Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Первые шаги или лицемерие как норма жизни



Крушение иллюзий или как рождалась новая российская школа (взгляд учителя, москвича-семидесятника)

Каспржак Анатолий Георгиевич, кандидат педагогических наук, Заслуженный учитель России, директор Центра развития лидерства в образовании Института образования НИУ Высшая школа экономики, Москва

Рассказ о рождении новой российской школы, о свободе творчества учителя, о временах «революционно-педагогического романтизма» и разочарований… Возможно, кому-то этот материал поможет разобраться в причинах, пробуксовки бесконечных реформ в образовании…

Мое поколение пришло в школу во второй половине семидесятых, освоилось, приросло к учительскому ремеслу лет через пять, ровно в то время, когда школа советская погрузилась в состояние глубокой стабильности. Мы быстро поняли, что сутью пресловутой стабильности была элементарная истина: делать что-то новое можно было в том и только том случае, если ты доказал всем, что ровным счетом ничего не меняешь, не трогаешь устоев, так сказать. Но, что самое любопытно, доказать истину «…о вреде реформ вообще…[1]» оказалось труднее всего самому себе, ведь в школу-то мы шли, с иллюзией, что непременно найдем «педагогический камень»….

Первые шаги или лицемерие как норма жизни

Процесс «познания истины» происходил на фоне уходившей в историю легенды о лучшем в мире образовании страны пионеров освоения космоса. Надежда умерла во время знакомства с последней советской реформой системы образования[2], «накрытой» уже через год-два перестройкой, так как подарила она нам лозунги вместо целей. Мы же, к этому времени, знали, что школа наша никакая не советская, а просто – школа, потому как она «… не справилась (и никогда не справится, добавление А.К.) с главной возложенной на нее задачей – не смогла дать того, кого была дать обязана – будущего строителя коммунизма…[3]». Это позволяло нам уже тогда несколько отстраненно созерцать на потуги начальства по ее – школы, переустройству.

Первые, предсказуемо провальные шаги этой реформы компенсировались административным угаром начальников. Помню изумление от вида инструкции к плану развития школы, который надо было составить до… 2000-хтысячного года. Сообразив, что назвать количество учителей истории, например, которое потребуется школе в 1999 году нельзя и, параллельно, озадачившись тем, что на рубеже веков мне будет 47 лет (одной ногой в могиле, как тогда казалось), я передал дела по стратегическому планированию… секретарше, справедливо полагая, что до этого времени или ишак издохнет или….

Здесь самое время обратиться к многочисленным сегодня поклонникам советского образования. Тем, кто не помнит ничего из того «светлого» времени, так как помнить по объективным причинам этого не может, но точно знает, что ТАМ было ХОРОШО, на том основании, что сегодня в школе не так, как хотелось бы. Правда, кому было хорошо, для каких таких свершений…. Три зарисовки: воспитательная работа, предметная с идеологической прокладкой и небольшая история о достоверной отчетности.

Конец семидесятых. Я – организатор внеклассной и внешкольной воспитательной работы (заместитель директора в сегодняшней табели о рангах) имел привычку накануне 1-ого сентября писать все планы и отчеты на год вперед, освобождая, тем самым, время для содержательной работы. Решил делать так после проверки, в ходе которой нам так и не удалось доказать инспектору (рискну предположить: выпускнику какой-нибудь комсомольской или партийной школы), что в ходе постановки спектакля может осуществляться не только эстетическое, но и трудовое, и патриотическое воспитание. Тут пришло осознание, что планы по каждому направлению воздействия на воспитуемых, пишутся не для того, чтобы их выполнять, а для того, чтобы они были. К делу планы и отчеты не имеют никакого отношения, и потому их надо попросту написать, сдать. Но вот сдавать и планы, и отчеты в сентябре не стоило. Впрочем, весь год все было тихо. Но в мае, когда были запрошены отчеты, выяснилось, что…. Скандал был вселенский. Впрочем, так было во всем.

То же время. Единые учебники по всем предметам, разработки к ним, понуждали нас писать в журналах «для проверки» то, что прописано в методичках, а не то, что происходило в классе на самом деле. При этом самыми проверяемыми темами были те, которые относились к изучению материалов очередного судьбоносного съезда КПСС. Они, эти темы, конечно же, вписывались в журнал и… оставлялись «за скобками». Но как-то в школу нагрянула проверка. Комиссия состояла из членов райкома партии, которые только в этих самых решениях съезда и разбирались. Поэтому, когда директор объявил тридцатиминутную готовность, я взял материалы съезда и стал спокойно подыскивать что-нибудь подходящее. Тема у меня была: «Двигатели внутреннего сгорания», опасаться было нечего. Тут из кресла донеслось что-то нечленораздельное: смесь воя неандертальца с российским арго. Учительская повернулась к историку, который выдавил из себя: «У меня сегодня Ярослав Мудрый…». Прошел урок. Доказав, что «Жигули» в полном соответствии с историческими решениями съезда к 2000-тысячному году покроют Мерседесы и Бьюики (их, замечу, никто не видел) как бык овцу, я довольный собой вошел в учительскую. Там стоял, куря прямо здесь (и для того времени это была наглость), наш историк. Выпустив изо рта дым и дождавшись всеобщего внимания, он поднял к небу палец и изрек всего лишь одно слово: «связал!».

Так хочется, чтобы картину эту осмыслили, повылезавшие сегодня из всех дыр, поклонники единого: идеологии, учебников, школьной формы, норм ГТО…. Ну, введем мы все это в школу, подкрепим законами и приказами…. Уверен, ровным счетом ничего, кроме имитации, которая приведет к очередному падению школы как института, не приведет. «Учите историю, господа-товарищи» – так и хочется сказать.

Но самым трудным делом считался педагогический совет по итогам успеваемости за четверть, полугодие или год (зарисовка номер три – по номеру, но не значимости). Директор (в нашем случае – ветеран войны, филолог, умница) выдавал процент успеваемости, который был определен школе. Этот самый процент от контингента учащихся определял количество потенциальных двоечников: своеобразный аналог педагогической продразвёрстки. Далее выписывались все претенденты на звание неуспевающего, затем они ранжировались по степени невежества (это, собственно и было педагогическим действием), а потом… проводилась черта, отделяющая тех, кому повезло быть лучше, чем он есть в угоду плановой педагогики.

Вот таким нехитрым способом система выдавала на-гора́ заведомо ложную информацию, которой сама вынуждена была пользоваться. Так раскручивался маховик, разгоняющий по разные стороны от себя жизнь реальную и виртуальную. Лицемерие было если не смыслом, то нормой жизни.

Здесь, вероятно, следует закончить просветительскую деятельность среди тех, кому меньше пятидесяти, и вернуться к анализу процесса крушения иллюзий.

В этой унылой определенности, ориентирами молодых учителей стали умелые предметники, которые экспериментируя на технологическом уровне, продолжали «давать» литературу, историю и математику, надеясь, что именно этот не сильно новый процесс позволит школе развиваться, школьникам – приобрести социальный опыт и подготовиться к взрослой жизни. И у них многое получалось, хотя учили они не предмет, а предметом, как я понимаю сегодня.

Уверенность в правильном выборе образцов нам придавали раскрученные «Учительской» учителя-новаторы. Миллионы страждущих настоящего образования сограждан восторгались, как у кого-то в классе куда-то исчезли тройки, а детки гуськом бежали на уроки, что меня, как и моих коллег завораживало и повергало в уныние одновременно: у нас то, так не получалось. Однако совершенное паломничество к Ильину[4] меня озадачило (все было просто блестяще, но уж больно гладко), к Шаталову[5] – ошеломило. Безумные учителя не пытались выведать у бесспорно талантливого учителя ту самую заветную тайну или познать принципы составления учебных материалов. Они в буквальном смысле дрались за копии опорных конспектов, выполненных перстами гения. В этих оттисках они видели чудодейственною силу, а там где начинается обсуждение подобных «педагогических» приемов, мне становится как-то неловко….

Последний штрих к коллективному портрету учителей-новаторов мною был поставлен в 88-ом году. После просмотра серии телевизионных встреч с нашими героями, мы – руководители школ Куйбышевского района города Москвы, отправились на встречу с Игорем Волковым[6], которая была организована… райкомом партии. В голове у меня замкнуло. Почти десять лет я безуспешно пытался быть таким как ОНИ, но сделать это не мог потому, что делать этого было не надо. Потому, что Шаталов – это Шаталов, а Каспржак – Каспржак. Потому, что работает он в Донецке, а я в Москве, что история у нас разная, как и среда обитания. Потому, что у каждого учителя должен быть свой и только свой особый авторский стиль.

Второе. Ничуть не умаляя правое дело учителей-новаторов (это именно они начали проламывать стену: один призыв к изменению отношений с учениками чего стоит, время-то было отнюдь не вегетарианское), они, сами того не желая, лили воду на мельницу пусть уже перестроечного, но все-таки райкома партии. В каждом взгляде сопровождающего из райкома просматривался немой укор: «Смотрите! Они ТАК, могут, а вы?!». Вспомнился фильм «Светлый путь» и пришло осознание, что система образования, сама того не желая, стала последней гаванью стахановского движения. И мне стало неинтересно, так как, к этому времени, мы уже осознали, что там, где начинается битва за урожай, через некоторое время, с неизбежностью будут введены продовольственные карточки.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.