Глава XIII. ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОМАНДОРА УРРИКАНА

11 мая в восемь часов утра командору Уррикану было сообщено о числе очков шестого тиража, а в девять часов двадцать пять минут он уже покинул Чикаго.

Как видите, он не терял времени, да этого и нельзя было делать, так как он обязался до истечения срока, то есть ровно через две недели, быть в самом отдаленном пункте полуострова Флориды.

Девять, из четырех и пяти, один из самых лучших ходов партии! Счастливый игрок сразу отсылался в пятьдесят третью клетку. На карте, составленной Вильямом Гиппербо-ном, эту клетку занимал штат Флорида, самый отдаленный из всех штатов юго-восточной части Североамериканской республики.

Друзья Годжа Уррикана, или, правильнее, его сторонники, — так как друзей у него не было, но были люди, верившие в счастливую звезду этого несдержанного на язык человека, — выразили желание поздравить его при выходе из зала Аудиториума.

— Зачем это, скажите, пожалуйста? — сказал он своим обычным недовольным, ворчливым тоном, придававшим такое «обаяние» его речам. — Зачем обременять меня вашими пожеланиями и выражениями симпатии в момент, когда я буду трогаться в путь? Это сделает мой багаж чересчур тяжелым.

— Командор, — говорили ему, — пять и четыре — ведь это такое блестящее начало!

— Блестящее? Представляю себе… блестящее для тех, у кого есть дела во Флориде.

— Заметьте, командор, что вы этим значительно обгоняете ваших конкурентов…

— Думаю, что это только справедливо, так как судьба заставляет меня ехать последним!

— Без сомнения, мистер Уррикан, и теперь вам было бы достаточно получить десять очков, чтобы очутиться у цели, и в два хода вы выиграли бы партию.

— Действительно!.. Если я получу девять очков, то у меня уже не будет больше хода… А если получу больше десяти очков, то мне придется возвращаться вспять, еще неизвестно куда…

— Все равно, командор, всякий на вашем месте был бы очень доволен.

— Возможно, но лично я недоволен!

— Подумайте только: шестьдесят миллионов долларов, может быть, ждут вашего возвращения.

— Я так же хорошо воспользовался бы ими, если бы пятьдесят третья клетка находилась в одном из штатов, соседних с нашим!

Это было вполне правильное соображение, и тем не менее, хотя он с этим не соглашался, его преимущество перед остальными пятью партнерами было вполне реальным, так как никто из них не мог бы при следующем ходе попасть в последнюю клетку, между тем как ему было бы совершенно достаточно для этого получить десять очков.

Но так как Годж Уррикан был всегда глух к голосу рассудка, то весьма возможно, что даже в том случае, если бы он попал в один из штатов, соседних с Иллинойсом, штат Индиана или Миссури, он все равно не стал бы его слушать.

Ворча и негодуя, командор Уррикан вернулся к себе на Рандольф-стрит в сопровождении Тюрка, выражавшего свое негодование так громко и неистово, что его хозяин вынужден был строго-настрого приказать ему замолчать.

Его хозяин?.. Но разве Годж Уррикан был хозяином Тюрка? И это в такое время, когда, с одной стороны, Америка провозгласила уничтожение рабства, а с другой — этот Тюрк, хотя и был совершенно черен от загара, все равно не мог бы сойти за негра.

Был ли он, в конце концов, его слугой? И да и нет.

Тюрк, хотя он и был в услужении у командора, не получал от него никакого жалования, а когда случалось, что ему нужны были деньги, — о, совсем немного, — он их просил, и ему давали. Ближе всего ему подходило название «сопровождающего», тем более что разница в их социальном положении не позволяла смотреть на него как на товарища командора.

Тюрк (это было его настоящее имя) был один из старых моряков федерального флота, никогда не плававший в морях другого государства, служивший сначала во флоте в качестве юнги, потом матроса, потом квартирмейстера, словом, прошедший все инстанции. Нужно заметить, что он служил на тех судах, где служил и Годж Уррикан, бывший сначала учеником, потом мичманом, лейтенантом, капитаном и командором. Вот почему они прекрасно друг друга знали, и Тюрк был единственным из судовой команды, с которым этот горячка-офицер бывал иногда способен столковаться. И, возможно, потому, что Тюрк проявлял себя еще более неистовым, чем командор. Он принимал во всех происходивших ссорах сторону Уррикана, готовый наброситься на каждого, кто не имел счастья ему понравиться.

Во время плавания Тюрк нередко исполнял должность личного слуги Годжа Уррикана. Тот оценил его и кончил тем, что не мог без него обходиться. Когда возраст позволил командору выйти в отставку, Тюрк, у которого срок регулярной службы кончился, оставил флот, нашел Годжа Уррикана и вскоре сделался самым необходимым для него человеком на условиях, о которых говорилось выше. Таким образом, он уже три года как проживал на Рандольф-стрит, занимая положение управляющего, который ничем не управляет, или, если хотите, почетного интенданта.

Но о чем еще не было ничего сказано и чего никто не подозревал, это что Тюрк был, в сущности, самым кротким, самым безобидным, самым приятным для совместной жизни человеком. За время своей службы во флоте он никогда ни с кем не поссорился, никогда не принимал участия в ссорах и драках матросов, никогда не подымал ни на кого руку, даже после того как выпивал виски или джин стаканами, причем часто он пил без счету, но никогда не пьянел.

Как же ему пришла вдруг мысль, ему, человеку миролюби вому и спокойному, превзойти в неистовстве Годжа Урриканг, самого неистового из людей?

Тюрк искренне полюбил командора, несмотря на всю его необщительность. Он был похож на тех верных псов, которые, когда их хозяин начинает на кого-нибудь сердиться, вторят ему еще более громким лаем. Разница была только в том, что пес слушался голоса своей природы, а Тюрк действовал этому голосу наперекор. Привычка выходить из себя при каждом удобном и неудобном случае и проявлять свое негодование в гораздо более резкой форме, чем Годж Уррикан, нимало не изменила мягкости его характера. Его припадки неистового гнева были деланными, он играл роль, но играл ее изумительно, совершенно перевоплощаясь в другого человека.

Он поступал так, движимый истинной привязанностью к своему хозяину, стараясь превзойти его в бешенстве, чтобы его сдержать, напугав теми последствиями, к которым такие порывы бешенства могли привести. И действительно, всякий раз, когда Годж Уррикан находил нужным вмешаться и успокоить Тюрка, он сам в конце концов успокаивался. Когда один говорил, что проучит какого-нибудь невежду, другой предлагал пойти и надавать тому пощечин, а когда командор угрожал кому-нибудь пощечиной, Тюрк заявлял, что изобьет того до смерти. И командор во всех таких случаях начинал уговаривать Тюрка, и в результате доброму малому удавалось предотвратить истории, которые грозили командору очень крупными неприятностями.

Так было в последний раз, по поводу отъезда командора во Флориду, когда Годж Уррикан намеревался вызвать нотариуса на дуэль, как будто тот был в чем-то виноват, а Тюрк во весь голос кричал, что эта отвратительная канцелярская крыса, очевидно, что-то сплутовала, и клялся оборвать ему оба уха и сд ать из них букет своему хозяину.

Таков был этот оригинальный субъект, достаточно ловкий для того, чтобы не дать никому догадаться о своей игре, сопровождавший утром 16 мая на центральный вокзал Чикаго командора Уррикана.

К отходу поезда, увозившего шестого партнера, на вокзале собралась большая толпа, и если, как уже говорилось выше, у отъезжавшего в этой толпе не было друзей, то, во всяком случае, были люди, решившиеся рисковать своими деньгами и ставившие на него большие суммы. Может быть, им казалось, что человек такого бешеного характера должен был уметь держать в повиновении даже саму фортуну?

Каков же был маршрут, продуманный командором? Очевидно, тот, который грозил ему меньшим риском запоздать к сроку, — самый короткий.

— Слушай, Тюрк, — сказал он, как только вернулся к себе на Рандольф-стрит, — слушай и смотри.

— Слушаю и смотрю…

— Вот это карта Соединенных штатов, которую я сейчас кладу на стол перед тобой.

— Очень хорошо… Карта Соединенных штатов…

— Да. Вот здесь Иллинойс с Чикаго… Там — Флорида…

— О, я знаю! — ответил Тюрк, глухо ворча себе под нос. — В былые времена мы там плавали, командор.

— Ты понимаешь, Тюрк, что если бы дело шло только о том, чтобы отправиться в Таллахасси, столицу Флориды, или Пенсаколу, или даже в Джексонвилл, то это было бы очень легко и скоро, комбинируя различные идущие туда поезда…

— Очень легко и скоро, — повторил Тюрк.

— И, — продолжал командор, — когда я думаю, что эта Лисси Вэг, эта глупая девчонка, отделается только тем, что переедет из Чикаго в Милуоки…

— Негодная! — прорычал Тюрк.

— И что этот Гиппербон…

— О, если бы только он не умер, мой командор! — вскричал Тюрк, подымая кулак таким жестом, точно хотел уложить на месте бедного покойника.

— Успокойся, Тюрк… он умер… Но для чего нужно было ему выбрать во всей Флориде место, наиболее отдаленное в штате… Это на самом конце того длинного полуострова в форме хвоста, который вдается в Мексиканский залив…

— Того хвоста, которым следовало бы его выпороть. Выпороть до крови! — заявил Тюрк.

— Потому что, в конце концов, ведь это в Ки-Уэст, на этот маленький островок из группы островов Пайн-Айлендс, нам придется тащить наш чемодан! Маленький островок, и к тому же очень скверненький, как говорят испанцы, годный только на то, чтобы служить цоколем маяку, и на котором теперь вырос целый город…

— Скверные места, мой командор, — сказал Тюрк. — А что касается маяка, то мы его не раз пеленговали, прежде чем входить во Флоридский пролив.

— Ну, и я думаю, — продолжал Годж Уррикан, — что самое лучшее, самое быстрое, что мы можем предпринять, это проделать первую половину нашего пути по железной дороге, а вторую — морем… Скажем, девятьсот миль, чтобы доехать до Мобила, и от пятисот до шестисот, чтобы доплыть оттуда до Ки-Уэста.

Тюрк не возразил, да никаких возражений этот проект, очень благоразумный, и не требовал. По железной дороге через тридцать шесть часов Годж Уррикан попадал в Мобил, штат Алабама, и ему оставалось двенадцать дней для того, чтобы на пароходе доехать до Ки-Уэста.

— Если бы нам это не удалось, — заявил командор, — это означало бы, что суда перестали совершать по морю рейсы.

— Или что не осталось больше воды в море! — вскричал Тюрк голосом, в котором чувствовалась явная угроза Мексиканскому заливу.

Но каждый согласится, что таких двух случайностей ожидать, конечно, трудно. О возможности не найти в Мобиле судно, отправлявшееся во Флориду, и не заговаривали. Это очень оживленный порт, его навигационная деятельность значительна, и к тому же благодаря своему положению между Мексиканским заливом и Атлантикой Ки-Уэст сделался местом стоянки многих судов.

В общем, этот маршрут в некоторых своих частях походил на маршрут Тома Крабба. Если чемпион Нового Света спускался вниз по бассейну Миссисипи вплоть до Нового Орлеана, штат Луизиана, то командору Уррикану предстояло спуститься до Мобила, штат Алабама. Достигнув порта, первый поворачивал на запад, к берегам Техаса, а второй намеревался повернуть на восток, к берегам Флориды. Таким образом, Годж Уррикан и Тюрк, предшествуемые носильщиком с тяжелым чемоданом в руках, в девять часов утра были уже на перроне вокзала. Их дорожные костюмы — куртка, кушак, сапоги и фуражка — указывали на то, что это были моряки. В дополнение оба они были еще вооружены шестиствольными «деринджерами», составляющими необходимую принадлежность каждого настоящего американца.

Их отъезд, сопровождавшийся обычными криками «ура», не был ознаменован никаким приключением, если не считать того, что командор имел горячее объяснение с начальником станции по поводу трех с половиной минут запоздания отхода поезда.

Паровоз помчал их с бешенной скоростью и так мчал до Кейро, находящегося почти на границе Теннесси. В Кейро, откуда Том Крабб отправился дальше по железнодорожной линии, которая заканчивается в Новом Орлеане, они выбрали тот путь, который следует вдоль границы Миссисипи а Алабамы и заканчивается в Мобиле. Главный город здесь был Джексон, штат Теннесси, который не надо смешивать с городами этого же названия в штатах Миссисипи, Огайо, Калифорния и Мичиган. Их поезд вскоре после полудня 12-го числа пересек границу Алабамы, находившуюся приблизительно в ста милях от конечного пункта этой железнодорожной ветви.

Всем, конечно, ясно, что командор Уррикан путешествовал не для удовольствия, а для того, чтобы самым коротким путем достигнуть назначенного пункта, поэтому никаких забот туриста он не знал. К тому же все внешние достопримечательности — города, ландшафты и тому подобное — не могли интересовать старого моряка, а тем более Тюрка.

В десять часов вечера поезд остановился на платформе вокзала Мобила, совершив свой длинный переезд без каких бы то ни было недоразумений и несчастных случаев. Нужно прибавить, что Годж Уррикан не имел повода поссориться ни с кем из машинистов, кочегаров, кондукторов, железнодорожных служащих, ни даже со своими товарищами по путешествию.

Впрочем, он не скрывал того, кем он был, и весь поезд был осведомлен, что в лице этого энергичного и шумного субъекта везут шестого партнера матча Гиппербона.

Командор велел проводить себя в ближайший от порта отель. Справляться об отходящих пароходах было слишком ттоздно, и Годж Уррикан решил этим заняться на следующий день, покинув с самого раннего утра свою комнату. Тюрк намеревался, конечно, ему сопутствовать, и если бы какое-нибудь судно, направлявшееся во Флориду, оказалось готовым к отплытию, то они в тот же день отправились бы дальше.

На следующее утро, когда солнце только еще вставало, оба они дружно шагали по набережной Мобила.

Монтгомери является официальной столицей Алабамы, штата, названного так по реке того же имени. Он состоит из двух областей — одна гористая, по которой тянутся в юго-западном направлении последние отроги Аппалачских гор, а другая — из обширных равнин, в южной своей части наполовину болотистых. В прежние времена этот штат занимался только культурой хлопка, теперь же благодаря удобному железнодорожному сообщению он энергично эксплуатирует свои железные и каменноугольные копи.

Но ни Монтгомери, ни даже Бирмингам, промышленный город в центре штата, не могут соперничать с Мобилом, население которого составляет около тридцати двух тысяч жителей. Он построен на террасе в глубине одноименной бухты, очень удобной во всякое время года для причаливания судов, приходящих из открытого моря. Его предместье распланировано очень широко и окружено зелеными рощами. Командор Уррикан не без основания полагал, что он найдет здесь очень много способов добраться морем до Ки-Уэста. Торговое значение порта Мобила таково: он принимает ежегодно в свои воды по меньшей мере пятьсот судов.

Но существуют люди, которых преследуют неудачи, которые никогда не могут их избежать, и на этот раз Годжу Уррикану представился серьезный случай выйти из себя.

Дело в том, что он явился в Мобил в самый разгар забастовки, общей забастовки тамошних грузчиков. Она была объявленa только накануне и грозила продолжиться несколько дней. Из судов, которые уже были назначены к отплытию, ни одно не могло выйти в открытое море до соглашения с судохозяевами, решившими сопротивляться всем требованиям бастующих.

Таким образом, 13, 14 и 15 июня командор провел в тщетной надежде, что какое-нибудь судно закончит погрузку и сможет пуститься в путь.

Грузы оставались на набережной, в пароходных котлах не было огня, громадные тюки хлопка занимали все доки; навигация не была бы более бездеятельной, если бы бухта Мобила оказалась внезапно покрытой льдами. Такое ненормальное положение вещей могло продолжиться неделю и даже больше… Что же делать?

Приверженцы командора Уррикана внушили ему безусловно очень разумную мысль — отправиться немедленно в Пенсаколу, один из крупных городов штата Флорида на его границе со штатом Алабама. Поднявшись по железной дороге до северной окраины штата, а затем спустившись к берегу Атлантики, было нетрудно уже доехать до Пенсаколы за двенадцать часов.

Годж Уррикан, — нужно отдать ему в этом справедливость, — был человеком быстрых решений и не терял времени на пустые разговоры. Вот почему, сев утром 16-го числа вместе с Тюрком в поезд, он в этот же вечер был в Пенсаколе.

У него оставалось еще в запасе девять дней, более, чем требовалось, чтобы переехать из Пенсаколы в Ки-Уэст, даже если бы дело шло о переезде на паруснам судне.

Флорида представляет собой полуостров, вдвинувшийся в Мексиканский залив, и имеет в ширину четыреста пятьдесят миль, а в длину — около трехсот пятидесяти.

Если Таллахасси является столицей, законодательным центром штата, то значение Пенсаколы во всяком случае, не меньше, чем значение Джексонвилла, хозяйственного центра штата. Соединенная длинной цепью железных дорог с самым центром Союза, Пенсакола со своими двенадцатью тысячами жителей переживает период расцвета. Но для командора Уррикана, разыскивавшего какое-нибудь готовое к отплытию судно, было особенно важно то, что в торговом обороте порта участвовало почти тысяча двести кораблей.

Но здесь опять начались все те же преследовавшие командора неудачи. Забастовки, конечно, не было, но зато не было также ни одного судна, которое собиралось выйти из гавани, направляясь на юго-восток, в Антиллы или в Атлантику, — и, разумеется, никакого вероятия добраться морем до Ки-Уэста!

— Очевидно, — проговорил Годж Уррикан, кусая себе губы, — ничего не поделать! Не везет!

— И никого нет, с кем можно было бы за это посчитаться!.. — ответил его компаньон, свирепо вращая глазами.

— Но не можем же мы бросить здесь свой якорь на целую неделю…

— Нет!.. Во что бы то ни стало нам нужно сняться с якоря, мой командор, — заявил Тюрк.

— Согласен, но каким способом перебраться из Пенсаколы в Ки-Уэст?

Годж Уррикан, не теряя ни минуты, принялся обходить одно парусное судно за другим, один пароход за другим, но всюду получал самые неопределенные обещания: «Да, они поедут…», «Уложат только товары и дополнят груз…» — но ничего окончательного, несмотря на высокую цену, которую командор предлагал за свой переезд. Тогда он попробовал «по-своему» вразумить этих проклятых капитанов и даже самого начальника порта, рискуя попасть за это в тюрьму.

Так прошли еще два дня, и вечером 18-го всем стало ясно, что оставалось снова попробовать сухопутный переезд, так как о морском нечего было и думать. И какая усталость! Какой страх опоздать к назначенному сроку!

Подумать только! Если ехать не пароходом, а по железной дороге, то нужно было пересечь почти всю Флориду с запада на восток и ехать через Таллахасси вплоть до Лайв-Ок, а потом спуститься на юг, к Тампе или к Пунто-Гарда, лежащим на берегу Мексиканского залива, — сделать в общем около шестисот миль по железной дороге, причем поезда по расписанию не были согласованы один с другим. И с этим можно было бы еще примириться, если бы, начиная с данного пункта, железнодорожная сеть обслуживала всю остальную часть полуострова. Так нет же! И если нельзя было поймать какое-нибудь судно, готовое к отплытию, то предстояла еще длинная дорога, целое путешествие, которое проходило бы в крайне тяжелых условиях!

Это очень печальная часть Флориды, малонаселенная и плохо приспособленная для жизни. Найдутся ли там какие-нибудь способы сообщения в виде почтовых карет, повозок или верховых лошадей, которые дали бы возможность в несколько дней доехать до крайнего пункта Флориды? И допустив, что вы нашли бы все необходимое, причем это стоило бы безумных денег, каким это было бы медленным и утомительным передвижением! И даже опасным в этих бесконечных лесах с рядами темных кипарисов, местами непроходимых, погруженных наполовину в стоячие воды трясин; на дорогах, едва различимых под массой болотных трав, скрывающих почву; в густых зарослях гигантских грибов, которые при каждом шаге разрываются с шумом фейерверочных ракет, и дальше по лабиринту болотистых равнин и озер, в которых кишмя кишат аллигаторы, и ламантины, и самые страшные змеи с головами в форме треугольника, укусы которых смертельны. Такова эта ужасная страна Эверглэйдских болот, куда скрылись последние представители племени семинолов, красивые и дикие, воевавшие во времена своего вождя Ойзеолы так бесстрашно против вторжения в их страну федеральных армий. Одни только туземцы находят возможность жить, или, вернее, прозябать, в этом сыром и жарком климате, так благоприятствующем развитию болотных лихорадок, сваливающих с ног в несколько часов самых здоровых и крепких людей, даже таких, каким был командор Уррикан!

О, если бы эту часть Флориды можно было сравнить с той, которая простирается на восток до двадцать девятой параллели, и если бы требовалось отправиться из Фернандины в Джексонвилл и в Сент-Огастин, в страну, в которой нет недостатка ни в селах, ни в городах, ни в путях сообщения!.. Но ехать из Пунто-Гарда на самую окраину страны, к мысу Сэйбл…

А тем временем настало уже 19 мая. Осталось всего шесть дней. И выяснилась полная невозможность использовать сухопутный путь!

Утром в этот день к командору Уррикану подошел на набережной некий Хьюлкар, один из местных судовщиков, наполовину американец, наполовину испанец, один из тех, которые занимаются мелким каботажем у берегов Флориды, и, поднеся руку к своей кепке, сказал:

— Все еще нет судна, чтобы везти вас во Флориду, командор?

— Нет, — ответил Годж Уррикан, — и если вам таковое известно, вы получите от меня десять пиастров.

— Одно такое я знаю.

— Какое?

— Мое.

— Ваше?

— Да… Чикола. Хорошенькая шхуна на сорок пять тонн. Три человека судовой команды. Шхуна, делающая обычно восемь узлов при хорошем ветре и…

— Какой национальности? Американской?

— Американской.

— Готовая к отплытию?

— Готовая к отплытию и к вашим услугам, — ответил Хьюлкар.

Приблизительно пятьсот миль отделяли Пенсаколу от Ки-Уэста. Если ехать по прямой линии, при условии делать не меньше пяти узлов в час, принимая во внимание возможное отклонение с пути или неблагоприятные ветры, то этот переезд мог быть сделан в шесть дней.

Десять минут спустя Уррикан и Тюрк стояли уже на палубе Чиколы, которую разглядывали глазами знатоков. Это было маленькое каботажное судно, сидевшее неглубоко в воде, предназначенное к плаванию вдоль побережья, с достаточно широким корпусом, чтобы выдержать большую парусность. Для таких двух моряков, как командор и бывший квартирмейстер, опасностей на море не существовало. Что же касается Хьюлкара, то он уже в течение двадцати лет плавал на своей шхуне от Мобила до Багамских островов через флоридские воды и несколько раз заезжал в Ки-Уэст.

— Сколько за переезд? — спросил командор.

— Пять пиастров в день.

— С едой?

— С едой.

Это было дорого, и Хьюлкар пользовался обстоятельствами.

— Едем! Тотчас же! — приказал Уррикан.

— Как только ваш багаж будет на палубе.

— А в котором часу отлив?

— Он уже начался, и через какой-нибудь час мы будем в открытом море.

Только переезд на Чиколе давал возможность явиться в срок в Ки-Уэст, куда шестой партнер обязан был прибыть не позднее полудня 25 мая.

В восемь часов, расплатившись в гостинице, Уррикан и Тюрк были уже на берегу, а через пятьдесят минут маленькая шхуна плыла по заливу между портами Макрэ и Пикинс, построенными когда-то французами и испанцами, и скоро она вошла в открытое море.

Поиск по сайту: