Пространственно-временные характеристики смертности

Уровень смертности был неодинаковым в разных местностях. Многое определялось происхождением жертвы. По данным Сливинского, до 1979 года дожили 58,1% бывших жителей Пномпеня (примерно миллион человек) и 71,2% бывших жителей Кампонгтяма (густонаселенная провинция); зато в Са-мроунге (находящемся на Севере, почти безлюдном) выжили целых 90,5% — смертность из-за действий режима составила всего 2,6%⁸⁴. Естественно, в районах, захваченных позже остальных, густонаселенных и находящихся близко к столице (эвакуация провинциальных населенных пунктов проходила менее драматично), процент пострадавших был выше. Однако в первую очередь выживание зависело от зоны, где люди оказались (добровольно или в результате депортации) в период существования так называемой Демократической Кампучии. Отправка в лесной или горный район, в места возделывания технических культур, например джута, была, ввиду почти полного отсутствия внутреннего обмена продовольствием, равносильна смертному приговору⁸⁵.

Где бы ни оказались люди, режим повсюду требовал от них одних и тех же норм, но никак не способствовал их выполнению. Часто приходилось корчевать лес, строить убогую хибару, работать от рассвета до заката, получая мизерную пайку. Ослабленных людей косила дизентерия и малярия. Результаты были ужасающими. Пин Ятхай подсчитал количество смертей в одном из лесных лагерей: там в конце 1975 года за 4 месяца вымерла одна треть всех обитателей⁸⁶. В новой деревне Донэй, построенной на месте сведенных джунглей, царил голод, перестали рождаться дети, смертность достигла 80%⁸⁷.

Зато, попав в благополучный полеводческий район, можно было надеяться выжить, особенно если «пришлых» было не слишком много. С другой стороны, там существовал куда более строгий контроль, и была велика опасность попасть под кампанию «чистки». Возможно, наилучшим вариантом было переселение в наиболее отдаленный район, где власти проявляли больше снисходительности, а аборигены (горные кхмеры) — больше гостеприимства; там главной опасностью были болезни.

Камбоджа: в стране немыслимых преступлений 553

В деревнях решающее значение приобретало поведение местного руководства, от которого зависели отношения между «пришлыми» и «местными». Слабость и некомпетентность кхмерской бюрократии развязывали руки местным властям, что имело свои негативные и позитивные стороны. (К тому же коммунистические бонзы Камбоджи в отличие от коммунистических руководителей других стран очень мало перемещались. Об их поездках по стране нет ни письменных, ни даже устных свидетельств.) Среди местных руководителей попадались и жестокие садисты (часто таковыми оказывались молодые женщины⁸⁸), и карьеристы, ни к чему не годные люди, пытавшиеся утвердиться с помощью репрессий и завышения норм выработки.

Но бывало и гуманное начальство, дававшее надежду на жизнь. Так, некий представитель деревенских властей (старший по деревне) в 1975 году выгонял новичков на работу только на 4 часа в день⁸⁹. Другие просто шли навстречу в трудную минуту: разрешали ослабевшему или больному отдохнуть, мужу — навестить жену, закрывали глаза на запрещенное самостоятельное питание, без которого можно было еще быстрее протянуть ноги. Но настоящими спасителями оказывались наиболее продажные руководители, способные за наручные часы или грамм золота перевести дарителя в другую деревню, бригаду, даже разрешить на время вести образ жизни, полностью выходящий за рамки предписанного⁹⁰.

Увы, со временем усиление централизации свело на нет первоначальные послабления, а адская логика «чисток» диктовала замену гуманного и коррумпированного начальства на новое, более молодое, «неиспорченное» и не ведающее пощады.

Смертность также не всегда была одинаковой. Недолговечность режима красных кхмеров и, главное, природное разнообразие областей, попавших под него, не позволяют произвести четкую периодизацию. К тому же страх и голод были постоянной и повсеместной данностью. Варьировалась только их интенсивность, но от нее в огромной степени зависела возможность выжить.

Очевидцы предоставляют тем не менее достаточно информации для хронологии репрессий. Первые несколько месяцев режима были отмечены массовыми казнями по социальному признаку, которым способствовала первоначальная наивность категории «75». Зато недоедание не представляло до осени ощутимой проблемы, а общественные столовые еще не стали обязательной заменой семейному столу. (Правда, для депортированных в джунгли обстановка менялась к худшему гораздо быстрее.) С конца мая по октябрь Центр неоднократно приказывал прекратить истребление людей, что говорит о сохранявшемся еще влиянии более умеренных лидеров и в еще большей степени — о стремлении приструнить не привыкшие к подчинению зональные штабы. Убийства продолжились и позже, но уже в более умеренных масштабах. По свидетельству банкира Компхота, беженца из Северной зоны, «людей убивали по одному. Массовых убийств не было. Начали с дюжины пришлых, заподозренных в том, что они служили в армии. За первые два года была убита по одному примерно десятая часть пришлых, включая их детей. Не знаю, сколько всего людей полегло»⁹¹.

1976 год был годом страшного голода и безумного размаха гигантских проектов, стоивших сил многим людям и подорвавших сельское хозяйство

554 Коммунистические режимы Азии; от «перевоспитания» к кровавой резне

страны. Урожаи 1976 года были не так уж малы, и в первой половине года ситуация как будто пошла на поправку (главный урожай убирается в стране в декабре — январе); однако собрана была примерно половина от средних урожаев 60-х годов⁹². По некоторым данным, катастрофой стал 1977 год: к опустошительному голоду прибавились возобновившиеся «чистки»⁹³.

Эти «чистки» отличались от подобных мероприятий 1975 года: они стали более политизированными (будучи часто отзвуками жестоких стычек внутри руководства), в большей степени национально-ориентированными и, как мы уже видели, метили в новые категории, в частности в богатых и даже средних крестьян, в «местных» и — более систематически, чем раньше, — в учителей⁹⁴. (Распространение «классовой борьбы» на деревню, а также завершение полной коллективизации, включавшей запрет питаться в семьях и собственными средствами, стали, по Киернану, этапом, с которого началось наступление на «местных».)

Кроме того, новые «чистки» отличались крайней жестокостью: уничтожение жен и детей республиканских офицеров было предписано инструкциями 1975 года, но только в 1977 году начались аресты и казни жен ранее казненных людей. Не являлось исключением уничтожение целых семей и даже деревень, как, например, родной деревни экс-президента Лон Нола (350 человек) 17 апреля 1977 года в ознаменование «славного» праздника Освобождения⁹⁵.

1978 год был более противоречивым. По мнению Сливинского, голод значительно уменьшился благодаря росту урожаев и, главное, послаблениям в управлении. Твининг же, чье мнение поддерживается многими очевидцами, напротив, утверждает, что засуха и война спровоцировали беспрецедентные лишения. Несомненно одно: из-за распространения репрессий на «местных» и усугубления их в Восточной зоне массовые убийства приняли невиданный размах⁹⁶.

Поиск по сайту: