Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

ПРИЛОЖЕНИЕ: ДОМАШНИЙ МИР И АВТОМОБИЛЬ



Проделанный выше анализ в целом касается только до­машней обстановки, домашнего быта. Действительно, по­чти все наши обиходные вещи сосредоточены в простран­стве частного жилища. Однако система не исчерпывает­ся одним лишь домашним интерьером. Она включает и один внешний элемент, вводящий в нее новое измерение, — автомобиль.

Это вещь из вещей, в том смысле что она покрывает со­бой все аспекты нашего анализа: абстрагирование от вся­кой практической цели ради скорости и престижа; фор­мальную коннотацию; техническую коннотацию; форси­рованную дифференциацию; нагруженность страстями; проекцию фантазмов. В автомобиле четче, чем где-либо еще, проявляется взаимосвязь субъективной системы по­требностей и объективной системы производства. Все эти аспекты анализируются в других главах. Здесь же нам хо­телось бы остановиться на том, каково место автомобиля в общей системе.

Автомобиль включен в систему как элемент, дополни­тельный ко всем прочим вещам вместе, и каждая из них рядом с ним предстает как нечто частное — не просто ме­нее сложное по устройству, но не занимающее само по себе особого положения в системе. По своей позиционной зна­чимости сравниться с автомобилем способна лишь вся сфе­ра домашнего быта как целое (мебель, бытовая техника, «гаджеты» и т.д.), структурированная по основной оппо­зиции расстановки/среды. Разумеется, в нашем житейском опыте домашняя сфера, с ее множественностью забот, фун­кций и отношений, гораздо важнее, чем «сфера» езды на автомобиле. Но в системном плане приходится признать, что она образует лишь один из двух полюсов общей систе­мы, тогда как вторым является именно автомобиль.

Автомобиль, вбирая в себя все оппозиции и скрытые зна­чения домашнего интерьера, привносит дополнительно еще

и идею мощи, некоторую недостающую трансцендентность, — но при этом никогда не ставит под вопрос самое систему; благодаря машине частный быт делается соразмерен цело­му миру, не переставая оставаться повседневным бытом; то есть система обретает эффективную насыщенность, не вы­ходя за собственные рамки.

Передвижение является необходимостью, скорость — удо­вольствием. Обладание же автомобилем дает нечто еще боль­шее — как бы свидетельство о гражданстве; водительские права служат дворянской грамотой для новейшей моторизо­ванной знати, на гербе которой начертаны компрессия газов и предельная скорость. А изъятие водительских прав — это ведь сегодня своего рода отлучение, социальная кастрация1.

Даже если не усматривать в автомашине современную версию древнего мифа о кентавре, сливающем в себе че­ловеческий ум и животную силу2, можно тем не менее при­знать, что это вещь не простая, а сублимированная. В ней как бы заключается в скобки обиходная повседневность всех остальных вещей. Преобразуемый ею материал — про­странство-время — не сравним ни с каким иным; и дина­мический синтез, который дается автомобилем в форме скорости, также глубоко отличается от какой бы то ни было обыкновенной функции. Движение уже само по себе ока­зывает на нас глубоко благотворное воздействие, но меха­ническая эйфория скорости — это нечто иное: в нашем во­ображаемом под нею скрывается чудесное перемещение «само собой». Подвижность без усилий — это некая бла­женная ирреальность, где приостанавливается существо­вание и отменяется ответственность. Интегрируя в себе пространство-время, скорость делает мир двумерным, сво­дит его к плоскому образу; она не считается с его рельеф­ностью и с его становлением и как бы приводит нас к воз-

1 Иногда оно применяется как мера против сутенеров.

2 О мифологии Кентавра и фантазмах, проецируемых на лошадь и на автомобиль, см. главу «Коллекция».

вышенно-неподвижной созерцательности. «Движение, — пишет Шеллинг, — это всего лишь стремление к покою». На скорости свыше ста километров в час возникает пре­зумпция вечности (а также, возможно, и невроза). Эйфо­рия от езды в автомобиле, питаемая этим чувством своей неподвластности миру (он остается далеко позади или же впереди), не имеет ничего общего с активным жизненным тонусом: здесь происходит пассивное удовлетворение в по­стоянно меняющихся декорациях.

Такая «динамическая эйфория» противостоит статичным удовольствиям семьи и недвижимости, а вместе с тем и аб­страгируется от социальной действительности. Например, в «Жоли мэ» приводились признания одного из тысяч та­ких людей, для кого автомобиль — это нейтральная терри­тория между работой и семейным домом, пустой вектор чи­стого перемещения: «Приятные минуты, — говорит он, — бывают у меня только по дороге из дома в контору. Я куда-то еду, еду... А сегодня и той радости нет, потому что движе­ние слишком плотное». Таким образом, машина не просто противостоит дому, образуя вторую половину повседневно­го быта, — она и сама представляет собой особое жилище, только недоступное для посторонних; это замкнуто-интим­ная сфера, но без обычных черт уюта, с острым чувством формальной свободы, с головокружительной функциональ­ностью. Интимность очага — это интимность инволюции, замкнутости в отношениях и привычках домашнего быта. Интимность автомобиля — это интимность метаболизма, стремительного прорыва сквозь время и пространство, и вместе с тем это место, где всегда возможен несчастный слу­чай; в этой случайности, часто так и не реализуемой, но по­стоянно воображаемой и всегда изначально признаваемой, достигает высшей точки та интимность наедине с собой, та формальная свобода, которая краше всего в смерти. Осу­ществляется необычайный компромисс: оставаясь у себя дома, мы все более удаляемся от дома. Итак, автомобиль —

это средоточие новейшей субъективности, центр без окруж­ности, тогда как у субъективности домашнего мира всегда есть внешняя граница.

Подобной сублимации, преображения мира не дает ни одна другая вещь, техническое устройство или «гаджет» по­вседневного обихода. Любой функциональный предмет не­сет в себе дополнительный смысл могущества, но в домаш­не-бытовой сфере он минимален. Да и вообще дом не та об­ласть, где человек обретает свою социальную ценность, — разве что дом сам выходит за собственные пределы в кате­гориях престижа или светского общения. (В том и состоит одна из главных проблем супружеской жизни, что в ней ча­сто не удается присваивать друг другу ценность.) По отно­шению к этому «горизонтальному» сектору домашнего быта машина с ее скоростью составляет как бы «вертикаль», тре­тье измерение1. Это фактор облагораживающий, освобож­дающий человека не только от ограничений органического существования, но и от ограничений социальных. Если до­машний быт замыкается в себе, не доходя до социальности, то автомобиль, чистая функциональность которого связана лишь с покорением пространства и времени, обретает свое обаяние как бы по ту сторону ее. Фактически же по отно­шению к общественной сфере и домашний очаг и автомо­биль образуют одну и ту же абстракцию частной жизни; их двучленность сопряжена с двучленностью труда и досуга, об­разуя вместе общую структуру повседневной жизни.

Подобная систематическая биполярность, эксцентрич­ность и вместе с тем дополнительность машины по отно­шению к очагу имеет тенденцию накладываться на распре­деление социальных ролей между полами. Действительно, машина, как правило, остается достоянием мужчины. «У папы своя «Пежо», у мамы — свои «Пежо», — говорится в

1 Отсюда — хорошо известная неприязнь среднего водителя кавтомобильной технике безопасности (ремням и т.д.). Безопасность пусть будет дома — машина же в этом смысле именно нечто иное, чем дом, нечто обратное ему.

одной рекламе; то есть у мужчины — автомобиль, а у женщи­ны — миксер, кофемолка, кухонный комбайн и т.д.1 Мир се­мейного быта — это мир пищевых продуктов и многофунк­циональной техники. Мужчина же царит во внешней сфере, наиболее действенным знаком которой является автомобиль; оттого-то его и нет на рекламной картинке. Таким образом, как в плане вещей, так и в плане человеческих ролей дей­ствует одна и та же оппозиция — но в данном случае, что су­щественно, в рамках одной и той же фирмы «Пежо».

Очевидно, это сочетание не случайно. В самом деле, оно вступает в корреляцию с глубинными психосексуальными факторами.

Мы видели, что скорость — это одновременно трансцен­дентность и интимность. Покоряя пространство, абстрактно означающее собой реальный мир, осуществляя в нем свое мо­гущество, человек осуществляет тем самым нарциссическую самопроекцию. Стоит задуматься об «эротической» значимо­сти автомобиля или скорости: снимая социальные табу, а од­новременно и непосредственную ответственность, автомо­биль своей подвижностью устраняет целый ряд психологи­ческих сопротивлений, действовавших по отношению к самому человеку и к другим; в автомобиле, в ситуации, где ни за что не требуется расплачиваться, человек обретает и то­нус, и блеск, и обаятельность, и дерзость, а с другой стороны, такая ситуация благоприятствует эротическим от­ношениям, обращая двойную нарциссическую проекцию на один и тот же фаллический объект (машину) или на одну и ту же объективированную фаллическую функцию (скорость). Таким образом, эротизм автомобиля связан не с активно-наступательным сексуальным поведением, а с пассивно-нар­циссическим самообольщением каждого из партнеров, об­ретающих нарциссическую сопричастность в одном и том же

1 Следует признать, что такая тесная сопряженность мужчины с ма­шиной, а женщины с домом имеет тенденцию к ослаблению — если не на уровне представлений, то на уровне фактов.

объекте1. Эротическая окрашенность играет здесь ту же роль, что и реальный либо психический образ при мастурбации.

Поэтому ошибочно видеть в автомашине «женский» предмет2. Хотя в рекламе о ней всегда говорится как о жен­щине: «гибкая, породистая, удобная, практичная, послуш­ная, горячая» и т.д., — это связано скорее с общей фемини­зацией вещей в рекламе: вещь-женщина — это эффективнейшая схема убеждения, социальная мифология, все вещи, и машина в том числе, притворяются женщинами, чтобы их покупали. Здесь, однако, работает общекультурная сис­тема. Для самой же машины глубинная фантазматизация происходит иначе. В зависимости от ее использования, от ее характеристик (гоночный «спайдер» или же лимузин на бархатном ходу) автомашина может приобретать психичес­кую нагрузку как мощи, так и убежища, представать как снарядом, так и жилищем. В глубине же, как и любой фун­кциональный механический предмет, автомобиль прежде всего переживается — причем всеми, мужчинами, женщи­нами, детьми, — как фаллос, объект манипуляции, береж­ного ухода, фасцинации. Это фаллическая и вместе с тем нарциссическая самопроекция, могущество, очарованное собственным образом. Мы уже разбирали в связи с автомо­бильным крылом, как этот бессознательный дискурс коннотируется непосредственно в формах автомобиля.

1 Не так давно подобное отношение нарциссического сообщничества через посредство вещи или же целой системы вещей было показано, в си­туации супружеской пары, в романе Жоржа Перека «Вещи» (издательство «Летр нувель», 1965). Очевидно, здесь и заключается современная особен­ность семейной жизни: сегодня все способствует тому, чтобы вещи пита­ли собой взаимоотношения, а взаимоотношения (сексуальные, супружес­кие, семейные, микрогрупповые) оказывались рамкой для потребления вещей.

2 Само слово «автомобиль» в разных языках бывает как мужского, так и женского рода.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.