Знакомство с окружным прокурором

Здание, где с 19З5 года располагалась окружная прокуратура, раньше принадлежало сумасшедшему дому Бамблби. Он был основан в 1899-м на средства, перечисленные одноименным британским переселенцем, сэром Джорджем Бамблби в момент помешательства, как пытались потом доказать его непризнанные потомки. Мрачное здание из красного кирпича, покрытое вековой копотью, зловеще нависало над городской площадью. Оно находилось примерно в полутора километрах от полицейского управления, и дорога туда от Уолнат-Кроссинг занимала тот же час с четвертью.

Изнутри здание прокуратуры было еще менее привлекательным, чем снаружи. В шестидесятые его подвергли реконструкции и модернизации. Грязные люстры и дубовые панели заменили флюоресцентными лампами и белой штукатуркой. Гурни даже подумал, что этот резкий свет в помещениях должен отпугивать безумные призраки прошлых обитателей. Странная мысль для человека, идущего обсуждать условия контракта о найме на работу. Гурни решил сосредоточиться на том, что сказала ему на прощанье Мадлен: «Ты нужен ему больше, чем он тебе». Он размышлял над этим, пока ждал приглашения пройти через сложную систему охраны в приемном зале. После металлоискателя он проследовал по стрелкам на стенах и вскоре оказался у двери с матовым стеклом и аккуратной табличкой «Окружной прокурор».

В приемной он столкнулся взглядом с секретаршей. Гурни всегда считал, что мужчина выбирает себе помощницу по критерию компетентности, сексуальности или престижности. Было похоже, что женщина за конторкой соответствовала всем трем. Невзирая на пятый десяток, ее волосы, кожа, макияж, одежда и фигура были настолько ухоженными, что она почти светилась. Ее взгляд был одновременно оценивающим и чувственным. Небольшая табличка на ее столе сообщала, что зовут ее Эллен Ракофф.

Они не успели даже поздороваться, как дверь справа от ее стойки открылась, и в приемную вышел Шеридан Клайн. Он гостеприимно улыбнулся:

— Девять утра — и он тут как тут! Хотя чему я удивляюсь. Вы всегда держите слово и делаете ровно то, что обещали!

— Это проще, чем поступать наоборот.

— Что? Ах да, да, конечно. — Он улыбнулся еще шире, но уже не так радушно. — Чай или кофе?

— Кофе.

— И мне. Никогда не понимал, в чем смысл чая. А вы собак или кошек больше любите?

— Наверное, собак.

— Когда-нибудь обращали внимание, что собачники предпочитают кофе, а кошатники — чай?

Гурни не считал это темой, достойной размышлений. Клайн жестом пригласил его в свой кабинет, жестом же указал на современный кожаный диван, а сам уселся в кожаное кресло в том же стиле, стоявшее напротив. Их разделял низкий стеклянный столик. Улыбка сошла с его лица, и теперь он смотрел, пожалуй, даже слишком серьезно.

— Дэйв, я хочу сказать, что мы очень счастливы, что вы согласились нам помочь.

— При условии, что для меня найдется подходящая роль.

Клайн непонимающе моргнул.

— Распределение полномочий — непростая задача, — пояснил Гурни.

— Согласен как никогда. Давайте я буду до конца откровенен. Как говорится, раскрою вам карты.

Гурни подавил гримасу и вежливо улыбнулся.

— Я знаком с людьми из Нью-Йоркского управления, и они о вас крайне лестно отзывались. Вы были ведущим следователем в нескольких крупных делах, расследования держались на вас одном, но когда наступало время пожинать лавры — вы их всегда уступали кому-то другому. Поговаривают, что у вас был самый большой талант и самое маленькое эго во всем управлении.

Гурни улыбнулся не столько комплименту, который, как он понимал, был хорошо продуман, а выражению лица Клайна, который не смог скрыть удивления: как можно не желать славы?

— Мне нравится работа, но не нравится быть в центре внимания.

Клайн сощурился, словно пытаясь распробовать какое-то незнакомое блюдо.

После длительной паузы он подался вперед:

— Скажите мне сами, как вы видите свое участие в расследовании?

Это был главный вопрос. Гурни взвешивал возможные ответы всю дорогу от Уолнат-Кроссинг.

— В качестве консультанта-аналитика.

— Что это подразумевает?

— Команда бюро расследований занимается сбором, обработкой и хранением улик, допросом свидетелей, составлением рабочих версий и построением предположений касательно личности, мотивов и дальнейших возможных действий убийцы. Мне кажется, я могу помочь с последним.

— Каким образом?

— Мне всегда лучше всего удавалось собрать разрозненные факты в сложном деле и сложить их в разумной последовательности.

— Сомневаюсь, что это единственное, в чем вы отличались.

— Другим лучше удается допрос свидетелей, сбор улик…

— Например, обнаружение пули, которую никто другой не знал, где искать?

— Это была просто догадка. Обычно в каждой отдельной сфере расследования есть кто-нибудь талантливее меня. Но когда речь заходит о том, чтобы увидеть общую картину, отличить важное от неважного, — это моя работа. На деле я не всегда оказывался прав, но я был прав достаточно часто, чтобы это имело значение.

— Значит, у вас все-таки есть эго.

— Можно и так сказать. Я знаю, где мои возможности ограничены, но достоинства свои тоже знаю.

Он также знал после долгих лет допросов, как определенные типы людей реагировали на определенный подход к разговору, и сейчас не ошибся насчет Клайна. Судя по его взгляду, ему стало спокойнее, как только Гурни налепил ярлык на свое качество, которое тот столь мучительно пытался уловить и сформулировать.

— Давайте обсудим вознаграждение, — сказал Клайн. — Я думаю о почасовой ставке, которую мы обычно предлагаем консультантам. Могу предложить вам семьдесят пять долларов в час плюс компенсация расходов в пределах разумного, начиная с этого момента.

— Меня это устраивает.

Клайн с важным видом протянул ему руку:

— Рад возможности посотрудничать. Эллен уже собрала пакет документов — анкеты, аффидевиты, подписка о неразглашении. Если захотите почитать их, прежде чем подписывать, это может занять какое-то время. Она проводит вас в свободный кабинет. Какие-то детали нам надо будет обсудить уже по ходу работы. Я буду лично сообщать вам о любых сведениях, поступающих из бюро расследований или от моих людей, и я буду приглашать вас на встречи, подобные вчерашней. Если вам понадобится поговорить с кем-то из команды расследования, организуйте это через мой офис. Общение со свидетелями, подозреваемыми, любыми другими людьми — точно так же, через мой офис. Согласны?

— Да.

— Вы словами не разбрасываетесь. Я тоже. Теперь, раз уж мы работаем вместе, позвольте у вас кое-что спросить. — Клайн откинулся в кресле и сложил пальцы башенкой, выдерживая многозначительную паузу. — Зачем человеку сперва стрелять в жертву, а потом наносить четырнадцать колотых ран?

— Такое количество ударов обычно говорит либо о припадке гнева, либо о попытке имитировать припадок гнева. Само число ударов, вероятно, ничего не значит.

— Но его сперва застрелили…

— Это говорит о том, что целью нанесения последующих ран было не убийство.

— Не понимаю. — Клайн наклонил голову набок.

— В Меллери выстрелили с близкого расстояния. Пуля попала в сонную артерию. На снегу не было следов, говорящих о том, что пистолет затем отбросили в сторону. Следовательно, убийца, по всей видимости, сперва снял с дула то, чем оно было обмотано, чтобы приглушить выстрел, и убрал пистолет в карман или кобуру, прежде чем взяться за разбитую бутылку и нанести удары жертве, которая лежала в снегу. Из раны в шее к тому моменту уже хлестала кровь. В чем был смысл этих ударов? Явно не в том, чтобы убить жертву, которая к тому моменту и так была мертва. Нет. Мотивом убийцы было либо сокрытие следа пулевого ранения…

— Зачем? — спросил Клайн, наклоняясь вперед.

— Я не знаю зачем. Это просто вероятность. Но более вероятно, исходя из содержания записок, которые получал Меллери, что действие с битой бутылкой имело какое-то ритуальное значение.

— Думаете, он сатанист? — Выражение ужаса на лице Клайна плохо маскировало предвкушение потенциального медийного ажиотажа.

— Сомневаюсь. Записки кажутся сочинениями безумца, но мне не кажется, что автор был не в себе. Я употребил слово «ритуальный», потому что думаю, что для убийцы было важно совершить убийство особенным образом.

— Воплощение фантазии о мести?

— Например, — кивнул Гурни. — Он был бы не первым убийцей, потратившим много месяцев или даже лет на планирование мести.

Клайн засомневался:

— Но если ключевой момент убийства состоял в нападении с битой бутылкой, то зачем он стрелял?

— Мгновенное обездвижение. Он хотел, чтобы у него получилось наверняка, а выстрел надежнее битой бутылки, если ты хочешь обездвижить жертву. Он потратил столько времени на планирование преступления, что не хотел, чтобы что-то пошло не так.

Клайн кивнул и сменил тему:

— Родригес уверен, что убийца — кто-то из гостей.

Гурни улыбнулся:

— И кто же?

— Он еще не готов это огласить, но именно на это делает ставку. А вы не согласны?

— Не сказать, чтобы это было совсем невероятно. Гости живут на территории института, и, следовательно, все они находились если не на месте убийства, то в достаточной близости. Это, безусловно, странные люди — не чуждые наркотиков, эмоционально нестабильные, как минимум один из них имеет связи в криминальном мире.

— Но?

— Эта теория входит в противоречие с практикой.

— Например?

— Для начала возьмем следы в снегу и алиби. Все в один голос сказали, что снег начался на закате и продолжался до полуночи. Убийца зашел на территорию института с дороги уже после того, как снег прекратился.

— Почему вы так уверены?

— Следы отпечатались в снегу, но в них не нападало свежего снега. Если бы эти следы оставил кто-то из гостей, ему понадобилось бы выйти с территории до того, как снег выпал, но следов, ведущих от дома, не обнаружили.

— То есть иными словами…

— Иными словами, кто-то должен был отсутствовать с заката до полуночи. Но все были на месте.

— Откуда вы знаете?

— Официально я этого не знаю. Скажем так, об этом поговаривают люди Джека Хардвика. По результатам допросов, за этот промежуток времени каждого из гостей видело минимум шестеро других гостей. Значит, если только все разом не врут, все были на месте.

Было похоже, что Клайн не готов сразу отмести теорию, что все разом врут.

— Может быть, кому-то из гостей помогли.

— Думаете, кто-то из гостей нанял убийцу?

— Что-то в этом роде, да.

— Зачем тогда самому там присутствовать?

— В каком смысле?

— Все гости находятся под подозрением только потому, что находились вблизи от места убийства. Если бы вы наняли убийцу, зачем самого себя ставить под подозрение?

— Из куража?

— Наверное, и такое возможно, — ответил Гурни безо всякого энтузиазма.

— Ладно, давайте на минуту забудем о гостях, — сказал Клайн. — Может быть, убийцу нанял кто-то не из гостей, но из преступной группировки?

— Это что, запасная версия Родригеса?

— Он думает, что есть такая вероятность. Судя по выражению вашего лица, вы не согласны.

— Не вижу логики. Думаю, такая версия вообще не возникла бы, не будь среди гостей Патти Плюшкина. Прежде всего, мы не знаем про Марка Меллери ничего, что могло бы привлечь к нему внимание криминалитета.

— Постойте. А вот допустим, наш гуру убедил кого-то из гостей — кого-то вроде Патти Плюшкина — признаться в чем-нибудь эдаком, типа ради внутренней гармонии, духовного возрождения или что там Меллери им всем впаривал.

— Допустим.

— Вот вернулся он домой и задумался, что, наверное, погорячился с признаниями и откровениями. Гармония во вселенной — хорошая штука, конечно, но не стоит риска, а если кто-то лишний знает информацию, которая может тебе причинить вред, то это риск. Может быть, там, куда чары Меллери не распространялись, бандит стал мыслить приземленно. И нанял кого-нибудь убрать потенциальную проблему.

— Любопытная гипотеза.

— Но?

— Но во всем мире не сыскать наемника, который будет устраивать такое шоу, каким выглядит это конкретное убийство. Люди, убивающие за деньги, не вешают ботинки на деревья и не пишут стихов.

Клайн, казалось, был готов с этим поспорить, но дверь в кабинет приоткрылась после предупредительного стука. Лощеное создание из приемной появилось с расписным подносом, на котором стояло две фарфоровые чашечки на блюдцах, кофейник с изящно изогнутым носиком, хрупкая сахарница и молочник, а рядом — тарелочка с печеньем. Она поставила поднос на столик между ними.

— Родригес звонил, — сказала она, глядя на Клайна, а затем, словно отвечая на незаданный вопрос, добавила: — Он уже едет, сказал, что будет через несколько минут.

Клайн посмотрел на Гурни, как будто ожидая его реакции.

— Род мне звонил с утра, — объяснил он. — Он хотел поделиться какими-то версиями касательно этого дела. Я предложил ему заехать, пока вы здесь. Я люблю, чтобы все были одинаково в курсе расследования. Чем больше мы все знаем, тем лучше. Секреты ни к чему.

— Отличная идея, — сказал Гурни, подозревая, что синхронизация информации была здесь ни при чем. Дело было в принципе управления, к которому тяготел Клайн: ему нравилось сталкивать людей лбами.

Секретарь Клайна вышла из комнаты, но Гурни успел разглядеть на ее лице улыбку Моны Лизы, подтвердившую его опасения.

Клайн разлил кофе по чашкам. Фарфор выглядел дорогим и старинным, но он обходился с ним без особого пиетета, и Гурни утвердился во мнении, что окружной прокурор привык к роскоши с пеленок и эта должность была лишь шагом на пути к чему-то более подходящему для прирожденного аристократа. Что там Хардвик вчера нашептывал? Что Клайн метит в губернаторы? Может быть, старый циник опять был прав. А может быть, Гурни слишком большое значение придавал тому, как человек держит чашку.

— Кстати, — произнес Клайн, откидываясь в кресле, — та пуля, которую нашли в стене, оказалась не триста пятьдесят седьмого калибра. Это была просто догадка, основанная на диаметре отверстия в стене. Эксперты говорят, что это особый тридцать восьмой.

— Как странно.

— Вообще-то обычное дело. Копы до восьмидесятых сплошь и рядом ходили с такими.

— Обычный калибр, но странный выбор оружия.

— Почему?

— Убийца сделал все возможное, чтобы заглушить звук выстрела. Но если это было его главной заботой, то тридцать восьмой особый — не самый подходящий для этого револьвер. Было бы гораздо логичнее взять двадцать второй.

— Может быть, у него не было другого оружия.

— Возможно.

— У вас другая версия?

— Он же перфекционист. Он бы сделал все, чтобы у него было идеальное оружие.

Клайн посмотрел на Гурни, прищурившись.

— Вы сами себе противоречите. Сперва вы говорите, что он пытался приглушить выстрел. Затем вы говорите, что он для этого выбрал неправильное оружие. А затем — что он не мог выбрать неправильное оружие.

— Ему было важно, чтобы не было слышно выстрела. Но возможно, что-то другое было еще важнее.

— Например?

— Если это было в своем роде ритуальное убийство, то выбор оружия мог быть продиктован сценарием ритуала. Одержимость желанием совершить убийство определенным образом могла быть важнее, чем проблема со звуком выстрела. Думаю, он сделал все в соответствии со сценарием, настолько тихо, насколько это было возможно.

— Когда мне говорят про ритуальные убийства, я сразу думаю про сумасшедших. Насколько наш убийца сумасшедший, как вы думаете?

— Мне слово «сумасшедший» кажется бессмысленным, — сказал Гурни. — Джеффри Дамер был официально признан вменяемым, а он съедал своих жертв. Дэвид Беркович был также официально признан вменяемым, а он убивал людей по велению демонического пса.

— Думаете, мы имеем дело с чем-то такого масштаба?

— Не вполне. Наш убийца одержим местью и вообще одержим — то есть эмоционально нестабилен, но вряд ли до такой степени, чтобы есть части тела или слушать приказы собаки. Очевидно, что он не здоров, но в его записках ничто не указывает именно на психоз.

В дверь постучали.

Клайн нахмурился, поджал губы и как будто погрузился в мысли о том, что ему говорил Гурни — а может быть, он просто хотел показать, что его не так-то просто отвлечь стуком в дверь.

— Войдите, — сказал он наконец громким голосом.

Дверь открылась, и вошел Родригес. Ему не до конца удалось скрыть недовольство присутствием Гурни.

— Род! — воскликнул Клайн. — Хорошо, что заехал. Присаживайся.

Подчеркнуто избегая дивана, на котором сидел Гурни, Родригес сел в кресло лицом к Клайну.

Окружной прокурор улыбнулся. Гурни увидел в этом предвкушение стычки.

— Род заехал поделиться своими соображениями по нашему делу. — Клайн это сказал как судья, представляющий противников друг другу.

— С удовольствием послушаю, — спокойно сказал Гурни. Но недостаточно спокойно, чтобы Родригес не трактовал это как скрытую провокацию. Он не стал ждать отмашки и принялся излагать свои соображения.

— Все рассматривают деревья. — Начал он таким тоном, что его было бы слышно в помещении куда просторнее кабинета Клайна. — А леса за ними не видят!

— А что же такое лес? — поинтересовался Клайн.

— Лес — это благоприятная возможность для убийства. Все закопались в домыслах о мотивах и безумных подробностях способа убийства. Мы отвлекаемся от главного: у нас полный дом наркоманов и прочих преступных типов, у которых был легкий доступ к жертве.

Гурни задумался, что было причиной такой реакции капитана: он просто боялся утратить контроль над делом или тут было что-то еще?

— И как вы предлагаете поступить? — спросил Клайн.

— Я собираюсь по новой опросить всех гостей и составить на каждого досье. Уж мы покопаемся в грязном белье этих нарколыг. Помяните мое слово — убийца один из них, и мы узнаем, кто именно, это всего лишь вопрос времени.

— А вы что думаете, Дэйв? — нарочито обыденно поинтересовался Клайн, как будто пряча удовольствие от провокации.

— Дополнительные допросы и наведение справок могут быть полезны, — равнодушно ответил Гурни.

— Могут быть полезны, но не являются необходимыми?

— Этого мы не узнаем, пока не попробуем. Возможно, также полезно было бы исследовать вопрос, у кого еще был доступ к жертве, — проверить, например, окрестные гостиницы и пансионы.

— Я ставлю на то, что убийца — гость института, — сказал Родригес. — Если пловец исчезает в море с акулами, то дело не в серфере, который оказался рядом! — Он с яростью уставился на Гурни и явно принял его улыбку за вызов. — Пора спуститься на землю!

— Так что, будем проверять пансионы, Род? — спросил Клайн.

— Мы будем проверять всех!

— Отлично. Дэйв, а вы что включили бы в список приоритетов?

— Все уже и так в работе. Исследуются образцы крови, посторонние материалы, найденные вокруг тела, обнаруженная пуля. Устанавливается производитель ботинок и их доступность в магазинах. Изучается фонограмма разговора убийцы с Меллери с усилением посторонних шумов. Затребованы списки звонков с телефонов института и мобильных гостей. Анализируются почерк, чернила и бумага, на которой оставлены послания. Составляется психологический портрет убийцы на основании звонка, записок и характера убийства. Ведется сверка с базой письменных угроз ФБР. Пожалуй, это все. Капитан, я ничего не упустил?

Родригес не успел ответить — да он и не особо спешил, — как открылась дверь и в кабинет вошла секретарша.

— Прошу прощения, сэр, — произнесла она с демонстративной почтительностью. — К капитану пришла сержант Вигг.

Родригес поморщился.

— Пригласите ее, — сказал Клайн, чья тяга к конфронтациям казалась неутолимой.

Зашла сержант из бюро криминальных расследований. На ней был все тот же бесполый синий костюм, в руках — все тот же ноутбук.

— В чем дело, Вигг? — Родригес звучал скорее раздраженно, чем заинтересованно.

— Мы узнали кое-что, сэр, и я решила, что это достаточно важно, чтобы вас отвлечь.

— Ну и?..

— Это насчет ботинок.

— Каких ботинок?

— Которые нашли на дереве, сэр.

— И что с ними?

— Позволите поставить компьютер на столик? — спросила Вигг.

Родригес посмотрел на Клайна. Тот кивнул.

Спустя тридцать секунд и несколько щелчков по клавишам все увидели две фотографии одинаковых следов в снегу.

— На снимке слева — следы с места убийства. На снимке справа — следы, сделанные ботинками, снятыми с дерева.

— Значит, следы в снегу оставили ботинки, найденные на дереве. И ради этого вы пришли сюда?

Гурни не выдержал и вмешался:

— Подозреваю, что сержант пришла сообщить нам как раз обратное.

— Вы хотите сказать, что пара на дереве — не та, которая оставила следы?

— Это странно, — сказал Родригес.

— В этом деле все странно, — отозвался Клайн. — Итак, сержант?

— Ботинки той же марки, той же модели и того же размера. Обе пары совершенно новые. Однако это абсолютно точно две разные пары. Снег, особенно при такой температуре, как в ту ночь, отлично сохраняет малейшие детали отпечатков. Деталь, которая нас интересует, — вот этот крохотный дефект в этой части следа. — Она указала отточенным карандашом на практически невидимый выступ на подошве одного из ботинок на правом снимке. — Этот дефект, скорее всего возникший при производстве, виден на каждом отпечатке, сделанном этой парой, но его нет на следах вокруг сцены убийства. Единственное объяснение — что отпечатки сделаны двумя разными парами ботинок.

— Наверняка возможны и другие объяснения, — заметил Родригес.

— Например, какие, сэр?

— Я просто отмечаю, что существует вероятность, что мы что-то упускаем из виду.

Клайн прокашлялся, чтобы прочистить горло.

— Давайте предположим, что сержант Вигг права и мы имеем дело с двумя разными парами ботинок. Одна была на ногах преступника, а вторая висела на дереве в конце следа. Но что это может значить? О чем это нам говорит?

Родригес возмущенно уставился на экран ноутбука:

— Ничего такого, что было бы полезно для поимки преступника.

— А у вас есть идеи, Дэйв?

— По-моему, это говорит о том же, что и записка, оставленная на теле. Это тоже своего рода послание. «Поймайте меня, если сможете, только вы не сможете, потому что я умнее вас».

— И каким же это образом пара ботинок вам об этом говорит? — В голосе Родригеса слышалась злость.

Гурни ответил спокойно, почти сонно — сонливость была его естественной реакцией на агрессию всю жизнь, сколько он себя помнил.

— Сами по себе ботинки не говорят мне ни о чем. Но если добавить эту ситуацию к прочим деталям преступления, то вся картина в целом выглядит как тщательно продуманный ребус.

— Если это ребус, значит, его цель — отвлечь нас от главного, и этой цели он добился, — прошипел Родригес.

Гурни не собирался на это реагировать, но Клайн не дал ему промолчать:

— Похоже, вы не вполне согласны с этим.

— Я думаю, что преступник играет с нами в игру и что это и есть его цель.

Родригес поднялся из своего кресла с выражением отвращения на лице.

— Если я вам больше не нужен, Шеридан, то мне надо вернуться к работе.

Они обменялись рукопожатием, и Родригес ушел. Клайн никак не выдал своей реакции на его резкий уход.

— Итак, расскажите мне, — сказал он, помолчав, — должны ли мы предпринять что-то, чего до сих пор не предприняли? У вас определенно иной взгляд на вещи, чем у Рода.

Гурни пожал плечами:

— В том, чтобы навести справки о гостях, не будет вреда. В любом случае пришлось бы это сделать. Но капитан возлагает на это большие надежды и думает, что за этим последует арест.

— А вы считаете это пустой тратой времени?

— Это нужно, чтобы действовать методом исключения. Но я не считаю, что убийца — один из гостей. Капитан упирает на то, что у каждого из гостей была удобная возможность для убийства из-за непосредственной близости к жертве. Но мне эта возможность не кажется удобной — слишком велик был шанс оказаться замеченным в момент ухода или возвращения в свой номер, слишком много вещей нужно было где-то прятать. Где бы убийца хранил садовый стул, ботинки, бутылку, пистолет? Этот персонаж не допустил бы столько дополнительных рисков и сложностей.

Клайн с интересом поднял бровь. Гурни продолжил:

— Если представить себе шкалу человеческой организованности, наш преступник будет находиться на максимуме. Его внимание к деталям невероятно.

— Вы имеете в виду такие вещи, как замена переплета на садовом стуле, чтобы он был весь белым и меньше выделялся на снегу?

— Да. Он также очень хладнокровен. Он не убежал с места убийства, а ушел. Шаги, ведущие от террасы к лесу, оставлены человеком, который не просто не спешил, а, можно сказать, прогуливался.

— Исступленное нанесение колотых ран разбитой бутылкой не кажется мне хладнокровным действием.

— Вы были бы правы, если бы дело происходило в баре. Но не будем забывать, что бутылку предварительно подготовили, даже помыли и вытерли отпечатки пальцев. Я бы предположил, что исступленность здесь так же тщательно спланирована, как все остальное.

— Ну ладно, — нехотя согласился Клайн. — Он хладнокровен, расчетлив и организован. Что еще можно о нем сказать?

— Он перфекционист. Он начитан, хорошо владеет языком и стихотворным размером. Между нами в качестве допущения отмечу, что стихи настолько выдержаны по форме, что это говорит о претенциозности, свойственной аристократам в первом поколении.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Он, похоже, образованный сын необразованных родителей и старается всячески подчеркнуть свое от них отличие. Но, как я и говорил, это допущение, которое мы пока ничем не можем подтвердить.

— А что еще?

— Учтивый и сдержанный по манере, внутри он полон ненависти.

— И вы полагаете, что он не один из гостей?

— Нет. Он рассчитал, что преимущество близости к жертве обесценивается сопутствующими рисками.

— Вы рассуждаете очень логично, детектив Гурни. Вы уверены, что убийца столь же логичен?

— О да. Настолько же логичен, насколько патологичен. И зашкаливает по обоим параметрам.

Глава 28

Поиск по сайту: