 |
|
|
Архитектура Астрономия Аудит Биология Ботаника Бухгалтерский учёт Войное дело Генетика География Геология Дизайн Искусство История Кино Кулинария Культура Литература Математика Медицина Металлургия Мифология Музыка Психология Религия Спорт Строительство Техника Транспорт Туризм Усадьба Физика Фотография Химия Экология Электричество Электроника Энергетика |
ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЗДОРОВЫХ ДЕТЕЙ
30. КОНЕЦ НАЧАЛА
Завершение начального периода я связываю с тем днем, когда в мае 1971 года получил письмо от доктора Самарао Брандао, Президента Бразильской Ассоциации церебрального паралича. Доктор Брандао любезно пригласил меня выступить с основным докладом и стать почетным гостем на четвертом Бразильском конгрессе по церебральному параличу, на котором доктор Брандао будет председателем, а доктор Раймундо Ароджо Лейтао секретарем. Доктор Брандо был в Бразилии ведущим хирургом-ортопедом и физиатром, а доктор Лейтао являлся профессором неврологической физиатрии в Институте Неврологии при университете Бразилии. Он также был автором основного бразильского учебного пособия по церебральному параличу. Эта ассоциация была наиболее значительной в бразильском медицинском сообществе и включала в себя, прежде всего, физиатров, педиатров, невропатологов, хирургов-ортопедов и нейрохирургов. Также был представлен медицинский персонал среднего звена. Это приглашение означало для нас многое. Среди участников Конгресса были оппоненты доктора Вераса, представлявшего наши идеи в Бразилии. Тот факт, что я был главным докладчиком, означал, что бразильские специалисты были заинтересованы узнать из первых рук результаты нашей работы, которую мы вели более 30 лет. К тому же я был почетным гостем, а это означало гораздо большее. И если это приглашение не означало, что философия, концепция, методология и технические разработки Институтов были единственными, принятыми на вооружение Бразильскими специалистами, то, по крайней мере, подтверждало полное признание нашей работы в Бразилии и избрание этим народом нашего метода одним из ведущих. Я безумно хотел, чтобы Мэй Блэкберн была рядом со мной, чтобы насладиться этим прорывом в профессиональном признании наших методов - и она, и Джей Кук, и генерал Уайт, и доктор Зигмунд Ле Винн, и мистер Хэншоу, и генерал Кемп, и А. Винтон Кларк, и Элеанор Борден, и Бетти Марш, и все остальные, кто так мечтал об этом, боролся, стойко держался перед лицом неудач и разных бед, под огнем критики и кто никогда до самой своей смерти не дрогнул в своей непоколебимости добиться лучшей участи для детей с повреждениями мозга, а в голове звучали шекспировские строки: "О нас, о горсточке счастливцев, братьев ..." Я думал о них всех: "То было братство избранных, проверенное смертью... " И еще: "Так обними его, пока он пред тобой – Таким его ты больше не увидишь... Но, прежде всего, я думал о Темпле Фэе и о том, каким счастьем был бы для него этот день признания в Рио-де-Жанейро. И сам конгресс, который состоялся во второй декаде ноября 1971 года в гостинице «Копакабана» в Рио-де-Жанейро, усилил во мне уверенность, что наша философия была признана и широко использоваласьпо всей Бразилии. В шестидесятые годы методы, разработанные в Институтах, в некоторой степени использовались в большинстве учреждений Соединенных Штатов, но без нашего ведома. То есть, было очевидно, что в той или иной мере наши методы использовались повсюду в Соединенных Штатах, хотя многие боялись признавать это, и зачастую они применялись ненадлежащим образом, так как те, кто делал это, никогда не обучались этому. (Заведующий отделением использовал их, но никогда не признавался в этом главврачу и так далее.) Как все изменила Бразилия! Более пятисот человек зарегистрировались, чтобы пройти ознакомительный курс в Институтах. В очереди стояли доктора из Бразилии, Эквадора, Венесуэлы, Аргентины, Испании, Перу, Соединенных Штатов и других стран. Буквально сотни людей искали меня, чтобы сообщить мне конфиденциально или публично, что в их учреждениях они использовали только методы Института. Я был глубоко взволнован и польщен, но по мере того как все больше людей говорило мне это, я начал немного беспокоиться, а затем у меня зародились подозрения. Возможно ли, что все в Латинской Америке использовали только наши методы? Это казалось маловероятным. И я начал копать глубже. Было ясно, что в Бразилии очень много людей и учреждений поддерживали нас, находясь под влиянием тех, кто учился у нас, особенно доктора Раймундо Вераса, Хосе Карлоса Вераса, Ивана Порто, Раймундо Ароджа Лейтао, Раймундо Фонтес-Лима и других. Также было абсолютно ясно, что доктор Эдуардо Секиерос из Аргентины и доктор Антонио Силва из Перу, будучи учениками доктора Раймундо Вераса из Бразилии, научили многих в их собственных странах и за границей. Наша философия была хорошо известна и широко практиковалась в Латинской Америке, но одновременно было ясно, что были и те, которые говорили, что используют наши методы, но у кого не было достаточно знаний для этого. Как же меняются времена, и как легко теперь мнение специалистов следует тенденции, словно дюны и барханы за ветром пустыни! Прежде, многие из тех кто использовал наши методы клялись, что они этого не делали, теперь же, некоторые клялись, что всегда делали это, хотя на самом деле даже не знали как. Институты всегда ценили любовь, уважение и доверие родителей и всегда стремились их заслужить. Теперь Институты получили уважение и восхищение специалистов целого континента, к чему давно перестали стремиться, поскольку в течение многих лет цена этой любви была равна для нас прекращению нашей работы. Нас признали. Еще один доклад, сделанный на этом Конгрессе, еще более упрочил наши позиции. Я что-то слышал о нем еще за пару лет до этого. В конце 1969 года президент (сеньора Мартинес) аргентинского фонда (Да Фундакао Обригадо) подошла с предложением к доктору Эдуардо Секиеросу, директору Института Достижения Человеческого Потенциала в Буэнос-Айресе. В городе под названием Кордоба в Аргентине находился большой реабилитационный институт, который использовал классические методы в лечении большого количества детей. Работники этого института были убеждены, что они не достигали результатов в наиболее тяжелых случаях, а в менее тяжелых результаты были сомнительны. Они услышали о программе нашего Института и решили исследовать наши методы, чтобы проверить: возможно ли получить лучшие результаты с их помощью. Этот институт также имел поддержку АРИД (Ассоциация Родителей Исключительных Детей). Доктор Секиерос проконсультировался с доктором Верасом в Бразилии, и они договорились провести исследование при соблюдении двух условий. 1. Все сотрудники Института Кордобы, которые будут работать с контрольной группой детей, будут обучены доктором Секиеросом в Буэнос-Айресе и будут лечить этих детей под непосредственным наблюдением доктора Эдуардо Кастеллани, руководителя Института Кордобы. Сам доктор Кастеллани будет обучаться лично доктором Секиеросом. Поэтому детей будут лечить только терапевты, психологи, физиотерапевты, логопеды, социальные работники и т.д. из Кордобы, и никто из сотрудников Институтов Достижения Человеческого Потенциала не будет принимать в этом участие. 2. Контрольная группа будет состоять только из детей, по отношению к которым уже применялись традиционные методы в течение достаточно продолжительного периода времени, которые не показали никакого улучшения. Доктор Кастеллани решил сделать доклад к Конгрессу в форме кинофильма, показывающего, что произошло с детьми после одного года лечения. Однако, появилась большая проблема. Все, кто был вовлечен в эксперимент, хотели поехать с ним в Рио. Скромный бюджет не мог покрыть стоимость тридцати пяти билетов на самолет. Но удачное решение было найдено. Сеньора Мартинес, президент фонда, была богатой женщиной, любимой и уважаемой всеми за ее невероятную энергию и преданность детям с повреждениями мозга. Она арендовала автобус, и тридцать пять сотрудников, сама сеньора Мартинез и доктор Кастеллани ехали три дня и три ночи, чтобы попасть на Конгресс. Их фильм-доклад был очарователен. Цель их исследования была проста: посмотреть, покажет ли кто-нибудь из детей в группе из 50 человек, уже прошедших традиционное лечение и не испытавших никакихулучшений, какие-нибудь результаты по программе Институтов Достижения Человеческого Потенциала. По их мнению, поразительные результаты превзошли все ожидания. У каждого ребенка наблюдались улучшения. Многие показали значительное улучшение, а некоторые - даже потрясающие. Первые три дня я потратил на то, чтобы охватить: 1. Оценку ребенка с повреждением мозга; 2. Философию лечения ребенка с повреждением мозга; 3. Методы лечения. В последний день я дал точное определение тому, что происходило с детьми, проходившими лечение по программе института в Филадельфии. Я слышал, как доктор Лейтао, профессор физической медицины Института Неврологии при Университете Бразилии, заканчивал представление меня аудитории.
«...Люди из Институтов Достижения Человеческого Потенциала, которые выдержали критику, а иногда и прямую враждебность тех из нас, кто является их коллегами, претендуют на создание системы неврологического лечения. Но мы знаем, что это не так. Правда состоит в том, что эти люди исследовали всю область неврологической реабилитации, и только они одни ответственны за то, что впервые в мире нам указали на то, что повреждение головного мозга находятся в мозге и что, если мы хотим лечить людей с повреждениями мозга хоть с какой-нибудь надеждой на успех, мы должны лечить сам мозг. Они показали нам снова и снова, что это возможно и как этого можно достичь».
Хорошо, что я знал, о чем я собирался говорить в самом начале, потому что мои глаза затуманились, и я не различал своих записей. Самое важное из моего доклада, который я представил конгрессу, приведено ниже в этой главе. Я начал так: «Мэос Карос Амигос Э Колегос, мы все вместе прошли через многие трудные и напряженные годы. Непосредственно для меня этот период составляет более тридцати лет. Я предполагаю, что невозможно было избежать того, что эти годы были отмечены не только поисками, открытиями и наградами, но также и ссорами, взаимными обвинениями, нападками и отражениями нападок, так как человек всегда боялся перемен. Также очевидно для всех нас, что величайшие проблемы, которые стоят перед детьми всего мира и, следовательно, перед нами, не оставляют времени для «семейных» ссор. Прошлое расписалось в своей полной беспомощности в отношении ребенка с повреждениями мозга, так же как и в отношении его родителей. Давайте сегодня похороним прошлое с его взаимными обвинениями навсегда. Конечно, мы больше не беспомощны.
В течение этой недели Вы выслушали двух Мэгги. Маргарет Руд -мой друг - она говорила с Вами о невралгии. Вы, должно быть, поняли, что она знает кое-что ценное для детей всего мира. Для пользы детей давайте использовать это и похороним непродуктивное прошлое. В течение этой недели Вы выслушали также Маргарет Нотт. Она тоже мой друг, и она тоже говорила с Вами о невралгии. Вы, наверно, поняли, что и она знает кое-что ценное для детей всего мира. Для пользы родителей давайте, используемэто и похороним прошлое, в котором нам особенно нечем гордиться. В течение этой недели мы не слушали Бобатов, но все мы знаем об их работе. Бобаты - мои друзья, и они могут поговорить о невралгии. Вам известно, что они знают кое-что ценное для детей всего мира. Ради Бога, давайте используемэто и похороним навсегда ссоры прошлого. Давайте продолжать работу. Похоже на то, что моя собственная работа в Южной Америке теперь приближается к концу. Очевидно, что жаркие споры, которые мешали Вам слушать друг друга, теперь сменятся честными незначительными разногласиями и взаимоуважительными обсуждениями. Мой поклон Вам как специалистам и людям доброй воли: я оставляю Вас вашим собственным высокопрофессиональным лидерам в Южной Америке - доктору Верасу, Брандао, Лейтао, Фонтес-Лиме, Сильве, Секиеросу, Брандту, Креспо, Порто и остальным. Я надеюсь на Вас, что Вы научите нас чему-нибудь в будущем, как нам выпала честь научить вас чему-то в прошлом. Я полагаю, что блестящая работа доктора Раймундо и Хосе Карлоса Вераса в лечении синдрома Дауна является только первым в длинной цепи больших прорывов, когда ученики становятся учителями. Что касается нас, то мы должны теперь обратить наши взоры к нашей Северной Америке, где сражения, ссоры и взаимные обвинения бушевали дольше и сильнее всего, и к Европе, где все еще только начинается. Мы должны работать, надеяться и еще молиться, чтобы те из нас, кто взял на себя ответственность за ребенка с повреждением мозга, так плотно займутся поисками новых, лучших ответов для этих детей, что останется достаточно времени лишь для их обсуждения, но не будет времени совсем для разрушительных и оскорбительных нападок друг на друга. Кажется, сейчас самое время отложить бесконечные теоретические рассуждения, которые иногда нам так нравились и которые иногда мы так ненавидели в течение последних трех десятилетий, и взглянуть на некоторые очевидные факты, которые могут быть так же интересны, как и теория, и важны настолько, чтобы вспомнить о том, что теория, которая не приводит ни к какому результату, не стоит ни гроша. И наоборот, одинаково верно, что, если система приводит к реальным результатам, можно разумно полагать, что нет необходимости в теории, поддерживающей ее. В течение долгого времени очень многие из Вас говорили со мной и писали мне, чтобы выразить мне свою неудовлетворенность тем, что происходило с детьми с повреждениями мозга при классическом лечении, и просили, чтобы я сказал Вам точно, что происходит с детьми, с которыми мы работали в Филадельфии, используя нашу неврологическую программу. Это справедливый вопрос, который требует ответа, но все те, кто принимал участие в лечении и составлял статистику, могут сами оценить, как трудно ответить на этот вопрос. В идеале, такой доклад должен являться результатом строго контролируемого исследования, и люди из Институтов были упорны в своих усилиях обеспечить такое исследование. Многие из Вас лично знают об этих усилиях.
Ни родители, ни врачи, ни другие специалисты, сталкивающиеся с жестокой действительностью детей с повреждениями мозга, не могут ждать годы, чтобы получить безупречные результаты таких исследований с научной точки зрения. Действительно, даже организации, которые сочли целесообразным сделать в 1968 году заявление, ставящее под сомнение работу Институтов, отметили в нем: «Советы родителям и специалистам не могут ждать заключительных результатов контрольных исследований по всем аспектам метода». Мои Институты в Филадельфии всем сердцем согласны с этим утверждением, и мы чувствуем, что обязаны сообщить точно, что происходит с детьми при лечении. Мы, конечно, думаем, что эта ответственность одинаково возложена и на все другие группы, работающие с детьми с повреждениями мозга, в том числе, классическими методами или любыми другими. Кажется очевидным, что пока контрольные исследования не будут сделаны, необходимо, чтобы защитники всех методов лечения, не важно, классических или нет, сделали доступными тщательные отчеты по тому, что фактически происходит с детьми при лечении с применением того или иного метода. Это даст возможность родителям и специалистам сделать свои собственные выводы о значении и результатах различных методов, пока не появятся более научные доказательства». Потом я перешел к изложению открытий из двух проведенных нами исследований:
«Одно исследование имело отношение к легко измеряемым физиологическим факторам. Как уже упоминалось, некоторые заметные физиологические изменения происходят с детьми с сильными повреждениями мозга, которых лечили в Институтах в Филадельфии. Как уже отмечалось, очень высокий процент детей с повреждениями мозга бывают чрезвычайно маленького роста по сравнению с их ровесниками, но они начинают расти очень быстро после начала лечения. Об этих наблюдениях скачкообразного роста первыми сообщили доктор медицины Розелиз Уилкинсон и доктор медицины Эван Томас, оба из персонала Институтов, на собрании Американской Академии общей практики, филиала в штате Огайо, в августе 1970 года. Специальное исследование, по которому я делаю выводы, было сделано доктором медицины Эдвардом Ле Винном, руководителем Научно-исследовательского института Институтов Достижения Человеческого Потенциала в Филадельфии. Обследуя 278 последовательно взятых детей с повреждениями мозга в Институтах в Филадельфии, он выяснил, что в начале лечения у 81.9 процента детей грудная клетка имела объем меньше, чем 50-ая процентиль (то есть, ниже среднего значения для их возраста) и у 54.7 процента детей грудная клетка была по объему меньше, чем 10-ая процентиль (самые маленькие 10% детей). (ПРОЦЕНТИЛЬ - процентная доля индивидов из выборки стандартизации, результат которых ниже или равен данному первичному показателю. - Ред.) В конце исследования (после четырнадцати месяцев лечения) только 64.4 процента детей имели показатели ниже среднего, и только 24.8 процента остались в категории самых маленьких 10% детей. В течение четырнадцати месяцев лечения их грудная клетка росла со скоростью, которая составляла в среднем 286 процентов от нормального, и рост не останавливался. В ходе лечения, грудная клетка 243 из 278 детей росла со скоростью, превышающей норму для их возраста, а именно:
Кол-во растущих со скоростью меньше, чем 100% от нормы 35 ------------------------------------------от 100% до 199% от нормы 58 ------------------------------------------от 200% до 299% от нормы 69 ------------------------------------------от 300% до 399% от нормы 67 ------------------------------------------от 400% до 499% от нормы 34 ------------------------------------------от 500% и более 15
Почти то же самое происходило и относительно увеличения головы. В начале лечения 82.2 процента из 278 детей имели окружность головы ниже 50-ой процентили. В конце исследования (четырнадцать месяцев спустя) только 70.1 процента имели показатели ниже среднего для их возраста. Средняя норма роста окружности головы в течение четырнадцати месяцев исследования составила 254 процента от нормального. К концу наблюдения лечение детей продолжалось, и размер их головы продолжал расти. В ходе лечения скорость роста размера головы 241 из 278 детей достигла уровня, превышающего норму для их возраста, а именно:
Кол-во растущих со скоростью меньше, чем 100% от нормы 37 ------------------------------------------от 100% до 199% от нормы 81 ------------------------------------------от 200% до 299% от нормы 82 ------------------------------------------от 300% до 399% от нормы 38 ------------------------------------------от 400% до 499% от нормы 18 ------------------------------------------от 500% и более 22 Так как в начале лечения возраст детей был от 75 месяцев до 198 месяцев и так как каждый ребенок сравнивался с его ровесниками, создается впечатление, что эти значительные изменения в темпах роста должны быть обусловлены использованием неврологической программы. Если бы эти данные изучались работниками какой-либо иной научной области, не касающейся гуманитарных наук, например, специалистами по космическим программам, которые более прагматичны и более ориентированы на результат, чем наша собственная программа, я полагаю, что эти результаты можно было бы считать содержащими в себе разумные доказательства того, что неврологическая программа существенно и благоприятно влияет на детей с повреждениями мозга. Как подметил Генри Торо: «Некоторые косвенные доказательства очень убедительны, как, например, когда Вы находите форель в молоке». Далее мне хотелось бы представить Вам другую группу историй болезни: Двести девяносто детей с повреждениями мозга подали заявление и были приняты на лечение в 1968 в Институты Достижения Человеческою Потенциала в Филадельфии, штат Пенсильвания. Фактически, детей ежедневно лечили дома их родители. Родители и ребенок возвращались не чаще, чем раз в два месяца (а часто и реже) для повторного осмотра ребенка и пересмотра программы. 95 из 290 детей были исключены из исследования, так как находились на лечении меньше года и имели, самое большее, пять посещений или не приходили на повторный осмотр вообще; сотрудники убеждены, что пять и менее посещений редко бывает достаточно, чтобы действительно объективно оценить метод Институтов. Однако, интересно, что среди исключенных детей двое были освобождены от проекта как функционирующие нормально и только один был исключен в результате провала. Также были отстранены двадцать пять детей младше трех лет, уже умевших ходить и говорить без лечения, чтобы исключить вероятность того, что эти дети просто «медленно стартовали». Было отобрано 170 детей, которые отвечали всем требованиям: они участвовали в программе больше года и соответствовали возрастным критериям. Были представлены все степени тяжести повреждений: от детей с мягкими повреждениями, кто мог ходить и говорить, но плохо, до детей с глубокими повреждениями, которые были неспособны перемещаться или издавать звуки. Некоторые из них были полностью функционально слепыми или глухими. Их возраст варьировался от тридцати шести месяцев до семнадцати с половиной лет. Срединный возраст составлял 104 месяца. Средний возраст был 105,4 месяца. ДИАГРАММА РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПО ВОЗРАСТУ
Возраст Количество детей 3 года 13 4 года 18 5 лет 16 6 лет 14 7 лет 11 8 лет 21 9 лет 13 10лет 19 11 лет 10 12 лет 12 13 лет 9 14 лет 5 15 лет 4 16 лет или больше 5
Теперь позвольте мне показать Вам результаты, которых мы достигли только с одним из этих 170 детей, принимая во внимание следующие параметры: Первое: Начальный Хронологический Возраст. Это возраст ребенка на тот момент, когда мы его увидели. В данном случае - 43 месяца. Второе: Начальный Неврологический Возраст. Это определяется с помощью профиля развития Института. В данном случае - 15 месяцев. Третье: Начальная Скорость Развития. Это отношение начального неврологического возраста к начальному хронологическому возрасту. В данном случае - 15/43 или 36 процентов. Четвертое: Текущий Хронологический Возраст. В данном случае -семьдесят один месяц. Другими словами, он проходил программу в течение двадцати восьми месяцев, участвуя в ней с сорока трех месяцев. Пятое: Текущий Неврологический Возраст. В данном случае- тридцать четыре месяца. Другими словами, он добавил девятнадцать месяцев к неврологическому возрасту, так как в начале лечения начальный неврологический возраст равнялся пятнадцати месяцам. Шестое: Текущая скорость развития. В данном случае - 67.5 процентов, полученная цифра - это отношение того, сколько он добавил в неврологическом возрасте, проходя программу (19 месяцев), к тому, сколько он добавил в хронологическом возрасте ( 28 месяцев) во время программы. Седьмое: Сравнение Текущей скорости роста с Начальной скоростью роста.В данном случае - 190 процентов, число, полученное из отношения его новой скорости роста (67.5) к его прежней скорости роста (36). Восьмое: Установленное Время Неврологической Зрелости при нормальной скорости роста.Мы получим эту цифру, если возьмем текущий неврологический возраст этого ребенка (тридцать четыре месяца) и вычтем его из семидесяти двух месяцев, которые на Профиле развития соответствуют неврологической зрелости. Девятое: Установленное Время Неврологической Зрелости для этого Ребенка.В данном случае - пятьдесят шесть месяцев вычисления основаны на делении тридцати восьми месяцев, которые потребовались бы при нормальной скорости роста, на текущую скорость развития (67.5 процентов от нормы). Другими словами, если он продолжит прогрессировать со скоростью 67.5 процентов от нормы, то за 56 месяцев хронологического времени его развитие составит 34 месяца. У нас есть детальные результаты исследований для всех 170 детей, [мы думаем, этих данных слишком много для среднего читателя этой книги]. После каждого примера в Комментарии подводится итог. В примере, который я привел, можно увидеть хорошуюперспективу для шестилетнего ребенка, поскольку если он продолжит прогрессировать с такой же скоростью, то полная неврологическая зрелость может быть достигнута к тому времени, когда ему исполнится 11 лет. Напротив, следующий случай мы оценим как слабый,поскольку 6-летнему ребенку потребуется почти шестнадцать лет, чтобы достигнуть неврологической зрелости при его современной скорости. Другие случаи, в зависимости от выявленной перспективы, оценены как Превосходные, Великолепные, Отличные, Хорошие, Приличные, Слабые или Невозможные. Эти оценки не указывают на то, хорошо или плохо программа Институтов повлияла на ребенка, скорее они отражают шансы на успех, принимая во вниманиепроисходящий прогресс, скорость которого была установлена в течение года (или более) его участия в программе. Нужно подчеркнуть, что целью является достижение семидесяти двух месяцев неврологического возраста, то есть способности видеть, слышать, чувствовать, ходить, говорить, выполнять руками работу на том же уровне, что и нормальный 6-летний ребенок. Когда человек достигает такого уровня, он может все еще находиться позади своих сверстников в отношении образования и опыта, но он, тем не менее, будет в состоянии продвигаться вперед на этих фронтах так же, как любой нормальный человек, - и будет в состоянии догнать всех, если мы дадим ему образование и опыт в ускоренном порядке. Мы уже не раз имели возможность убедиться, что ребенок дома с матерью может выучить за час столько, сколько обыкновенный ребенок выучит за целый день в школе;а за день - сколько обыкновенный ребенок выучитза целую неделю в школе. В целом, ко времени проведения исследования эти 170 детей участвовали в программе минимум двенадцать месяцев и максимум тридцать пять месяцев. Среднее время участия в программе составило двадцать четыре месяца. Прогноз, или перспектива развития, во время этого исследования (после одного - трех лет участия в программе) показан на рис. 27.
Рис. 27
Для 146-ти детей из 170-ти в период лечения были получены очень важные достижения. Эти достижения чрезвычайно важны по любым стандартам, даже нашим собственным, и заключались они в следующем: 5 детей, которые не умели ходить, теперь ходили. 17 детей, которые не умели говорить, теперь говорили. 3 ребенка, которые прежде были слепы, теперь могли видеть. (Двое из них могли читать своими глазами.) 60 детей, которые не умели читать, теперь читали. 2 ребенка, которые не могли поднимать предметы своими руками, теперь умели это делать. 35 детей, которые не умели писать, теперь умели писать. 5 детей, ранее глухих, теперь слышали. 4 ребенка, у которых случались припадки и судороги, теперь от них избавились. Хороши такие результаты или плохи? Это зависит, я полагаю, от тех стандартов, которых вы придерживаетесь на данный момент истории. Прогноз того, сколько времени потребуется ребенку, чтобы достичь «нормальности» - очень важный фактор, потому что то, как долго родители смогут поддерживать свои силы и решительно бороться, неразрывно связано с тем, как быстро ребенок одержит победу и сколько времени займет лечение. Нужно помнить, что этот прогноз основан на том условии,что ребенок продолжит развиваться с той же скоростью. То, что мы сделали, показано на графике (Рис. 28), в сравнении с нормальным развитием.
Рис.28
Пунктирная линия представляет среднего здорового ребенка в его продвижении к неврологической нормальности в пределах нормального хронологического отрезка времени. Непрерывная линия к первой точке, соответствующей сорока трем месяцам хронологического возраста (и пятнадцати месяцам неврологического возраста), представляет развитие ребенка с повреждением мозга (в моем примере) до того момента, когда мы видим его впервые. Непрерывная линия до второй точки, соответствующей семидесяти одному месяцу хронологического возраста (и тридцати четырем месяцам неврологического возраста) представляет то, что происходило за двадцать восемь месяцев лечения по программе. Продолжая эту линию, мы можем увидеть, что он достигнет нормы примерно через 4,5 года при условии,что его развитие продолжится с той же скоростью. Однако, дети редко растут с постоянной скоростью, что, на первый взгляд, лишает смысла такие измерения. Тем не менее, дети посещают институт каждые два месяца, и во время каждого их посещения, мы заново строим для них диаграмму, которая отражает его реальное состояние. Иногда скорость развития растет. Иногда замедляется. Часто диаграммы выглядят, как показано на рисунке 29, при этом каждая точка на диаграмме отражает одно посещение:
Рис. 29 Теперь мы знаем: 1. В каком состоянии находился ребенок во время первого посещения (предшествующего лечению). 2. Как много времени было потрачено для достижения этого состояния. 3. Скорость прогресса до начала лечения. 4. В каком точно состоянии он находится в настоящее время по сравнению с его первоначальным состоянием (перед лечением). 5. Сколько времени ему потребовалось, чтобы прийти к этому состоянию. 6. Его текущую скорость развития в сравнении с предыдущей. 7. Его текущую скорость развития в сравнении со средней скоростью развития здорового ребенка. 8. Время, необходимое ребенку еще для достижения функционально здорового состояния. 9. Сколько времени потребуется ему для достижения этого состояния с учетом переоценок его состояния каждые два месяца во время повторных посещений.
Применение данного метода позволяет узнать многое по сравнению с классическими методами оценки состояния, которые обычно не сообщают нам ничего или, что значительно хуже, дают неверную информацию. В лучшем случае, они сводятся к не совсем научному вопросу: «Как, на Ваш взгляд, он выглядит сегодня?»
31. КУДА МЫ ИДЕМ?
Чем ближе я подхожу к окончанию книги, тем яснее осознаю, что о многом не рассказал. Так получается, наверно, потому, что нужно где-то остановиться, если хочешь, чтобы книга увидела свет, так как клинические исследования продолжаются постоянно, и каждый день происходят новые открытия. По этой причине я не смог рассказать вам о «передвижении на руках в висячем положении» [использование силы тяжести для выпрямления тела, если, покачиваясь, перемещаться при помощи рук от ступеньки к ступеньке по шведской лестнице, расположенной горизонтально над головой, англ. - brachiation], которое стало открытием в 1968 году. (Нужно же где-то остановиться, тем более, что это «передвижение на руках» подробно описано в книге «Как сделать Вашего ребенка физически совершенным»). Существуют также вещи, которые мы понимаем и используем, но понимаем не достаточно, чтобы объяснить в этой книге сложные механизмы их действия. К ним относятся полная программа использования кислорода, программа пространственных отношений и другие. Но, все-таки, мы рассказали много, и родители детей с повреждениями мозга, желающие начать заниматься с ними но какой-либо программе, получили достаточно информации, чтобы добиться существенных изменений у ребенка, если они захотят, - и это, я думаю, замечательно. Теперь я должен спросить себя, в каком состоянии мы находимся в настоящий момент. Что уже принадлежит прошлому, что настоящему и что относится к будущему? Более 60 лет назад, когда мы вместе с главными участниками нашей исследовательской группы только начинали эту работу, мы никогда не видели детей с повреждениями головного мозга, которые когда-либо стали бы здоровыми, и даже не слышали о таких. Но сейчас ситуация значительно улучшилась. Много детей за время этого долгого и нелегкого пути, растянувшегося на многие годы, обрели здоровье - так много, что всех и не упомнить. Мне бы не хотелось сравнивать нашу работу с чьей-либо другой. Мне больше нравится сравнение наших собственных результатов, полученных к сегодняшнему дню, с нашими же результатами давно прошедших лет, когда мы использовали то, что называли с преувеличенным достоинством «классические методы» лечения. Я должен заметить, что сравнивать, в сущности, нечего, потому что в то время случаев выздоровления или даже заметного улучшения просто не было, а сегодня многие дети выздоравливают, и большинство чувствуют себя значительно лучше, а сравнивать результат с его отсутствием невозможно. Итак, я спрашиваю себя о том, что я чувствую спустя много лет? Что все мы думаем по этому поводу? Ну, я думаю, что персонал и все работники Институтов чувствуют, что свернули горы и почти бесплатно - в смысле денег, и совершенно ясно, что это дело они никогда не бросят. В любом случае, я не знаю никого, с кем бы они хотели поменяться местами. Правда состоит в том, что персонал немного чувствует сожаление, но за кого-то. В зависимости от того, как я смотрю на ситуацию, я сам испытываю то ликование, то отчаяние. Например, когда я вспоминаю те дни, когда ни один ребенок не мог делать того, к чему сейчас обязательно приходит, хотя когда-то даже надеяться на это было аморально, то прихожу в полный восторг. Нельзя смотреть без восхищения на то, чего добиваются сегодня эти дети.
Но эта радость не длится долго, так как вслед за этим приходят мысли о тех детях, кто не смог пробиться далеко, а их не мало даже в наши дни, о тех детях, кто не изменился ни на каплю, - когда я думаю об этих детях и их родителях, которые часто являются прекрасными людьми, мой восторг испаряется, и давно знакомое чувство отчаяния охватывает меня снова, как в самые черные дни прошедших лет. Так каков же день сегодняшний - он замечателен или трагичен? И то, и другое, и для каждого отдельного ребенка - это результат либо нашего знания, либо нашего невежества. Очень редко неудачи связаны с родителями, которые в своей массе удивительные люди и отличаются друг от друга лишь невероятным количеством сил, которые они могут собрать, чтобы каждый день делать то, что тяжело, чтобы делать часто то, что невероятно, чтобы систематически делать то, что невозможно. Тот, кто сказал, что для осуществления невозможного требуется немного больше времени, должно быть, имел в виду этих родителей. Иногда же требуется намного больше времени. Открытия не только продолжают происходить сегодня, но и происходят намного чаще, чем раньше, в начале нашего пути; они происходят с головокружительной быстротой и каждый день меняют что-нибудь в жизни детей с повреждениями мозга. Результаты, получаемые сегодня, бесспорно лучше, чем те результаты, о которых я рассказываю вам в этой книг, потому что они отражают успехи детей, которые начали заниматься по нашей программе десятилетие назад, а мы с тех пор открыли новые миры. Сегодня у детей намного больше шансов, чем было у тех, кто начал заниматься много лет назад. Я не удивлюсь, если узнаю, что в будущем лечение детей будет значительно эффективнее чем то, которое предлагается сейчас. Иначе быть не может. С тех пор, как первый ребенок встал на ноги и пошел, каждый следующий год был только лучше. С каждым годом количество неудач уменьшается, а количество успехов возрастает, и я верю, так будет продолжаться в будущем. Лечение, станет более легким и, возможно, не таким ужасно энергоемким, как в наши дни. Сегодняшняя программа требует много усилий, и тяжелее этого, насколько я знаю, в мире есть лишь одна вещь - это иметь ребенка, которого очень любишь, но который не умеет делать того, что могут делать другие дети. Это, действительно труднее, и поэтому родители разумно полагают, что худшийдень за время применения программы Институтов намного лучше, чем лучший день из того времени, когда они не знали, что делать. И я верю, что многое, кажущееся сегодня невозможным, наши постоянно продолжающиеся открытия сделают возможным. Я уверен, что однажды мы положим конец всем болезням, связанным с повреждениями мозга, либо потому, что научимся их всегда вылечивать, либо потому, что придумаем способ получше: научимся их предотвращать. Этот день будет по-настоящему великим днем как для детей, так и для родителей, а также для всех сотрудников Институтов Достижения Человеческого Потенциала в Филадельфии, Бразилии, Италии, Мексике и Японии. Наступит ли тогда конец долгим годам работы с детьми? Я полагаю, что нет. Ведь невозможно наблюдать за детьми с серьезными повреждениями мозга, которые день за днем пробивают свой путь к здоровью, без того чтобы не прийти к одному поразительному выводу. Судите сами. Возьмем Ребенка А (среднестатистического). Ему восемь лет, и он соответствует среднему уровню развития, то есть может делать все, что обычно умеют делать дети в этом возрасте. Теперь возьмем Ребенка Б (с повреждением головного мозга). Ребенок родился с сильным повреждением мозга, его мозг содержал миллионы, или скорее, миллиарды мертвых клеток. Мы обучили родителей этого ребенка, после чего они лечили его в течение пяти лет, и в настоящее время ребенку восемь лет, и он выполняет действия точно так же. как среднестатистический Ребенок А, хотя все так же имеет миллионы мертвых клеток головного мозга.
Это явление мы наблюдаем снова и снова. Сколько еще мы можем смотреть на это и не задавать себе вопроса: «Что, черт возьми, не так с Ребенком А (но ни в коем случае не с Ребенком Б)?» Ведь очевидно, что если Ребенок Б с миллиардами мертвых клеток головного мозга делает все точно так же, как и здоровый (среднестатистический) ребенок того же возраста, то получается, что что-то не в порядке с Ребенком А. Долгие годы мы неизбежно наблюдали это. А сейчас давайте возьмем Ребенка В (у ребенка В отсутствует одно полушарие мозга). После рождения Ребенок В не имел никаких отклонений, но через некоторое время у него возник сгусток крови в одном полушарии мозга. В трехлетнем возрасте у него полностью парализовало правую сторону тела. Кроме того, у него начались сильные судороги. Его состояние быстро ухудшалось, и стало ясно, что если не вмешаться, то он не выживет. Мы вмешались. Наш нейрохирург удалил ему левую половину мозга. Удалили не только кору, но полностью все полушарие, кроме гипоталамуса и хвостатого ядра. Сейчас Ребенку В восемь лет, и он может все, что может Ребенок А. Как долго нейрохирург может смотреть на такое и не задавать себе вопроса: «Что, черт возьми, не так с Ребенком А? Почему Ребенок А с неповрежденным мозгом не делает все лучше, чем Ребенок В, у которого только одно полушарие мозга, а другое полушарие в стеклянной банке?" Долгие годы нейрохирург наблюдал подобное. Почему на самом деле оба ребенка, Ребенок Б и Ребенок В, с очевидными глубокими повреждениями мозга способны делать все точно так же, как и Ребенок А с относительно неповрежденным мозгом. Если кто-нибудь наблюдал это и потом размышлял над этим много лет, то он неизбежно придет к простому и ясному заключению. Среднестатистический ребенок не выполняет и половину из того, что он способен делать,и любой, кто думал над этим, знает это. Как еще мы можем объяснить этот феномен, известный под названием «Р.Т.А.»? (Родительско-Учительская Ассоциация - Ред.) Где еще можно встретить обывателей, которые обучают специалистов их работе? Все знают, что что-то не в порядке, но никто не знает, что именно. Один отец говорит, что школе необходим плавательный бассейн. Мать полагает, что школьный день слишком длинный - или, наоборот, слишком короткий. И так далее. Все сходятся только в одном: что-то не так. У нас есть возможность общаться с группами матерей по всему миру и я снова и снова задаю им один и тот же вопрос: «Считает ли кто-нибудь в этой комнате, что ее ребенок может делать все, на что способен? Если да, то, пожалуйста, поднимите руку». До сих пор еще никто и никогда руку не поднял. Но ведь есть застенчивые матери, всегда допускаю я, и тогда я задаю им тот же вопрос, но немного в другой форме. «Поднимите, пожалуйста, руки те из присутствующих, кто чувствует, что их ребенок способен на большее». И тогда все матери дружно поднимают руки. Возможно ли, чтобы все матери в мире оказались правы в своем мнении, что здоровые дети не выполняют всего того, на что способны? Возможно ли, что среднестатистический ребенок способен на большее по сравнению с тем, чего от него ожидают? Возможно ли, что мы сильно недооцениваем наших детей? Есть ли доказательства того, что дети могут выполнять более сложные задачи, чем те, которые они обычно могут выполнять в определенном возрасте? Конечно, есть, и что интересно, такие дети гораздо более счастливы, чем все остальные.
В Австралии живет пара олимпийских чемпионов - мистер и миссис Тиммерманс. В настоящее время они занимаются тем, что обучают младенцев плаванию. Еще много леназад доктор Фэй заметил, что если вы положите однодневного ребенка на живот в воду глубиной в несколько сантиметров, то он задержит свое дыхание, если его лицо окажется под водой, а, подняв голову, начнет дышать снова. А почему бы нет? Он плавал, практически, все предыдущие девять месяцев. То, что сделали Тиммермансы, имело отношение к наблюдению доктора Фэя. В начале 70-х годов у нас была возможность увидеть это своими глазами во время посещения Тиммермансов в Мельбурне. Было по-настоящему веселым и приятным зрелищем наблюдать за дюжиной розовеньких двух-трехмесячных младенцев; резвящихся в бассейне вместе с их симпатичными матерями в бикини. Я не скоро забуду эту общую замечательную картину, когда каждая мать индивидуально несколько раз окунала своего младенца в очень теплую воду большого бассейна. Затем матери бросали своих младенцев в воду, и они с очевидным наслаждением плыли к поверхности, пока снова не попадали в руки матерей. Дети плавали с явным удовольствием. Мы сфотографировали трехлетнюю дочь Тиммермансов Клэр Тиммерманс, заработавшую спасательский значок Красного Креста за то, что с легкостью отбуксировала свою мать через весь бассейн, чем очень гордилась. Ее двухлетний сын все время настаивал, чтобы я бросал его в глубокую часть бассейна, из которой он все время выбирался и снова требовал, пока я, а не он, не устал от этой бесконечной игры. Австралия окружена морями, и само ее название подразумевает «Южные моря». Может быть какой-нибудь особый генетический код этих австралийских детей, какой-нибудь водный императив заставляет их плавать? Но эти дети не были аборигенами пятью поколениями раньше. Их родители гуляли по живописным зеленым долинам Англии, а Тиммермансы родились в Голландии. Тому, кто не знаком с человеческим потенциалом, это показалось бы странным. Я вспоминаю одного моего армейского друга - Джона Иглбулла. Джон был вождем племени Сиу. У него было высшее образование, как и подобает вождю племени Сиу, и во время обучения на офицерских пехотных курсах наши койки стояли рядом, поскольку его имя начиналось на Е, а мое на D.Я помню тот день, когда Иглбулл с особой гордостью показал мне фотографию своего двухлетнего сына. Посмотрев на нее, я слегка разволновался. На фотографии был запечатлен крошечный двухлетний мальчик, который один, без помощи других, сидел верхом на взрослой лошади с уздечкой в руках. Я сказал Иглбуллу, что это опасное занятие для ребенка. «Что опасно? - спросил он. - Фотографироваться?» «Представь,- сказал я, - что лошадь тронется». «Это бы испортило фотографию», - ответил Иглбулл. «Но ведь никто не придерживал твоего сына. Он мог упасть и разбить себе череп», - объяснил я. «Слава богу, это его лошадь, - сказал Иглбулл терпеливо, словно объяснял это ребенку. - Я не знаю никого дома, кто смог бы вспомнить день, когда мой сын не умел ездить верхом, так же как и ты не знаешь никого, кто бы вспомнил время, когда он не умел ходить». Замечательный писатель Джэймс Уорнер Беллах - автор рассказов об индейской кавалерии и об истории после гражданской войны - однажды описал племя Сиу так: «Пять тысяч всадников лучшей в мире легкой кавалерии». А почему бы и нет? Подобно моему другу и его сыну эти люди родились на лошадях. Разве превосходное искусство верховой езды не тот самый врожденный зов наездника, который звучит в генах любого индейца из прерий в течение сотен тысяч лет, которые необходимы генетическому коду? Могло бы так показаться, ведь, действительно, индейцы - превосходные наездники ..., пока кто-нибудь не вспомнит, что до прихода испанцев всего каких-нибудь пятьсот лет назад ни один американский индеец лошадей и в глаза-то не видел. В начале 1960 годов я узнал об одном человеке из Японии, докторе Шиничи Сузуки, который, как говорили, обучал сотни детей в возрасте двух, трех и четырех лет игре на скрипке. В музыке я мало что смыслю и никогда не мог запомнить ни одного мотива, но у меня есть друзья - первоклассные музыканты, которые рассказали мне, что скрипка - один из самых сложных музыкальных инструментов. Человек, рассказавший мне эту историю о японских детях, играющих на скрипке, сам в нее не верил и полагал, что научиться играть на музыкальном инструменте в возрасте трех лет не сможет ни один ребенок. Я же поверил в эту историю мгновенно, поскольку все мои открытия за двенадцатилетний период привели меня к выводу, что любой крошечный ребенок может научиться делать все, что взрослый человек сможет разумно представить ему для изучения. Я был убежден, что крошечный ребенок обучается самым невообразимо сложным предметам (как, например, языкам) без малейших усилий. Из всех мною накопленных знаний и фактов я сделал следующий вывод: когда дело доходит до восприятия необработанных данных спонтанно и без напряжения, ни один взрослый не сравнится с двухлетним ребенком. Я даже записал Первый Закон Домана по Человеческой Динамике, который гласит: «Все взрослые люди являются безнадежно умственно отсталыми по сравнению с любым двухлетним ребенком». Все, что касалось этой истории, вписывалось в рамки моих знаний и взглядов. Естественно, я поверил в нее. Человек, рассказавший мне историю о японских детях и не веривший в нее, был заметно расстроен, когда я сразу же в нее поверил, впервые услышав об этом. Прошло десять лет, прежде чем мы с Кати добрались до японского города Матсумото, в котором жил этот гений из гениев: доктор Сузуки. Доктор Сузуки был настолько любезен, что организовал концерт специально для нас. Я должен вам сказать, что из всех прекрасных видов, когда-либо восхищавших меня своей изысканной красотой, немногие могли бы сравниться с образом пятидесяти крошечных японских девочек и мальчиков возрастом от трех до шести лет, два часа исполнявших на сцене не какую-то там песенку «У старого МакДональда есть ферма», а Баха, Моцарта, Бетховена и Листа. В моих воспоминаниях о том потрясающем вечере, проведенном в Центре талантливых детей, надолго осталась маленькая четырехлетняя девочка, которая была так хорошо подготовлена, что играла полностью весь концерт. Она стояла в первом ряду на сцене и играла с особым выражением, энтузиазмом и красотой. В середине этого прекрасного концерта она остановилась и тихонько наклонилась, чтобы положить скрипку на пол. В это время к ней подошла мама, и они вместе покинули аудиторию. Через несколько минут они вернулись, и девочка продолжила играть. Единственный раз в моей жизни мне приходилось наблюдать, как виртуоз покидает сцену во время концерта, чтобы сходить с мамой в туалет, потому что, несмотря на то, что эта девочка превосходно играла на скрипке, она все еще не могла сама позаботиться о себе в туалете. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои глаза влажнеют при воспоминании об этом дне, и я снова чувствую трепет от созерцания красоты этих восхитительных счастливых детей, торжествующих от удовольствия играть на сцене. Японская цивилизация, конечно, относится к самым древним на земле, и, как все знают, японцы очень умные и талантливые люди. И кто-то подумает, что, конечно, где-то в их древнем генетическом коде записано их стремление к музицированию, которое позволяет именно японским детям играть Бетховена на скрипке..., пока кто-нибудь не вспомнит, что всего лишь немногим более ста лет назад первый японец услышал музыку Бетховена и увидел скрипку. Доктор Сузуки научил игре на скрипке тысячи маленьких детей. Тысячи особенно одаренных детей? Да. Их особый дар - это их матери, которые привели этих детей к нему, чтобы иметь такую возможность. Я уже рассказывал, как замечательный человек, доктор Раймундо Верас из Бразилии, научил читать однолетнюю девочку на трех языках, и когда ей исполнилось три года, она могла читать целые книги на португальском, английском и немецком языках. Хотя, как вы помните, ей был поставлен диагноз «синдром Дауна». Доктор Раймундо Верас научил читать десятки детей с «синдромом Дауна» до того, как им исполнялось четыре года. В наших Институтах термины «монголоид» или «синдром Дауна» были навсегда заменены другим термином: мы называем их «детьми Вераса». Многое было сказано о генетической природе «синдрома Дауна», но я никогда не встречал никого во всем мире, кто верил бы в их генетическое превосходство. Да я и сам не верю. Я всегда любил кататься на лыжах, но, так как научился этому во взрослом возрасте, я никогда не показывал выдающихся результатов. Я пробовал восполнить нехватку своих способностей с помощью первосортной амуниции и первоклассных инструкторов, но это не особенно мне помогло. Я обычно стоял на вершине склона и делал вид, что любуюсь пейзажем, на самом деле, пытаясь успокоиться. Я стоял в своей дорогой шапочке и со своими дорогими лыжами фирмы «HEAD», еле сдерживая страх, пока не услышал сзади крик пяти- или шестилетнего мальчишки: «С дороги, мистер!» - и он пролетел мимо вниз по склону на своих деревяшках с резинками, лихо поворачивая на вираже. Он не мог правильно произнести слово «слалом», но выполнял его мастерски! Является ли способность кататься на лыжах генетической предрасположенностью детей из штата Вермонт? Когда я был мальчиком, только богатые люди могли кататься на лыжах и делали это в Швейцарии. В Вермонте же в это время делали восхитительный кленовый сахар. В 1971 году моя книга «Как научить вашего ребенка читать» была опубликована уже на двенадцатом языке - японском, и с тех пор для меня открылся новый мир. В Японии я обнаружил целую группу истинных гениев, когда я был приглашен Ассоциацией Раннего Развития (A.P.P.) и японским «Ридерз Дайджест», чтобы прочесть лекцию в этой прекрасной стране. А.Р.Р. была выдающейся организацией, осуществлявшей многое из того, на что я хотел бы посмотреть. Она была продуктом блестящего ума доктора Масааки Хонда, педиатра, мистера Тошиюки Миямото, выдающегося издателя и мистера Масару Ибука, гения, чей интеллект не знал границ. Не довольствуясь своим положением основателя Корпорации Sony и ее председателя правления, он написал самую замечательную книгу на свете, которую я когда-либо читал. Она называлась «Детский сад - это слишком поздно», прочитать ее обязаны все молодые родители и те, кто собирается ими стать. И, наконец, в Ассоциации был мистер Акира Таго, первоклассный педагог. В моей памяти живы обстоятельства моего первого посещения А.Р.Р. в Токио, во время которого я познакомился с моим коллегой профессором Исао Ишии, с которым я долго состоял в переписке. Первый раз я увидел этого потрясающего человека в окружении двух-, трех- и четырехлетних японских детей, которые сидели полукругом вокруг него и, не отрываясь, смотрели ему в рот. Несмотря на то, что мы долго ждали момента нашей первой встречи, ни он, ни я и виду не подали, что узнали друг друга, чтобы не нарушить волшебные чары между ним и детишками. В Японии существуют несколько форм письменности. Одной из них является кандзи (иероглифическое письмо), которая состоит из китайских знаков. Их тысячи, и каждый в отдельности может обозначать целое слово. Другая форма письменности - это кана (японская слоговая азбука), существует два ее типа, каждый из которых включает 90 слогов. Первый тип - это фонетический алфавит, который был распространен в Японии. Первоклассники сначала изучают кана, а уже потом постепенно переходят к кандзи. Чем дальше они продвигаются в обучении, тем лучше они знают кандзи. Профессор Ишии начинал преподавателем университета, и усердно работая, поднялся по карьерной лестнице до учителя в детском саду. Когда он начал работать с детьми, он совершенно ясно осознал, что они легко могут выучить кандзи так же, как и кана, причем намного лучше взрослых. Прочитав мою книгу, он экспериментировал с обучением кандзи малышей и «умственно-отсталых» детей постарше. Он был поражен, когда обнаружил, что чем меньше дети, тем легче они читают на кандзи. И вот, наконец, мы встретились. На уровне своего лба он держал набор карточек, размером около 25 квадратных сантиметров и на каждой из них был изображен символ кандзи. Все дети наблюдали очень сосредоточенно. Неожиданно он показал карточку на долю секунды. Это произошло настолько быстро, что этот сложный китайский символ даже не успел отпечататься в памяти. «Обезьяна!» - закричали маленькие дети хором. «Птица», «автомобиль», «рука», «ступня», «мама», «папа», «клубника» и так далее: он показал от тридцати до сорока картинок без всякой последовательности. Эти маленькие дети не только читали, причем читали легко и радостно, но читали сложные кандзи, а не фонетические кана. В другой комнате нам показали малышей, которые рисовали под руководством знаменитого японского художника-иллюстратора. Они рисовали весело и очень красиво. Они рисовали не пальцами, а кисточками и маслом. Еще в другой комнате мы увидели двух-, трех- и четырехлетних детей, сидящих полукругом вокруг привлекательной американской девушки, чья главная задача заключалась в том, чтобы просто разговаривать с японскими детьми, но только на английском языке. Кэти и я наблюдали с восторгом, как эта девушка и дети поддерживали беседу на английском языке. Здесь наша давняя мечта стала реальностью. Наши сердца сильно бились, а наши души высоко воспарили. А. Р. Р. делала многое из того, возможность чего давно предполагалась нами. Разве не давно мы учим читать малышей, в том числе и детей с сильными повреждениями мозга? Разве не давно мы учим малышей считать так быстро, что ни один сотрудник Института в этом не может с ними сравниться? Разве не являются моим богатством сотни писем от матерей со всего мира с рассказами о том, что произошло с их детьми, после того как они научили их читать? И когда порой у меня опускаются руки - не иду ли я в свой офис, не закрываю дверь ли и не читаю ли письма от матерей об их детях - и о здоровых, и о больных? Разве не эти письма возвращают мне силы своей доброжелательностью и единственным желанием дать своим детям лучшее завтра? Разве не очевидно, что у австралийских детей нет особых способностей к плаванию, у детей Сиу - к езде верхом, у детей из Вермонта - к катанию на лыжах, у детей из Филадельфии - к чтению, у детей из Японии - к игре на скрипке и так далее, и тому подобное по всему миру? Разве не очевидно, что все дети могут стать кем угодно, и предоставление им этой возможности умственно развиться - это радостный процесс и для мамы, и для ребенка? Трудно себе представить, каким будет мир завтра, когда все узнают правду о маленьких детях и каждый ребенок получит возможность узнать обо всех тех чудесных вещах, о которых стоит узнать, и будет способен сделать все те великие дела, которые нужно сделать. Что мы должны сделать, чтобы этот прекрасный день настал, - я стараюсь вам рассказать все, что хотел бы, в одной книге и понимаю, что это невозможно. Ведь эта книга посвящена тому, как сделать детей с повреждениями мозга здоровыми. Но,
занимаясь этим, мы научились тому, как сделать здоровых детей - еще здоровее. А это уже совсем другая история, не правда ли?
32. СЕМЬЯ - ЭТО РЕШЕНИЕ ВСЕХ ПРОБЛЕМ
C тех пор как существуют дети с повреждениями мозга, мир делится на два лагеря. И эти два лагеря существуют до сих пор. К одному лагерю принадлежат люди, которые полагают, что дети с повреждениями мозга безнадежны и они должны быть помещены в специальные учреждения, подвержены медикаментозному лечению и после этого забыты. Люди, которые разделяют эту точку зрения, причисляют себя к «реалистам». Их очень беспокоят «ложные надежды», как они это сами называют. К другому лагерю принадлежат люди, которые полагают, что дети с повреждениями мозга не безнадежны. Они верят, что для этих детей существуют возможности значительно поправить свое положение и даже, может быть, полностью вылечиться. Людей, которые разделяют эту точку зрения, люди, называющие себя «реалистами», называют «мечтателями». «Мечтатели» не понимают термина «ложные надежды». «Как это надежды могут быть ложными?» - удивляются они. Неужели людям не стоит надеяться, что однажды наступит мир во всем мире? Перед лицом тысячелетий смерти и разрушений на Земле, неужели это ложная надежда? Неужели родителям маленьких детей, которые слепы, глухи и парализованы, нельзя позволить надеяться на то, что дети должны иметь свой шанс? Неужели это не наша забота, как цивилизованных людей, которые любят детей, дать шанс этим детям, чтобы бороться и стать здоровыми? Мечтатели задают огромное количество подобных мучительных вопросов. Они беспокоятся лишь об одной возможной опасности, которую они называют «ложное отчаяние». Нас обвиняют в том, что мы, так же как и наши родители, относимся к мечтателям. В некотором смысле, мы действительно мечтатели. И, к тому же, мы гордимся нашей мечтой. В самом деле, мы гордимся нашими мечтами. Мы мечтаем, чтобы слепые, глухие и очень больные дети стали здоровыми. И это достойные мечты. Но, кроме того, мы еще и упрямые реалисты и, что очень важно, прагматики. Нас интересует результат и больше ничего. Мы живем в реальном мире в наших институтах, как и наши семьи. Мы днем и ночью живем рядом с пятью сотнями врожденно парализованных, немых, испытывающих судороги и рвоту детей - едва ли это можно назвать миром грез. Если и существует мир грез, то он находится по ту сторону нашей каменной стены. А тем, кто говорит отчаявшимся родителям: «Перестаньте гак много беспокоиться, лучше приведите своего ребенка через шесть месяцев и мы посмотрим, есть ли у него какие-то улучшения», - можно лишь сказать: «Что ж, мечтайте - через шесть месяцев он будет отставать ровно на шесть месяцев больше». Наши семьи знают, что у их любимых детей огромные проблемы. Они ни перед чем не останавливаются в поисках решения. У них есть мечта, что их любимый ребенок будет здоров. Это - по-человечески, и это - естественно. Так думать и мечтать об этом - правильно. Но они идут за своей мечтой и совершают при этом поступки - реальные, практические и эффективные. Каждый день в наших Институтах мы имеем дело и с удачами, и с провалами. Мы не убегаем от проблем и никогда не сдаемся. За всю историю не было ни одного ребенка с повреждением мозга, которого бы вылечили, поместив его в специальное учреждение, напичкав седативными средствами и забыв о нем. Это и есть та самая реальность, которая происходит, когда больной ребенок попадает в руки «реалистов».
Но существуют реалисты и другого рода - те, которые закатывают рукава и принимаются за дело, превращая свои мечты в реальность посредством тяжелых усилий и работы. Мы одновременно и мечтатели, и реалисты, как и наши родители. Очень грустно, но, к сожалению, для родителей детей с повреждениями мозга привычно слышать, что они должны избавляться от своих больных детей. Их убеждают, что самый благой поступок - это поместить ребенка с повреждением мозга в специальное заведение и тем самым «сохранить оставшуюся часть семьи». Аргументом служит утверждение, что необходимо равномерно разделять свое время. Ведь родители уделяют больному Билли значительно больше времени, чем его здоровой сестре Мэри, и поэтому Мэри будет ревновать и обижаться на мать и отца - потому, что Мэри требует столько же внимания, сколько Билли. В общем, родители должны быть уверены, что здоровой Мэри они уделяют ровно столько же времени, сколько больному Билли. Эта идея, конечно же, основывается на предположении, что у родителей не хватает любви и нежности на обоих детей: больного и здорового, и, следовательно, нужно пропорционально делить то, что есть. Возможно, для изобретателей этого омерзительного замечания, действительно, любви явно не хватает. Однако, огромному большинству родителей ее вполне достаточно на всех своих детей, не важно - здоровы они или нет. Люди - это социальные создания. Мы любим собираться в группы. И всегда так делаем. Для начала мы собрались в маленькую шайку под названием «семья». Потом мы объединились в большие банды под названием «племя», «город», «государство», «федеральное правительство» и т.д. Правительства приходят и уходят, государства приходят и уходят, империи приходят и уходят. Римской империи не существует больше. Германский рейх собирался жить тысячу лет - и его тоже нет. Но одно всегда остается неизменным - это семья. Мы собирались в семьи с начала всех времен. И спасибо Богу за это. Наши семьи помогают нам оставаться в здравом уме и полном рассудке. А теперь попытаемся понять, почему разные группы распадались, а семья нет? Почему мы создаем семьи? Я бы предположил, что мы объединяемся в семьи, чтобы распределять свое время неравномернои уделять это время тому, кто нуждается в нем больше всех. Мы - семейные люди, и это то, что мы в действительности делаем. Семья выжила в веках по той причине, что мы могли распределять свое время неравномерно. В моей жизни было три семьи. Моя первая семья - это семья Дома-нов, и это настоящая семья во всех смыслах этого слова. Мы распределяли свое время неравномерно. Мы были очень, очень, очень удачной семьей. Мы были здоровы и счастливы. Мы никогда не теряли членов нашей семьи и дожили до старости.
Поиск по сайту: |
