КАК МЫ ОДНАЖДЫ ПОДРЫВАЛИ БОЕВОЙ ДУХ ВОЙСК

Для успеха революции важно, чтобы солдаты противника рано или поздно осознали, что выступают за неправое дело, отказались повиноваться и начали братание с революционерами. В этой простой истине я однажды убедился сам, во время трагикомического происшествия, случившегося в маленьком городке.

В 1968 году к нам приехал человек из Люнебургской пустоши и привез с собой удивительные документы. Их можно было назвать «местными сообщениями» или «придворными новостями» одного пивного заведения в небольшом нижнесаксонском городишке Фасберг. Называлось оно «Фасбергер хоф», и его хозяин, похоже, из кожи лез вон, чтобы поддерживать свое заведение, посещавшееся преимущественно солдатами, в духе и традициях пивных, где некогда собирались штурмовики. Во всяком случае, об этом свидетельствовал позорный листок «Хофнахрихтен», украшенный «железным крестом», который регулярно раздавали у стойки. Одна лишь цитата из этой газетенки, выдержанной в псевдовоенном духе:

«Работает цветной телевизор. Во время трансляции популярных передач столики необходимо заказывать заранее. Передачи из зоны Германии, все еще находящейся под советской оккупацией, в «Фасбергер хоф» не включаются из принципа – по политическим мотивам». И еще: «В честь моих многочисленных друзей и посетителей из Баварии на фронтоне «Фасбергер хоф», помимо военного знамени рейха (!), будет вывешиваться и баварский флаг».

Пункт номер семь звучал так: «Нежелательные посетители: члены и сторонники ССНС, коммунисты и лица, уклоняющиеся от военной службы». А еще ниже – настоящее руководство по ведению боевых операций: «Хулиганам и провокаторам уготован достойный прием сразу же, как только они переступят порог «Фасбергер хоф». Имею солидный практический опыт ведения рукопашной борьбы, накопленный мною, пехотным офицером и командиром ударной группы, в годы второй мировой войны. Удар, в прямом смысле этого слова, по нечисти наносится молниеносно… Бузотеры быстро почувствуют на себе болезненное, но благотворное воздействие кулака…»

Можно было бы подать на хозяина в суд, обвинив его в подстрекательстве, но, как показал опыт прошлого, такой путь едва ли сулил шансы на успех. Мы выбрали другой.

Давно уже собирались мы организовать летнюю экскурсию, чтобы немного отдохнуть от напряженной политической работы. Мы – это постоянный состав «Клуба Вольтера», центра ганноверской внепарламентской оппозиции и пристанище нашего кабаре. От Ганновера до Люнебургской пустоши недалеко, а Фасберг – вполне подходящее место для послеобеденного отдыха. К тому же вероятность, что какой‑нибудь сторонник внепарламентской оппозиции забредет в «Фасбергер хоф» и даст возможность хозяину доказать, насколько серьезны его угрозы, ничтожна мала. Наш долг – помочь человеку.

Три дня на нашей доске объявлений висел этот отвратительный листок «Хофнахрихтен» с припиской: «В воскресенье состоится экскурсионная поездка в Фасберг». Этого было достаточно. В воскресенье колонна из 40 машин двинулась в направлении Люнебургской пустоши. Стояла прекрасная безоблачная погода, настроение у сторонников внепарламентской оппозиции было отличное. Сама местность – если смотреть на нее с политической точки зрения – отнюдь не зеленая, как поется в народной песне, а, наоборот, местами окрашена в темно‑коричневые цвета. Красные знамена, выставленные из окошек автомашин, чисто оптически как бы уравновешивали окружающий ландшафт. Остановка была запланирована в «Фасбергер хоф».

Один за другим мы заходили в заведение, в украшении которого преобладали черно‑бело‑красные цвета времен минувшего рейха, и подчеркнуто вежливо заказывали по маленькому бокалу пива. Кряжистый мужчина за стойкой при одном взгляде на нас начал попеременно то краснеть, то бледнеть. Это наверняка и был сам хозяин. Но вопреки нашим ожиданиям он поначалу держался сдержанно и с недовольной миной стал разливать пиво по бокалам. Похоже, что свою выручку он упускать не хотел. Официантка боязливо расставила бокалы на столах и потребовала, чтобы мы тут же рассчитались. Но едва счет, включая щедрые чаевые, был оплачен, как ее патрон загремел из‑за своего укрытия – пивной стойки: «Так, а теперь объявляю: вам всем запрещено находиться в моей пивной. Вот отсюда! И поскорей!!!»

Не зная за собой никакой вины, мы проигнорировали грубое негостеприимство и вместо этого затеяли непринужденную болтовню с соседями за другими столиками, где сидели исключительно молодые солдаты. Похоже, что у них, как и у нас, было хорошее воскресное настроение, и потому крики хозяина, постепенно перешедшие в неразборчивый рев, стали восприниматься как что‑то малозначащее, вроде шумовой помехи. Он орал в пустоту. Никто не обращал на него внимания.

Это привело цербера в такое бешенство, что стало ясно: теперь он, чтобы не потерять авторитет, готов на все – даже на побоище и погром в собственных стенах. «А ну‑ка, – начальническим тоном обратился он к своим завсегдатаям, – вышвырните их вон. Всех до единого!»

Солдаты ворчали, отказывались подчиниться, и явно не только потому, что нас было больше. «Чего тебе надо? – заговорили они. – Это вполне мирные ребята. Пьют спокойно свое пиво. Что они тебе такого сделали?»

Тогда этот господин пустил в ход свое самое сильное оружие: «Ставлю каждому по бесплатному пиву, если вы выкинете их вон». Однако, по счастью, и это апробированное в кругах «истинных немцев» средство не сработало. «Почему это мы должны лезть за тебя в драку? Люди заказали свое пиво и заплатили. Теперь они имеют право выпить его».

Вот тут у нас и началось братание. Однако генерал, оставшийся без армии, кинулся названивать в полицию. Теперь он уже хотел выставить всех, в том числе и своих завсегдатаев. Из‑за проявленного нежелания вступать в борьбу они, с его точки зрения, видимо, уже были недостойны находиться в «Фасбергер хоф». Конец западной цивилизации, наверняка думал он, если даже на этих трусов нельзя больше положиться. Спасти дело могла только полиция!

Но судьба продолжала оставаться неумолимой к нему: не оправдалась надежда и на местного жандарма, спешно прибывшего на место происшествия. Услышав о том, что случилось, он принял сторону большинства и подсел к нам. Конечно, пива ему не дали, так как грозный главнокомандующий заведения, бывшего одновременно и ареной рукопашной борьбы, был вынужден перейти к пассивной обороне. Он отключил пивной кран, отозвал официантку – свой последний боевой резерв – и, отпуская время от времени негромкие ругательства, скрылся за стойкой.

У нас же завязалась оживленная беседа с молодыми солдатами об основах демократии. Только спустя час (срок, показавшийся нам достаточным) мы покинули «Фасбергер хоф», сопровождаемые дружескими рукопожатиями всех присутствующих. За исключением дирижера пивных побоищ, уныло смотревшего нам вслед.

А полицейский на своем служебном «фольксвагене» проводил нас до следующего населенного пункта и там, в уютном деревенском кабачке, угостил всех пивом.

На следующий день местная газета подробно и отнюдь не враждебно сообщила о «первом появлении внепарламентской оппозиции в наших широтах». Возможно, что несостоявшееся побоище в «Фасбергер хоф» войдет в анналы города. Как это было предостерегающе и дальновидно написано в «Фасбергер хофнахрихтен»? «Левые радикалы… перешли в генеральное наступление против нравственных ценностей мира. Своей ближайшей целью они ставят подрыв морали бундесвера». Ну что тут скажешь? Доказательства были налицо.

ПОДДЕТЬ НА КРЮЧОК!

Конференц‑зал Мюнхенского университета еще до начала представления был заполнен до отказа. На это группа хулиганствующих маоистов, явившаяся с опозданием, явно не рассчитывала. И вот 10 или 12 завзятых провокаторов стояли в растерянности перед дверью и плаксивыми голосами канючили: они, мол, так радовались, что увидят Киттнера, неужели им никак нельзя пройти в зал? К немалому удивлению стражей порядка, я лично позаботился, чтобы юнцы получили места. Мое «великодушие» было столь же искренним, сколь искренним было выражение глаз у вымаливающих билеты. Я сделал это потому, что не раз имел возможность убедиться, как легко стратеги маоистов во время дискуссий попадают в расставленные ими же ловушки. А это давало возможность немножко расшевелить публику: ведь здорово, когда противник сам себя высечет! Ну, а, кроме того, теперь я по крайней мере знал, где сидят хулиганы, а это лучше спонтанных стычек в дверях. Но маоисты больше одного хода вперед не продумывали и откровенно подсмеивались над ничего не подозревавшим «наивным кабаретистом», который своими руками обеспечил срыв своего же выступления.

Я начал программу с экономической темы. Когда я стал говорить, а точнее, петь о повышении цен, вызванном инфляцией, самозваный авангард рабочего класса, состоявший из студентов, открыл военные действия.

«Киттнер, паршивец, ну какое отношение имеют твои дурацкие цены на продовольствие к революционной борьбе? Речь идет о вещах куда более важных». И тут маоистский предводитель монотонным голосом начал произносить заранее заготовленную речь о предательской по отношению к рабочему классу политике ГКП, профсоюзов, СССР и вообще всех, не имеющих чести состоять в рядах их партии. Я прервал его: «Прежде чем вы продолжите читать свой реферат, я хотел бы кое‑что уточнить». Вообще‑то во время университетских дебатов принято обращение на ты, но в данном случае вежливая форма мне показалась уместнее: она создала дистанцию.

«Пожалуйста». – Шеф маоистов великодушно предоставил мне слово на моем же вечере.

«Благодарю. Итак, меня интересует ваше отношение к повышению цен на хлеб, которое имело место на прошлой неделе».

«Оно было незначительным». Он собрался читать дальше, но я вновь прервал его: «А скажите‑ка, господин… господин (я намеренно повторил это)… ведь цены на хлеб для рабочего движения вопрос весьма принципиальный, и если вам в этом случае нечего сказать, то можете не трудиться продолжать свой доклад».

«Цена на хлеб в развитых капиталистических странах не имеет решающего значения». Он снова заговорил тоном псаломщика. В зале заворчали. Оратор поперхнулся. Я воспользовался паузой: «Послушайте, я подозреваю, что вы вообще не в курсе дела. На сколько возросла цена за последнюю неделю? Ведь вы же называете себя коммунистом! Но если вы не ответите на мой вопрос, мы не сможем принимать вас всерьез с вашими бумажками. Итак?» Оратор был явно сбит с толку. Он неуверенно оглянулся на своих соратников и замолк.

«Итак, – безжалостно продолжал я терзать его тоном школьного учителя, – на сколько процентов поднялась цена? Ответьте и можете продолжать свою речь».

«Но это же глупо… – попробовал вывернуться он, – это же совсем неважно». Но я не выпускал его из когтей.

«Странно, что вам, считающему себя коммунистом, безразличны насущные потребности населения. Этого я не понимаю. Но ответьте нам, и мы сможем продолжать». «Революционер» густо покраснел, но продолжал молчать. Кое‑кто из публики уже принялся подначивать его:

«Ну вымолви хоть словечко, не ломайся!» Послышались отдельные злорадные смешки. Четыре или пять раз я обращался с просьбой к маоистскому вожаку, уговаривая, а потом почти умоляя его не испытывать терпения публики и ответить на вопрос, на сколько поднялась цена на хлеб. «А может быть, вы не хотите нам этого открыть?»

«Сам скажи». Он хотел, чтобы это прозвучало шутливо и вместе с тем бодро, но в ответ в зале раздался такой взрыв смеха, что стало очевидно: публика уже поняла, что он совершенно ничего не знает.

Оратор в то время перешептывался со своими товарищами.

«Прекратите. Здесь не детский сад! – сказал я строго. – Докажите же, наконец, что вы коммунист. Так на сколько процентов?»

«На десять», – с трудом выдавил он. Не давая ему опомниться, я тут же вцепился в его слова: «Вы это знаете точно или просто предполагаете?» Это был конец для того, кто, как говорится, «пошел по шерсть, а вернулся стриженым». В мертвой тишине прозвучало вымученное: «Предполагаю». Взрыв смеха. Многие в зале хлопали себя по ляжкам от удовольствия. Если бы я сейчас поставил на голосование: дать или не Дать слово представителю той группы, что пришла с целью сорвать мое выступление, – результат мог быть только одним: не давать.

Когда после этого маоисты еще несколько раз пытались, правда неуверенно, атаковать меня, я спрашивал всякий раз: «Вы знаете это или опять только предполагаете?» И голоса их тонули в общем хохоте.

Во время антракта они вообще ушли, явно потеряв всякий интерес к дальнейшему, и таким образом лишили меня возможности поставить им тщательно подготовленную ловушку политического характера. Но они и без этого достаточно оконфузились.

Надо заметить, что ничего другого, кроме рокового «предполагаю», они ответить не могли, так как повышение цен на хлеб, из‑за которого и разгорелся сыр‑бор, было выдумкой чистой воды. Но они, выдававшие себя за знатоков истинных нужд народа, обязаны были знать это. Я говорил себе (хотя совесть моя из‑за того, что я так разыграл их, была неспокойна), что они могли просто признаться, что чего‑то не знают. Никого бы это не удивило, никто не подумал бы смеяться над ними. В этом случае я был бы проигравшей стороной. В неловкое положение они попали из‑за собственных амбиций, из‑за глупейшего самомнения. А когда имеешь дело с такими людьми, можешь не сомневаться, что подобные черты непременно обнаружатся.

Мои выступления в университетах и вузах чаще всего организовывали левые студенческие союзы – такие, как ССНС в его первые годы существования. Социалистический союз высших школ, марксистский студенческий союз «Спартак», группы профсоюзной ориентации или же официальные Всеобщие студенческие комитеты (ACTA), большинство в которых принадлежало все тем же группировкам. Однако дважды я выступал с позволения «Кольца христианско‑демократических студентов» («КХДС») – организации правых студентов, которые, несмотря на название, больше тяготели к НАТО, чем к нагорной проповеди.

В 1970 г. в городе Мюнстере – оплоте черной реакции – прежняя коалиция левых в университете, раздираемая внутренними противоречиями, была заменена в студенческом парламенте на «КХДС». Меня пригласил новый референт по культуре. Из‑за нашей обоюдной неинформированности мы играли на равных: он не знал, кто такой Киттнер, я тоже ничего не слышал о том, что в Мюнстере совершился поворот вправо.

Классический расклад для комедии ошибок, а может, и для трагедии.

Прибыв в Мюнстер, я обнаружил еще на подступах к аудитории половину состава «КХДС», все они были заметно возбуждены. «Господин Киттнер, плохие новости. Мы получили информацию: левые собираются сегодня ворваться на ваше представление».

Только в этот момент, когда передо мной оказались представители правого студенчества, в отчаянии заламывавшие руки, я сообразил, в чем дело. Потребовалось некоторое самообладание, чтобы, распознав первым ситуацию, не расхохотаться вслух.

– Ну и что? – спросил я небрежно.

– Их будет подавляющее большинство. Может, отменить вечер? Не стоит подвергать вас такому риску. Или по крайней мере вызвать полицию?

Я уже собрался было просветить ребят насчет истинного положения дел, но тут же подавил в себе этот благородный порыв. Тот, кто, подобно им, готов натравить полицию на своих же товарищей, по меньшей мере заслуживает быть при всех посаженным в лужу, и чем позднее это случится, тем значительнее будет эффект.

«Нет, нет, – сказал я поэтому успокаивающе, – с этим я и один справлюсь».

В моем заявлении не было ни капли лжи. Однако братия из «КХДС» изумленно уставилась на меня. Они, видимо, приняли меня за героя, готового идти на смерть, или за человека совершенно неопытного – глупого и дерзкого. Вероятно, именно поэтому они и выдали мне вперед гонорар за выступление.

Когда мы с Кристель оборудовали сцену, они продолжали так же уважительно смотреть на нас. Очевидно, повышенное чувство уважения мешало им помочь нам.

Левые действительно буквально ворвались в зал. Ровно в восемь все свободные места, вплоть до подоконников, лестничных ступенек оказались занятыми. В зале ритмично хлопали в ладоши, скандировали: «Начинать, начинать!»

Христианско‑демократический уполномоченный по вопросам культуры еще раз появился в гардеробе, он сильно нервничал. «В зале настоящий ад. Не следует ли нам все‑таки вызвать полицию?…»

«Можете не волноваться. Я справлюсь и так. Зал будет в восторге».

«Вы действительно так считаете?» – В его голосе звучало большое сомнение. Он сжимал и разжимал руки, неуверенно переминался с ноги на ногу и, наконец, решился: «В таком случае я должен обратить ваше внимание на то, что мы снимаем с себя всякую ответственность за ваше выступление. ACTA ничего не гарантирует. По этому вопросу должна быть полная ясность».

Когда я спокойно подтвердил, что беру всю ответственность на себя, он бросил на меня удивленный взгляд и, вздохнув с облегчением, быстро исчез. Я начал выступление.

После первых же десяти фраз у студентов «КХДС» от ужаса отвисли подбородки. Постепенно они стали понимать, в чем дело, и с побелевшими лицами начали один за другим пробираться к выходу. Их уход сопровождался аплодисментами ликующей аудитории. С их стороны было бы мужественнее остаться и, стиснув зубы, вытерпеть все.

Позднее, во время дискуссии, состоявшейся по окончании выступления, ко мне пробрался посланник от «КХДС», чтобы сообщить: в честь сегодняшнего праздничного вечера в помещении ACTA специально организован холодный буфет, но после всего случившегося там будут есть и пить без меня. Какая потеря!

«Вот оно что, – сказал на это один из участников дискуссии. – В таком случае очень хорошо, что мы прорвались в зал без билетов. Тот, кто на студенческие деньги организует буфет, тот обойдется и без входной платы».

Честно говоря, мне нечего было на это возразить.

Поиск по сайту: