Виды фактических ошибок

В юридической литературе предлагается множество классификаций фактических ошибок. Наиболее простым и логичным представляется подразделение фактических ошибок на виды по обстоятельствам, относящимся к объективной характеристике преступлений, включенным в число признаков состава преступления. Такими объективными признаками деяния являются: объект посягательства; предмет посягательства; само действие или бездействие с последствиями ближайшими и отдаленными и причинной связью, их соединяющей; тот или иной способ действия; обстановка совершения деяния (время, место, условия). Поскольку субъект может иметь неправильное представление относительно любого из этих обстоятельств, выделяются следующие виды фактических ошибок: ошибка в объекте общественно опасного деяния; ошибка в предмете посягательства; ошибка в характере деяния; ошибка в развитии причинной связи; ошибка в способе совершения деяния; ошибка в обстоятельствах, характеризующих время, место, условия совершения деяния.

Надо иметь в виду, что субъект, как правило, допускает несколько ошибок и неправильное представление о каком-либо одном объективном обстоятельстве деяния влечет за собой другую ошибку. Так, например, ошибка в развитии причинной связи предопределяет ошибку в последствиях деяния, ошибка в объекте и в предмете посягательства может быть порождена ошибкой в характере деяния, и наоборот, и т. д.

В учебной и научной литературе нередко выделяется ошибка в обстоятельствах, квалифицирующих преступление. Однако квалифицирующие обстоятельства относятся к характеристике тех или иных объективных признаков деяния: предмета посягательства, способа, последствий преступления и т. д. Поэтому предложенная выше классификация охватывает ошибки в квалифицирующих признаках и говорить о них как о самостоятельном виде нет оснований.

Некоторые дореволюционные российские криминалисты особо выделяли ошибку в мотивах преступления. С этим нельзя согласиться. Человек не может ошибиться в мотивах своего поведения. Конечно, тот или иной мотив (ревность, месть, обида и т. д.) может возникнуть и без достаточных на то оснований, но и в этом случае субъект будет руководствоваться именно данным, а не другим мотивом, что и подлежит учету при уголовно-правовой оценке содеянного. Ошибка же в предмете посягательства (личности потерпевшего) при действии по определенному мотиву ничем не отличается от иных подобных ошибок.

Ошибка в объекте преступления (error in objecto). Дореволюционные криминалисты не видели серьезных различий между ошибкой в объекте и ошибкой в предмете посягательства, объединяя обе понятием error in objecto. Современные правоведы, напротив, усматривают принципиальную разницу в содержании понятий «объект преступления» и «предмет преступного посягательства» и соответственно в уголовно-правовых последствиях при ошибке в объекте преступления и ошибке в предмете посягательства.

Объект, понимаемый как охраняемые уголовным законом общественные отношения, блага, ценности и интересы, является обязательным элементом состава любого преступления; поэтому неправильное представление лица о том объекте, на который оно фактически совершает посягательство (ошибка в объекте), должно быть обязательно учтено при уголовно-правовой оценке (квалификации) содеянного в отличие от ошибки в предмете посягательства.

Ошибку в объекте можно констатировать, когда преступник, совершая соответствующее действие, имеет намерение посягнуть на определенные общественные отношения, блага, интересы, ценности, но вследствие допущенной ошибки, независимо от своего желания и даже подчас вопреки ему, объективно совершает посягательство на другой правоохраняемый объект, причиняя ему тот или иной вред. Так, лицо, желая совершить хищение чужого имущества (денег, ценных бумаг), т. е. преступление против собственности, по ошибке похищает у потерпевшего какой-либо важный личный документ. Уголовный закон рассматривает похищение у гражданина паспорта или другого важного личного документа как преступление против порядка управления. Поэтому, если бы виновный правильно осознавал фактическую сторону содеянного и осознавал, что похищает важный личный документ, его действия следовало квалифицировать по ч. 2 ст. 325 УК. Допущенная ошибка в объекте преступления исключает такое решение. Виновный будет нести ответственность в соответствии с направленностью умысла за покушение на хищение чужого имущества.

Другим примером ошибки в объекте может быть следующий случай. Лицо из корыстных побуждений незаконно разглашает сведения, составляющие, по его представлению, коммерческую тайну, т. е. совершает, по направленности умысла, преступление в сфере экономической деятельности, посягающее на отношения добросовестной конкуренции. Оказалось, что разглашенные сведения составляют государственную тайну. Неосознание этого обстоятельства исключает квалификацию преступления по ст. 283 УК (разглашение государственной тайны) как посягательства на безопасность государства.

Многие преступные деяния причиняют ущерб не одному, а нескольким правоохраняемым объектам. Так, насильственные преступления против правосудия или порядка управления (ст. 295, 296, 317,318) посягают не только на эти объекты, но и на жизнь либо здоровье лиц, осуществляющих правосудие или предварительное расследование, представителей власти либо их близких. Хищение наркотических средств или психотропных веществ (ст. 229 УК) — преступление не только против здоровья населения, но и против собственности. Поэтому лицо, которое похищает какие-либо лекарственные препараты, не зная, что это наркотики, совершает хищение чужого имущества, но не виновно в хищении наркотических средств. Точно так же, когда лицо учиняет насильственные действия в отношении представителя власти, но не осознает последнего обстоятельства, оно совершает только преступление против здоровья (п. 2 Постановления Пленума ВС РСФСР № 3 от 24 сентября 1991 г. «О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением обязанностей по охране общественного порядка»)⁶³.

Сложной и не получившей единообразного разрешения является противоположная ситуация, когда лицо, имея намерение совершить преступление, посягающее на два объекта, в результате допущенной ошибки учиняет деяние, причинившее ущерб лишь одному из них. Согласно распространенной точке зрения, в подобных ситуациях правовая оценка (квалификация) содеянного определяется направленностью умысла на двуобъектное преступление. Поэтому похищение лекарства, ошибочно принятого за наркосодержащее средство, квалифицируется как покушение на хищение наркотических средств (ст. 30 и 229 УК РФ), а избиение лица, ошибочно принимаемого за представителя власти, — как покушение на применение насилия в отношении представителя власти (ст. 30 и 318 УК РФ).

Однако в подобных случаях второму объекту преступления ущерб причиняется реально и умышленно. Поэтому другая группа авторов усматривает необходимость квалификации содеянного по совокупности преступлений: в приведенных примерах соответственно как покушение на преступление против здоровья населения и оконченное преступление против собственности, покушение на преступление против порядка управления и оконченное преступление против здоровья.

Н. С. Таганцев полагал, что применительно к случаям ошибки в объекте следует рассматривать деяние отдельно по отношению к каждому объекту (предполагаемому и действительному). «По отношению к тому объекту, против которого задумано преступное деяние, со стороны виновного был составлен преступный умысел, быть может, были сделаны приготовления; но самого посягательства не состоялось, так как преступная воля осуществлялась по отношению к другому объекту, так что с точки зрения первого объекта в данном деянии существует обнаружение умысла, приготовление, но не более». В итоге ученый делает вывод, что «при ошибке в объекте мы имеем дело с совокупностью обнаружения умысла или приготовления по отношению к первому объекту и оконченного деяния по отношению ко второму»⁶⁴. Эта позиция представляется заслуживающей внимания.

От ошибки в объекте преступления необходимо отличать ошибку в предмете преступного посягательства и ошибку в личности потерпевшего (error in persona). Признаки, характеризующие предмет посягательства (личность потерпевшего), сравнительно редко являются юридически значимыми. Как правило, в законе предмет преступления определяется самым общим образом: имущество, официальный документ, наркотические средства и т. д. Индивидуальные характеристики этих предметов для закона безразличны. Поэтому в отличие от ошибки в объекте, которая всегда подлежит учету при правовой оценке содеянного, ошибка в предмете посягательства обычно влияния на ответственность и квалификацию преступления не оказывает.

Например, предметом хищения (ст. 158-162 УК) является чужое имущество. Для квалификации преступления абсолютно безразлично, что конкретно похищено (вещи, деньги или ценные бумаги), какая конкретно вещь похищена, какому именно собственнику это имущество принадлежало и т. п. Поэтому заблуждение виновного относительно таких обстоятельств юридического значения не имеет, на вину и квалификацию содеянного не влияет.

Вместе с тем надо иметь в виду, что закон иногда наделяет некоторые характеристики предмета посягательства свойством юридически значимых признаков состава преступления. Так, при квалификации хищений чужого имущества имеет значение стоимость похищенного, потому что в законе сконструированы несколько составов хищения в зависимости от размера (мелкое хищение, в значительном размере, в крупном размере, в особо крупном размере). В самостоятельный состав выделено хищение предметов, имеющих особую ценность (ст. 164 УК). Неосознание преступником — хотя бы в самом общем виде — этих юридически значимых обстоятельств, касающихся стоимости или ценности похищенного, исключает возможность их вменения. Напротив, когда лицо имеет намерение совершить хищение предметов, имеющих особую ценность, или в особо крупном размере, но вследствие ошибки в предмете ему это не удается, содеянное квалифицируется как покушение на задуманное преступление.

Аналогична по своим правовым последствиям ошибка в личности потерпевшего, которая возможна при совершении преступлений против жизни и здоровья, половой свободы и половой неприкосновенности и некоторых других преступлений. Такая ошибка имеет место, когда виновный, осуществляя преступное посягательство, принимает одного человека за другого.

В этом случае не происходит ошибки в объекте. Жизнь и здоровье — это социальные ценности, которые охраняются одинаково независимо от пола, возраста, состояния здоровья, социального и имущественного положения, национальности и прочих характеристик личности, о которых виновный может и не знать или в которых может ошибиться. Задумав совершить преступление против личности, виновный его умышленно совершает, даже если ошибается в личности потерпевшего. Никакого неосторожного преступления здесь нет.

Подобное понимание уголовно-правового значения ошибки в личности потерпевшего было в свое время законодательно закреплено в ст. 1456 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., которая постановляла: «Кто, имея намерение нанести кому-либо смерть, вместо сего лица, по ошибке или иному случаю, лишит жизни другого, тот подвергается тому же наказанию, какому он долженствовал бы подвергнуться, если бы умертвил того, на жизнь коего он имел умысел». Современная уголовно-правовая доктрина исходит из такого же понимания значения указанной ошибки, что находит поддержку и в судебной практике. Так, Президиум ВС РСФСР в постановлении по делу Т., который покушался на убийство С, но по ошибке выстрелил в ее мужа и убил его, отметил, что действия виновного, выразившиеся в умышленном убийстве по ошибке другого лица, неправильно квалифицированы судом как неосторожное убийство одного и покушение на убийство другого⁶⁵.

Подобно ошибке в предмете посягательства, ошибка в обстоятельствах, характеризующих личность потерпевшего, приобретает юридическое значение в тех немногочисленных случаях, когда эти обстоятельства выступают признаками основного или квалифицированного состава преступления. Так, возраст потерпевшего является признаком основного состава в ст. 134 (половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста), 135 (развратные действия), 150 (вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления), 151 (вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий) и квалифицирующим признаком в ст. 117 (истязание), 121 (заражение венерической болезнью), 126 (похищение человека), 127 (незаконное лишение свободы), 1271 (торговля людьми), 131 (изнасилование) и др. Беременность потерпевшей рассматривается как квалифицирующее обстоятельство в составах убийства (п. «г» ч. 2 ст. 105), истязания (п. «в» ч. 2 ст. 117), похищения человека (п. «е» ч. 2 ст. 126), незаконного лишения свободы (п. «е» ч. 2 ст. 127), захвата заложника (п. «е» ч. 2 ст. 206). Неосознание субъектом этих обстоятельств исключает возможность их вменения ему в вину. Неслучайно в большинстве из этих статей подчеркивается, что преступление совершается в отношении заведомо несовершеннолетнего или женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности.

Как и при ошибке в объекте, сложнее решается вопрос о квалификации, когда виновный ошибочно предполагает наличие юридически значимого признака, характеризующего личность потерпевшего. Это можно проиллюстрировать на примере убийства женщины, которую преступник ошибочно считал беременной. Данная ситуация давно привлекает внимание криминалистов, высказавших по этому вопросу самые различные мнения.

Теоретически возможны четыре решения. Рассмотрев их, С. В. Бородин пришел к выводу, что «меньшей неточностью» при указанных обстоятельствах будет квалификация деяния как оконченного убийства женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности. Таково же мнение Г. Н. Борзенкова, полагающего, что к данной ситуации применимы правила об ошибке в личности потерпевшего, которая не влияет на квалификацию.Это решение вызывает возражения: ведь беременная женщина не была убита. Если руководствоваться подобной логикой, то по п. «г» ч. 2 ст. 105 придется квалифицировать даже убийство мужчины, по ошибке принятого в темноте за беременную женщину, которую преступник предполагал убить.

Многие криминалисты предлагают квалифицировать преступление при наличии данной ошибки как покушение на убийство женщины, заведомо находившейся в состоянии беременности. «При квалификации преступлений, совершенных с ошибочным предположением о наличии квалифицирующих обстоятельств, которые фактически отсутствуют, — пишет А. И. Рарог, — допускается юридическая фикция: фактически оконченное преступление квалифицируется как покушение. Эта фикция оправдана тем, что хотя общественно опасное последствие и наступило, но все же в реальной действительности оно не сопровождалось тем квалифицирующим обстоятельством, которое охватывалось сознанием виновного и которое в соответствии с направленностью умысла обосновывает усиление ответственности»⁶⁶.

Такая квалификация также ущербна, поскольку умысел на лишение жизни был все же реализован. Непригодность данной квалификации становится очевидной, скажем, в ситуации, когда преступник убивает женщину, ошибочно считая ее беременной, и применяет при этом общеопасный способ, что само по себе уже дает основание считать преступление оконченным убийством, совершенным при отягчающих обстоятельствах.

Иногда рекомендуют квалифицировать деяние по совокупности: как покушение на убийство женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности, и оконченное убийство без отягчающих обстоятельств. Данное решение критикуется, во-первых, потому, что в едином деянии искусственно усматривается идеальная совокупность двух преступлений, посягающих на один и тот же объект; а во-вторых, оно не может быть принято, поскольку в соответствии с действующим законодательством (ч. 3 ст. 69 УК) при совокупности преступлений, относящихся к категории особо тяжких, наказание должно назначаться путем полного или частичного сложения наказаний, назначаемых за каждое из преступлений, входящих в совокупность. В итоге убийство небеременной женщины может быть наказано строже, чем убийство беременной.

Наконец, небольшая группа современных авторов считает возможным вообще игнорировать в данном случае фактическую ошибку в обстоятельстве, характеризующем личность потерпевшего, и квалифицировать содеянное как оконченное убийство без данного отягчающего обстоятельства. При этом если Л. А. Андреева и Т. В. Кондрашова, предлагая такое решение, никак его не аргументируют, то А. Н. Красиков ссылается на положение Конституции РФ (ч. 3 ст. 49) и Постановления Пленума ВС РФ от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» (п. 4),согласно которому все неустранимые сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого⁶⁷.

Последнее решение является предпочтительным. И дело не в том, что сомнения в виновности должны толковаться в пользу обвиняемого. По всей вероятности, если личность потерпевшего не обладает

соответствующим признаком, реально осуществленное посягательство нужно квалифицировать как оконченное преступление без данного квалифицирующего признака, относящегося к личности потерпевшего, независимо от того, осознавал ли виновный наличие или отсутствие этого признака. Нелишне вспомнить слова Н. С. Таганцева: «Если объект посягательства не существует физически, то очевидно, что и всякая попытка посягнуть на него будет мнимой: она заключает в себе голую злую волю, но не имеет свойств преступного деяния, тем более, что в большинстве случаев и самое покушение при подобных условиях бывает невозможно, по крайней мере в тех деяниях, которые предполагают непосредственное воздействие субъекта на объект»⁶⁸.

Именно такое решение принял Президиум ВС РФ по делу К-на, убившего К., которая сообщила ему о своей беременности и потребовала деньги, угрожая в противном случае заявить о ее изнасиловании К-ным. Судебно-медицинская экспертиза установила, что в состоянии беременности потерпевшая не находилась⁶⁹.

Ошибка в характере деяния (ошибка в действии). Любое преступление, как известно, — это общественно опасное деяние (действие или бездействие). Ошибка в характере деяния как раз и состоит в том, что лицо в одних случаях, учиняя какое-либо объективно общественно опасное действие (бездействие), по тем или иным причинам не осознает его общественно опасный характер, а в других случаях, наоборот, — намереваясь совершить общественно опасное деяние, фактически совершает деяние, таковым не являющееся. Подобные ошибки могут быть вызваны неправильным представлением о применяемых средствах, особенностях предмета посягательства, развитии причинной связи и т. д.

Умышленное совершение преступления, как с прямым, так и с косвенным умыслом, предполагает осознание общественно опасного характера соответствующего действия (бездействия). В ч. 1 ст. 28 УК четко указано, что деяние признается совершенным невиновно, ^если лицо, его совершившее, не осознавало и по обстоятельствам дела не могло осознавать общественной опасности своих действий (бездействия) либо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела-не должно было или не могло их предвидеть.

Фактическая ошибка в характере деяния, — особенно в первой ее разновидности, когда субъект не осознавал общественной опасности совершенного, наличия в деянии обстоятельств, образующих объективную сторону преступления, — встречается в практике довольно часто. Так, ошибку в характере действия совершает медицинская сестра, когда вместо нужного препарата впрыскивает больному по ошибке яд или противопоказанное ему лекарство и больной вследствие этого умирает; мужчина, который совершает половой акт с женщиной, находящейся в беспомощном состоянии вследствие сильного алкогольного опьянения, но полагает при этом, исходя из предшествующего поведения этой женщины, что она была согласна на сексуальную близость; лицо, рассчитывающееся за приобретенный товар поддельными денежными знаками, не зная о подделке, и т. д. Допускает фактическую ошибку в характере действия и лицо, объективно совершающее общественно опасные действия, правильно понимающее фактическую сторону деяния, но не осознающее его общественной опасности, будучи убежденным в том, что учиняет деяние при обстоятельствах, исключающих его преступность. Это мнимая оборона, мнимая ситуация крайней необходимости, неосознание незаконности исполняемых приказа или распоряжения и т. д.

Ошибка в характере деяния может вообще исключить уголовную ответственность, если субъект не имел возможности правильно представить себе общественную опасность совершенного или не мог предвидеть последствия деяния. Ответственность исключается и тогда, когда лицо не осознавало, а только лишь могло правильно осознать общественно опасный характер своего поступка, но уголовно наказуемым считается только умышленное совершение данного деяния (изнасилование, фальшивомонетничество и т. д.).

Вообще же, любое деяние, причинившее вследствие небрежности — да, пожалуй, и легкомыслия виновного — общественно опасные последствия, и есть, в сущности, пример ошибки в характере деяния. При преступной небрежности лицо не предвидит, а только лишь должно и может предвидеть общественно опасный характер деяния и его последствия, фактически их причиняя. При легкомыслии же лицо осознает лишь абстрактную опасность действий, подобных тем, что оно совершает, но в данной ситуации не допускает возможности наступления общественно опасных последствий.

Примером второй разновидности ошибки в характере деяния, когда субъект, желая совершить преступление, учиняет действие, объективно не представляющее общественной опасности, могут быть случаи так называемого «покушения на негодный объект» или «покушения с негодными средствами». Так , «если лицо похитило непригодные к функциональному использованию огнестрельное оружие, комплектующие детали к нему, боеприпасы, взрывчатые вещества или взрывные устройства, заблуждаясь относительно их качества и полагая, что они исправны, содеянное следует квалифицировать как покушение на хищение огнестрельного оружия, комплектующих деталей к нему, боеприпасов, взрывчатых веществ или взрывных устройств» (п. 13 Постановления Пленума ВС РФ от 12 марта 2002 г. № 5 «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств»)⁷⁰.

Ошибку в развитии причинной связи в качестве самостоятельного вида фактической ошибки можно констатировать тогда, когда субъект имеет намерение совершить преступление, но неправильно представляет себе действительное развитие причинной связи между своим поведением и наступившими последствиями. Для вменения преступнику того или иного последствия как умышленно причиненного необходимо установить, что причинная связь, приведшая к данному результату, правильно им осознавалась. Конечно, требуется, чтобы виновный представлял себе развитие причинной связи хотя бы в общих чертах, а не во всех деталях и частностях. Так, если ^преступник стрелял потерпевшему в голову, а попал в сердце, он все равно будет отвечать за умышленное убийство, так как принципиальное развитие причинной связи — наступление смерти в результате именно его действий — предвиделось им правильно.

Характерным примером ошибки в развитии причинной связи, влияющей на квалификацию и ответственность, будет случай умышленного причинения вреда здоровью, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего (ч. 4 ст. 111 УК РФ), как и все другие многочисленные случаи совершения преступлений с двумя формами вины (ст. 27 УК РФ). Виновный ударил потерпевшего ножом в бедро, повредив крупные кровеносные сосуды и причинив таким образом тяжкий вред здоровью. От большой потери крови потерпевший скончался. Между действиями преступника и данным последствием, безусловно, есть необходимая для вменения причинная связь, но виновный вряд ли правильно представлял ее фактическое развитие и предвидел наступление смерти, поскольку от ранений, нанесенных в ногу, смерть, как правило, не наступает. По отношению к смерти потерпевшего вина преступника была неосторожной, так как развития причинной связи — от ранения к смерти — он не предвидел, хотя должен был и мог предвидеть. Следовательно, ошибка в развитии причинной связи может привести к уголовно-правовому выводу о неосторожном причинении последствия или случайном его причинении (казусе), если подобного развития причинно-следственных отношений лицо не предвидело и не могло предвидеть.

Возможны ситуации, когда в развитие причинной связи вклинивается какое-то случайное обстоятельство, изменяющее цепь причинно-следственных отношений, предвидимых преступником. Так, виновный с умыслом на убийство нанес потерпевшему ножевое ранение. Последнему была сделана операция под общим наркозом. Когда после операции действие наркоза стало проходить, началась рвота, рвотные массы перекрыли дыхательные пути и раненый умер от асфиксии. Хотя в итоге наступил желаемый преступником результат, он будет нести ответственность только за покушение на убийство, так как подобного развития причинной связи он не предвидел. П. П. Пусторослев писал: «Для умышленности последствий, при обыденных условиях жизни, необходимо, чтобы человек предвидел, что его поступок войдет в сочетание с другими обыденными условиями жизни и найдет в них себе вероятных, хотя и в точности не известных союзников в деле способствования осуществлению этого последствия... Если же последствие обусловлено вступлением какого-нибудь чрезвычайного исключительного условия в сочетание обыденных условий с внешним поступком человека включительно, то наступлению этого последствия нельзя приписать умышленного характера, за исключением того случая, когда человек, предпринимая свой поступок, предвидел возможность вступления этого исключительного условия в сферу обыденных и сколько-нибудь рассчитывал на его вмешательство»⁷¹. В теории уголовного права много лет дискутируются случаи, называемые dolus generalis, когда преступный результат обусловливается не тем действием субъекта, которое для этого предназначалось, а другим, предпринятым позже, в ошибочном предположении, что задуманное последствие уже наступило. Преступник с целью убийства наносит потерпевшему тяжелое ранение, а затем, считая, что жертва уже мертва, сбрасывает тело в воду. Впоследствии выясняется, что смерть наступила именно от утопления, а не от полученного ранения. Большинство криминалистов в настоящее время усматривают в таких ситуациях не единое умышленное преступное деяние, а, признавая наличие ошибки в развитии причинной связи, покушение на убийство и причинение смерти по неосторожности (либо случай — при отсутствии неосторожной вины). В то же время некоторые ученые полагают, что допущенную ошибку в данном случае можно игнорировать, поскольку в итоге от действий преступника наступил результат, им желаемый. Первая из изложенных точек зрения является предпочтительной.

Частным случаем ошибки в развитии причинной связи надо признать так называемое отклонение действия (aberratio ictus). Этот случай заслуживает специального упоминания, так как довольно часто смешивается с ошибкой в личности потерпевшего, что недопустимо: если ошибка в личности потерпевшего {error in persona) на форму вины не влияет и, как правило, на квалификации не отражается, то, согласно господствующей доктрине, отклонение действия на квалификации отразится всегда. При отклонении действия преступник не ошибается в личности того потерпевшего, на которого в соответствии с умыслом было направлено действие, но дальше причинная связь развивается не так, как того хотелось бы виновному, происходит в буквальном смысле отклонение действия и вред причиняется совсем другому потерпевшему. Например, желая избавиться от своего недруга, стоящего у окна, преступник стреляет в него с улицы, но промахивается и убивает другого человека. При отклонении в действии необходимо установить вину в отношении лица, на которого было направлено действие, и в отношении лица, фактически от этого действия пострадавшего. В предложенном случае в зависимости от установленной вины возможны три решения: 1) покушение на убийство и умышленное убийство с косвенным умыслом другого человека (если виновный предвидел и сознательно допускал такое последствие); 2) покушение на убийство и причинение смерти по неосторожности (если виновный не предвидел, но должен был и мог предвидеть смерть другого человека); 3) покушение на убийство и случайное, невиновное лишение жизни другого человека.

Ошибка в последствиях может быть вызвана неправильным представлением о развитии причинной связи, а также другими факторами. В действующем Уголовном кодексе содержится немало статей, в которых в качестве признака основного или квалифицированного состава преступления предусмотрено наступление того или иного последствия, непредвидение которого исключает возможность вменения в вину умышленного причинения данного последствия. Например, квалифицирующим признаком кражи, мошенничества и грабежа является причинение гражданину значительного ущерба. Вменение этого признака будет оправданно лишь при доказанности, что преступник предвидел хотя бы неконретизированно возможность причинения потерпевшему такого ущерба, желал этого или сознательно допускал либо безразлично к этому относился.

Неправильное представление субъекта о каких-либо обстоятельствах, относящихся к способу преступления, месту, времени и обстановке его совершения, сравнительно редко может повлиять на квалификацию, так как в большинство составов преступлений законодатель не включает эти признаки. Однако если в законе специально оговорены способ преступления или некоторые особенности обстановки, места и времени в качестве признака основного состава или квалифицирующего признака, то незнание о наличии таковых исключает возможность их вменения субъекту.

Так, кража и грабеж чужого имущества отличаются друг от друга по способу изъятия имущества: тайное либо открытое. Неосознание особенностей способа хищения имеет важное юридическое значение: если, например, действия по завладению чужим имуществом были очевидны для потерпевшего или иных лиц, но виновный этого не осознавал, содеянное не может квалифицироваться как грабеж, а остается кражей.

Юридическая ошибка

Юридическая ошибка (error juris) — это неправильное представление лица о юридических характеристиках и правовых последствиях совершаемого им деяния: о его уголовной противоправности (преступности либо непреступности), уголовно-правовой квалификации, виде и размере наказания, которое лицо может понести за данное преступление.

Ошибочное представление субъекта о том, что его поступок является преступлением, естественно, не дает никаких оснований для привлечения этого лица к уголовной ответственности. Так, лицо, присваивая случайно найденное чужое ценное имущество, может считать, что это уголовно наказуемо, хотя по действующему УК присвоение находки преступлением не считается. «Мнимое преступление» уголовной ответственности повлечь не может в силу положений ст. 8 УК.

Никак не влияют на вину и ответственность ошибки лица, совершающего преступление, в уголовно-правовой квалификации деяния и в установленном за это деяние наказании. Так, убийца может и не знать, какие именно обстоятельства имеют квалифицирующее значение для этого преступления, а лицо, совершающее насильственное завладение чужим имуществом, — чем разбой отличается от грабежа. Но если фактические обстоятельства квалифицированного убийства или разбоя осознавались ими правильно, виновные будут отвечать именно за данные преступления.

Гораздо более сложен вопрос о значении для ответственности неправильного представления лица о совершенном им деянии как о непреступном, когда в действительности деяние нарушает определенный уголовно-правовой запрет, т. е. является преступным и наказуемым.

Многие годы мировая юстиция руководствовалась правилом, выработанным еще римским правом: ignorantia juris semper nocet («незнание закона не исключает ответственности»), но уже в XVIII-XIX вв. появились сомнения в абсолютности данного правила. Сторонники господствовавшей точки зрения, что никто не может отговариваться незнанием закона, подчеркивали, что осознания противоправности не требуется для наличия умысла, и настаивали на презумпции знания закона всеми лицами после публикации данного закона и вступления его в силу. Указывалось также, что требование знания закона как предпосылка ответственности за его последующее нарушение отдает предпочтение невежественному и необразованному человеку и что доказывать осознание противоправности чрезвычайно трудно⁷².

П. П. Пусторослев писал: «Руководствуясь интересами всестороннего, возможно большего народного благосостояния, требующими точного господства права в народной жизни в борьбе с уголовными правонарушениями, мы должны признать в виде общего правила, что ошибка человека относительно постановлений действующего права о преступности деяния не может устранить вменения этого деяния в вину учинителю».Однако он допускал, что «ошибка человека относительно предписаний действующего угол(овного) закона о преступности деяния является извинительной в том случае, когда действующий угол(овный) закон является новым и возводит в число прест(упных) деяний такое деяние, которое прежде не считалось преступным, а учинитель не мог познакомиться с постановлением этого закона и при том не мог или по физической невозможности, напр(имер), по случаю содержания в заключении, или по психической, напр(имер), по случаю временного психического расстройства от болезни»⁷³.

Но уже Н. С. Таганцев утверждал, что «вполне добросовестная ссылка обвиняемого на незнание им запрещенности содеянного, на незнание бытия нормы или ее содержания может повлечь безнаказанность, во-первых, по отношению к таким деяниям, при которых наказывается только умышленное посягательство на правоохраняемый интерес, и, во-вторых, при посягательствах, учиняя которые обвиняемый не только не знал о запрещенности деяния, но и не мог узнать о существовании запрета». Опасения же, что признание допустимости ссылки на незнание закона сделает эфемерными требования власти и ее органов, представлялись Н. С. Таганцеву значительно преувеличенными⁷⁴.

Советские криминалисты в течение многих лет единодушно полагали, что ошибочное представление лица о непреступности совершаемых им общественно опасных действий не влияет на форму вины и ответственность. Такое решение было достаточно логичным в период, когда уголовное законодательство не считало противоправность обязательным признаком преступления. Речь поэтому могла идти только об осознании или неосознании общественной опасности содеянного. Однако и после того, как в соответствии с Основами уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и УК РСФСР 1960 г. преступлением стало считаться лишь такое общественно опасное деяние, которое предусмотрено уголовным законом, практически во всех учебниках до самого недавнего времени утверждалось, что ошибка в противоправности содеянного не может оказывать влияния на виновность лица, поскольку в содержание умысла не входит осознание противоправности деяния. Эта же точка зрения отстаивается во многих работах, написанных уже на основе действующего уголовного законодательства. Профессор А. И. Рарог, в частности, утверждает, что неверная оценка совершаемого деяния как непреступного, в то время как в действительности оно предусмотрено законом в качестве преступления, «не исключает умышленной вины, ибо незнание закона не равнозначно непониманию общественной опасности деяния и не может оправдать лицо, совершившее запрещенное уголовным законом деяние»⁷⁵.

Однако еще в 1961 г. профессор А. А. Пионтковский писал, что презумпция всеобщего знания закона, лежащая в основе работы органов суда и прокуратуры, может быть опровергнута исходя из конкретных обстоятельств дела: «В исключительных случаях, когда лицо не сознавало и явно не имело возможности сознавать преступный характер совершенного им деяния, следует признать, что подобное заблуждение исключает вину и ответственность лица за совершенные им действия. Необходимо признать отсутствие умысла в действиях лица, когда оно не сознавало запрещенный характер своего поведения, хотя бы по обстоятельствам дела должно было и могло это предвидеть»⁷⁶.

В настоящее время уже многие специалисты приходят к пониманию того, что обязательным элементом умышленной вины выступает осознание противоправности совершаемого деяния как обязательного признака преступления. «Сознание противоправности, наряду с сознанием общественной опасности, — пишет В. А. Якушин,— является сущностным признаком вины...»⁷⁷ Общественная опасность целого ряда деяний, предусмотренных Уголовным кодексом в качестве преступлений, связана в первую очередь с тем, что лицо нарушает какое-то правило, запрет, действует незаконно (например, ст. 127, 128, 139, 223,256,260 УК и др.). Поэтому в подобных случаях осознание лицом общественной опасности своего действия (бездействия) при умышленной вине включает понимание им незаконности совершаемого деяния.

В уголовном праве действует презумпция знания закона как предположение, что надлежащим образом опубликованный уголовный закон известен всем. Имея это в виду, органы следствия не обязаны каждый раз устанавливать знание лица об уголовно-правовой запрещенности соответствующего деяния, тем более что относительно наиболее опасных и распространенных преступлений (убийство, изнасилование, разбой, кража, вымогательство, захват заложников и т. д.) это обстоятельство действительно известно всем. Однако презумпция знания уголовного запрета опровержима, и если лицо по обстоятельствам дела не знало, что совершенное им деяние как общественно опасное запрещено уголовным законом, оно не может отвечать за совершение умышленного преступления, а если к тому же и не могло знать об уголовной противоправности содеянного, то такое деяние должно быть признано учиненным невиновно.

В период работы над созданием УК РФ 1996 г. в проекте, подготовленном рабочей группой при Министерстве юстиции и Государственно-правовом управлении Президента РФ, предлагалось законодательно закрепить следующее положение: «Если лицо не осознавало и по обстоятельствам дела не могло осознавать, что совершаемое им общественно опасное деяние запрещено законом под угрозой наказания, такое деяние признается совершенным невиновно и в силу этого лицо не подлежит уголовной ответственности. Если лицо не осознавало, что совершаемое им деяние как общественно опасное запрещено законом под угрозой наказания, но по обстоятельствам дела должно было и могло это осознавать, такое лицо подлежит уголовной ответственности за совершение преступления по неосторожности в случаях, предусмотренных соответствующими статьями настоящего Кодекса». Однако при обсуждении проекта в .Государственной Думе это положение было исключено. Между тем в законодательстве многих стран проблема ошибки в праве нашла свое решение.

Так, согласно § 17 («Ошибка в запрете») Уголовного кодекса ФРГ, «когда у лица, совершающего деяние, отсутствует понимание того, что оно действует противоправно, то оно действует невиновно, если оно не могло избежать этой ошибки». Если лицо могло избежать такой ошибки, наказание может быть смягчено. «Не совершает преступления, — гласит ст. 30 УК Польши, — тот, кто совершает запрещенное деяние, добросовестно заблуждаясь в его противоправности; если ошибка виновного не оправдана, суд может применить чрезвычайное смягчение наказания». Примерно так же решается эта проблема в ст. 122-3 УК Франции, ч. 3 ст. 14 УК Испании, в ст. 20 УК Швейцарии.

Развернутые указания относительно влияния ошибки в запрете на уголовную ответственность и наказуемость деяния содержатся в § 9 Уголовного кодекса Австрии:

«(1)Если лицо не осознает противоправности деяния из-за ошибки в запрете, то оно действует невиновно, при условии невозможности избежать этой ошибки.

(2) Ошибка в запрете невозможна тогда, когда противоправность деяния была доступной пониманию для лица, как для любого другого, или когда лицо не ознакомилось с соответствующими предписаниями, хотя оно обязано было это сделать в силу специфики своей работы, увлечения либо в силу иных обстоятельств.

(3) Если лицо могло избежать ошибки, то следует назначать наказание, предусмотренное за умышленное деяние, если лицо действует умышленно, если оно действует неосторожно — наказание, предусмотренное за неосторожное деяние».

Напротив, согласно ч. 3 ст. 38 УК Японии, «отсутствие умысла совершить преступление не может образовываться через незнание закона; однако в зависимости от обстоятельств возможно смягчение наказания».

Следует также отметить, что в Кодексе РФ об административных правонарушениях 2001 г. в определение умышленной вины (ч. 1 ст. 2.2) включено осознание лицом противоправного характера своего действия (бездействия). Административные правонарушения отличаются от преступлений степенью опасности, которая определяется преимущественно тяжестью наступивших последствий либо масштабами (размерами) правонарушающей деятельности. И если даже при менее опасном деянии осознание виновным противоправности содеянного является обязательным условием его наказуемости, то отрицание необходимости такого осознания при совершении преступления представляется неверным.

Поиск по сайту: