В Л.П. запечатлелись отклики народа на события общ.-полит. жизни, выражение соц. эмоций, связанных с взаимоотношениями крестьян и их хозяев, принципы семейного и бытового уклада в старой деревне и, наконец, правила неписанной народной морали. Вы-деляют 2 основных типа русск. нар. Л.П.: частые и протяжные.
Частые: наиболее характерная черта этих песен – чёткость ритма в стихе и напеве. Это обусловлено тем, что Ч.П. в первоистоках была связана с чётким ритмом пляски, лишь потом она отошла от своей моторной функции, став «весёлой» лирической песней, кото-рая могла исполняться и без движения. Кроме функции весёлой плясовой и шуточной песни, Ч.П. имели ещё один внутренний раздел – песни сатирические, кот. имели свою специфику, свою идейную направленность.
Протяжные: составляют основной раздел традиционной крестьянской лирики; он не только богаче всех других народопесенных разновидностей по объёму, но и значительнее их по содержанию. В этих песнях глубже, чем в других, отразились основные социальные проблемы русской народной жизни. Мелодия и текст протяжной песни находятся между собой в очень тесной связи. Внутри протяжных песен намечаются 2 различных способа изображения быта и переживаний лирических героев. В одном случае содержание песни связывается с теми или иными событиями общественного или личного характера и изла-гается в виде рассказа. Так построены очень многие любовные и семейные, а также песни с тематикой отдельных социальных групп (рекрутские, ямщицкие). В другом случае П.П. имеют характер интимных высказываний, раздумий, жалоб, воспоминаний, возник. под влиянием эмоц. порыва и обычно не имеющих конкретных сюжетных контуров. В песнях любовных, основной мотив, чаще всего – любовная тоска, встречи, разлуки, родительский гнев и запреты, часты темы измены, насильственного замужества. В песнях семейного цикла девушка, выданная замуж за нелюбимого, тоскует и жалуется, упрекая родителей; родители жалеют дочь и сокрушаются её судьбе и т.п. В песнях рекрутских основными сюжетными мотивами являются жеребьёвка, забирание в солдаты, горе рекрута, его родных и невесты, прощание с ним. В песнях солдатских – жестокость командиров, бесправное положение рядовых, чувство обречённости, охватывающее новобранца, смерть солдата на чужбине. Песни разбойничьи содержат мотивы глубокого социального протеста и полны реалистических картин, связанных с тюремным бытом, попытками к бегству, описывается позор публичных наказаний, ссылка солдата на каторгу
Пост. эпитет, ср-е, //зм
У Веселовского "нарицательное значение" слова соответствует тому, что Потебня называл "внутренней формой", -- первоначальному живому представлению об объектах. Когда это представление начинало тускнеть, угрожая превратить слово в обозначение понятия, являлась потребность подновить в нем образность другим, тождественным ему по содержанию словом -- так рождались тавтологические эпитеты (солнце красное, белый свет и т. п.. Пояснит. эпит (столы белодубовые). История эпитета, говорит Веселовский, есть история поэтического стиля в миниатюре -- в ней наблюдается та же неустанная борьба развивающегося общественного сознания с застывающей традиционной формой.
История эпитета, говорит Веселовский, есть история поэтического стиля в миниатюре -- в ней наблюдается та же неустанная борьба развивающегося общественного сознания с застывающей традиционной формой.
Образность сложных языковых - к анимистическому мировосприятию -> параллелизм словесно-образных выражений. "сопоставлении по признаку действия, движения" (101). дерево хилится -- девушка кланяется, солнце -- глаз и т. д.
"...картинка природы, рядом с нею таковая же из человеческой жизни
В песне, состоявшей из нескольких двучленных формул, могла развиваться, например, только одна; причем либо равномерно (содержательный параллелизм), либо так, что одна параллель, опережая развитие другой, наращивала ряд ритмических строк, в которых музыкальность преобладала над смыслом (содержательный параллелизм перерастал в ритмический).
А сравнение -- "это уже прозаический акт сознания, расчленившего природу" (146). применение символов, предшествующей историей параллелизма.
Историческое изуч. ф-ра
Проблема историзма русского героического эпоса была поставлена в коллективном труде «Русское народное поэтическое творчество» (т. I, M., 1953) в статьях Д. С. Лихачева, В. П. Адриановой-Перетц и других ученых, обративших внимание на отражение народным сознанием исторической действительности, на идейное содержание былин. Решительный отказ от принципов исторической школы дан В. Я. Проппом в труде «Русский героический эпос», где автор глубоко обосновал положение о том, что русский народ не столько воспроизводил в своем эпосе историческую действительность, сколько выражал свои стремления и идеалы, а сами былины возникли задолго до начала Киевского государства. Соотношение мифа и героического эпоса было рассмотрено в работах Е. М. Meлетинского «Происхождение героического эпоса» (М., 1963) и В. М. Жирмунского «Эпическое творчество славянских народов и вопросы сравнительного изучения эпоса» (М., 1953).
Б. А. Рыбаков, взяв за основу тезис Б. Д. Грекова «Былина — это история, рассказанная самим народом», в своей известной книге «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (М., 1963) рассматривает эпические сказания как первую форму исторического повествования.Цель эпоса — воспитание молодежи, ее подготовка к реальным испытаниям. Автор подчеркивает прогрессивную направленность былин, воспевание принципиально нового. Однако Б. А. Рыбаков видит в процессе развития героического эпоса раздвоение: одно направление воспевает князей, другое — остается народным. По мнению автора, былины не восстанавливают фактической канвы, но в своей совокупности дают достоверную историю. «Будучи исторически осмыслен,— пишет Б. А. Рыбаков,— русский былинный эпос может стать неоценимым историческим источником, но, разумеется, не для восстановления канвы событий, а для изучения народных оценок тех или иных периодов, отдельных событий и лиц» [2].
В монографии «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» Рыбаков провел параллели между былинными сюжетами и русскими летописями.Б. А. Рыбаков в своем анализе русского летописания («Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи») обратил внимание на субъективизм летописцев — авторов «Повести временных лет». Наряду с бережным отношением к источнику летописец, который был одновременно автором, составителем, компилятором и редактором, испытывал сильное влияние церковных и княжеских кругов. Именно их причастность объясняет противоречия летописного текста и некоторые нарочитые умолчания «Повести», в которой видны попытки оправдать существующий строй и его представителей. Если былины дают народную, то летопись — придворную оценку событий. Б. А. Рыбаков видит в «Повести временных лет» стремление сгладить жизненные противоречия путем широкой социальной демагогии в церковном духе. В отдельных случаях «Повесть» доходит до злободневности изображения событий, в частности в рассказах о соперничестве старшей и младшей дружины, в полемике против Святополка и в идеализированном изображении Мономаха. Целый ряд важных наблюдений и выводов историографического плана был сделан Б. А. Рыбаковым в вышедших позднее работах: ««Слово о полку Игореве» и его современники» (М., 1971), «Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве»» (М., 1972) и др.