Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Уже не то, оно — другое



Однако, как бы мы ни сращивали задачи, как бы мы ни сокращали таким образом, все-таки, в конце концов, хоть две, хоть одна («сверхзадача») да останется и будет сознательной.

А раз хоть одна задача сознательна, это уже не соответствует законам жизни и творчества.

Как так?!

А очень просто. У каждого из нас есть своя «сверхзадача» и свое «сквозное действие». А знаем ли мы их у себя? Посмотрим-ка на деле, на опыте.

Актриса И. М. отдает всю жизнь искусству. Она сама говорит, и всем другим ясно: искусство — цель жизни! ...

Она выходит замуж, у нее рождаются дети... она по собственному желанию оставляет сцену, и вся отдается счастливой семейной жизни.

Что случилось? Изменилось сквозное действие? Если изменилось, так, значит, оно не сквозное.

Просто ни она, и никто из окружающих не угадали его.

Было стремление к творчеству, к созиданию, к красоте. Подвернулось искусство. Оказались актерские способности. Человек через искусство стал реализовывать свое сквозное действие.

Появилось на пути другое: реальная любовь, возможность создать красоту в самой жизни, к созданию этой красоты оказалось еще больше способностей, и человек бросил сцену.

Иначе и быть не могло, он ехал на тарантасе — и пересел в международный вагон курьерского поезда, разве это не лучше?

Будем откровенны и признаемся: сами мы не знаем ни своего сквозного действия, ни сверхзадачи. Скорее, кто-нибудь со стороны может определить нам их.

Допустим — поймали, определили. Моя сверхзадача не красота, не истина, не создание вечных вещей и не познание мира через свое творчество (как это было у великих художников всех времен), а просто карьера! Слава, блистание, почет, деньги, общее признание и почивание на лаврах.

Сам я этого в себе, может быть, и не предполагал: говорю о высоком искусстве, о вечности, о морали, а в душе — карьерист, и в этом весь смысл и вся цель моих ухищрений. Не знал, не предполагал... а вот теперь, после

задушевного и крепкого разговора с каким-нибудь сердцеведом, пришлось сознаться: да, так!

Оглядываюсь на свою жизнь и вижу: все, чем гордился, имело совсем другую подоплеку и двигалось совсем Другими пружинами, чем казалось и мне и другим...

Где-то в глубине души у меня, пожалуй, было какое-то смутное чувство... потому что, когда сейчас я услыхал обо всем этом, то, хоть я и протестовал, но я не удивился... должно быть, где-то там, в самых недрах души это было известно. Но только в недрах. Открыто я этого в себе не знал.

И сейчас... разве я сознаю сейчас эти пружины? Они движут мною, они заставляют биться механизм моего сердца, но я ведь не сознаю, не улавливаю их.

А как только я их осознал, как только получил возможность посмотреть на них со стороны, так этим самым и остановил их.

Моя сверхзадача — карьера, мое сквозное действие —«забираться все выше и выше...»

Не будем морализовать и рассуждать о том, плохо это или хорошо, — карьера так карьера!

Раз мы знаем главную цель своей жизни — мы можем теперь смело пустить себя на этот путь.

Как будто бы так?

А на поверку выйдет иное. Когда ни вы, ни другие не знали истинной вашей сверхзадачи, и вы, и все думали, что цель вашей жизни искусство, служение и прочие высокие слова, ваш скрытый карьеризм незаметно, в поте-

мочках, делал свое дело, но как только его обнажили, он стал совсем другим. Как только я понял, что, собственно говоря, до искусства в глубине души мне нет никакого дела, — так что же мне себя обманывать? Ну, других — еще туда-сюда...

А если я обманываю только других, а сам про себя знаю всю свою истинную и тайную сущность, так вот, сквозное действие и сверхзадача моя уже и другие: не просто карьера или «бессознательная карьера», а «карьера во что бы то ни стало», «карьера любыми средствами!»

Мы многое делаем только потому хорошо, что делаем это или бессознательно (подчиняясь инстинктам или рефлексам), или полусознательно.

Возьмем простой пример: бег. Ясное дело, что в беге задействованы больше всего ноги. Но думаем ли мы о них, когда мчимся что есть духу?

Попробуйте подумать, последить — сразу споткнетесь или отстанете.

<Приписка сбоку, карандашом. — Ред.>:

(А как по отношению к «образу»? Ведь оно есть и не мешает. Значит, и знание сквозного действия может быть и не мешать. Ответ такой: не столько знать, сколько полусознательно чувствовать. Знать, да еще красиво болтать о

таких вещах — это потерять их. См. дальше. Иметь в виду, что «отношение к образу» описано много дальше.)

Вот и выходит, что сквозное действие — только тогда истинное сквозное действие, когда оно не осознается, а, в крайнем случае, только предчувствуется. Достаточно его выполнить — как живое, как истинно действительное оно пропадает.

«Воля к власти» Бориса Годунова (так же, как только что описанный карьеризм) для самого Бориса неуловима и неопределима.

Но раз актер назвал ее себе — вот и примешал к непосредственному чувству нарочитость. К нежному органическому — грубую материальную химию.

Вот потому-то, когда актер очень хорошо говорит о роли, поэтому-то и не может ее сыграть.

А когда говорят: «Он даже и не знает, что играет», и думают этим уничтожить, стереть с лица земли, а это — лучшая похвала. Яблоня тоже не знает вкуса своих яблок.

Путь «задач»

(К интеллектуально-волевому)

Когда сидишь на хорошем спектакле, то думаешь: «Все это страшно легко, вот, пойду и так же сыграю. Они ведь там ничего особенного не делают! Простоходят, сидят, разговаривают друг с другом как им вздумается и вообще

чувствуют себя как дома, "без всякого усилия". Что же тут трудного?»

Но достаточно встать, сделать один шаг, как что-то в тебе свихивается, начинаешь наблюдать за собой, стараться изо всех сил... В аппарате происходит что-то совершенно непредвиденное и весьма неприятное... И, в конце концов,

поборовшись с собой довольно безуспешно, заключишь: «Это, оказывается, чертовски хитрое дело!»

Но, если я актер, ведь бороться все-таки надо! А как? Прямо идти на врага? Оказывается, не выходит ничего...

Нельзя ли отвлечь как-нибудь свое внимание от публики?

Если ребенок набьет себе шишку и неутешно заплачет от боли и обиды, то опытная мамаша сейчас же ему под нос погремушку, Она повернет ее, пошумит ею — «вот смотри, какая игрушечка, вот смотри... красивая игрушечка... агу!.. агу!» Он вытаращит на погремушку глазенки, потянется к ней и... забыл про шишку.

Может быть, можно позаимствовать у мамаши этот прием?

И вот актеру, чтобы отвлечь его от публики, предлагают заняться чем-нибудь, начать «действовать», начать делать то, что должно бы (или могло бы) сейчас делать на сцене действующее лицо.

«Действие» заполнит актера, и он забудет о присутствии публики.

То же самое и с «задачей», надо «захотеть» того, что хочет действующее лицо, от этого начнется действие, и опять, актер заполнен и отвлечен от зрительного зала.

А раз отвлекся, забылся, то чувство связанности и неудобства пропало само собой.

Средство хорошее и проверенное, если его делать по всем правилам. У него только один недостаток: на каждые две-три минуты (или даже меньше) нужно придумывать новое отвлекающее средство, новую «задачу» и новое «действие», а то, едва выполнишь одну задачу (а другой еще нет), образуется

пустота, а из нее на беззащитного актера так и кинутся всяческие страхи: «ай, на меня смотрят, ай, что же делать дальше, ай, как бы побороть свое смущение и т. д.». Правда, если все задачи хорошо найдены и правдоподобно вытекают

одна из другой, а еще лучше объединены одной общей задачей («сверхзадачей»), то самочувствие актера заполняется ими, и пустоты не образуется.

Больше того, при многократном повторении задачи возникают непроизвольно по привычке, сами собой, актеру уже нет необходимости вызывать их в себе.

Как мы, проснувшись, невольно и по привычке взглядываем на часы, сбрасываем одеяло, делаем привычные гимнастические упражнения, умываемся, одеваемся, завтракаем и проч. Все это привычно и не требует никаких усилий воли и внимания, наоборот, сами привычные действия втягивают нас, и мы увлекаемся ими.

Совершенно так же много-много раз проделанные одно за другим действия

на сцене, уже сами возникают одно за другим в привычном порядке. Начни одно, а за ним потянется и другое и третье. И само это действие вовлекает в

себя актера, он захватывается им и даже может забыться и почувствовать себя на несколько мгновений действующим лицом.

Таким образом, в некоторых кусках своей роли он уже не изображает действующее лицо, а начинает сам жить, как действующее лицо.

Если же пьеса играется много раз, то это «живое состояние» делается все привычнее и, наконец, может случиться, что в некоторых ролях — особенно близких его душе — актер «оживает» настолько, что у него (совсем так же, как в жизни) все начинает делаться само собой.

Когда это случается, то, конечно, при этом актер невольно выходит из рамок заученных действий, «задач» и «приспособлений» — у него начинается жизнь, а значит, свобода и импровизация, каждый раз он играет несколько иначе, в зависимости от сегодняшнего личного самочувствия, от партнера, от случайностей на сцене.

Но следует признаться, такие случаи редки. Это — в идеале. Это только для очень талантливых.

В большинстве же случаев от спектакля к спектаклю все «заштамповывается», механизируется и «жизнь» улетает бесследно.

И нужен другой путь. И он был (Ермолова), и он должен быть найден, нащупан. Этот путь -- в синтезе. Об этом следующая книга.

Сделать, как делает Морес — по мельчайшим частичкам — это называется хорошо сделать роль (по эмоционально-волевому).

Сделать «Я». Превратиться в этого человека. Видеть мир так, как должен бы видеть он, реагировать на жизнь как должен бы реагировать он, удалить искусно все тормоза, идущие в наиболее сильных местах. Это — сделать роль по аффективному.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.