Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Коллективизм в сравнении с индивидуализмом



Обсуждение нами вопросов идеологии, мотивации достижений и традиций общественных объединений побуждает нас рассмотреть еще один очень важный показатель, на основании которого мировые культуры и этнические субкультуры мира, по-видимому, разнятся между собой, — показатель коллективизма в сравнении с индивидуализмом. Этот показатель был предметом интенсивного исследования Харри Трайэндиса и его коллег (Triandis, 1987; Triandis, Bontempo, Villareal, Asai & Lucca, 1988; а также: Boykin, 1986; Deutsch, 1982; Hofstede, 1980; Hui, 1984; J.M. Jones, 1983; Markus & Kitayama, 1991; Spence, 1985). Он является ключевым для понимания аттитюдов и поведенческих проявлений самого широкого спектра. Коллективистские общества, к которым следует отнести большинство традиционных доиндустриальных обществ, а также преимущественно католические страны Южной Европы и Латинской Америки, равно как и большинство азиатских и африканских культур, характеризуются повышенным вниманием к семейным и общинным отношениям и ценностям. Люди из первичной социальной группы, к которой принадлежит тот или иной человек, т.е. его родственники, соседи, а в случае современных индустриальных обществ — еще и производственный коллектив, являются первейшим источником социальных требований и поощрений, а также главнейшими арбитрами в отношении того, что желательно, что допустимо, а что немыслимо. Таким образом, в коллективистских обществах именно внутригруп-повые нормы и внутригрупповые ролевые отношения являются и мотивирующей силой, побуждающей индивида к действию, и своеобразным компасом, определяющим направление его действий.

Индивидуалистические культуры, которые отнюдь не случайно преобладают в странах Западной Европы, породивших протестантскую Реформацию, и в Северной Америке, демонстрируют противоположные ориентации. Для них характерен акцент на личных целях, интересах и предпочтениях. Социальные взаимоотношения диктуются общностью индивидуальных интересов и притязаний и поэтому подлежат изменению по мере изменения с течением времени соответствующих интересов и притязаний. В подобных обществах выбор индивидом стиля одежды, друзей, занятий или супруга относительно свободен от диктата со стороны семьи, соседей или еще кого-либо, с кем его могут связывать традиционные ролевые отношения.

Как подтверждает долгая история цитируемых в главе 2 исследований социального влияния в Америке, речь, конечно же, не идет о том, что люди в таких обществах не испытывают влияния со стороны окружающих. Скорее это означает, что степень социального влияния в индивидуалистических обществах не представляет собой всецело продукт возникающих на ранних этапах жизни индивида и основанных на традициях внутригрупповых уз. Так, представители относительно коллективистских по характеру культур могут при определенных обстоятельствах проявлять меньшую конформность, чем люди, принадлежащие к более индивидуализированным культурам. Например, данные одного исследования(Ргавег, 1970) говорят о том, что японцы могут быть в меньшей степени, чем американцы, склонны проявлять конформность в исследованиях, построенных по схеме, подобной парадигме Эша. Предположительно это происходит потому, что в данной парадигме испытуемых не ставят в условия социального давления, исходящего со стороны значимой для них социальной группы, концентрирующейся на традиционной, важной для группы теме. По этой же причине испытуемые-японцы проявили меньшую склонность придавать значение пожеланиям незнакомых людей или иностранцев, чем испытуемые-американцы из штата Иллинойс (Triandis et а1., 1988). Однако те же самые испытуемые-японцы проявили большую реактивность на пожелания своих коллег по работе.

В традиционных коллективистских обществах индивид склонен идентифицировать себя с единственной и тотально значимой группой — одной и той же на протяжении всей его жизни. Члены группы связаны друг с другом посредством сложнейшей паутины взаимных обязательств и ожиданий, во многом не подлежащих обсуждению, а достижения и проступки каждого члена подобной группы представляют собой важный источник гордости или стыда для группы в целом. Напротив, в более индивидуалистических обществах люди находят сравнительно простым и желательным постоянно присоединяться к новым социальным группам, заводить новые знакомства. При этом разрывание предыдущих социальных связей также воспринимается ими как нечто достаточно легкое и приемлемое. В индивидуалистических обществах социальные связи сопряжены с менее значительными привилегиями и обязательствами, а благополучие индивида (психическое, равно как и материальное) в меньшей степени зависит от судьбы или одобрения со стороны родственников или местного сообщества.

Отчасти индивидуалистская ориентация представляет собой наследие протестантской этики и капитализма. Принадлежность индивида к традиционной общине или гильдии со временем была заменена отношениями, основанными на рациональном удобстве и объединениями, образуемыми исходя из представляющихся возможностей и личного интереса. Подобная ориентация находит отражение также в приемах и методах воспитания детей. Принадлежащие к индивидуалистическим культурам родители более склонны требовать и поощрять в своих детях независимость и стремление к личным достижениям и менее склонны подчеркивать необходимость сотрудничества и одобрения со стороны окружающих (Barry, Child & Bacon, 1959; Hess, 1970; Laosa, 1981; Rosen, 1959).

Индивидуалистическая ориентация связана не только с экономическими ценностями и потребностями в достижении, благоприятствующими современному капитализму, но и со свойственным ему эгалитаризмом. Коллективистские общества спокойно воспринимают неравенство, основанное на наследственных прерогативах или социальном положении. В высшей степени традиционалистская кастовая система, все еще сохраняющаяся в современной Индии (а также подкрепляющая ее вера в перевоплощение души, в соответствии с которой относительные преимущества или лишения воспринимаются как следствия деяний, совершенных в предыдущих жизнях), представляет собой крайнее проявление этой свойственной коллективизму особенности. Менее экстремальный пример являет нам почтение, с которым относятся к врачам, учителям или аристократам в небольших деревнях Южной Италии. По имеющимся у нас данным, традиционные нормы остаются там в силе, и стоящие в очереди в мясную лавку отцы семейств всегда готовы посторониться при появлении человека, имеющего более высокий социальный статус, и даже настаивать, чтобы «господина» обслужили первым. Сравните эти обычаи с нормами, существующими в крайне индивидуалистической и эгалитарной субкультуре студенческого городка, где только что нанятая на работу секретарша или младший научный сотрудник пользуются теми же правами в отношении удобных мест для парковки, что и заслуженный профессор (и, конечно же, они должны будут уплатить столь же солидный штраф за парковку в неположенном месте из своей гораздо более низкой зарплаты).

Как правило, индивидуалистические культуры в среднем более богаты и более производительны, чем коллективистские, хотя то, что с недавнего времени в роли ведущей промышленной державы выступает Япония, делает эту зависимость не такой убедительной, как раньше. [Маркус и Китаяма (Markus, Kitayama, 1991) утверждают, что мотивация достижения, лежащая в основе экономических успехов Японии, может быть связана не с индивидуалистическими ценностями, как на Западе, а с коллективистски-ми устоями, такими, как семья, честь и лояльность по отношению к коллективу.]

Другое дело, являются ли индивидуалистические общества более здоровыми или мудрыми (Bellah et а1., 1985)? Некоторые интересные данные об издержках индивидуализма недавно поступили из области психологии здоровья. В соответствии с материалами специально организованных опросов и текущей статистики убийств, самоубийств и смертности от заболеваний, связанных со стрессом, анонимность и одиночество, характерные для индивидуалистических обществ, вынуждают живущих в них людей платить за это очень высокую цену (Triandis et а1., 1988). В одной из двух особенно убедительных подборок статистических показателей речь идет об уровне инфарктов. Во-первых, уровень инфарктов среди белых американцев, проживающих в Соединенных Штатах Америки, почти в пять раз выше уровня аналогичного заболевания среди японцев, живущих в Японии. Во-вторых, живущие в Америке культурно адаптированные японцы (т.е. говорящие дома по-английски, относящиеся к своим детям скорее на американский, чем на японский манер) в большей степени подвержены сердечным приступам, которые случаются у них примерно в пять раз чаще, чем у их сохранивших культурную самобытность соотечественников, также проживающих в Америке — даже после исключения влияния переменных, связанных с образом жизни, — таких, как диета, курение и физические упражнения (Marmet & Syme, 1976). Все эти факты означают, что характерная для коллективистских обществ социальная поддержка выступает в роли буфера, смягчающего стресс.

Говоря в целом, коллективисты платят свою цену в виде экономических и социальных ограничений, пожиная взамен плоды в виде социальной поддержки. Индивидуалисты обладают большими правами в отношении своих визави и большим выбором в отношении того, с кем из них иметь дело, но в случае, если у членов индивидуалистической культуры возникают проблемы, то они не могут с легкостью обратиться за помощью к окружающим. Функции, выполняемые в коллективистских обществах родственниками, знакомыми и коллегами, в индивидуалистических обществах берут на себя психотерапевты. Юристы играют в индивидуалистических обществах роль посредников в конфликтах, которые обычно носят затяжной и открытый характер, а решение их затягивается. В коллективистских обществах те же функции осуществляются приватно более старшими по возрасту членами или семейными кланами, или начальниками на работе, зачастую более оперативно и менее болезненно.

Авторы этой книги, будучи безнадежно индивидуалистическими американцами, тем не менее получают удовольствие, обнаруживая глубокие различия в культурном багаже друг друга. Росс вырос в нерелигиозной еврейской рабочей семье, в то время как Нисбетт — в протестантской семье, принадлежавшей к среднему классу. Многие различия между евреями и неевреями в отношении роли и влияния семьи настолько общеизвестны благодаря современным телевизионным программам, литературе и комиксам, что давно сделались культурными клише. Однако они все еще способны нас удивлять.

Однажды Росс вскользь обратил внимание Нисбетта на то, что вырос в семье, где от него постоянно ожидали проявления озабоченности мнением о нем многочисленных двоюродных дедов, на каждого из которых семья могла в случае нужды рассчитывать и к каждому из которых он регулярно заходил в гости. Нисбетт покачал головой и поведал, что он вырос, так и не зная, кем были большинство из его двоюродных дедов, и ничего от них не ждал; им самим вряд ли захотелось бы знать о каких-либо его достижениях или неприятностях, даже если бы они и узнали вдруг о них, то не проявили бы никакого участия, и даже если бы они его и проявили, ему было бы наплевать.

Возможно, этот жизненный пример поможет объяснить, почему выдающийся психолог личности и клиницист Джордж Келли (George Kelly, 1955), подчеркивавший важность рассмотрения социальных феноменов с точки зрения самого индивида, указывал также и на необходимость учитывать этническую принадлежность клиента, определяя, является ли та или иная его реакция свидетельством патологии. Он заметил, например, что излишняя озабоченность клиентов-евреев семейными вопросами может быть ошибочно истолкована как патологическая личностная зависимость, если терапевт не будет знать о данном коллективистском аспекте жизни евреев.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.