Москва, сентябрь, 2010 год. Сергей Тихонов любил рынки — за яркие краски, неожиданные сочетания

Сергей Тихонов любил рынки — за яркие краски, неожиданные сочетания, ритмичные линии, любил пеструю толпу и неожиданные запахи. Любил бродить с фотоаппаратом или пустыми руками, между рядами, шумно и насмешливо торговаться, запоминать лица и сценки или просто бездумно глазеть по сторонам. Любой базар завораживал его — будь то огромная барселонская Бокерия или пыльный придорожный развал в Турции. Именно там Сергей купил небольшой кальян и, вернувшись в Москву, обнаружил, что добыть табак для него — дело довольно хлопотное и дорогое. Именно тогда жаждущий кальянных посиделок приятель и привел его впервые на самый странный рынок из всех, на которых довелось побывать Сергею.

В гостинице «Севастополь» на Каховке уже много лет никто не жил. Каждая комната здесь была превращена в магазинчик, в котором торговали копеечным китайским ширпотребом, всякими игрушками, сумками, канцелярией и прочим ассортиментом ларьков в переходе метро, но главное — бусами. Суровые деловитые тетки закупали их килограммами и развозили по всей стране, выдавая потом за авторские украшения или местные сувениры. Но по большому свету нанизанные на леску стекло и камень были не готовыми вещами, а полуфабрикатом, материалом для всевозможных украшений.

Сергею нравилась пестрота этих магазинчиков, стены, сплошь увешанные нитями бус, прилавки, под стеклом которых тускло поблескивали камни. Нравилось наблюдать за рукодельницами, азартно роющимися в мешках, набитых разномастными бусинами. Бродить по коридорам «Севастопольской» можно было весь день. Дня у Сергея не было, но потратить хотя бы час на бестолковое, но приятное блуждание он мог.

Рассовав пачки табака по карманам, художник поднялся по прокуренной лестнице на несколько этажей и наугад заглянул в первую попавшуюся комнату. Продавец старательно подсчитывал набранные покупательницей сокровища. Как и положено индийскому рынку, продавцы большей частью были индусы и афганцы, но здесь торговал китаец — маленький, худенький, весь какой-то особо чистенький. Очечки, галстук, вязаная жилетка, улыбка — классическая китайская. Покупательница развалилась на стуле рядом — слоноподобная старуха ростом под два метра и такая же в обхвате. Крутые сиреневые локоны. Багровый носище. Огромный берет с алой розой. Ажурный балахон с люрексом, размером с палатку, из-под которого проглядывали необъятные изумрудные шелка. Строго глядя на продавца, она гремела и грохотала:

— А вот эти бусы хорошо берут? Точно хорошо? Смотри мне! Не пойдут — все верну!

И маленький китаец кивал:

— Да, мама. Конечно, мама. Обязательно, мама.

Сергей тихо рассмеялся и вышел. У рынка были свои тайны и подводные течения, прорывавшиеся иногда на поверхность вот такими всплесками абсурда. Сергей продолжал бродить по коридорам, заглядывая в каждую комнату по очереди, кивал равнодушным продавцам, иногда останавливался ненадолго, радуясь неожиданному сочетанию красок, вертел в руках нити стекляшек, выглядевших, как сокровища из пиратского сундука… Продавцы не обращали на него внимания — в «Севастопольскую» часто приезжали, как на экскурсию; другое дело, что обычно это были юные девочки, держащиеся испуганными стайками и шарахающиеся от щедрых на комплименты торговцев. Однажды Сергей пришел сюда с фотоаппаратом, но быстро понял, что это плохая затея, едва завидев камеру, индусы аккуратно вытесняли его из комнаты, не давая сделать ни кадра. Приходилось полагаться только на память. Со стороны он, наверное, выглядел не менее странно, чем юный китаец, называющий русскую старуху мамой. Что делает в лабиринте, набитом девичьими радостями, здоровенный, неприметно одетый мужчина, с порога внимательно оглядывающий каждую комнату? Подводные течения и круги на воде… Что делает врач из Аргентины в самолете, набитом лошадьми? Вот эти стеклянные бусы — как вода в Карибском море, вода под крылом самолета… Вот эти, каменные — как чалая конская шерсть. Пора уходить, картина почти закончена, но еще ждет последних штрихов. Еще один этаж, еще пара комнат, и домой.

Юльке сегодня везло. Чудесный, весь в крошечных трещинках «агат из Заира, очень редкий, только опт» пятью этажами выше оказался агатом бразильским, продавался по одной нитке и стоил в полтора раза меньше. В соседней комнате ее напоили чаем, бледным и пахучим, и вывалили на прилавок целый пакет обточенных раковин. Она долго копалась в них, выбирая поровнее, чтобы лучше ложилась краска, под маслянисто-ласковыми взглядами продавцов, и под конец вдруг нашла раковину нежно-кремовую, в розоватых полосках, рисунок которых складывался в какое-то волшебное дерево — только чуть-чуть подчеркнуть, и выйдет удивительной красоты кулон.

Да, день был удачный. Расхрабрившись, Юлька чуть ли не боком протиснулась в комнатку, где торговали фурнитурой, пол был заставлен коробками, из которых вываливались связки кожаных шнуров и пакеты цепочек. Здесь ее, покупающую по мелочи, могли и послать. Однако продавец по кличке Джекил и Хайд, молодой индиец, похожий на печального пса, сегодня пребывал в ипостаси Джекила — не бурчал «только опт», не зыркал мрачно на надоедливых девиц, которые покупают на копейку, а в лавке торчат по часу. Юлька вышла от него с колючим пакетом штифтов цвета старой меди, длинных и тонких, с кучей каких-то медных и латунных замочков, шапочками на бусины и прочей звенящей, совершенно необходимой чепухой. Не удержалась, прихватила нитку поддельной бирюзы, яркой, как тропическое море, обработанное фотошопом.

Денег почти не оставалось. Еще нитка чего-нибудь — и домой, решила Юлька.

На этом этаже продавали жемчуг. Сергей замер на пороге первой же комнаты, любуясь нежными переливами цвета: от приглушенных оттенков белого — к розоватому, серому, черному… Тысячи жемчужных нитей мягко блестели в электрическом свете, и только два темных пятна нарушали порядок мерцающих рядов.

В дальнем углу мялся продавец, поглядывая на девушку в узорчатом пончо, та залезла на стремянку, чтобы рассмотреть что-то в верхнем ряду. За прилавком рядом с дверью пожилой сикх и маленький небритый афганец в темных очках торопливо ели из пластиковых лотков карри. И где они берут его в Москве? Вон, этикетки на коробках — явно не сами готовили… От одуряющего запаха желудок Сергея громко заурчал, напоминая, что чашка кофе — все-таки маловато для завтрака. Сикх зыркнул на него исподлобья и снова погрузился в тарелку; афганец перестал есть и подозрительно уставился на художника сквозь непроницаемо-черные стекла очков. Взгляд был неприятный, давящий. Сергей хотел уже выйти, но тут девушка на стремянке повернулась в профиль — и художник немедленно передумал. Да пусть смотрят как хотят! Такие лица в Москве запросто не встретишь, и Сергей не собирался упускать удачу.

— Это боливийский морской жемчуг, — сказал продавец, указывая на бусы в руках девушки. Она на мгновение замерла, а потом едко расхохоталась. Продавец помрачнел, покосившись на сикха, он снял еще одну нить.

— А это…

— Спасибо, — оборвала его девушка. — Пожалуй, обойдусь без жемчуга сегодня.

Она спорхнула со стремянки. Секунду спустя девушка протиснулась мимо Сергея и вышла в коридор.

Как загипнотизированный, Сергей двинулся следом. К счастью, далеко девушка не ушла: выйдя на лестницу, она закурила, достала смятый листок бумаги и с довольным и сосредоточенным видом погрузилась в записи.

— Боливийский морской жемчуг, — негромко сказал Сергей. — Подводные лодки бороздят просторы Каракума…

Девушка рассмеялась, закидывая голову, отбросила со лба кудри и с интересом посмотрела на Сергея. Он с изумлением увидел, что ее глаза, и без того странные, неестественно яркие и светлые на таком смуглом лице, еще и разного цвета — синий и зеленый.

— Ребята стараются, как умеют, — с улыбкой сказала девушка. — Однако Боливия меня сегодня прямо преследует!

Девушка вдруг осеклась и помрачнела. Бросив на Сергея подозрительный взгляд, она швырнула окурок в ведро, пробормотала, что ей надо идти, и почти побежала вниз по лестнице.

Сергей растерялся. Вроде бы только что девушка была вполне настроена поболтать. Все шло по плану. Легкий треп, знакомство, приглашение… Да не в первый же раз он заманивает к себе новую натурщицу! И почти все они соглашались: даже те, кому не нравился лично он, не могли устоять перед предложением стать моделью для новой картины. В тех редких случаях, когда Сергею отказывали, причина была либо в слишком ревнивом муже, либо в выматывающей работе… В общем — причина была. Ни разу его еще не отвергали без объяснений. Правда, и модель, так идеально подходящая к настроению, ему до сих пор не попадалась… Сергей бросился следом.

— Подождите! Да подождите же!

Девушка замерла, тревожно глядя снизу вверх, и Сергей вдруг понял, что она очень маленькая и хрупкая под своим огромным пончо. На долю секунды он отключился, прослеживая взглядом линию скул и рта, подбирая краски, которые точно передадут теплую смуглоту кожи, но тут же встряхнулся.

— Я вас чем-то напугал? — с любопытством спросил Сергей.

— Еще чего! — задиристо ответила девушка. — Не понимаю только, что вам нужно.

— Я — художник, а вы — моя идеальная модель, — медленно заговорил Сергей. Девушка подозрительно нахмурилась, и он добавил: — Нет, не ню… Хотя — посмотрим.

— Ну вы…

— Я хочу вас рисовать, — не дал договорить ей Сергей. — А еще я очень хочу есть. Даже — жрать. И вот я стою и разрываюсь между идеальной моделью и куском мяса. Представляете, как мне тяжело?

— По-моему, вы не художник, а псих, — сказала Юлька, пожимая плечами. — Не редкость. Здесь место такое.

— Я, к сожалению, абсолютно, беспросветно нормален. Дадите мне телефон?

— Нет, — с вызовом ответила Юлька, с трудом уже давя смех.

— Тогда поехали со мной. Я вас покормлю, и вы сразу станете добрее.

— Вы всегда так знакомитесь?

— Нет, обычно я делаю это еще изящнее. Но от голода я глупею…

— Оно и видно, — ответила Юлька.

Юлька смотрела, как Сергей, скептически задрав брови, вертит в своих больших руках ее визитку. Весь он был большой и какой-то очень уютный, и даже многодневная щетина его не портила. Крупные черты лица. Крупные кудри русых волос. Светлые большие глаза и чудесная улыбка, которой щель между крупными передними зубами только добавляла обаяния. И его машина, на которой они доехали от Севастопольской до какого-то мексиканского ресторанчика, была тоже большая, а еще черная — больше Юлька, очень слабо разбиравшаяся в технике, сказать не могла. Ну разве что — мыли эту машину очень редко, а ездили на ней по не самым лучшим дорогам.

«Ковбой на пыльном вороном, ну надо же! — подумала Юлька. — Надеюсь, он спит со своими моделями…»

— Гумилева… — заговорил Сергей, положив визитку в нагрудный карман. — Случайно не родственница поэта? Что вы смеетесь?

— Я всегда смеюсь, когда радуюсь, — ответила Юлька. — Обычно спрашивают, не родственница ли я миллиардера.

— А вы?…

— Только если он — родственник поэта, — улыбнулась она.

Где-то далеко-далеко, там, где корни деревьев сжимают сердце земли, где Анды вспарывают брюхо пасмурного неба, эта женщина собирала травы и кралась с копьем по следу пугливой капибары; сидя у костра и обхватив колени, чутко вслушивалась в мягкие шаги ягуара во тьме, и ее ноздри трепетали от запаха ночных цветов; танцевала, смеясь, скаля белые зубы, над потеющим миссионером с крестом на узкой и бледной, как рыбье брюхо, груди; с автоматом в руках пробиралась с партизанским отрядом сквозь сельву, чтоб вернуть ей свободу. Десятки, сотни прекрасных картин проносились перед глазами Сергея; Юлька болтала, размахивая вилкой, и он отвечал ей, но мыслями был далеко.

— Я даже не поленился выучить испанский, — говорил Сергей. — Мне просто все это очень нравится, прет с самого детства. Мои предки были поморами, с чего меня повело в эту сторону — сам не знаю. Испанцы, индейцы, Гойко Митич…

— Мой дед по маме наполовину индеец, — вставила Юлька, отправляя в рот очередной кусок мяса. Сергей моргнул, возвращаясь в реальность. Ничего себе! Правда оказалась не хуже вымысла…

— Североамериканский? — осторожно уточнил художник.

— Парагвайский… Что вы на меня так смотрите? — рассмеялась она. Сергей впился в нее горящими глазами, на лице проступило радостное предвкушение. — Вы все-таки маньяк, — сказала Юлька. — И не надейтесь, я с ним даже не знакома.

Сергей шумно выдохнул и с разочарованной гримасой откинулся на спинку стула.

— Да и бабушка, кажется, не очень, — задумчиво продолжала Юлька. — Жил где-то там… — она неопределенно помахала рукой. — Может, и сейчас живет, не знаю. Где-то там… Может, в Боливии…

С каждой фразой ее голос становился все тише, и в конце концов Юлька замолкла, ошарашено глядя в горшочек с мясом. Действительно, что мешало деду поселиться в Боливии? А потом прислать ей фигурку броненосца… «Будь осторожная, он может сделать тебе бред». Хорош подарочек, ничего не скажешь.

— А бабушка? — спросил Сергей.

— Ой, да, наверное, знает, — откликнулась Юлька и схватилась за мобильник. Сергей удивленно задрал брови, с улыбкой наблюдая за девушкой. — Черт, спит уже… — разочарованно протянула она, посмотрев на часы.

— Так откуда бабушка? — напомнил о себе художник.

— Из Конго, — рассеянно ответила Юлька. — Африканская ведьма. Ну и я по наследству немного. Так что будь осторожен.

Сергей хмыкнул.

— Спасибо, что предупредила. А родственница Гумилева ты через отца?

— Не-а, как раз через маму…

— О, как!

— Слушай… — Юлька покусала губу. — Я сейчас так себе собеседница, да? Мозги совсем не варят.

— Не, ну почему же, — вежливо запротестовал Сергей. — Если бы ты блистала интеллектом, я бы чувствовал себя подавленным, у меня бы появились комплексы…

Юлька хихикнула.

— Понимаешь, со мной сначала случилась загадочная чепуха, а потом — ты, и все за один день. Мне бы сейчас кофе и поспать… А про Гумилева — это семейная легенда. Русский поэт проездом в Джибути заглядывает в публичный дом… Что? — Юлька вызывающе вздернула подбородок. — Мои африканские родичи слишком нахлебались всякого, чтоб стесняться таких подробностей.

— Я и не говорю ничего, — поднял руки Сергей.

— Короче, имя совпадает и время тоже.

— А фамилия?

— До получения паспорта я была Степанова, — рассмеялась Юлька. — И меня это бесило… ладно бы еще отец был рядом, так ведь я его видела за четырнадцать лет — раз пять.

Она сердито покачала головой, откинула со лба волосы. Смущенно замерла, перехватив внимательный, чуть насмешливый взгляд художника.

— Что?

— Поедешь ко мне? — спросил Сергей.

— Что, прямо сейчас? — растерялась Юлька. Сергей улыбнулся, слегка пожал плечами. — Поеду, — сказала Юлька и шумно отхлебнула кофе.

— Я с детства стараюсь выглядеть живописно, — говорила Юлька. — А когда меня собрались наконец живописать, растерялась… Ты извини, я тебе там наговорила всякого.

Горячий кофе сильно отдавал корицей. «Кофе не из лучших, — объяснял Сергей, отмеряя специи, — зато он с кубинской плантации в Сьерра-Маэстре. Это потому что я рисовал Че Гевару. Этот кофе вырос практически на его следах». Юлька расхаживала по студии, ненадолго задерживаясь перед прислоненными к стенам холстами. Потрогала пальцем подсохшую краску на палитре. Остановилась у почти готовой картины, всматриваясь в выступающие из полутьмы конские морды.

— Хорошая, — сказала она.

— Нравится? — оживился Сергей. — Она сейчас моя любимая. Не стану продавать в ближайший год, мне ее даже на выставку отправлять жалко. А может, и вообще не продам. А то живу, как сапожник без сапог, — он махнул рукой на голые стены, покрытые белой штукатуркой. Рядом с компьютерным столом темнели пятна — похоже, там когда-то расплескали красное вино.

Юлька снова обошла студию по кругу. Сергей, сидя на табуретке посреди комнаты, торопливо делал наброски в альбоме. Под цепкими взглядами художника Юльке стало слегка неуютно.

— Мне стоять как-то надо или что? — спросила она. — Ну, позировать как-то?

— Да нет, ходи, если хочешь, — рассеянно откликнулся Сергей. — Хочешь — ходи, хочешь — лежи… Можешь раздеться, если хочешь…

Юлька взглянула на него с деланным возмущением, но Сергей полностью ушел в работу, и вид у него был совершенно невинный. Она отхлебнула кофе из огромной кружки. Другая, не менее объемная посудина виднелась из-под растрепанного журнала на широком лежбище, заваленном красками и бумагой.

— Могу и раздеться, — сказала Юлька и примостила кружку на компьютерный стол.

Сергей рисовал. То ли его деловитый настрой оказался заразительным, то ли Юлька совсем застеснялась, но задуманный ею изначально медленный и чувственный стриптиз провалился. Вместо того чтобы дразнить и изгибаться, Юлька запрыгала на одной ноге, стягивая джинсы. Воротник свитера оказался слишком узким, и ей пришлось долго вертеть головой, чтобы выбраться на свободу. Наэлектризованные волосы громко затрещали, когда она убрала их с лица. В комнате было тепло, но когда Юлька сняла белье, ее слегка передернуло. Броненосец на шее качнулся, разбрасывая блики.

— Какая интересная вещь, — заметил Сергей. — Это тоже ты делала?

— Ой, я совсем забыла… — Юлька испуганно прикрыла кулон рукой. — Ты, пожалуйста, не рисуй его, ладно?

Она подалась вперед, губы испуганно приоткрылись, странные разноцветные глаза расширились — он много раз видел такое выражение у девушек, скромно прикрывающих грудь, но здесь ладонь лежала выше, пряча лишь украшение. В этом было что-то новое, что-то таинственное… Сергей торопливо зачеркал карандашом.

— Вот так и стой, — сказал он.

Через пару минут Юлька начала беспокоиться. Она переминалась с ноги на ногу, закатывала глаза и один раз даже показала язык, но Сергей был поглощен рисунком. Такой холодный, оценивающий взгляд… Так не на живую девушку смотрят, а на набор линий и цветных пятен. Юлька начинала чувствовать себя каким-то пейзажем. А вдруг этот художник — скромный, приличный человек и никогда не пользуется своей профессией для того, чтобы соблазнять девушек? Это было бы ужасно.

— Не могу больше, — сказала Юлька вслух и решительно подошла к Сергею вплотную.

Чтобы поцеловать его, ей пришлось встать на цыпочки. У него оказалась мягкая щетина и горячие губы, и пахло от него красками и кофе.

— Вот как? — проговорил Сергей. Юлька закусила губу и кивнула. Рассмеявшись, художник подхватил ее на руки. Юлька взвизгнула.

— Где-то здесь у меня была кровать… — бормотал Сергей, убирая одну руку. С грохотом свалилась сброшенная на пол коробка с красками, следом посыпалась бумага и книги. Жалобно зазвенела чайная ложка. Юлька почувствовала, что сползает, и вцепилась в Сергея, стараясь подтянуться повыше. «Лазаю, как по баобабу», — подумала она и хихикнула.

— Что? — спросил Сергей. Под ногами раскатисто загремело — кажется, теперь он сбросил на пол кружку из-под кофе.

— Значит, ты все-таки спишь со своими моделями, — довольно проговорила Юлька, зарываясь лицом в широкое плечо.

— А как же, — ответил Сергей и выключил свет.

— Жюли, — прогудела бабушка, — ты ничего не хочешь мне рассказать?

Юлька растерялась. Когда-то бабушка очень часто задавала этот вопрос, и это означало, что каким-то образом Мария прознала, что Юлька ночевала вовсе не у подруги. Или почуяла запах табачного дыма, исходящий от школьной формы. Или догадалась, что хронические тройки по химии уже превратились в полновесные пары, и внучке грозит двойка за год… Но Мария давно уже перестала вмешиваться в Юлькину жизнь, справедливо полагая, что повзрослевшая внучка разберется сама — а от нее теперь требуется только вовремя пустить под крыло, если уж выпадет тяжелое время. Дать отсидеться в тепле и безопасности, выплакаться, когда надо, и снова отпустить на волю. За это Юлька всегда была бабушке благодарна. И вдруг такой вопрос…

От неожиданности она вдруг почувствовала себя напортачившим подростком. Мозг судорожно перебирал последние поступки, пытаясь понять, в чем именно надо признаться. Сигареты? Юлька давно курит в открытую. Пара бутылок пива, выпитого с подругами позавчера? Даже не смешно! И не ночевки же в студии она имеет в виду?! После всех ее романов и романчиков, после того, как Юлька три года прожила с приятелем-байкером и чуть не вышла за него замуж? Да и вообще — на фоне бабушкиных эскапад она просто скромница!

— Бабушка, ты о чем вообще? — спросила наконец Юлька.

— В зеркало на себя посмотри, — ответила Мария.

Совсем сбитая с толку, Юлька бросилась в ванную, включила свет и застыла, глядя на свое отражение. С ним действительно что-то было не так. Протерев глаза, она посмотрела на себя внимательнее. Лицо чистое. Прическа в порядке… Вернее, в буйном беспорядке — как всегда. Ни прыщей, ни мешков под глазами… Глаза! Юлька сдавленно пискнула и зачем-то потрогала отражение пальцем. Ее глаза, темно-карие, почти черные, поменяли цвет. Один стал синим. Другой — зеленым.

«Чепуха какая-то», — пробормотала Юлька. Она видела такие глаза. Раньше — чаще, последние годы — реже, но видела и знала.

«Мне пора развеяться», — говорила бабушка и удалялась в свою комнату. Выплывала оттуда, пахнущая духами, в немыслимом, пестром, как стая тропических птиц, платье, с блестящей яркой помадой на пухлых губах — и с разными глазами. Один синий, другой — зеленый. Такими же, как сейчас у Юльки…

— Бабушка у нас немножечко влюбилась, — говорила мама, сердясь и смеясь одновременно.

— В кого? — удивлялась Юлька.

— А это она сейчас пойдет и выберет…

Бабушка возвращалась под утро, а то и через сутки, с темным румянцем на шоколадных щеках, вся какая-то особенно плавная и сильная, прямо-таки дышащая бурной энергией. Юлька почти видела, как от седых бабушкиных волос летят искры.

— Это смахивает на банальный вампиризм, — говорила мама.

— В любви нет ничего банального, Кати, — гудела бабушка, — ты позже поймешь.

Мама качала головой и закатывала глаза, а бабушка удалялась к себе. Выходила, одетая в привычные шерстяные брюки и вязаную кофту. И глаза у нее снова были темно-карие…

— У нас это что, семейное, по наследству? — спросила Юлька, возвращаясь в комнату. — Я теперь должна пойти развлечься? Но я не хочу.

Бабушка покачала головой. В глазах у нее была тревога, почти страх, и Юльке стало не по себе.

— Или это потому что я влюбилась? — вымученно улыбнулась она. — Так это ничего. Это ведь хорошо даже! Бабушка? Ну что случилось?

— Принеси шкатулку, — сказала Мария.

— Не понимаю только, откуда у тебя на это силы берутся, — сказала Юлька, вертя в руках обезьянку. — Это ж отшивать замучаешься!

— Да, да, — покивала бабушка. — А уж обидно иногда было! Вот бельгийский инженер… Красавец… — ее взгляд затуманился. — Проходу мне не давал. Пытался Андрея бить, хоть и аристократ… Добрый был. Все переживал, что жизнь такая несправедливая, жалел нас, детей подкармливал… — Мария помолчала, глядя в пространство. — Съели его.

Юлька закашлялась. Еще в детстве она как-то догадалась, что о жизни в Африке бабушку лучше не спрашивать.

— Так ты все-таки любила деда? Или это из-за того, что он советский был?

Мария недоуменно взглянула на внучку.

— Ну, коммунизм… Ты же с ними была не просто так? Верила?

— Поначалу верила, — вздохнула Мари. — Коммунизм я возненавидела вместе с твоим дедушкой. Такая же иллюзия, морок, как его чувства и наше будущее. Дело не в этом. Я жить хотела! Долго. Сильно! Я думала — почему эти белые женщины остаются красивыми и сильными, а я в тридцать пять буду дряхлой старухой со слоновыми ногами? Если еще раньше не умру от малярии или сонной болезни… Если не убьют бандиты из соседнего племени… Я думала — наверное, холода сохраняют их, как кусок мяса на леднике. А Андрей рассказывал, что в России очень холодно. Рассказывал совершенно невероятные вещи — про снег, про замерзшую воду, узоры на стекле… Я хотела законсервироваться. — Мария задумалась, а потом усмехнулась: — И знаешь, Жюли, это сработало.

— Я вижу, — улыбнулась Юлька.

— Сила самовнушения! — гордо произнесла бабушка. — Никакому мединституту ее не побороть.

— Но форточку я все-таки прикрою. Не растаешь, — Юлька погасила сигарету и закрыла окно. — Значит, волшебная вещь? И дает особенные способности? Какие? Кроме того, что глаза становятся разными? Знаешь, Сергей, наверное, в основном из-за разных глаз с ума сходит. А я и не знала… Если я перестану носить броненосца — он, может, и рисовать меня расхочет, кто их знает, этих художников!

— Может, лучше и не знать. Ни художников, ни умений особенных… Нечеловеческие это вещи, плохие.

Мария помолчала, машинально ковыряясь в трубке. Вздохнула, раскрыла пачку табака.

— Сдается мне, я уже однажды видела эту вещь, еще в Конго. Мельком, буквально секунду — когда мы с Максом… Ну, ночи в Африке темные, а тут он решил сигару выкурить. И странные же вещи со мной тогда происходили! А твой дед никогда не снимал черных очков, все говорил, что от солнца глаза болят…

Юлька кивнула.

— Значит, он мне эту штуковину прислал, да? Но зачем?

— Припрятала бы ты ее подальше, — ответила бабушка.

Наверное, выходов из метро на Китай-городе существует не полсотни, как казалось Юльке, а поменьше. Но мимо нужного она, конечно, промахнулась, да еще на поверхности свернула не в ту сторону. Возвращаясь, попыталась срезать дорогу, забрела в какой-то глухой переулок и в результате на место встречи опоздала на четверть часа, а то и больше. Она уже подбегала к углу Маросейки и Златоустьинского переулка, когда в кармане нетерпеливо завибрировал мобильник. Повертев головой, Юлька увидела неприметного мужчину лет тридцати, который, встревожено хмурясь, прижимал к уху телефон.

— Алекс? — спросила Юлька, подходя. Мужчина убрал телефон и кивнул. — Извините, что опоздала, — пробормотала Юлька, скидывая с плеча рюкзак.

Пакет из шелковистой и рыхлой, вручную отлитой бумаги был компромиссом между стремлением Юльки упаковать вещь как можно красивее и вполне очевидным желанием заказчиков сначала рассмотреть то, что они покупают. Алекс вытряхнул колье на ладонь и довольно хмыкнул.

— Аметисты, — гордо прокомментировала Юлька, засовывая деньги в карман. — Жемчуг речной, конечно. Перламутр с росписью…

— Она будет в восторге, — сказал Алекс и бережно уложил колье обратно. — И упаковывать не надо — как раз пакетик такой… свадебный.

— Ой, — испугалась Юлька. — Так вы… Сказали бы! Я бы хоть замочек серебряный поставила, что ли…

— Однокурсница замуж выходит, — объяснил Алекс.

— А! Я думала, вы своей, — пробормотала Юлька, успокаиваясь. — Тогда нормально, ей должно понравиться.

— Я уверен, — улыбнулся Алекс и пристально посмотрел на Юльку. Та, собравшаяся уже попрощаться и уйти, вопросительно приподняла брови. — Выпьете со мной кофе? — неожиданно спросил Алекс.

Юлька посмотрела на часы и пожала плечами.

— Это же вы фламинго нарисовали, да? — спросил Алекс, увлекая ее вверх по Маросейке. — Знаете, я в детстве не вылезал из зооуголка в городском саду — такой крохотный зоопарк в маленьком провинциальном городке. И вот однажды пара фламинго… Вы же знаете, что цвет фламинго определяют микроскопические красные водоросли, живущие в перьях?

— О! — потрясенно воскликнула Юлька и даже приостановилась от удивления. Широко распахнутые глаза уставились в пространство. — Я не знала! Водоросли в перьях?

— Да, — улыбнулся Алекс. — В шерсти ленивцев, кстати, тоже — поэтому у них зеленоватый мех. Как у шанхайских барсов, — добавил он. Юлька с подозрением взглянула в его лицо, но увидела лишь невинную увлеченность и симпатию. — Так вот, эти фламинго…

Юлька, как загипнотизированная, вошла в распахнутую перед ней дверь кофейни.

Поиск по сайту: