Часть I. Глава 19. О судьбе, постигшей Хорезм

[…] Когда Чингисхан завершил завоевание Самарканда, были покорены все страны Трансоксании, и его враги раздавленымельничными жерновами несчастий, но с другой стороны уцелели области Дженда и Барджлык-Кента; так что Хорезм остался посредине, как палатка, у которой обрезали поддерживающие ее веревки. Поскольку он [Чингисхан] желал лично преследовать султана и очистить страны Хорасана от своих врагов, он направил против Хорезма своих старших сыновей, Чагатая и Угэдэя, с армией бесконечной, как ход времени, и такой, что она заполнила собою горы и пустыни. Он также приказал Туши послать туда в виде подкрепления войско из пленников, захваченных в Дженде. Царевичи проследовали через Бухару, послав вперед авангард, который мчался, как злой рок, и летел подобно молнии.

Хорезм к тому времени был покинут [обоими] султанами, но в нем все еще находился Хумар-тегин, один из военачальников и родственник Теркен-хатун; оставались в нем также и некоторые из главных эмиров, а именно Могл-Хаджиб, Эр-Бука Пахлаван, сипахсалар Али Дуругуни и несколько других им подобных, перечислять имена которых – долгое и бесполезное занятие. Кроме этого в городе оставалось так много вельмож и ученейших людей своего века, что их число невозможно было сосчитать и измерить; а жители превосходили численность крупинки песка или гальку. А так как во всем этом множестве и собрании людей не было назначено предводителя, к которому бы они могли обратиться, если совершались неподобающие поступки, который бы решал вопросы государственного управления и занимался делами всего общества, с чьей помощью они могли бы противостоять ударам судьбы, Хумар, по причине его близости к царской семье, был единогласно выбран султаном и назначен наврузом.

И они не обращали внимания на беспокойство и беспорядок, царящие в мире, и удары и напасти, которым подвергала Судьба свои творения, великие и малые; пока вдруг не увидели небольшой отряд всадников, подобный облаку дыма, который прибыл к воротам города и начал угонять скот. В результате восторжествовали некоторые из тех слепцов, которые решили, что они пришли в таком малом количестве из хвастовства и осмелились на такую дерзость ради забавы. Они не уразумели, что за этим последуют бедствия, что после вершины этого бедствия будут другие вершины, а за ними – адские муки. Весь народ, пеший и конный, безрассудно хлынул из ворот и напал на небольшой отряд. Монголы, будто играя в какую-то дикую игру, то бросались на них, то уносились прочь. Наконец, когда они достигли Багги-Хуррама, который лежал на расстоянии фарсаха от города, из засады выскочили татарские конники, богатыри и удальцы, внушавшие страх воины, прятавшиеся за городскими стенами. Они преградили им путь и назад, и вперед и напали на них, как волки на оставшиеся без пастуха стадо овец. Они пускали в этих людей стрелы и, умело работая копьями и саблями, гнали их перед собой и к наступлению ночи уложили на землю почти сто тысяч воинов. И в таком лихорадочном возбуждении, с воплями и криками они ворвались вслед за ними в город через Кабиланские ворота и набросились как огонь на место, называвшееся Танура.

Когда солнце стало садится, неприятельское войско из предосторожности удалилось; но на следующий день, когда тюркский сабельщик поднял голову, скрывавшуюся за горизонтом, бесстрашные и отважные воины вскочили на коней и устремились к городу. Некий Фаридун Гурии, один из главных полководцев султана, ожидая их у ворот с пятьюстами воинами и приготовившись отразить атаку, лишил этих проклятых возможности сражаться до конца того дня.

Вскоре прибыли Чагатай и Угэдэй с войсками, натиск которых был подобен водному потоку, и ряды которых следовали один за другим, как порывы ветра. Они объехали город вокруг и отправили к его жителям посольство с предложением покориться и сдаться.

Все войско затем охватило город, как круг охватывает свою середину, и расположилось у его стен, словно воплощение Судьбы. Они занялись приготовлением орудий войны – дерева, баллист и снарядов к ним. И так как в окрестностях Хорасана не было камней, они изготавливали эти снаряды из древесины тутовых деревьев. Как было у них заведено, в течение дня они осыпали жителей города обещаниями и угрозами, посулами и проклятьями; и время от времени те и другие посылали друг в друга по нескольку стрел.

Наконец, когда приготовления к бою были окончены и все необходимые орудия приготовлены, когда прибыло к тому же подкрепление из Дженда и других мест, они со всех сторон тотчас бросились штурмовать город и с пронзительным криком, подобным грому и молнии, выпустили на него град стрел и снарядов. Они приказали собирать всякий мусор и засыпать им ров; а после этого вперед погнали пленных, образовавших круг, которым велено было разрушить основание внешних укреплений и бросить землю в глаза неба.

Когда фальшивый султан и предводитель войска Хумар, опьяневший от вина несчастий (Всемогущий Аллах сказал: «Клянусь твоей жизнью, о Мухаммед! Ведь они в своем опьянении скитаются слепо»), увидел резню, которую они устроили, его сердце разорвалось надвое от страха унижения, а знаки победы татарского войска совпали с его тайными догадками; он лишился разума, и перед лицом Провидения советы и наставления оказались сокрыты от него. Он сошел с ворот и тем самым посеял еще большее замешательство и беспорядок между людьми.

Татарская армия установила на стене свое знамя, воины взбирались наверх, и земля гудела от их воплей, криков, рева и шума. Горожане сражались с ними за каждую улицу и каждый дом, в каждом переулке они вступали в бой и в каждом тупике отчаянно сопротивлялись. Монголы тем временем поджигали их дома и кварталы горшками с горящей нефтью и убивали жителей одного за другим при помощи стрел и баллист. И когда неумолимая вечерняя тьма начала сворачивать мантию солнечного света, они стали возвращаться в свой лагерь. Утром горожане некоторое время продолжали сражаться, и когти войны обнажились, когда они пускали в ход мечи, стрелы и знамена. Но к тому времени большая часть города была разрушена; дома с находившимися в них имуществом и сокровищами превратились в кучи земли; и монголы уже не надеялись поживится накопленным ими добром. Тогда они договорились между собой прекратить использовать огонь и вместо этого лишить жителей города доступа к воде из реки Окс, через которую в центре города был построен мост. Три тысячи воинов монгольского войска приготовились и бросились на середину моста; но горожане устроили и там ловушку, и ни один из них не вернулся назад.

После этого случая горожане воодушевились и усилили сопротивление. За стенами города орудия войны также работали с удвоенной яростью, море битвы еще больше разбушевалось, а буйные ветры смятения еще сильнее задули на земле и на небе. Квартал за кварталом, дом за домом монголы захватывали город, разрушая его здания и убивая его жителей, пока наконец весь город не оказался в их руках. Потом они выгнали жителей на равнину; тех кто были ремесленниками и мастерами, а таких набралось более ста тысяч, отделили от прочих; детей и молодых женщин обратили в рабов и угнали в плен; оставшиеся же мужчины были поделены между монгольскими воинами, каждому из которых выпало казнить двадцать четыре человека. Всевышний сказал: «И обратили Мы их в повествование и разорвали на клочки. Поистине, в этом – знамение для всякого терпеливого, благодарного!». После этого войско занялось грабежом и разорением и разрушило то, что осталось от домов и жилищ.

[…]

(Цит. по кн. Образование Золотой Орды. Казань: Таткнигоиздат, 2008. С. 53-55)

Из «Сборника летописей» другого персидского автора Рашид Ад-Дина приводится фрагменты, описывающий племена и народы, вошедшие в состав государства монголов.

Племя джалаир

[…] В эпоху Менгу-каана Мункасар-нойон, из рода джат, был великим эмиром и старейшим из судей. Причина его возвышения, степени и величия была такова. В то время как Менгу-каан со своим отцом Тулуй-ханом и с войском возглавили поход на страну кипчаков и взяли их, – Мункасар-нойон в этой войне проявил рачительность. Менгу-каан поручил ему знатных кипчаков, дабы он увел их вперед и доставил в ставку [великого хана]. […]

Племя татар

[…] В улусе Джочи-хана старшая жена сына Джочи, Бату, по имени Буракчин, была из племени алчи-татар; также из этого племени была супруга Тудай-Менгу, государя того же улуса, по имени Турэ-Кутлуг; из эмиров Бату из этого племени был старший эмир по имени Ит-Кара; из эмиров Менгу-Тимура, также государя того улуса, из того же племени был старший эмир по имени Бек-Тимур […]

Племя меркит

[…] Много раз [меркиты] сражались с Чингиз-ханом […] В последней войне младший сын Токтай-беки Култукан-мэргэн, который чрезвычайно хорошо и метко пускал стрелы, убежав, ушел к кипчакам. Джочи-хан послал отряд для его преследования, и он его схватил. Так как [Джочи] слыхал о меткости его стрельбы, то, поставивши мишень, приказал ему пустить [в нее] стрелу. [Култукан-мэргэн], выстрелив, попал в цель, а вслед пустил другую, попал в [самую], зарубку, где оперенье первой стрелы, и расколол [ее]. Джочи-хану это чрезвычайно понравилось; он отправил к Чингиз-хану посланца с просьбой сохранить жизнь Култукана. [Чингиз-хан] не одобрил [это] и сказал; «нет ни одного племени хуже племени меркитов: сколько раз мы воевали с ними; много беспокойств и затруднений видели от них, – каким же образом возможно оставить его в живых, чтобы он опять возбудил мятеж?! Я приобрел для вас все эти области, войско и племена; какая же нужда в [этом человеке]?! Врагу государства нет лучшего места, чем могила!»– По этой причине Джочи-хан казнил [Култукана], и их род пресекся. […]

Поиск по сайту: