватит (то есть ресурсы ограничены)… Вот вам и исходный пункт для теории предельной полезности.

Правда, далее mainstream утверждает, что уже сама установившаяся в результате столкновения индивидуальных предпочтений равновесная цена определяет количество обмениваемых друг на друга товаров, то есть объем реального спроса и предложения на рынке (хотя дело обстоит ровно наоборот – при том, конечно, что сложившийся уровень цен влияет на последующие решения об объемах производства тех или иных товаров). Как это сочетается с либеральной свободой – подчинение экономических решений всех индивидов тем ценам, которые сформировались как независимый от каждого из них результат столкновения всей суммы индивидуальных предпочтений – mainstream уже не объясняет, но это «детали».

Здесь мы можем поставить если не точку, то многоточие: цепочка выведения возможности и необходимости основных идей mainstream’а из логики «Капитала» нами кратко обрисована.

В заключение нам хотелось бы вернуться к проблеме фундаментальной значимости трудовой теории стоимости. Позволим себе в этой связи только одну ремарку, связанную с вопросом об исторических и теоретических границах рынка[216]. Марксова трудовая теория стоимости как часть общей теории товарного производства указывает на то, что последнее есть исторически и теоретически ограниченная система, имеющая свое начало и конец. Вот почему для того, чтобы понять закономерности генезиса, развития и заката системы отношений товарного производства и обмена, надо анализировать не функциональные связи спроса и предложения, а нечто иное, а именно – противоречие потребительной стоимости и стоимости, двойственный характер труда, лежащего в основе товара. Только этот анализ покажет как, где и почему коллективный труд в рамках натурального хозяйства сменяется частным трудом обособленного производителя, действующего в условиях общественного разделения труда, а этот труд может смениться всеобщей творческой деятельностью homo creator’а.

Если же говорить о соотношении трудовой теории стоимости и теории предельной полезности, то мы можем сделать следующий вывод: первая показывает глубинные основы отношений товарного производства, исторические и теоретические границы этой системы, ее природу, тогда как вторая выводится из первой через сложную цепочку опосредований и указывает на фиктивное (как бы «наведенное») содержание действительно существующих превращенных форм – определенных функциональных зависимостей в соотношении спроса, предложения и т.п. Соответственно марксова теория нужна «лишь» для того, чтобы исследовать природу и границы товарной экономики; для анализа функциональных зависимостей спроса и предложения она, действительно, не нужна.

«Изюминка», однако, заключается в том, что нынешний рынок уже подошел к своим границам, и для того, чтобы понять, кто, как и почему действительно определяет не столько цены, сколько закономерности эволюции современного рынка, нужно анализировать, прежде всего, его сущность. И вот здесь оказывается востребован марксистский анализ проблем обособленности производителей (которая подрывается «рыночной властью» ТНК), типа и природы новой сетевой модели разделения труда и много, много другого – но это уже предмет совсем другого текста.

Поиск по сайту: