Обороты. Адаптирование. Книги

Наступит такое время, когда необходимость в ваших стихотворных опытах отпадет сама собой. Вместе с ребенком вы приметесь читать «Муху-цокотуху», «Бармалея», «Доктора Айболита», а вслед за ними — «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о царе Салтане», еще и еще раз убежда­ясь в том, что ничего лучше пока не создано. Прозрачен язык, увлекателен сюжет, ничего вычурного, надуманного, понятного автору, но никак не ребенку, для которого написаны стихи.

И мой вам совет: до того, как приняться за чтение даже не слишком сложных авторских текстов, приучите ребенка действительно рассматривать в книге картинки.

Предпочтительно взять книжку, иллюстрации к которой дадут ребенку возможность вжиться в ситуацию, активно сопереживая героям.

Вот отвратительная грязнуля с огромной ложкой гоняется за бедной кошечкой. В комнате беспорядок, на полу лужа, на столе горы немытой посуды, в рваных башмаках поселились мыши. Увязав пожитки в узелок, кошка ухо­дит из дома, а вслед за ней покидают свою хозяйку подуш­ки, одеяла, посуда и все прочее — вариант всем известной «Федоры». Прыгая по лужам, девочка старается догнать их, но не тут-то было! В конце концов общими усилиями ее бросают в корыто, и вот она — чистая! румяная! на радость всем принимается жить по-новому: стирает белье, купает кошку, ремонтирует дом, разбивает вокруг него роскош­ный сад.

Все это не может оставить равнодушным. Есть из-за чего поволноваться: «Грязная девочка! Била кошку! Нельзя! Уйди!» — вместе с ребенком вы делаете энергич­ный жест рукой, отгоняя кошку в сторону.

Малыш не будет безучастно глядеть на картинку. Зара­жаясь вашими эмоциями, он моментально включится в действие. Он гонит со стола мышей и грозит девочке паль­цем, жалеет кошку и гладит ее. Активное переживание си­туации, удивление, возмущение, радость, которые он ис­пытывает, стимулируют речь, желание высказаться. Соот­ветствующий словарь вы уже накопили. «Лужа!», «Грязь!», «Стой!», «Куда ты?» — восклицает ребенок вместе с вами.

Саркис, который еще и говорить-то толком не умеет, завидя на картинке Карабаса-Барабаса, лихорадочно лис­тает страницы и зовет на помощь папу Карло: «Папа Ка! Иди сюда! Балабас! Бутина!» Выкапывает деньги из ямки и отдает их мне на хранение.

Сто раз на дню Сима изображает кошку, попавшую под машину. Она не послушалась, когда мы кричали ей: «Крас­ный свет!» — и вот лежит на дороге с переломанной лапой. Раз! — и Сима замирает на полу. Два! — и он хватается за голову и в отчаянии раскачивается из стороны в сторону. «Беда! Беда!» — больше он пока сказать ничего не может, но и этого достаточно. Он не только научился говорить это слово. Он понял его смысл. Мышка разбила яйцо, у кошки сгорел дом, мышонок провалился в яму — все это беда.

Вы, наверное, замечали, что первые слова, с которыми родители обращаются к годовалому ребенку, чаще всего побуждают его совершить какое-либо действие. «Помаши ручкой — до свиданья, бабушка!» «Покажи, как ты маму любишь, обними, обними маму, поцелуй». Мы берем ма­лыша за пальчик: «Где у нас кошечка? Во-он она». Ребенок то закрывает ручками лицо, то открывает: «Ку-ку». Ручки вверх: «Ура! Ура!»

Кстати о жестах: я учу ребенка говорить, и в моей сис­теме жест не заменяет слово, он именно — и только! — под­крепляет его.

Как можно больше действия, активного соучастия. Раз­глядываем картинку и «крошим хлеб» утке, «посыпаем са­харом» кашу, маленькой тряпочкой «вытираем лужу» на картинке.

«Почему обезьянка в одной варежке? Где вторая? По­теряла?» Ситуация ребенку знакома. Отыскивая варежки, шарфик, шапку, мама много раз механически повторяла, а ребенок безучастно слушал эти слова. Теперь, обыгрывая ситуацию, вы энергично ищете варежку под шкафом, под столом, под диваном и находите ее — крошечную варежку, которую сшили специально для этого случая. Руку обезья­ны вы тоже подготовили, вырезав ее по контуру так, чтобы варежку можно было надеть.

Ребенок с упоением машет точной копией настоящего веника по страничке, маленьким кусочком мыла «моет»девочку, наклеивает цветы в саду около дома. Мы разрезаем окошко на картинке, отгибаем получившиеся ставни: «Что там за шум? Что за мальчик бежит по улице? Да ведь это Буратино! Голый Буратино!» — и вырезанный из фотографической карточки Ваня выглядывает из окна, чтобы посмотреть, что случилось.

Это совсем не то, что, прислонившись к маминому плечу, слушать журчание незнакомых слов. Я еще не встреча­ла ребенка, которого не удалось бы заинтересовать книгой при помощи таких приемов.

Однако, давая волю своей фантазии, вы должны зорко следить за тем, чтобы не слишком увлечься наклеиванием цветов и подметанием полов, забыв об основной задаче. Мы учим ребенка говорить — пусть говорит! Он накопил уже достаточный запас двусложных, односложных и даже трехсложных слов, для того чтобы вместе с вами рассказы­вать сказку.

Вот история поросенка, бездомного сироты, которому добрый гномик заменил родителей. Свой рассказ вы ведете по картинке так, чтобы малыш мог закончить фразу само­стоятельно. Облегчите ему задачу, указывая пальцем на соответствующую слову картинку.

Жил-был... дед. У него был... дом. У дома была... труба. Из трубы шел... дым. Сидит дедушка у дома и вдруг ви­дит — поросенок ест его дом. «Почему ты грызешь мой... дом? Здесь будет большая… дырка. Уйди!» И затем: «Вот тебе... ложка. Вот тебе... каша. Вот... суп. А вот... мыло. Вы­мой... копыта и иди... спатъ\»

Или: «Была зима, и на улице было очень... холодно. Си­дит заяц под кустом. Кругом... лес. В лесу... темно. Ночь. И думает заяц: «Бедный я, сирота. Мамы... нету, папы... нету. В лесу живет страшный... волк. У него огромная... пасть и острые... когти. Где-то лает... собака. А вот и... сова. Какие круглые желтые и страшные у нее... глаза! Боюсь я, всего боюсь!» Вдруг слышит заяц чей-то тонкий голосок: «Не бойся, зайчик! Иди сюда! Я твой друг! Я спасу тебя».

И все в таком роде. Ваши фразы должны быть четкими, лаконичными, абсолютно понятными малышу, заканчи­вать их ребенок должен хорошо известным ему словом, произношение которого вы раз за разом отрабатываете. Не говорите монотонно, сопровождайте рассказ выразитель­ной интонацией и убедительными жестами.

Приучайте ребенка к устойчивым оборотам и целым фразам, которые в неизменном виде вы также будете по­вторять при каждом удобном случае: «Был день, и на небе светило яркое...» — «Солнце», — продолжит ребенок. «Была ночь, и на небе светила желтая...» — «Луна»,.— гово­рит он. Если луны нет, вырезаем и наклеиваем. В сотый раз ребенок обводит ее пальцем. И в сотый раз вы говорите ему одну и ту же фразу. Ребенку не только не надоело в энный раз слушать один и тот же зачин. Наоборот, он рад твердо усвоенной и узнаваемой формуле. Он и сам уже может про­должить фразу, стоит вам только начать ее. В хаосе слов, понятий, определений начинают откристаллизовываться для него устойчивые структуры:

«Жила-была курочка (кошечка, утка) и были у нее дети цыплята, (котята, утята)».

«Зайчик убегает, а волк быстро -быстро (вы перебира­ете пальцами но столу) догоняет».

«И сказал волк грубым голосом» (рычите). «И сказал зайчик тонким, писклявым голосом» (пищите).

«Была зима, и на улице было очень холодно».

«Была зима, и на улице лежал снег».

«И волк (акула, щука) открыл свою страшную пасть».

«Волк постучал в дверь очень громко, и зайчик крик­нул: «Боюсь!»

Однако не теряйте из вида перспективу: ребенок не должен, затиснувшись в жесткие рамки, усвоить некие убогие клише и выражать свои мысли по раз и навсегда затверженному стереотипу. Ни в коем случае! Ваши фра­зы — только зачин, позволяющий ребенку «танцевать от печки».

«Не знаю даже, с чего начать!» — вспомните, сколько раз приходилось вам говорить эту фразу. Начать иной раз бывает труднее всего — и мы помогаем ребенку сделать это. Стереотипы следует со временем разрушать, внося новые живые детали, поворачивая фразу и так и эдак. И самую большую радость доставит вам ребенок самостоятельным высказыванием, собственной мыслью, неожиданным ее поворотом — именно к этому мы и готовим его.

«Бабушка, какая у тебя худенькая ручка!» Или: «Мама, какая ты красивая, знаешь?» — можно представить, какие чувства испытывают мать и бабушка, когда ребенок, до шести лет не говоривший ни единого звука, самостоятельно находит нужные слова, чтобы выразить свою любовь к род-

ным.

Внимательно просмотрев десять — пятнадцать детских книжек, вы убедитесь в том, что положения, в которые попадают герои, окружающая их обстановка, их действия и поступки неизменно повторяются. Это опять-таки дает воз­можность отрабатывать одни и те же слова — теперь уже не только названия отдельных предметов. Курочки, уточки, лошадки с «детьми» бегают, плавают и пасутся на десятках и сотнях страниц. Кто-то кого-то догоняет, на небе либо луна, либо солнце, и ни один художник не упустит случая нарисовать около речки камыш. Никто не ходит с пустыми руками (лапами, клювом), все что-нибудь держат, несут, тащат. Имущество переносится в узелках, в окнах либо темно, либо горит свет. На штанах, мешках и рубахах зап­латки. Бац! — и на голову зайца упало яблоко, а вот Буратино свалился в пруд. Девочка нарисовала дом, обнесла его забором. Но во дворе пусто! Ничего нет! Пусто в ведре у незадачливого рыболова, пусто в тарелках у несчастных котят.

«Колбаса, молоко — нету», — заявляет Саркис, которо­му предоставляется случай сказать три известных ему сло­ва. «Волосы нету, шея нету», — делает он наблюдение, рас­сматривая Карабаса-Барабаса. «Волос нету, лысина», — до­бавляю я. И эта лысина нам встретится еще не один раз.

Бревна, ведра, кадушки (Гриша называет их канистра­ми) — как тяжело тащить все это. Гриб держит тоненьки­ми ручками собственную шляпу — тяжело бедному. Волк везет на спине лису — и ему тяжело. В который раз вы поражаетесь тому, какой длинный нос у Буратино, какая длинная борода у Карабаса-Барабаса, какая длинная коса у девочки Маши.

Разложив на стуле платок, набиваем его всякой ме­лочью, завязываем. Что там внутри, в узелке? У зайчика морковка, у чистоплотной кошечки кусочек мыла, платочек, зубная щетка. Что там внутри, в коробочке? Что внут­ри в сундучке? На вопрос, почему гуси-лебеди не заметили детей, Ваня отвечает: «Потому что спрятались там внутри, в яблоне».

Не просто рубашка, а рубашка в горошек, в полоску, в клеточку. Приглядитесь к рисункам — других рубашек по­чти нет. И в своем красном с белым горошком костюмчике мышонок похож на мухомор. Девочка идет по дорожке бо­сиком, у Дюймовочки вместо кровати — ореховая скорлуп­ка, а на ногах у лошади, козы и ослика вместо ботинок копыта.

Мы приучаем ребенка всматриваться, вдумываться и сравнивать. И по прошествии некоторого времени я слышу талантливые высказывания.

В и т а л и к. У церкви наверху вместо крыши корона! (Я уверена, что вам, как и мне, не захочется исправлять «корону» на «купол».)

В а н я. У акулы вместо весла плавник.

В е р а. Ночь, звезды и луна, похожая на банан.

Г р и ш а. Хобот служит слону носом, рукой и одновре­менно ложкой.

Я. Зачем Иван положил перо жар-птицы в конюшню?

В а н я. Вместо фонарика.

Я. Вот, познакомься, Ванечка, этот мальчик тоже Ваня! Ваня, (подходит вплотную, внимательно разглядывает своего тезку). Непохож!

Понравившуюся ему книгу ребенок просит у вас постоянно. Теперь, когда основное содержание ему известно, можно постепенно вводить пропущенные эпизоды, обращая внимание малыша на все новые и новые подробности. Какой прекрасный дом! Новая крыша! Новая труба! Вокруг цветы! А каким он был раньше?» — и вы возвращаетесь к началу и сравниваете две картинки.

Сравнивать надо постоянно. Это поможет ребенку ус­тановить связь между отдельными эпизодами. Для вашего ребенка грязная девочка, валяющаяся на сломанной кровати в ветхой избушке в начале повествования, и аккуратная маленькая хозяйка, наведшая порядок и живущая в уютном домике в конце сказки, — это две совершенно разные девочки. Вам придется объяснить малышу, что бредущая под дождем несчастная кошка — это та самая кошка, которая жила в довольстве и роскоши и у которой сгорело все ее имущество, ибо «Кошкин дом» — сказка длинная и, пока вы доберетесь до конца, ребенок может забыть, с чего же все начиналось.

Прежде чем перейти к непосредственному чтению авторского текста, вам долго придется адаптировать книгу, приспосабливая ее к восприятию малыша. Вы не сможете постоянно прерывать чтение, объясняя ему значение непо­тных слов, встречающихся на каждом шагу, — да это бесполезно. Многочисленные подробности также усложняют текст, мешают охватить целое, в результате чего повествование распадается на ряд не связанных между собою эпизодов. И вам надо приучить ребенка следить за разви­тием пусть несложного на первых порах сюжета, ощущать и осознавать взаимодействие частей.

Первыми сказками, которые вы захотите прочитать ре­бенку, будут, конечно, традиционные «Волк и семеро коз­лят», «Колобок», «Репка», «Журавль и цапля». Ребенок как будто и слушает их, но если бы он мог говорить и вы попросили бы его ответить на ваши вопросы, то убедились бы в том, что понял он очень мало — даже в самой нехит­рой сказочке встречаются слова, которые делают непонят­ным ее содержание. Если нормальный ребенок, несмотря на наличие в сказке непонятных ему слов и ситуаций, все-таки прекрасно улавливает общий смысл и в состоянии очень быстро усвоить сделанные мимоходом пояснения, то у ребенка с синдромом Дауна дело обстоит по-другому. В голове у него все сведения вперемешку, как в сундучке, в который вещи насовали как попало. И если мы хотим наве­сти в этом хаосе порядок, мы должны стремиться к тому, чтобы его, пусть очень скромные, представления и позна­ния были четки, конкретны и точны.

Присмотритесь к иллюстрациям в книге и подумайте, как можно объединить их общей сюжетной линией так, что­бы ребенок мог легко следить за нитью вашего повествова­ния, При этом вам вовсе не обязательно опираться на ав­торский текст. Вы можете взять его за основу, а можете и не делать этого. Опустите подробности текста, которые ус­ложняют его, отвлекая внимание ребенка.

Возьмем всем известную сказку «Журавль и цапля».

«Семь верст болото месил» журавль, который шел сва­таться к цапле. Журавля и цаплю можно показать, они есть на картинке, но все остальное остается непонятным. Ведь трехлетний ребенок с синдромом Дауна не знает ни что такое «верста», ни сколько это — «семь», ни как это — «ме­сил», ни что конкретно месил. А что значит «свататься»?

Между тем, в книжке прелестные картинки. Журавль идет в гости по мостику с огромным букетом цветов, в кро­хотной корзиночке — колечко. Вход в дом цапли но лест­нице, у входа фонарь и колокольчик. Цапля наряжается, глядя в зеркало. Бусы, расчески, на стене портрет, на пол упал платочек. Все эти детали можно обыграть. Пойдем-ка и мы в гости к цапле, вверх-вниз, вверх-вниз, правой-ле­вой, правой-левой, темно, зажжем свет и позвоним в колокольчик. Переступая двумя пальцами правой руки, «шагаем» по ступенькам, левой рукой «включаем на лестнице электричество».

В доме журавля стол с угощением, кадушка с водой и, наконец, сам журавль на кровати с тремя подушками под головой. У изголовья свеча, на стуле одежда, длинные ноги не помещаются на кровати и торчат из-под одеяла.

Здесь не требуется никаких особых объяснений, все узнаваемо. И из всего этого, сохранив взаимные визиты журавля и цапли, можно составить собственную сказку, опус­тив не совсем или вовсе не понятный ребенку конфликт двух упрямцев.

Все в ней будет ясно, живо и увлекательно. Моем руки в нарисованной кадушке, дуем на свечку, поднимаем с полу платочек, примеряем цапле колечко, удивляемся — до чего же у журавля длинные ноги! Слова «бусы», «свет», «букет», «нога», «дом», «темно», «вода» — именно те, что входят в наш первоначальный словарь.

«Жила-была коза с козлятами...» Где жила? Как жила? Иллюстрации Марианны Беляевой дают нам полное пред­ставление о жизни дружной семьи. Мама-коза заготавли­вает на зиму капусту, козлята ей помогают: кто сыплет соль в кадушку, кто морковку тащит, а один, лежа на полу, опер-шись на кочан и закинув ногу на ногу, ест морковку, вместо того чтобы трудиться. Коза уходит в лес, и вот тут-то под­бирается к дому страшный волк.

Так же иллюстрированы художницей «Петушок — Зо­лотой гребешок», «Снегурушка и лиса», «Колобок», «Бо­мбовое зернышко». В нашей библиотеке это самые любимые книжки, дети 3—4 лет без конца требуют их, им никогда не надоедает рассматривать картинки, они находят в них все новые прелестные подробности. Устав от бесконечных повторений, я на все лады варьирую сказки.

Можно просто читать адаптированный вариант этих сказок ребенку, а можно, употребляя слова, которые ребенок заучивает на данном этапе, ввести в сюжет дополни­тельные подробности и эпизоды.

Рассматриваем картинки. Здесь и нож в лапе у злодея-волка, и пасть его, и острые зубы. У козы рога и копыта, она отправляется в лес, взяв с собой палку, узелок, лукошко, в лесу бабочки летают, грибок растет под елкой. Дом, труба, вода, молоко, подушка, рубашка, шапка — вон сколько нуж­ных нам слов! Волк идет с раздутым животом, мама-коза бредет за ним и плачет — отдай мне, пожалуйста, моих де­тей! А какой беспорядок в доме! На полу лужа, разбит горшок, молоко вытекло. Волк разорвал подушку, по всей ком­нате летают перья. Картинку, которую нарисовал кто-то из козлят, он от злости тоже разорвал. Опрокинул бочку с ква­шеной капустой. Все эти слова ребенок произносит вместе с вами.

Не нужно никаких сусеков и амбаров: шелковая трава, студеная вода, волчье горло, которое требуется перековать у кузнеца, тесто на голове у лисы, выступившее вместо моз­га, — все это непонятно. Безусловно, читая народную сказ­ку, мы погружаем ребенка в стихию народной речи с ее ритмом, музыкальностью и образностью. Но все это прихо­дится на время отложить. Не обольщайтесь тем обстоя­тельством, что ваш ребенок «любит, чтобы ему читали». Мы должны не просточитать книгу, мы стремимся к тому, чтобы она была понятна. Библиотеку малыша вам придет­ся составлять таким образом, чтобы книги в ней последо­вательно закрепляли и дополняли пройденный материал соответственно системе ваших занятий. Подбор книг в дан­ном случае — это, по существу, подбор учебников, и вы берете на себя роль их создателя.

Теперь покупать книги вы будете не так, как раньше. Вас привлекут не только нарядные издания: вы полистаете книгу и определите, есть ли в ней подходящие картинки, иллюстрирующие то, над чем вы работаете, сможете ли вы, глядя на них, сочинить собственную сказку, насколько текст книги удобен для адаптирования. Вот очень краси­вая, толстая книга — но ведь на картинках одни уточки, хоть и в разных вариантах. И слов, которые ваш ребенок сможет сказать, глядя на эту, страничку, всего два — вода и камыш. А вот другой вариант: в книжке только то, что уже давно пройдено. Здесь все те же луна, вода, дом, дым, труба, собака... ничего нового.

Ваша работа над книгой позволяет ребенку приобретать и закреплять все новые и новые знания. Разработка отдельных эпизодов сказки под разным углом зрения, во все новых и новых аспектах и вариантах дает ему возможность значительно расширить свои представления. Ребенок не только учится говорить — развивается его фантазия. Но при этом нельзя упускать из виду отдаленную цель. В конечном счете мы стремимся к тому, чтобы

ребенок мог следить за ходом повествования без дополнительных разъяснений. Чтобы в перспективе смысл каждого слова, предложения, сказки в целом доходил до него сразу, несмотря на все сложности литературного —не бытового! — языка. Но это произойдет еще очень не

скоро.

Глава V

РАСШИРЕНИЕ СЛОВАРЯ

Прилагательные. Глаголы. Наши «цепочки». Синонимы. Что означа­ет

Слово «думать»?

На самом раннем этапе вы спрашиваете ребенка: «Где нос? Где ухо?» - и ваш вопрос не требует устного ответа, на него можно ответить жестом. А на вопросы: «Что это? Кто это?» — он отвечает, всякий раз ставя существительное в именительном падеже. Достаточно долгий период времени расширение словаря происходит в основном за счет накопления имен существительных. Именно суще­ствительные в именительном падеже учится произносить ребенок, рассматривая картинки в своих первых книжках. Некоторое количество прилагательных им тоже усвоено, и их усвоение было по большей части непроизвольным. Мы говорили «большая машинка» и «ма­ленькая машинка», восклицали «ой, какой у Буратино длинный нос!», вода в ванной была горячей и холодной и т, д. Безусловно, ребенок хорошо знает эти слова, хотя и не может их толком произнести, и выбор соответству­ющего определения в будущем не составит для него большого труда.

При этом, если речь идет о 2—3-летнем ребенке, срав­нений поначалу приходится избегать. Длинное — корот­кое, тяжелое — легкое, высокое — низкое... Нормальный ребенок улавливает разницу моментально. Ребенок с син­дромом Дауна все заучивает по частям.

«Это длинная верёвочка, а это, видишь, короткая», — объясняет педагог. Веревочка не вызывает у ребенка ин­тереса, ничем не привлекает его внимания. Длинная, ко­роткая - что из этого?

Пусть ваше пояснение вызовет у ребенка эмоциональ­ный отклик, дайте ему возможность заинтересоваться тем, что вы ему показываете.

«Какой у цапли длинный клюв! Какие длиннющие ноги! А шея-то! Все длинное!» — вы безмерно удивлены. «Ну и ноги! Толстые-претолстпые\» — выразительным жестом показываем, до чего же толстые ноги у слона. Вы обрадо­ваны, возмущены, взволнованы, интонация у вас соответ­ственная, жесты тоже. «Нож колючий, острый!» — отдер­гиваете руку. «Ох, до чего тяжелая книжища!..»

Поупражнявшись таким образом, добившись твердо­го усвоения одного прилагательного (длинный, тяжелый, мокрый, горячий и т. д.), переходим к противоположным по значению — разницу ребенок определит без труда, сло­ва запомнит.

«Очень грустное у меня лицо. Посмотри, какое груст­ное», — уныло подпершись рукой, вы состроили кислую мину, а затем внезапно широко улыбаетесь: «Смотри-ка — веселое!»

Это вам не скучная веревочка. Разница видна сразу. Саркис очень любит изображать «грустного Саркиса» и «веселого Саркиса».

Мы закрепляем наши представления соответствующи­ми картинками в книжках, фотографиями в альбомах: вот грустный Буратино сидит на листочке посреди болота, вот грустная кошка-погорелица, а вот, сидя под новогодней елкой, во весь рот улыбается Ваня в красном колпаке и с подарком в руках. Конечно, он веселый, а не грустный, чего ему грустить?

Затем начинаются трудности. Ребенок говорит, опуская глаголы (их в его речи, как правило, гораздо меньше, чем существительных), ошибается в роде и числе, путает предлоги и падежные окончания, ставит неправильные ударения. Если он будет преодолевать эти трудности самостоятельно, сложный процесс овладения грамматически правильной речью может затянуться на долгие годы.

Хотя ребенок может прекрасно понимать обращенную к нему речь, ответить на ваш вопрос более или менее развернутой, грамматически правильной фразой он не в состоянии.

Маше 12 лет. Она рассматривает картинки в книге. «Что делает дедушка?» — спрашиваю я. Казалось бы, чего проще? — сидит пьет чай, в одной руке держит чашку, в другой газету— читает. Маша в большом затруднении. Что выбрать? С чего начать? Вот ее ответ: «Пьет чашка». А вот еще фраза: «Девочку любила велосипед» — что, как выяснилось, означает: «Дедушка любит девочку и купил ей велосипед».

Мы сплошь и рядом сталкиваемся с грубыми ошибками такого рода. Вряд ли Маша не слышала о существовании глаголов «пить», «купить» и т. д. Но вот как с ними обращаться?

С чего же начать работу над глаголами, которых так недостает в речи вашего ребенка? С самого простого: читая книгу, держа в руках чашку, забивая гвозди, копая землю лопатой, персонаж в книжке либо сидит, либо стоит, либо лежит. Он почти всегда смотрит на кого-то и почти непременно что-то держит, — во всяком случае, вы можете выбрать именно такие иллюстрации. Можно, конечно, еще и бежать, плавать, летать, ехать, но этими гла­голами займемся позже. «Что делает девочка? Стоит. А мама? Сидит», — задавая эти вопросы, на первых порах мы сами же на них отвечаем, не требуя ответа от ребенка. Вполне возможно, он еще не в состоянии сказать этих слов. Но мы выбрали эти глаголы из множества других и зафиксировали на них его внимание. Пройдет какое-то время — и на ваш вопрос последует очень краткий, но со­вершенно точный ответ. Глаголы «сидит», «стоит», «ле­жит» станут первыми в очень короткой, состоящей из двух-трех слов цепочке.

Не так уж много на свете предметов, на которых мож­но лежать, сидеть или стоять. На стуле, на крыше, на вет­ке, на пеньке, на земле, на травке — довольно скоро ребе­нок присоединит к глаголу-сказуемому существительное-дополнение и, твердо усвоив два звена в цепочке («сидит на стуле», «лежит на земле», «стоит на пеньке»), перейдет к глаголу держать, а потом смотреть: «сидит на пеньке и держит корзину», «стоит на стуле и держит мячик», «си­дит на ветке, держит шишку и смотрит на мальчика».

Ребенок пересмотрел штук 20 или 30 книг, герои кото­рых сидели на ветках, пеньках, деревьях, крышах и держа­ли кто палку, кто шишку, кто ведро. Вам необязательно устно подсказывать ребенку нужное слово, вы молча по­казываете пальцем на белочку, ветку, лапку белочки, в которой она держит шишку, на ее глаза, направленные на мальчика, на самого мальчика — и ребенок самостоятель­но произносит требуемое слово.

Цепочку сидит (стоит, лежит), держит, смотрит мы дополняем еще одним глаголом — говорит (или кричит). Что именно говорит персонаж, ребенок скажет сам, если, конечно, вы подберете картинку так, чтобы сообразить и сказать было нетрудно.

Мама сидит на стуле, держит чашку и говорит: «Пей!»

Дедушка стоит, держит метлу и кричит: «Уйди!»

Папа Карло стоит, держит колпачок и штаны, смотрит на Буратино и говорит: «Одевайся!»

В результате многократных повторений цепочки ус­воены. Ребенок заучил не только глаголы, но и падежные окончания существительных-дополнений. Кое-что в этих цепочках можно теперь отбрасывать, кое-что добавлять — получатся устойчивые сочетания типа «в одной руке дер­жит лопатку, в другой ведерко», «смотрит сердито», «смотрит грустно» и т. д.

Идем дальше. «Бабушка держит чайник и...»,— вы повышаете интонацию. — «Наливает воду», — почти не за­думываясь, заканчивает фразу ваш ученик. «Мальчик держит лопату и…» — «Копает землю».

Птица летит, мышка убегает, машина едет... В ход пошли глаголы, которые хранились в пассиве давным-давно, — теперь ребенок активно включает их в свою речь, уверенно ими пользуется.

«Мальчик сидит на стуле, держит ложку и ест кашу», «Кошка лежит на диване, хозяйка гладит ее», — ребенок составил цепочку, и я задаю ему вопросы: «Мальчик какой - большой или маленький? Сидит на стуле спокойно или вертится? С аппетитом ест или не хочет кушать? Кошка какая? А диван? Как хозяйка гладит свою кошечку?» Ответы подсказываю — кошка полосатая, диван зеленый, гладитнежно, тихонько, ласково. Герой на картинке ест с аппетитом, слушает внимательно, бежит быстро, либо медленно, смотрит с интересом, либо рассеянно и т. д. — в зависимости от того, насколько продвинут и развит ребенок в речевом отношении, я все более и более усложняю цепочки.

Незаметно для ребенка цепочка разрастается, постепенно обогащаясь всеми частями речи. Эти цепочки помогают ему осуществить переход к фразовой речи, к употреблению распространенных предложений — к данному вопросу мы еще вернемся. В дальнейшем они помогут ему составлять рассказы по картинкам. А самое главное — в нем развивается его собственное чутье, когда подробные пояснения становятся не нужны и все подсказки и по­правки вы делаете мимоходом. Несет мальчик ведро или просто держит? Несет — ведь это когда держит и при этом движется, правда? Нужный глагол ваш ребенок выбирает сам ибез каких-либо затруднений.

Вам совершенно необязательно проводить над книгой все то время, что вы отводите для занятий. С большим удовольствием ребенок будет участвовать в уборке, стирке, мытье посуды и т.д. А если уж очень затрудняет ваши действия своей «помощью», пусть просто сидит рядом на стуле — вместе с ним вы будете обсуждать происходящее.

Можно общаться, разговаривать, прорабатывать наши це­почки. Мы снова моделируем ситуации, с которыми тесно связываем речевые упражнения.

Мама стоит, держит чашку и моет (ее).

Мама стоит, держит полотенце (тряпку) и вытирает ложку (лужу, стол, плиту).

Бабушка сидит на стуле, держит иголку и шьет рубашку.

Тут же:

Надо бросить мусор в ведро.

Надо убрать ложки в ящик.

Надо помыть посуду.

Через некоторое время наряду со словом «надо» мы начинаем употреблять слова «нельзя» и «можно» — ребе­нок очень легко присоединит к ним неопределенную фор­му глагола. Затем, отталкиваясь от хорошо усвоенной им неопределенной формы глагола, мы переходим к упот­реблению глаголов «хотеть» и «быть» в первом лице бу­дущего времени. Это тоже получается вполне естествен­ным образом:

Я хочу (буду) рисовать дом.

Я хочу (буду) играть в мяч.

Я хочу (буду) читать книгу.

Жестом помогайте ребенку вспомнить глагол и суще­ствительное. Не говорите сегодня одно, завтра другое, на­угад, первое, что придет в голову. Мы заучиваем произно­шение старых и вводим новые слова постепенно. В заня­тиях с ребенком должна быть четкая система, усваивать он должен прочно, говорить чисто. Не надо спешить, ни­когда не забывайте, что ребенок с синдромом Дауна не в состоянии понять, осознать, запомнить так быстро, как нам хотелось бы. Очень не скоро он научится внятно про­износить длинные цепочки многосложных слов. «Надо включить телевизор», «надо протереть раковину», «надо разморозить холодильник» — такими фразами можно было бы дополнить наши с ним разговоры в комнате и на кухне, только вряд ли на данном этапе ваш малыш спра­вится с ними. Все это он скажет значительно позднее, и к тому времени, когда он сможет это сделать, никакие це­почки ему уже не понадобятся.

Зато с каким удовольствием ребенок повторяет то, что у него начинает получаться!

Саркис сидит на стуле, снимает ботинки и надевает тапочки.

Саркис держит веник и подметает пол.

Саркис держит молоток и помогает папе.

Новое слово не пугает ребенка, оно вписывается в цепочку (фразу), с произнесением которой он давно справляется. А сколько появилось новых слов-дополнений к глаголу! Их ребенок знал, слышал, теперь эти слова можно так ловко, так удачно пристроить — и вот получается длинная фраза, совсем как у всех тех, кто умеет говорить, у мамы, у папы, у сестренки! Как всякому ребенку, ему небезразличен успех. Он испытывает огромную радость, когда видит, что вы удовлетворены его ответом, чувствует какой он молодец, умница — справился со стоящей перед ним задачей.

5-летняя Вера научилась чисто, четко, звонко произносить слово «молоко» и так была этому рада, что восторженнo кричала «Молоко!» всякий раз, когда ее спрашивали «что это?», указывая на колбасу, хлеб, конфеты — и не потому, что не видела разницы. Зачем говорить то, что не совсем получается, когда так хорошо выходит слово «молоко»? Все хвалят, поздравляют, восхищаются!

Всякого рода образцы (patterns), группы, блоки слов, которые ребенок заучивает и которые поначалу служат точкой опоры, отправным моментом (в данном случае именно 3-е лицо ед. ч. наст. вр. глаголов сидеть, лежать стоять, говорить с существительными в винительном, родительном и предложном падежах) помогают ему структурировать и конструировать свою речь. «Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар» — всем нам хорошо известно это высказывание. Приходится еще и еще раз напоминать— образцы не должны становиться неким клише, заданным раз и навсегда, так же как вся наша работа не должна превратиться в постоянное натаскивание, не дающее ходу мыслям самого ребенка. Не забывайте об этом! Задача педагога в конечном счете сводится к развитию возможностей ученика, к свободе его речевого творчества. Жесткие рамки, в которые втиснут ребенок, при­учают его бездумно заменять собственные суждения ме­ханическими образцами. Ответы его становятся сухими и бесцветными, ничего своего он уже сказать не может. И чем дальше, тем больше все его усилия, весь мыслитель­ный процесс направлены на то, чтобы, не дай бог, не сбить­ся с курса, угадать, чего ждет от него учитель, как надо ответить, чтобы ему, учителю, угодить. «Как надо» стано­вится железной клеткой, из которой ребенок уже не мо­жет вырваться.

Наступает момент, когда мы отбрасываем образцы как обветшавшую оболочку. Ребенок вырос из них, они утра­чивают свое значение и становятся ему не нужны. Ему уже не требуются отправные трамплины, он будет свобод­но обходиться без них. «Девочка пасет гусей», — говорит Коля, глядя на картинку и выделяя основное, преоблада­ющее действие. То, что девочка при этом стоит, держа в одной руке корзину, а в другой — тонкий прутик, отходит на второй план.

«Дедушка увозит репу домой», «лошадь везет дрова»... Вместо того чтобы сказать «мама стоит, держит яблоко и дает его Коле», ребенок говорит просто «мама угощает Колю яблоком». А вот на картинке мальчик, который «по­рвал книжицу и мячик». «Что он делает, Коля?» — «Си­дит и портит книгу»- Коля совершенно свободно опери­рует тем, что слышит вокруг себя, и не только на уроке. И когда Колю по телефону спрашивают, что делает папа, он, не задумываясь, отвечает: «Отдыхает на кровати и хра­пит».

Наша работа с детьми многослойна и скрупулезна. Это потребует от вас помимо огромного терпения еще и чутья, интуиции и, конечно, изобретательности, позволяющей справляться со все новыми и новыми затруднениями.

Саркис построил из кубиков домик, но, как ни бьются мама и бабушка, вопроса «кто это сделал?» он не понима­ет и ответить на него не может. «Что же тут непонятно­го? — выходит из себя мама. - Мы же показываем ему на его постройку, и он давно уже знает слово «кто»!»

На самом деле все это совсем непросто. Начинать следует с вопросов типа: «кто нарисовал луну?», «кто пролил воду на пол?», «кто разбил чашку?». Ибо глаголы «нарисоватъ», «пролить», «разбить» несут совершенно конкретнуюинформацию. Глагол «сделать» такой информации не несет. Сделать что? И вот по принципу плюс-минус, мы спрашиваем:

— Кто это сделал — разбил чашку?

— Кто это сделал — пролил воду?

— Кто это сделал — набросал мусор?

— Кто это сделал — построил дом?

И наконец, отбросив глаголы «разбил», «пролил» и т.д., просто спрашиваем: «Кто это сделал?» И Саркис с радостыо указывает на себя пальцем.

Вы спрашиваете ребенка: «Для чего нам глаза?» — «Чтобы видеть». — А уши?» — «Чтобы слышать». Для него существуют ключи, топор, молоток, пила, ручка, карандаш, гитара, ложка, нож, шапка и т. д.? На все эти вопросы можно ответить без труда, ставя глагол в неопреденной форме, что сначала не очень получается, но затем входит в привычку. (На первых порах в ответ на вопрос «для чего существует веник?» вы услышите «чтобы подметали пол». «А очки для чего?» — «Чтобы видим».) Всякий раз, увидев на картинке что-то подходящее, задавайте этот вопрос.

С течением времени у вас образуется обширная коллекция глаголов в неопределенной форме. Кроме того, мы выполняем еще одну задачу — выясняем назначение предлога. И сказать, для чего существует мельница, коромысло или холодильник, уже не так просто, ответы становятся более развернутыми. Механическое заучивание исключается, ребенок должен быть подготовлен к ответу на наш вопрос предыдущим опытом, найти ответ он должен по возможности самостоятельно.

«Кобылица топтала колоски на поле, а ведь из них делают на мельнице муку, а потом пекут хлеб, - говорите вы. — Перетирают колоски большими камнями - жерновами. Ну, подожди, поймает тебя Иван!» И далее: «Ну вот

понес мужик мешок на мельницу. Вот она, мельница, машет крыльями. Что там в мешке? Колоски. Обратно пота­щит мешок с мукой».

После таких рассуждений ребенок без труда ответит вам, для чего существует мельница. И по мере того, как он не один раз еще увидит мельницу на картинках, представ­ление о ней будет обогащаться все новыми сведениями. Всякий раз мы будем давать новый поворот этой теме — соответственно в речи ребенка появятся и новые, хорошо усвоенные глаголы. Ветер будет дуть и крутить крылья мельницы, вода в реке - вращать жернова, жернова — пе­ретирать колоски, а всех занятий самого мельника и не перечислить.

«Для чего на мешке заплатка?» — «Чтобы зернышки не просыпались в дырочку», — 4-летний Ваня и сам не заметил, как от неопределенной формы глагола перешел к иным глагольным формам. «Для чего существует кар­ман?» — «Чтобы вытаскивать платок». Ваня упорно от­вергает глагол «класть», игнорируя поправки. Он упрям, независим и в своих суждениях самостоятелен. «А для чего существует мама?» - «Чтобы любить своих детей!» Ну что тут возразить?

Проходит какое-то время, и вы обнаруживаете, что ваш ребенок уверенно, почти не делая ошибок, спрягает глаго­лы. Он уже не говорит «мы едет на машине» или «Ваня подметать пол». Предвижу вопрос: «Но как же так? Ведь во всех приведенных примерах глагол стоит в третьем лице единственного числа либо в неопределенной форме. Как же выучить с ним все остальное?» Отвечу — с течением времени ребенок справится со всем этим сам. Да, мы выч­ленили и как следует проработали только это, только спря­жение глаголов 3-го лица, ед. ч., наст. вр. с существитель­ными-дополнениями в винительном, родительном и пред­ложном падежах. И этого оказывается достаточно. Всякий раз мы открываем путь к естественной, заложенной приро­дой поразительной способности, какой обладают все дети и ребенок с синдромом Дауна в том числе: способности к самостоятельному постижению законов языка, системати­зации, спонтанному восприятию и усвоению. В противном случае он никогда не научился бы говорить. Выучить все невозможно — тем более в русском языке. Фигурально выражаясь, мы подбираем ключи, прокладываем туннель, даем направление — все остальное сделает за нас природа.

Ни разу ни с одним из детей (за исключением Саркисa— но это случай особый) мне не пришлось заучивать спряжение глаголов — да еще разных групп! — во всех про­чих лицах, числах и временах. Точно так же как, добавляя к глаголам, в наших «цепочках» существительные разного рода (независимо от их окончаний) в винительном, роди­тельном и предложном падежах, мы уже не ставили перед собой задачу проработки всех многочисленных вариантов склонения существительных. Ребенок самостоятельно выстраивает всю систему и спонтанно начинает обрабатывать поступающую к нему информацию. Конечно, поправлять его приходится, пожалуй, чаще, чем нормального ребенка. По словам профессора А. Н. Гвоздева, нормальный ребе­нок, «овладевает всей сложной системой грамматики, по­стигает закономерности синтаксического и морфологического порядка, а также твердое и безошибочное использова­ние множества стоящих особняком единых явлений»¹. И все это в равной степени с определенного момента начинает относиться к ребенку с синдромом Дауна. Именно предложно-падежная система и спряжение глаголов представляют наибольшие трудности для изучающего русский язык иностранца. И в этом смысле ребенок с синдромом Дауна, которого мы тоже обучаем говорить, с поразительной ско­ростью обгоняет его.

Мы все более и более расширяем наш словарь.

Лиса, кот и медведь идут на рыбалку, Буратино, кот и лиса отправляются в Страну чудаков, Маша с подружкамиищет в лесу грибы. Бременские музыканты бредут по дороге… Все это компании. Вон там, за домами, далеко на горизонте лес. На горизонте в море плывет кораблик, на горизонте вдали церквушка. Какое странное дерево —вместо листьев монетки. Какая странная девушка —руки, ноги, личико, а вместо ног хвост! Каждый раз, обращая внимание ребенка на подобного рода несуразности, я употребляю слово странный.

«Странно! » — говорит Вера, надевая брюки и попав ногами в одну штанину.

«Странное у собаки имя — Бобик», — удивляется Гри­ша.

________________________

¹ Г в о з д е в А, Н. Формирование у ребенка грамматического строя русского языка. Ч. 1. М., 1949.

Ваня вслушивается в слова песенки на французском языке: «Странно...»

Мы с Ваниным дедушкой устанавливаем проектор, чтобы показать Ване слайды, однако он не проявляет большого интереса к тому, что мы делаем.

Д е д у ш к а. Ваня, иди посмотри мультики!

В а н я (с недоумением глядя на проектор, а затем на экран). Странные мультики.

«Какая несуразная шляпа!» — заявляет Гриша и при­водит всех в восхищение. Но ничего особенного в этом нет. Если он может понять и запомнить слово «странная», то с тем же успехом он скажет «необыкновенная», «нео­бычная», «нелепая» и «несуразная». Можно смотреть удивленно, но также и изумленно и недоуменно, можно заниматься просто хорошо, а можно добросовестно, усер­дно, прилежно, старательно. Ну и т. д.

Я. Гриша, что скажут люди, если человек наденет на голову ведро и в таком виде выскочит на улицу?

Г р и ш а (5 лет). Какой ужас!

Я. А какое у них будет выражение лица?

Г р и ш а. Ошарашенное.

Чаще всего в разговоре с ребенком мы употребляем одни и те же глаголы, самые «ходовые» прилагательные - отчасти для того, чтобы он лучше нас понял, отчасти по­тому, что наша собственная речь не отличается особым богатством.

Мы говорим «маленький», «большой», «злой», «доб­рый». Но ведь есть еще слова «громадный, колоссальный, огромный», «крошечный, крохотный» и даже «микроско­пический»... Какой прекрасный, великолепный, восхитительный, чудесный, превосходный, замечательный, рос­кошный дом! Какая обворожительная, хорошенькая, прелестная, очаровательная и симпатичная девочка! В разговоре с ребенком мы редко употребляем подобные слова — откуда же ему знать их?

Все это богатство определений изъято из повседневного обращения, и мы говорим только «плохой — хоро­ший», «красивый — некрасивый», «добрый — злой» — весьма примитивный и ограниченный набор.

Можно «быстро бежать», а можно «мчаться во весь дух», «нестись во всю прыть, во весь опор, стремглав, со всех ног», не просто убегать, а «удирать» и «улепетывать». Есть «избушка», но есть и «лачужка», «хатка», «хижинка». И поэтому, читая или рассказывая ребенку самую простую сказку, подумайте о том, как можно дополнить или заме­нить новыми встречающиеся в тексте давно известные ребенку слова. Поищите синонимы и выпишите их в столбик настранице книги рядом с рисунком. У вас появятся «метель, буран, вьюга», «дырка, отверстие, прореха», и вы будете говорить не только «темно», но и «тьма кромешная», «ни зги не видно».

Как и всякое новое слово, синоним не должен, появив­шись один раз, надолго исчезнуть, не оставив в памяти следа. Мы говорим их постоянно, усвоенные заменяем новыми, и через некоторое время ребенок, загибая пальцы на руке, на вопрос, как ходит зайчик, у которого болит лапка, ответит «бредет, ковыляет, хромает, еле тащится». Ине только ответит, но и покажет, как это — хромает. Ибo везде, где только есть возможность что-то продемон­стрировать, вы эту возможность используете.

«Некрасивая жаба, вся в бородавках!— говорю я ребенку, — А как еще можно сказать?» И он перечисляет: гадкая, безобразная, отвратительная и мерзкая.

Здороваться и прощаться можно по-разному. «Добрый день», «привет», «добро пожаловать», «здравствуйте, будьте как дома», «рада вас видеть» — такими словами встречаю я у порога своего ученика.

«До свидания», «всего хорошего», «до скорой встречи» — прощаюсь. «Честь имею кланяться!» — объявляет Виталик уходя, отвешивает глубокий поклон и прикла­дывает руку к козырьку. Вспомнил жест, которым мили­ционеры «отдают честь», хотя, конечно, подлинный смысл этого слова ему пока не известен.

Вполне понятно, что не стоит обрушивать на ребенка весь составленный вами список синонимов. К известному уже слову мы прибавляем его эквиваленты по одному: «Не пожалею я тебя, не помилую», «А над зайцем-хвасту­ном все смеются, насмехаются над ним и потешаются», «Стояла в лесу избушка-лачужка». Через некоторое вре­мя, отбросив «избушку», вы скажете «лачужка-хижинка», а затем «хижинка-хатка» — присоединяем неизвестное к известному.

Иллюстрации в книге дают ребенку возможность уло­вить тонкую разницу между словами, близкими по значе­нию, а нам — избежать многословных объяснений. В ру­ках у Деда Мороза палка. «Посох», — уточняете вы, и ре­бенок видит, что посох — это не просто палка. Страшила пугает ворон, сидя на палке — шесте, а у медведя в лапах огромная палка-дубина. «Ботфорты— это такие сапо­ги», — говорите вы. Какие «такие», он и сам видит. С от­воротами.

Вот цепочки взаимозаменяемых, близких по значению слов. По аналогии с ними вы можете составлять собствен­ные списки. Не выписывайте эти слова механически из словаря синонимов, выписывайте из книг, которые читае­те детям, и заучивайте не сразу, а очень постепенно.

Дремучий лес, чаща, заросли.

Не понимать, недоумевать.

Сообразить, догадаться, смекнуть,

Находчивый, сообразительный, догадливый.

Дыра, отверстие, прореха.

Злой, свирепый, яростный.

Еда, пища, съестное.

Беда, горе, неприятность.

Мрачный, угрюмый, хмурый,

Ругать, бранить.

Трусливый, робкий, боязливый.

Смелый, храбрый, отважный.

Просить, умолять.

Страдать, мучиться.

Улететь, упорхнуть.

Устать, утомиться, выбиться из сил.

Плохая погода, ненастье.

Грязь, Слякоть.

До чего же трусливыми, пугливыми и робкими оказа­лись гости Мухи-цокотухи, все эти так называемые друзья: полезли прятаться, разбежались кто куда, один комар не струсил, не испугался и расправился с пауком, воздал ему по заслугам. Не выручили бедного зайчика ни мед­ведь, ни собачка, а вот петушок оказался не робкого де­сятка — выставил лису из лубяной избушки.

С некоторых пор уже не приходится по сто раз повто­рять одно и то же слово. Новые слова ребенок подбирает как курица зерна. Достаточно сказать один-два раза — и , он уверенно покажет и назовет то, с чем ему приходится сталкиваться не так уж часто. Его фразовая речь стала более развернутой, существительные обросли прилага­тельными, он ставит глаголы на их законные места.

Хотя и не спеша, но очень последовательно, настойчи­во и целенаправленно мы продолжаем работу над усвое­нием ребенком литературной лексики. Это необходимо еще и потому, что незнание ее сильно затрудняет обуче­ние чтению. Поначалу ребенок с синдромом Дауна учится читать как будто бы достаточно легко, но с какого-то момента дело начинает двигаться значительно медленнее. В текстах то и дело попадаются многосложные слова, которых ребенок никогда до того не слышал. Он застревает на них, так как не в состоянии уяснить, что за слово получа­ется из букв и слогов в результате его стараний объединить отдельные элементы в целое. И слов таких более чем достаточно.

Что знает ребенок конкретно, а что приблизительно? Есть слова, которые невозможно ему объяснить, смысл которых он должен просто ощутить. «Как поделить на троих одно яблоко?» —думают заяц, ежик и ворона. О чемдумает рыба, глядя на крючок? Что думает мальчик, глядя на то, как большой дрессированный пес идет рядом с дедушкой, неся в зубах тяжелую сумку? «Вера, как тебе кажется, почему мальчик на этой картинке так засмотрел­ся на девочку с локонами в белом кружевном платье?» — «Он смотрит на нее и думает: какая прекрасная Вера!» Лежа на диване у новогодней елки, о чем мечтает другой мальчик?

Бедный, бедный, одинокий папа Карло! Ни сына, ни дочки — никого у него нет. Одинокая бабушка и дедушка слепили из снега дочку, а одинокий гном взял на воспита­ние поросенка. «А ты, Виталик, одинокий?» — «Нет!» — и Виталик загибает пальцы: у него есть папа, мама, дедуш­ка, бабушка и брат Витя. Царь отнял у Ивана перо жар-птицы, чуть не утопил Иванушку в котлах — это несправедливо! Осел, петух и кот верой и правдой служили сво­им хозяевам, а те их выгнали — несправедливо. Лиса по­селилась в избушке зайца — тоже несправедливо.

В диалоге с мамой 5-летний Гриша высказывается сле­дующим образом:

М а м а. После ужина будет награда. Я вам с Машей почитаю.

Г р и ш а. Это несправедливо. Чтение не награда. Это труд.

«Несправедливо», «нечестно», «неблагодарность», «жадность»... Если ребенок не понимает значения этих слов, он не в состоянии оценить поступки героев книги с точки зрения морали. Ребенок учится делать выводы из прочитанного, вырабатывает критическое отношение к происходящему. Формируется его собственная личность.

Придя на урок, Ваня раздевается в коридоре и, как всегда, ведет оживленную беседу с дедушкой. И я слышу: «Дедушка, ты мне враг». Пулей (намеренно) вылетаю в переднюю: «Ваня, что ты! Как ты можешь так говорить про дедушку! Враг — это плохой человек, плохое слово!»

Ваня ошарашен моей бурной реакцией и несколько смущен. Он долго ищет ответ и наконец бормочет: «Как будто». Подумав еще некоторое время, он подходит к де­душке. Ему трудно вести разговор, выразить достаточно сложную мысль, сформулировать свое рассуждение. И все-таки он находит нужные слова: «Друг, — говорит Ваня и гладит дедушку рукой. — Добро». Подходит ко мне, меня тоже гладит и тоже говорит мне: «Добро. Добро тебе».

Слово «враг» он вычитал из книг и необдуманно применил его по отношению к дедушке просто так, играя. И куда естественнее для 5-летнего ребенка было бы сказать «дедушка добрый, хороший» — не философскими же ка­тегориями оперировать!

Но нет: «добро тебе!» Первый— такой значитель­ный — шажок сделан.

Глава VI

ЗДРАВСТВУЙ, ДЮЙМОВОЧКА!

ПРИВЕТ, СВИНОПАС!

Поиск по сайту: