Современная теоретическая концепция культуры речи

Культура речи – понятие многозначное. Одна из основных задач культуры речи – это охрана литературного языка, его норм. Следует подчеркнуть, что такая охрана является делом националь­ной важности, поскольку литературный язык – это именно то, что в языковом плане объединяет нацию. Создание литературного язы­ка – дело не простое. Он не может появиться сам по себе. Ведущую роль в этом процессе на определенном историческом этапе разви­тия страны играет обычно наиболее передовая, культурная часть общества. Становление норм современного русского литературного языка неразрывно связано с именем А. С. Пушкина. Язык русской нации к моменту появления литературного языка был весьма не­однороден. Он состоял из диалектов, просторечия и некоторых дру­гих обособленных образований. Диалекты – это местные народные говоры, весьма различные с точки зрения произношения (на Севе­ре окают, на Юге якают), лексики, грамматики. Просторечие более едино, но все же недостаточно упорядочено по своим нормам. Пуш­кин сумел на основе разных проявлений народного языка создать в своих произведениях такой язык, который был принят обществом в качестве литературного.

Литературный язык – это, разумеется, далеко не одно и то же, что язык художественной литературы. В основе языка художе­ственной литературы лежит литературный язык. И, более того, литературный язык как бы вырастает из языка художественной литературы. И все же язык художественной литературы – это особое явление. Его главная отличительная черта состоит в том, что он несет в себе большую эстетическую нагрузку. Для достижения эстетических целей в язык художественной литературы могут при­влекаться диалекты и другие нелитературные элементы.

Поскольку не каждый из студентов гуманитарных вузов мо­жет (даже если и хочет) стать писателем, вопрос о писательском языковом мастерстве и языке художественной литературы в дан­ном учебном пособии не рассматривается. Однако отметим: без зна­ния основ культуры речи в наше время трудно себе представить подлинного интеллигента. Как писал А. П. Чехов, «для интелли­гентного человека дурно говорить так же неприлично, как не уметь читать и писать».

Одна из главнейших функций литературного языка – быть языком всей нации, встать над отдельными локальными или соци­альными ограниченными языковыми образованиями. Литературный язык – это то, посредством чего создается, естественно, наряду с экономическими, политическими и другими факторами, единство нации. Без развитого литературного языка трудно представить себе полноценную нацию. Известный современный лингвист М. В. Панов [28, 9–10] среди основных признаков литературного языка называет такие, как язык культуры, язык образованной части народа, сознательно кодифицированный язык. Последнее – сознательная кодификация языка – прямая задача культуры речи: с появлением литературного языка появляется и «культура речи».

Кодифицированные нормы литературного языка – это такие нормы, которым должны следовать все носители литературного языка. Любая грамматика современного русского литературного языка, любой его словарь есть не что иное, как его модифицирование. Утверждение о том, что существительное женского рода с окон­чанием -а в именительном падеже в предложном падеже имеет окончание -г (а не какое-то другое), – это утверждение о норме. Однако такие нормы для носителей русского языка естественны, их кодификация предельно проста, с такой кодификацией справ­ляется любой грамматист, и специалисту по культуре речи здесь делать нечего. Культура речи начинается там, где язык как бы предлагает выбор для кодификации, и выбор этот далеко не одно­значен. Часто можно услышать километр, но норма – только ки­лометр, не менее часто звучит договор, но норма – договор, хотя сейчас уже не запрещается категорически и договор, тогда как трид­цать лет назад такое ударение запрещалось. Это свидетельствует, кроме всего прочего, еще и о том, что современный русский литера­турный язык, хотя и может рассматриваться как язык от Пушкина до наших дней, не остается неизменным. Он постоянно нуждается в нормировании. Если же следовать раз и навсегда установленным нормам, то есть опасность, что общество просто перестанет с ними считаться и будет стихийно устанавливать свои нормы. Стихий­ность же в таком деле – далеко не благо, поскольку то, что кажет­ся приемлемым для одних, окажется неприемлемым для других. Поэтому постоянное наблюдение за развитием и изменением норм – одна из основных задач лингвистической науки о культуре речи.

Это хорошо понимали русские языковеды дореволюционного периода, свидетельством чему является анализ норм русского язы­ка в вышедшей в 1913 г. книге В. И. Чернышева «Чистота и пра­вильность русской речи», как бы подводящей некоторый итог раз­витию произносительных, морфологических и синтаксических норм со времен Пушкина. Приведем несколько характерных примеров из этой книги. В XIX в. еще были возможны колебания в употреб­лении или неупотреблении беглых гласных о или е: ветр – ветер, вихрь – вихорь, пепл – пепел, промысл – промысел, умысл – умысел. Возможны были и формы матерь и дочерь. Гораздо шире, чем теперь, в то время употреблялись безличные предложения: Для одного этого потребовалось бы целой и притом большой статьи (В. Белинский); Было половина восьмого… (Ф. Достоевский); Дивно им грезилось весной, весной и летом золотым (Ф. Тютчев).

Особой заботы потребовали общелитературные нормы после 1917 г., что, разумеется, не случайно. В активную общественную жизнь включались широчайшие народные массы, которые недо­статочно хорошо владели литературным языком. Естественно, воз­никла угроза расшатывания литературной нормы. Это прекрасно понимали филологи, проводившие большую работу по пропаганде культуры речи, такие, как известнейшие лингвисты В. В. Виногра­дов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и многие другие.

Как уже было сказано, новым этапом в развитии культуры речи как научной дисциплины стали послевоенные годы. Крупней­шей фигурой этого периода был С. И. Ожегов [24], получивший широчайшую известность как автор самого популярного однотом­ного «Словаря русского языка», ставшего настольной книгой не одного поколения людей. После смерти С. И. Ожегова в 1964 г. активную работу по обновлению словаря ведет академик РАН Н. Ю. Шведова; в 1992 г. вышел «Толковый словарь русского языка», авторами которого названы С. И. Ожегов и Н. Ю. Шведова. Прав оказался К. II Чуков­ский, писавший в статье «Памяти С. И. Ожегова»: «Его подвиг ни­когда не забудется нами, и я верю, что созданный чудесный сло­варь сослужит великую службу многим поколениям советских сло­варей».

Нормативный аспект культуры речи – один из важнейших, но не единственный. Чешский лингвист К. Гаузенблас пишет:«Нет ничего парадоксального в том, что один способен говорить на ту же самую тему нелитературным языком и выглядеть более культурно, чем иной говорящий на литературном языке» [4, 301]. И это абсо­лютно верно. Можно привести большое количество самых разнооб­разных по содержанию текстов, безупречных с точки зрения со­блюдения общелитературных норм, но не слишком вразумитель­ных. Вот, например, такой текст из «Руководства по эксплуатации телевизионного приемника»: «Для повышения качества воспроиз­ведения мелких деталей при приеме черно-белого изображения в схему телевизора введено автоматическое отключение резекторных фильтров в яркостном канале. Уменьшение влияния помех до­стигается применением схемы автоматической подстройки частоты и фазы строчной развертки». Большинству неспециалистов этот текст просто непонятен или понятен лишь в общих чертах, поскольку мы не знаем, что такое резекторные фильтры в яркостном канале, фазы строчной развертки. А специалист, например, мастер по ре­монту телевизоров, знает об устройстве аппарата, конечно, не по руководству к нему. Значит, такой текст неэффективен, поскольку не имеет своего адресата. Следовательно, мало добиться норматив­ности текста, надо еще сделать этот текст хорошим.

Язык располагает большим арсеналом средств. Главнейшее требование к хорошему тексту таково: из всех языковых средств для создания определенного текста должны быть выбраны такие, которые с максимальной полнотой и эффективностью выполняют поставленные задачи общения, или коммуникативные задачи. Изу­чение текста с точки зрения соответствия его языковой структуры задачам общения в теории культуры речи получило название ком­муникативного аспекта культуры владения языком.

То, что теперь называют коммуникативным аспектом культу­ры речи, было известно уже в античности, подарившей миру уче­ние о риторике [7].

Еще один аспект культуры речи – этический. В каждом об­ществе существуют свои этические нормы поведения. Они касают­ся и многих моментов общения. Поясним это на таком примере. Если вы утром садитесь за стол с членами своей семьи, чтобы про­сто позавтракать, то вполне этичным будет попросить: Передай-ка мне хлеб (1). Но если вы сидите за большим праздничным столом с незнакомыми или не очень близкими вам людьми, то по отношению к ним уместно будет ту же просьбу выразить так: Не можете ли вы (или: вас не затруднит) передать мне хлеб? (2). Чем отличается (1) от (2)? Ясно, что не нормативностью. С точки зрения эффективнос­ти коммуникации (1) прямым образом и, следовательно, более ясно выражает мысль, чем (2), в котором мысль выражена косвенно, но в ситуации праздничного стола все же уместна вторая форма. Раз­личие между (1) и (2) именно в следовании этическим нормам. Эти­ческие нормы, или иначе – речевой этикет, касаются в первую очередь обращения на «ты» и «вы», выбора полного или сокращен­ного имени (Ваня или Иван Петрович), выбора обращений типа граж­данин, господин и др., выбора способов того, как здороваются и прощаются (здравствуйте, привет, салют, до свидания, всего доброго, всего, до встречи, пока и т. п.). Этические нормы во многих случаях национальны: например, сфера общения на «вы» в английском и немецком языках уже, чем в русском; эти же языки в большем числе случаев, чем русский язык, допускают сокращенные имена. Иностранец, попадая в русскую среду, часто, не желая того, выглядит бестактным, привнося в эту среду свой языковой этикет. Поэ­тому обязательным условием хорошего владения русским языком является знание русского языкового этикета.

Этический аспект культуры речи не всегда выступает в явном виде. Р. О. Якобсон [42], лингвист с мировым именем, выделяет шесть основных функций общения: обозначение внеязыковой действитель­ности (Это был красивый особняк), отношение к действительности (Какой красивый особняк!), магическая функция (Да будет свет!), поэтическая, металингвистическая (суждения о самом языке: Так не говорят; Здесь нужно иное слово) и фактическая, или контакто-устанавливающая. Если при выполнении пяти первых названных здесь функций этический аспект проявляет себя, скажем, обычно, то при выполнении контактоустанавливающей функции он прояв­ляется особым образом. Контактоустанавливающая функция – это сам факт общения, тема при этом не имеет большого значения; не имеет значения и то, хорошо или плохо раскрывается эта тема. Этический аспект общения выступает на первый план. Вам, напри­мер, неудобно идти молча со своим знакомым, с которым вас, одна­ко, связывает не слишком многое, и вы начинаете разговор о пого­де, хотя вам и вашему собеседнику она в этот момент безразлична. Цель такого разговора одна – установление контакта.

Роль этических норм в общении можно прояснить и на другом ярком примере. Сквернословие – это тоже «общение», в котором, однако, грубейшим образом нарушены именно этические нормы.

Итак, культура речи представляет собой такой выбор и та­кую организацию языковых средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении поставленных коммуникативных задач.

Далее остановимся несколько подробнее на коммуникативном аспекте культуры речи.

Коммуникативный аспект культуры речи. На протяжении всей истории развития учения о культуре речи гораздо больше внимания, особенно в советское время, уделялось нормативному аспекту культуры владения языком. Это во многом объясняется той социальной ситуацией, которая сложилась в стране после 1917 г. Как уже говорилось выше, к общественной деятельности были привлечены огромные массы людей. Ясно, что эта общественная жизнь требовала и активной речевой деятельности с использованием литературного языка, нормами которого владели далеко не все. Именно поэтому нормативный аспект культуры речи был главной заботой лингвистов и всего общества. Дальнейшая история страны – эпоха сталинизма – также не способствовала развитию культуры речи в коммуникативном аспекте. Основа основ коммуникативного аспекта культуры речи – выбор нужных для данной цели общения языковых средств – процесс творческий. Между тем творчество и диктатура «сильной личности» – вещи несовместимые. Во всем, в том числе и в речевой деятельности, предписывалось следовать готовым рецептам. Даже в прославлении любимого вождя нельзя было «выйти за рамки»: отец народов, корифей науки…

Лингвисты всегда хорошо понимали важность для культуры речи того, что здесь названо коммуникативным аспектом. Еще в 20-е гг., известный советский филолог Г. О. Винокур, автор многочислен­ных, в том числе и популярных, работ по культуре речи, подчерки­вал: «Для каждой цели свои средства, таков должен быть лозунг лингвистически культурного общества» [3]. Об этом же много позд­нее писал и С. И. Ожегов: «Высокая культура речи – это умение правильно, точно и выразительно передать свои мысли средствами языка. Правильной речью называется та, в которой соблюдаются нормы современного литературного языка… Но культура речи за­ключается не только в следовании нормам языка. Она заключается еще и в умении найти не только точное средство для выражения своей мысли, но и наиболее доходчивое (т. е. наиболее выразитель­ное) и наиболее уместное (т. е. самое подходящее для данного слу­чая) и, следовательно, стилистически оправданное» [23, 287–288].

Нельзя сказать, что дальше этих общих заявлений дело в ис­следовании коммуникативного аспекта не пошло. Достаточно ши­роко в современной русистике ведутся исследования по стилисти­ке, особенно по лексической стилистике, что находит прямое отра­жение в словарях в виде стилистических помет, таких, как книжн. и др. Эти пометы ясно указывают, в каких текстах уместны данные слова. Есть и прямые попытки построить теорию культуры речи, включив в нее коммуникативный аспект. В работах Б. Н. Головина, в том числе и в его учебном пособии для вузов «Основы культуры речи», утверждается, что для культуры речи вообще значим толь­ко один – коммуникативный – аспект, в плане которого следует рассматривать и нормативность [5, 23–40]. Культура речи опреде­ляется как набор коммуникативных качеств хорошей речи. Эти качества выявляются на основе соотношения речи с отдельными, как выражается Б. Н. Головин, неречевыми структурами. К нерече­вым структурам отнесены: язык как некоторая основа, производя­щая речь; мышление; сознание; действительность; человек – адре­сат речи; условия общения. Данный комплекс неречевых структур требует от речи следующих хороших, то есть соответствующих этим структурам, качеств: правильность речи (иначе говоря, норматив­ность), ее чистота (отсутствие диалектизмов, жаргонизмов и т. п., что также относится к введению нормативного аспекта), точность, логичность, выразительность, образность, доступность, действенность и уместность. Нет сомнения в том, что все эти качества дей­ствительно важны для оценки многих конкретных текстов в комму­никативном аспекте. И задачу определения текста по шкале «пло­хой – хороший» в коммуникативном аспекте можно было бы счи­тать решенной, если для этого было бы достаточно приложить к любому тексту названные девять признаков.

Язык выполняет разные коммуникативные задачи, обслуживает разные сферы общения. Одно дело – язык "Науки и совсем другое – обыденная разговорная речь. Каждая сфера общения в соответствии с теми коммуникативными задачами, которые ставятся" вней, предъявляет к языку свои требования. Поэтому невозможно говорить в коммуникативном плане о культуре владения языком вообще. Речь должна идти о культуре владения разными функцио­нальными разновидностями языка. То, что хорошо в одной функци­ональной разновидности языка, оказывается совершенно неприемемо в другой. М. В. Паноб пишет: «не раз в печати появлялись жалооы, что лексикографы обижают слова: ставят около них поме­ты «разговорное», «просторечное» и т. д. Несправедливы эти жало­бы. Такие пометы не дискриминируют слова. Посмотрим в словаре, у каких слов стоит помета «разговорное»: ворочать (делами), вор­чун, восвояси, вперебой, впихнуть, впросонках, впрямь, впустую, временами (иногда), всласть, всплакнуть, вспомянуть, встряска, всухомятку, выволочка, газировка, гибель (много), глазастый, глядь, гм, гнильца, говорун, голубчик, гора (много), грохнуться, грошовый, грузнеть, ни гу-гу, гуртом, давай (он давай кричать), давненько-Прекрасные слова. Помета разг. их не порочит. Помета предупреж­дает: лицо, с которым вы в строго официальных отношениях, не называйте голубчиком, не предлагайте ему куда-нибудь его впих­нуть, не сообщайте ему, что он долговязый и временами ворчун… В официальных бумагах не употребляйте слова глядь, всласть, вос­вояси, грошовый… Ведь разумные советы?» [28, 9–10].

Если с этих позиций подойти к некоторым из перечисленных качеств хорошей речи, то оказывается, как это ни странно на пер­вый взгляд, что в отдельных ее разновидностях хорошими или как минимум неплохими следует признать качества, противоположные тем, которые названы в списке. Так, если для научной речи действительно необходима точность, в том числе и точность в обозначе­нии конкретных реалий, то в разговорной речи вполне нормативны такие, например, неточные обозначения, как «чем писать» (карандаш, ручка). Б. Н. Ельцин в книге «Исповедь на заданную тему» приводит такую полученную им записку: «Скажите, наши партийные руково­дители знают, что в стране нет элементарного: что поесть, во что одеться, чем умыться? Они что, живут по другим законам?»

Какие же существуют функциональные разновидности языка и какие требования с точки зрения культуры речи к ним следует предъявлять? Учение о функцио­нальных разновидностях языка имеет свою историю. Долгое время разные сферы общения понимались как стили языка и стили речи. Стилями языка считались, нaпpимep язык нayки, язык хyдoжecтвенной литературы, разговорная речь. Стилями речи признавались частные реализации стилей, такие, как учебная лекция и научный доклад, в основе которых лежит научный стиль. В последнее время лингвисты пришли к выводу, что языковые различия между некоторыми сферами общения столь значительны, что использовать отношению к ним одно оощее понятие «стиль» едва ли целесообразно поэтому вводится понятие «функциональная разновидность язы­ка». Широкое признание получила типология функциональных раз­новидностей языка, сравнительно недавно предложенная академи­ком Д. Б. Шмелевым [40]. Эта типология такова:

Стилями Д. Н. Шмелев называет только функциональные сти­ли, которые (все вместе) по своей языковой организации имеют существеннейшие отличия как от языка художественной литерату­ры, так и от разговорной речи.

Как уже говорилось, главной отличительной особенностью языка художественной литературы является его особая по сравнению со всеми другими разновидностями предназначенность. Вся организация языковых средств в художественной литературе подчинена не просто передаче содержания, а передаче художественными средствами. Главная функция языка художественной литературы – эстетическая (или поэтическая). С этой целью в языке художественной литературы могут использоваться не только функциональные разновидности литературного языка, но и нелитературные формы национального языка: диалекты, просторечие, жаргонизмы и др. интересный пример обыгрывания эле­ментов официально-делового стиля в художественных целях В. Шук­шиным в рассказе «Чудик» приводит в одной из своих работ Д. Н. Шмелев:

«В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:

«Приземлился. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша, меня не забудь. Васятка».

Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграм­му, предложила:

– Составьте иначе. Вы – взрослый человек, не в детсаде.

– Почему? – спросил Чудик. – Я ей всегда так пишу в пись­мах. Это же моя жена!.. Вы, наверное, подумали…

– В письмах можете писать что угодно, а телеграмма – это вид связи. Это открытый текст.

Чудик переписал:

«Приземлились. Все в порядке. Васятка».

Телеграфистка сама исправила два слова: «Приземлились» и «Васятка». Стало: «Долетели. Василий».

Можно привести еще ряд примеров такого рода: хорошо из­вестно умелое обыгрывание просторечия в рассказах М. Зощенко; охотно использует диалектные слова В. Астафьев; немало слов ла­герного жаргона в произведениях на соответствующую тему у А. Сол­женицына и т. п.

Особое положение языка художественной литературы в системе функциональных разновидностей языка состоит еще в том, что он оказывает огромное влияние на литературный язык в целом! Не случайно в название нормированного национального языка вклю­чено определение «литературный». Именно писатели формируют в своих произведениях нормы литературного языка. А. Солженицын предложил «Русский словарь языкового расширения». «Лучший способ обогащения языка, – пишет автор в предисловии к этому словарю, – это восстановление прежде накопленных, а потом уте­рянных богатств» [36, 43]. В словаре приводятся такие, например, слова: авосничать – пускаться на авось, беззаботно; бадъистое вед­ро – просторное, большое; бадяжничать – шутить, дурачиться; убарахтался – умаялся; бедить – причинять беду; безвидный – неказистый, невзрачный; беспоръе – безвременье, худая пора и т. п. Трудно сейчас сказать, какова будет судьба этих и других слов в литературном языке, но сам факт создания такого словаря заслу­живает внимания. Когда размышляешь п языке художественной литературы, то, по-видимому, уместнее говорить не о культуре речи, а о таланте, мастерстве писателя в использовании всех богатств и. возможностей национального языка. Дальнейшее развитие темы о языке художественной литературы увело бы нас далеко в сторону от проблематики культуры речи, поэтому обратимся к другим функ­циональным разновидностям языка.

Но прежде чем говорить конкретно о каждой из них, необхо­димо подчеркнуть одно существенное обстоятельство. Важным требованием культуры владения языком является требование различать его функциональные разновидности, свободно пользоваться любой из них, четко представляя, какая из разновидностей языка должна выбираться в соответствии с задачами общения. Одно из Основополагающих отличий такой нелитературной формы языка, как просторечие, от литературного языка состоит в том, что носи­тели первого из них не различают или плохо различают разновидности языка. Попадая, например, в официально-деловую обстановку, носитель просторечия будет стремиться говорить не так, как он привык говорить дома, но как именно говорить в данной ситуации, он точно не знает.

Культура владения разными функциональными разновидностями языка – это прежде всего такой выбор и такая организация языковых средств, которые отличают данную разновидность от других, определяют ее лицо.

Среди функциональных разновидностей особое место, как сле­дует из приведенной на с. 19 схемы, занимает разговорная речь (далее – РР). Еще не так давно РР рассматривалась в ряду функциональных стилей.

Дело в том, что разговорная речь по сравнению с другими функциональными разновидностями имеет весьма существенные особенности. Если язык художественной литературы и функциональные стили языка строятся на основе зафиксированных в словарях и грамматиках правил языка, то особенности разговорной речи нигде не фиксируются. Нигде не говорится, например, что в определенных условиях общения можно встретиться с употреблением именительного падежа существительного в высказываниях типа: Нe скажете Третьяковка как пройти?

Для официально-делового стиля характерной чертой является штамп. Невозможно представить себе вольную форму в заявлении о командировке или об отпуске, существуют установленные образцы дипломов, паспорта и т. п. Но, конечно, культура вла­дения официально-деловым стилем не ограничивается только знани­ем штампов. Разные его жанры требуют разных речевых навыков. Исследователь этого стиля П. В. Веселов рассматривает, например, культуру ведения деловой беседы по телефону. Отмечается, в част­ности, что для эффективности беседы необходимо сразу же отреко­мендоваться (следует говорить: «Иванов у телефона», «Петров слу­шает», а не «Я у телефона», «Слушаю»), при ведении разговора не должно быть никаких стилевых излишеств. «Служебный диалог по телефону, – пишет П. В. Веселов, – не подробный обмен мнениями, а обмен информацией оперативного значения с целью достижения определенных действий». И продолжает: «Подобно тому, как унифи­цирована письменная деловая речь, можно унифицировать и устную. Зачем? – Чтобы меньше говорить и больше делать» [2].

Особый жанр официально-делового стиля – это юридические документы: конституция, своды законов и др. Главное для этих документов – четкие полные, не оставляющие места для двусмысленности формулировки ничто не должно оставаться в подтексте; неявно выраженный смысл для официально-делового стиля не характерен. Некоторая тяжеловесность многих юридических текстов неизбежна. При их написании действует своего рода принцип: хорошо бы сказать проще, но проще не скажешь, например: «Защита гражданских прав осуществляется в установленном порядке су­дом, арбитражем или третейским судом путем: признания этих прав» восстановления положения, существовавшего до нарушения права, и пресечения действий, нарушающих право; присуждения к испол­нению обязанности в натуре; прекращения или изменения право­отношения; взыскания с лица, нарушившего право, причиненных убытков, а в случаях, предусмотренных законом или договором, – неустойки (штрафа, пени), а также иными способами, предусмот­ренными законом».

Такие юридические тексты не предназначены для быстрого ус­воения неспециалистами: они требуют неоднократного прочтения.

Эффективный набор языковых средств для построения добротных в плане культуры речи научных текстов подчиняется таким требованиям, как логичность изложения, точное обозначение понятий и реалий. Научный текст немыслим без терминологии, поскольку именно она обеспечивает точность обозначения. Последовательное развитие научной мысли (логика мысли) не позволяет, с одной стороны, использовать, как и официально-деловом стиле, неявно выраженный смысл, а с другой – требует того, чтобы новое предложение постоянно вбирало в себя смысл предшествующих. Это можно осуществить, просто повторив предшествующие предложение в форме придаточного. Такой способ крайне неэкономен. Поэтому чаще используются другие способы: свертывание предшествующего предложения в отглагольное существительное, замена его местоимением и т.п. Такое объединение определяет особые синтаксические свойства слова. Подобные способы не чужды и другим функцио­нальным разновидностям языка, в языке научных текстов они особенно активны, например: «В этой главе теория обобщенных функ­ций применяется к построению фундаментальных решений и к ре­шению задачи Коши для волнового уравнения и для уравнения теплопроводности. При этом задача Коши рассматривается в обоб­щенной постановке, что позволяет включить начальные условия в мгновенно действующие источники (типа простого и двойного слоя на поверхности t=0). Таким путем задача Коши сводится к задаче о нахождении такого (обобщенного) решения данного уравнения (с неизменной правой частью), которое обращается в нуль при t<0. Последняя задача решается стандартным методом – методом суммирования возмущений, порождаемых каждой точкой источника, так что решение ее представляется в виде свертки фундаменталь­ного решения с правой частью». В результате этjго научные тексты оказываются информативно насыщенными в гораздо большей сте­пени, чем например, разговорные или публицистические. В тексты многих научных специальностей (математика, физика, химия, логика и др.) органически входят формулы. Поэтому научные тексты объективно трудны для восприятия. К ним нельзя предъявлять требование вседоступности. Следует, однако, заметить, что объек­тивные трудности восприятия научных текстов не имеют ничего общего с субъективной трудностью восприятия некоторых научных текстов. Существует ложное убеждение, что наука в принципе должна быть непонятна для непосвященных. И поэтому некоторые уче­ные, особенно начинающие, стараются во что бы то ни стало напи­сать «позаковыристей», например, так: «…На месте генетического знания выступает знание реальное, или ближайший смысл из чис­ла неоязыковленных смыслов пространственной таксономии в речи коммуникативной абстракции». Хотя вряд ли такие «неоязыковленные» суждения могут продвинуть науку вперед… На наш взгляд, основное требование к культуре владения научным стилем можно сформулировать в виде такой сентенции: выражайся настолько сложно, насколько сложен объект исследования, и не более того.

Следует отметить еще одно немаловажное обстоятельство. Есть существенные различия между письменной и устной формами на­учного стиля. Например, вполне оправданна глубокая информационная насыщенность письменных научных текстов, поскольку письменный текст, если он не сразу понят, может быть вновь прочитан. Устный научный текст, например лекция, такого повторного вос­приятия, естественно, не допускает. Поэтому опытный лектор подает информацию как бы порциями, часто возвращаясь к уже сказанному, вновь активизируя его в сознании слушающих. В результате семантика синтаксическая структура устного научного текста оказывается весьма своеобразной, специально исследовавшая устные научные тексты О. А. Лаптева главной чертой их считает дис­кретность (прерывистость) [18, 119]. Вот небольшой приводимый ею пример (в несколько упрощенной передаче): «Нужно формулиро­вать наши теоретические выводы таким образом. Чтобы они были четко, так сказать, уже с самого начала, при формулировке, они включали в себя возможность их проверки фактами. Причем не только данным ученым, но специалистами в области эмпирии. То есть можно. Организовать, так сказать, разделение труда между теоретиками и людьми, работающими в области эмпирии, в облас­ти статистики, которые, опираясь на правильно сформулирован­ные теоретические положения, когда правильно сформулирован­ные теоретические положения, когда правильно сформулированные требования проверки того или иного теоретического положения, мог­ли сказать: «Да, вот это положение подтверждается фактами. Вот это положение не подтверждается фактами». Ясно, что писать так нельзя, но говорить вполне можно, текст отвечает требованиям к культуре владения устным научным стилем.

Нетрудно видеть, что официально-деловой и научный стили имеют не мало общего. Это прежде всего точность обозначений (термины), отказ от смысла в неявно выражении. Эти стили относятся к разряду строгих. Они заметно отличаются от нестрогой разговорной речи. Особое промежуточное положение между строгими и нестрогими функциональными разновидностями языка занимает публицистический стиль. Известный языковед В. Г. Костомаров, анализируя один из основ­ных жанров публицистики, язык газет, показал, что в нем соединяются две противонаправленные тенденции: тенденция к стандартизации, свойственная строгим стилям и тенденция к экспрессив­ности, характерная для разговорной речи и для языка художественной литературы. Г. Костомаров пишет: «К максимуму информативности стремятся научный и деловой стили… К максимуму эмоциональности приближаются некоторые бытовые и поэтические тексты… Газетное изложение не терпит ни той ни другой крайности: в первом случае не было бы эмоционально воздействующего эффекта (скучно, неинтересно), во втором – необходимой фактографичности (на одних чувствах)» [14, 91]. Вот пример соединения этих тенденций: статьям на серьезнейшие темы может предшествовать экспрессивный «легкомысленный» заголовок. Вообще современная пресса – это своеобразное соревнование заголовков (кто ярче и необычнее назовет): «В чем Промолчит глас народа»; «В экологическом концлагере»; «Второй эшелон номенклатуры»; «Бермудский треугольник в Лаврушинском переулке»; «Вопросы истории» под вопросом»; «Лес рубят – машины стоят»; и даже элементарный прогноз погоды озаглавлен в одной из газет так: «У природы нет плохой погоды».

Итак, была сделана попытка в общих чертах определить ос­новные языковые особенности функциональных разновидностей языка и дать рекомендации по культуре владения ими. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь может идти именно о рекомендациях, а не о тех достаточно жестких требованиях, которые предъявляет нормативный аспект культуры речи. Создание текста определенной функциональной направленности – это творческий процесс, исключение составляют только некоторые канонические жанры официально-делового стиля. Творчество же предполагает проявление языковой индивидуальности. Каждая функциональная разновидность языка располагает таким богатым арсеналом языко­вых средств и способов их организации, что всегда есть возмож­ность строить соответствующие тексты разнообразно, но во всех случаях эффективно. Чем выше культура владения функциональ­ными разновидностями языка, тем в большей степени проявляется языковая индивидуальность. Едва ли в пособиях по культуре речи можно научить языковой индивидуальности – это, как говорят, от Бога, но вот научить не создавать неэффективных в коммуника­тивном плане текстов, вероятно, можно.

В отдельных главах учебного пособия представления о функ­циональных разновидностях языка и культуре речи изложены бо­лее детально.

Поиск по сайту: