О том, как Автандил встретился с Тариэлом

На рассвете чудный витязь

Снова в дальний путь помчался.

Автандил из-за деревьев

Видел все и удивлялся.

Нет, теперь с дурною вестью

Не вернется он назад.

Тайну витязя откроет

Безутешная Асмат!

Вот он вышел из засады

И приблизился к пещере.

Дева выбежала снова,

Распахнув большие двери.

«Тариэл, – она сказала, —

Ты вернулся? Что с тобой?»

Но, увы, далек был витязь.

Перед ней стоял другой.

Дева вскрикнула, и эхо

Ей в ущелье отвечало.

Автандил схватил девицу,

Но она рвалась, кричала.

«Тариэл! – она молила. —

Тариэл! Вернись ко мне!»

И рыдала и металась,

Точно птица в западне.

«О, не плачь! – воскликнул витязь,

Опускаясь на колени. —

Что тебе могу я сделать?

Кто твои услышит пени?

Твоего я видел друга.

Был он светел и велик.

Кто, скажи мне, этот витязь,

Чей луне подобен лик?»

«О безумец, – отвечала

Дева бедная сквозь слезы, —

Не скажу тебе ни слова —

Не помогут и угрозы.

То, о чем меня ты просишь,

Невозможно знать тебе.

Каждый должен подчиняться

Провиденью и судьбе».

«Дева, ты меня не знаешь:

Я скитался дни и ночи,

Я провел три долгих года,

Чтоб его увидеть очи.

Ты – одна моя надежда.

Не томи меня, молю!

Не страшись открыть скитальцу

Тайну чудную твою».

«Горе, горе! Кто ты, витязь?

Чем тебе я досадила?

То, что я тебе сказала,

Не напрасно говорила.

Поступай со мной как хочешь:

Далеко мой милый друг, —

Кто несчастную избавит,

Исцелит от этих мук?»

Обезумевший от гнева,

Зашатался Автандил,

Крепко за волосы деву

Он рукою ухватил,

Прямо к горлу нож приставил

И сказал, сжимая нож:

«Так же пусть мой враг погибнет,

Как и ты сейчас умрешь!»

«Витязь, – дева отвечала, —

Мне не страшно умереть —

Лучше мне лежать в могиле,

Чем мучения терпеть.

Умирая, перед другом

Я невинна и чиста —

Сохранят навеки тайну

Помертвевшие уста».

Выпал нож из рук безумца,

Исказился от страданья

Лик его, и подступили

К горлу юноши рыданья.

Повалился он на землю

И, рыдая безутешно,

Проклинал себя за грубость

И просил прощенья нежно.

И смягчилось сердце девы,

Затуманился слезою

Взор ее. Склонив колена,

Витязь вымолвил с тоскою:

«На влюбленного безумца,

Дева, можно ли сердиться?

Враг и тот его жалеет.

Пожалей и ты, сестрица!

Я – влюбленный, я – безумец.

Жизнь моя страшней недуга.

По велению царицы

Твоего ищу я друга.

Сжалься, дева, надо мною,

Возврати меня к невесте,

Возврати безумца к жизни

Иль убей его на месте».

«Витязь, – дева отвечала, —

Вижу я, что ты страдаешь,

Но помочь тебе сумеет

Только тот, кого ты знаешь.

В шкуру тигра облаченный,

Он зовется Тариэлом.

Я – Асмат, его рабыня.

Горько мне на свете белом.

Мой несчастный повелитель

Возвратиться должен вскоре.

Пусть он сам тебе расскажет

Про любовь свою и горе.

Я устрою так, чтоб витязь

Полюбил тебя как брата.

Отдохни и успокойся:

Ждет влюбленного награда».

И в ответ на эти речи

Шум донесся из ущелья.

Конь, прекрасный как Мерани,

Полон дикого веселья,

Из реки на берег вышел,

И седок, луне подобный,

Весь светился бледным светом

Над дорогою неровной.

В глубине пещеры темной

Быстро спрятав Автандила,

Дева встретила скитальца

И светильник засветила.

Витязь снял свои доспехи,

Молчаливо сел за ужин.

На щеках застыли слезы —

Две слезы светлей жемчужин.

«Витязь, – дева говорила, —

День за днем идут напрасно,

По горам скитаться трудно,

По лесам бродить опасно.

Ты умрешь – она погибнет.

Разве в том твоя заслуга?

Тяжело тому в несчастье,

Кто найти не может друга».

«Ах, – ответил бедный витязь, —

Кто же нам с тобой поможет?

Кто поймет, какое горе

День и ночь мне сердце гложет?

Только я один родился

Под несчастною планетой.

Одинок я в этом мире,

Нет мне друга в жизни этой».

«Тяжко слышать эти речи, —

Робко вымолвила дева. —

Если б я не опасалась

Твоего, мой витязь, гнева,

Я нашла бы человека,

Чьей гордиться можно дружбой,

Он пошел бы за тобою

И служил бы верной службой».

«Я клянусь тебе! – воскликнул

Тариэл. – Клянусь любимой!

Пусть я стал подобен зверю,

Безутешный, нелюдимый, —

Если кто мне будет другом,

Я приму его как брата,

Полюблю его навеки,

Как умел любить когда-то».

И когда на зов девицы

Появился Автандил,

Тариэл навстречу вышел

И глаза в него вперил.

Были витязи как солнце;

Как луна, сияли оба.

Поцелуй скрепил их дружбу

Беззаветную до гроба.

Тариэл воскликнул: «Витязь!

Я молю тебя: открой,

Кто ты, сходный с кипарисом?

Из страны пришел какой?

Удостой безумца дружбой!

Смерть и та меня забыла.

Роза инеем покрыта,

Сердце сжалось и застыло».

Автандил ответил: «Витязь,

Лев, кому подобных нет!

Я – араб. В стране далекой

Я увидел божий свет.

Там у царского престола

Сердце отдал я царице.

Жжет меня огонь любовный,

Разум горестный томится.

Помнишь день, когда, скитаясь,

Встретил царских ты рабов,

Как разбил их и рассеял,

Как исчезнул без следов?

Мы тебя искали всюду.

Но напрасно мы искали.

Весь дворец пришел в унынье,

Царь был болен от печали.

И сказала мне царица:

«Если ты найдешь героя

И вернешься с доброй вестью,

Буду я твоей женою».

Третий год к концу подходит —

Мы в печали и разлуке.

Как, скажи, не разорвалось

Сердце бедное от муки?

Сквозь леса я шел и горы,

Через реки и пустыни,

Наконец, как солнце в небе,

Повстречал тебя я ныне.

И судьбу благословил я,

И готов служить тебе я,

Быть с тобой до самой смерти,

О прошедшем не жалея».

Изумленный этой речью,

Тариэл воскликнул: «Боже!

Есть ли что-нибудь на свете

Друга верного дороже!

Уж таков закон влюбленных:

Все они друг другу братья.

Разлучив тебя с любимой,

Чем тебе могу воздать я?

Как сумею рассказать я,

Почему, забыв людей,

В шкуру тигра облаченный,

Я живу среди зверей?

Лишь уста свои открою —

Упаду я бездыханный,

Неземным огнем сожженный,

Смертной мукой обуянный.

Встань, Асмат, сестра родная,

Принеси кувшин с водой.

Как начну терять рассудок,

Наклоняйся надо мной,

Увлажняй мне грудь водою,

Чтоб опять вернулись силы.

А умру – да будет домом

Мне холодный мрак могилы».

И, отбросив шкуру тигра,

И прекрасен и могуч,

Витязь был подобен солнцу,

Что мерцает среди туч.

Он открыл уста и вскрикнул,

Не сумев сдержать рыданья.

Наконец, собравшись с духом,

Начал он повествованье.

Сказание пятое.

О том, как Тариэл полюбил Нестан-Дареджан

и был послан ею на усмирение хатавов

Семь царей когда-то были

Господами Индостана.

Шесть из них своим владыкой

Почитали Фарсадана.

Мой отец, седьмой на троне,

Сам к нему явился с даром,

Был обласкан Фарсаданом

И назначен амирбаром

Окруженный мудрецами,

При дворе я царском вырос,

И когда у Фарсадана

Дочь прелестная родилась,

Был я отрок в полной силе,

Львят душил одной рукою,

Станом был могуч и крепок,

Ликом сходен был с луною.

Нестан-Дареджан, царевна,

С детства мне была знакома.

Безоаровую башню

Царь воздвиг ей вместо дома.

Безоар – волшебный камень,

Он целит от всех болезней.

И жила царевна в башне, —

Розы утренней прелестней.

Был задернут аксамитом

Вход в запретные покои,

Днем и ночью здесь курилось

Благовонное алоэ,

Перед башней из фонтана

Струи тонкие взлетали,

В цветнике цветы качались,

Птицы в клетках распевали.

И Давар, сестра царева,

Овдовевшая в Каджети,

Обучала деву в башне

Всем премудростям на свете.

Две служанки постилали

Ей девическое ложе,

Но Асмат была царевне

Всех милее и дороже.

Раз, с охоты возвращаясь,

Царь сказал: «Пойдем со мной,

Отнесем добычу нашу

В дар царевне молодой».

Взяв убитых куропаток,

Я пошел за Фарсаданом

И у башни очутился,

В цветнике благоуханном.

Тут в ограде изумрудной,

Где качался кипарис,

Мы умылись у фонтана

И к царевне поднялись.

Царь раздвинул пышный полог

И вошел в покой заветный.

Я остался ждать у входа,

Для царевны незаметный.

Снова занавес открылся.

Черноокая Асмат

Приняла мою добычу…

Тут, за полог бросив взгляд,

Деву чудную узрел я,

И она меня сразила.

Горе мне! Копье златое

Бедный разум мой пронзило!»

Тариэл при этом слове

Пал, как мертвый, но подруга,

Омочив виски водою,

Привела в сознанье друга.

Тариэл вздохнул глубоко

И, едва сдержав рыданье,

Безутешный и печальный,

Продолжал повествованье:

«Горе мне! Копье златое

Бедный разум мой пронзило!

Как подкошенный, упал я,.

Сердце сжалось и застыло.

Я очнулся на кровати.

Царь стоял передо мною,

Плакал горькими слезами,

Обнимал меня с тоскою.

Слаб я был, мешались мысли,

Неземным огнем палимы…

Надо мной у изголовья

Пели мукры и муллимы.

Нараспев Коран читали

Муллы, сгорбившись сутуло,

Мой припадок объясняли

Чародейством Вельзевула.

Так три дня, три долгих ночи

Жизнь и смерть во мне боролись.

Наконец, на день четвертый,

Превозмог свою я горесть.

Встал с кровати я, но в сердце

Тлела огненная рана.

Юный лик, кристаллу равный,

Стал подобием шафрана.

И тогда глубокой ночью,

Вся закутана чадрой,

Предо мной Асмат предстала,

Словно призрак неживой.

«Витязь, – девушка сказала, —

Вот письмо, читай скорее.

От царевны нашей юной

Ныне послана к тебе я».

«Лев, – писала мне царевна, —

Я твоя, не умирай.

Слабость жалкую любовью,

Полюбив, не называй.

Для влюбленного приличен

Подвиг, витязя достойный.

Встань, обрушься на хатавов,

Усмири их край разбойный.

Лев, тебе прилична слава.

Заслужи ее, молю!

Я давно тебя желаю,

Я давно тебя люблю.

Будь же мужествен и крепок.

Пусть твоя вернется сила!

Посмотри, каким сияньем

Жизнь твою я озарила!»

Я прочел, и предо мною

Тьма кромешная исчезла,

Радость сердце озарила,

И душа моя воскресла.

Подарить хотел Асмат я

Чашу, полную рубинов.

Но она взяла колечко

И ушла, меня покинув.

Мой отец давно скончался,

Был в те дни я амирбаром.

О хатавах говорила

Мне красавица недаром:

Наши данники, хатавы,

Отказались от налога.

Фарсадан в великом гневе

Наказать решил их строго.

Я собрал большое войско

И пошел на Хатаэти.

Враг, бесстыдный и коварный,

Предо мной раскинул сети.

Царь Рамаз послал дары мне

И велел сказать вельможам:

«Полководцу Тариэлу

Мы противиться не можем.

Мы сдаемся без сраженья.

Заключайте нас в оковы —

Искупить любой ценою

Мы грехи свои готовы.

Отпустите же войска вы,

Приезжайте с Тариэлом —

Мы сдадим вам все богатства

И вину загладим делом».

И ответил я Рамазу,

Вражий умысел почуя:

«О Рамаз, с тобою биться

Понапрасну не хочу я.

Коль решил ты в самом деле

Подчиниться Фарсадану,

Я к тебе как друг приеду

И губить тебя не стану».

Триста витязей отважных

Я от войска отделил,

Дал им шлемы и кольчуги

И к Рамазу поспешил.

Остальным войскам велел я

Тайно следовать за мною

И, скрываясь в отдаленье,

Быть всегда готовым к бою.

Как-то раз на холм высокий

Я поднялся на коне.

Пыль огромными клубами

Расстилалась в стороне.

Это двигались хатавы,

Люди, полные коварства,

Чтоб схватить нас безоружных

И в свое отправить царство.

Веря в легкую победу,

Шел на нас лукавый враг.

Вот вдали дымок поднялся —

Это был условный знак.

Справа, слева друг за другом

Люди кинулись в сраженье.

Лук пропел, и первый воин

Пал на землю без движенья.

Кони дрогнули в испуге,

Воцарился беспорядок.

Напустился на врагов я,

Как орел на куропаток.

Одного схватив за ноги,

Бил без промаха в другого,

Громоздил из трупов груды,

Но враги смыкались снова.

Окруженный их полками,

Жаркой кровью обливаясь,

Я разил врагов без счета,

Наступал на них сражаясь;

На седло мертвец валился

Переметною сумою;

Где лишь я ни появлялся,

Все бежало предо мною.

Время к вечеру клонилось.

Солнце в облако садилось.

На холме хатав-дозорный

Вскрикнул – все засуетилось.

Вдалеке мои отряды

Появились, словно тучи.

Пыль неслась, литавры били,

Кони двигались могучи.

Овладел врагами ужас,

Все бежало в беспорядке.

Царь Рамаз коня пришпорил,

Убегая без оглядки.

Я настиг его и выбил

Из седла, и вместе с войском

Был пленен Рамаз лукавый

В том сражении геройском.

Всех врагов обезоружив,

Я исполнил свой обычай

И на родину вернулся

С драгоценною добычей.

Много было тут сокровищ —

Тканей, перлов, изумрудов.

Через силу их тащили

Больше тысячи верблюдов.

Для себя чалму я выбрал

Из блестящей черной ткани.

Ни один доселе смертный

Не слыхал ее названья.

Кто ее соткал – не знаю.

Нити искрами светили,

Словно были из металла,

Прокаленного в горниле.

Царь меня, как сына, встретил.

Я, украшенный чалмою,

Был подобен бледной розе.

Все склонялись предо мною.

Во дворец вошел я царский,

И царевна тут стояла.

О, как сердце содрогнулось!

Как оно затрепетало!

Царь ласкал меня безмерно.

Пышный пир сменялся пиром.

Поднимая к небу чаши,

Мы внимали нежным лирам.

Сладко пели музыканты,

И она сидела рядом,

И смеялась, и глядела

На меня счастливым взглядом».

Сказание шестое.

О том, как была просватана Нестан-Дареджан

Рано утром царь с царицей

Во дворец меня позвали.

«Лев, – сказал мне царь, – ты видишь,

Мы в заботе и печали.

Время старости подходит,

Горя нам не превозмочь:

Не послал господь нам сына —

Лишь одну царевну-дочь.

Время старости подходит,

Время скорби и недуга…

Для царевны нашей юной

Мы найти должны супруга.

Пусть на троне Фарсадана

Воцарится юный царь,

Охраняя государство,

Как хранил его я встарь».

Я сказал царю: «В каком же

Вы нуждаетесь совете?

Знают все: царевны нашей

Нет прекраснее на свете.

Всяк, кого вы изберете,

Будет рад на трон взойти,

Но царю известно лучше,

Где достойного найти».

Царь ответил мне: «По сердцу

Нам царевич хорезмийский».

Сердце замерло. Сидел я

Бледный, к обмороку близкий.

«Да, – ответила царица, —

У соседа славный сын.

Будет он супруг примерный

И индийцев властелин».

Было видно: царь с царицей

Предрешили все заране.

Снова выпало на долю

Мне большое испытанье.

Замешательством объятый,

Потерял я разум мой,

Выбор я скрепил согласьем

И ушел едва живой.

За царевичем послали

Благородное посольство.

Я сидел в тоске и горе,

Грудь терзало беспокойство.

Вдруг письмо ко мне прислала

Черноокая Асмат:

«Приходи немедля в башню.

Жду тебя у входа в сад».

Я поехал, и рабыня

Мне ворота отворила,

Не сказала мне ни слова,

Не смеялась, не шутила.

Поднялись мы с ней к царевне,

И увидел я ее —

Ту, которая пронзила

Сердце бедное мое.

Словно юная тигрица,

Укоризненно и гневно

На меня теперь взирала

Омраченная царевна;

Очи молнии метали,

Слезы падали на грудь.

Я поник перед царевной

И не смел в лицо взглянуть.

«Ты пришел! – она вскричала.

О, изменник вероломный!

Что стоишь передо мною

Сокрушенный и безмолвный?

Ты свою нарушил клятву.

Бог тебе воздаст сторицей,

Не позволит он смеяться

Над покинутой девицей».

«О царевна! – я воскликнул. —

В чем вина моя – не знаю.

Объясни мне, что я сделал

И за что теперь страдаю?» —

«Лжец, – ответила царевна,

Ты исполнен лицемерья!

Как в тебе я обманулась,

И страдаю как теперь я!

Отдают меня насильно

За царевича чужого.

Ты на это согласился,

Не сказал царю ни слова.

Слишком скоро позабыл ты

Про любовь свою и муки.

Ты хитрил и притворялся,

Что не вынесешь разлуки.

Но запомни: кто б отныне

Нашей Индией ни правил,

Отступать я не желаю

От отечественных правил.

Я – царевна, царской крови

Чужеземца уничтожу,

И тебя предам я смерти,

Вероломного вельможу!»

Слово гневное услышав,

Посмотрел на деву вновь я,

И зажглась во мне надежда.

На ковре, у изголовья,

Виден был Коран открытый,

Он лежал перед царевной.

Взял тогда Коран я в руки

И воскликнул, вдохновенный:

«Пусть сразят меня на месте

Гром небес и Божья сила,

Пусть меня навек поглотит

Бесприютная могила,

Солнца лик да отвернется

От меня – я все снесу,

Если здесь перед тобою

Слово лжи произнесу.

Я клянусь тебе, о солнце,

На святом твоем Коране:

Царь избрал тебе супруга

Чужеземного заране.

Кто царю перечить может?

Нет таких во всей стране.

Я, о солнце, крепок сердцем,

Но скрепил себя вдвойне.

Мог ли я противоречить,

Если царь и с ним царица

На престол страны индийской

Пожелали хорезмийца?

Я – законный их наследник,

Я – последний сын царя,

Я не знаю чужеземца,

Но спешит сюда он зря.

Я решил: напрасны споры,

Поступать иначе должно.

Ради сердца душу продал,

И, скажу тебе не ложно,

Уступить тебя, о дева,

Я не в силах никому.

Не отталкивай безумца,

Будь приветливей к нему».

Ливень, розу леденивший,

Стал прозрачней и теплее,

Губ кораллы приоткрылись,

Перлы сделались виднее,

Улыбнулась мне царевна,

На подушки посадила,

Пламень горестного сердца,

Улыбаясь, потушила.

«Витязь, – молвила царевна, —

Нам спешить не подобает.

Мудрый борется с судьбою,

Неразумный унывает.

Если ты вернешь посольство

И царевич не приедет,

Царь поссорится с тобою

И любовь твою заметит.

Если ж он сюда приедет —

Тот царевич ненавистный, —

Фарсадан сыграет свадьбу,

Надругавшись над отчизной.

Черный траур нас оденет,

Мы умрем в тоске и горе,

Хорезмийцы трон захватят

И страну погубят вскоре».

«О царевна! – я воскликнул. —

Не бывать врагам у трона!

Не достанется пришельцам

Фарсаданова корона!

Будем ждать их терпеливо,

Пусть они придут сначала —

Здесь они простятся с жизнью!»

«Нет, – царевна отвечала. —

Если ты убьешь невинных,

Скажут все, что ты – убийца.

Не губи людей напрасно,

Но убей лишь хорезмийца.

Проберись к нему в палатку

И, свое исполнив дело,

Перед троном Фарсадана

Преклони колени смело.

«Царь, – скажи ему, – доселе

Я служу тебе как воин,

Но родился от царя я,

И престола я достоин.

Чужеземцам край отцовский

Не отдам я без сраженья.

Коль препятствовать мне станешь,

Жди войны и разрушенья».

О любви не затевай ты

С Фарсаданом разговора.

Пусть не думают вельможи,

Что любовь – причина спора.

Но покуда мой родитель

Плачет в горести и муке,

Я царем тебя признаю

И в твои предамся руки».

Этот замысел царевны

Мне, безумцу, полюбился.

Хорезмиец был в дороге.

Дух во мне воспламенился!

Обезумевший от горя

Не боится правой мести,

И с царевичем покончить

Обещался я невесте.

На прощание царевна

Подарила мне запястье.

Ах, зачем живу я ныне,

Позабыв былое счастье!

Я чалмой ее окутал.

Нити искрами светили,

Словно были из металла,

Прокаленного в горниле».

Тариэл умолк, печальный,

И запястье золотое

Целовал, как исступленный,

И ему внимали двое.

Потеряв надежду в жизни,

Он оплакивал потерю

И в тоске нечеловечьей

Стал, увы, подобен зверю.

Сказание седьмое.

О том, как Тариэл убил хорезмийского царевича

День настал – жених приехал,

Окруженный пышной свитой.

Вместе с ним отряд придворных

Прибыл, в битвах знаменитый.

Мы встречали хорезмийцев

С драгоценными дарами.

Войско выстроилось в поле

Бесконечными рядами.

Чтобы отдыху предаться

Мог царевич благородный,

Мы на площади воздвигли

Для него шатер походный.

Был из красного атласа

Тот шатер, где все свершилось…

Гость вошел в него, и войско

Вкруг шатра расположилось.

В полночь улицей безлюдной

Ехал я домой устало.

Вдруг слуга письмо мне подал.

«Торопись! – Асмат писала. —

Та, которая подобна

Драгоценному алоэ,

Ждет тебя…» И я помчался

И вошел в ее покои.

Я предстал перед царевной.

Вижу – сумрачная ликом,

На меня царевна смотрит

В нетерпении великом.

«Что ты ждешь? – она сказала.

Час сраженья наступил.

Или лгать ты мне задумал?

Или вновь меня забыл?»

Уязвленный прямо в сердце,

Отвернулся я, тоскуя:

Неужели, связан клятвой,

Позабыть ее могу я?

Разве воинская доблесть

Изменила нынче мне,

Чтобы деве приходилось

Понуждать меня к войне?

Тут я бросился к отрядам

И сказал: «Готовьтесь к бою!»

Оседлав коней, на площадь

Полетели мы стрелою.

Хорезмийцы крепко спали.

Я прокрался мимо них

И разрезал ткань палатки,

Где покоился жених.

Я схватил его за ноги

И о столб шатра с размаха

Головой его ударил.

Стражи вскрикнули от страха,

Поднялась вокруг тревога,

Но вскочил я на коня,

Поскакал я, и погоня

Не смогла догнать меня.

В некий замок укрепленный

От погони я укрылся.

Ночь прошла, и на рассвете

От царя посол явился.

Царь писал мне: «Бог свидетель,

Я взрастил тебя, как сына.

Ныне я в тоске и горе —

Ты один тому причина.

Ах, зачем мой дом, безумец,

Запятнал ты этой кровью!

Если дочь мою желал ты,

Если к ней пылал любовью,

Почему ты не открылся

Мне, родителю невесты,

Но дошел до преступленья

И, свершив его, исчез ты?»

«Царь, – ответил я владыке, —

Я выносливей металла:

Не сгорел в огне стыда я,

Огорчив тебя немало.

Но, чтоб суд твой справедливо

Совершился надо мной,

Знай: не думал добиваться

Я царевны молодой.

В нашей Индии немало

Городов, дворцов и тронов.

Ныне ты их повелитель

И хранитель их законов.

От семи царей умерших

Ты наследовал державу,

От тебя я сан владыки

Унаследую по праву.

Царь, ты сына не имеешь,

У тебя одна царевна.

Я – законный твой наследник,

Но судьба моя плачевна:

Если только хорезмийца

Ты поставишь нам царем,

Что взамен себе добуду

Я, владеющий мечом?

Нет, не нужно мне царевны,

Только Индия нужна мне.

Если спорить будешь, камня

Не оставлю я на камне,

Всех строптивых уничтожу,

Мертвецов оставлю груду,

Но – клянусь тебе, владыка! —

Я престол себе добуду».

Сказание восьмое.

О том, как была похищена Нестан-Дареджан

Взяв письмо, гонец уехал.

На вершине старой башни

Я стоял в глубокой думе,

Вспоминая день вчерашний.

Тщетно вдаль вперял я очи —

Бесприютны и убоги,

Только два скитальца бедных

По пустынной шли дороге.

Как мое забилось сердце,

Рассказать я не умею:

То была Асмат, рабыня,

И слуга спешил за нею.

Дева шла, рыдая горько.

Я воскликнул: «Что случилось?» —

«Горе нам! – Асмат сказала. —

Наше солнце закатилось».

Обезумевший от страха,

Я спустился к ней навстречу.

«Витязь, – дева продолжала, —

Слушай, я тебе отвечу.

Не обрадую тебя я,

Но и ты меня не радуй,

Умертви меня на месте,

Смерть да будет мне наградой.

Слушай, витязь. Рано утром

Весть о смерти хорезмийца

До ушей достигла царских.

Услыхав, что ты – убийца,

Царь сражен был прямо в сердце,

Плакал, гневался немало,

За тобой послал погоню,

Но погоня запоздала.

«О, – воскликнул царь, – понятен

Мне поступок Тариэла:

Он любил мою царевну,

За нее он дрался смело.

Полюбив, на смертном ложе

Умирал он от недуга.

Ах, они видались тайно

И смотрели друг на друга!

Но клянусь я головою,

Что разделаюсь с сестрою.

Бог свидетель мне – злодейку

Не оставлю я живою.

Не она ль мою царевну,

Деву, лучшую на свете,

Нерадивая старуха,

Ввергла в дьявольские сети!»

Редко царь страны индийской

Головой своею клялся.

Но, поклявшись, он от клятвы

Никогда не отрекался.

Поняла Давар-колдунья,

Что близка ее могила,

И свою слепую злобу

На царевну обратила.

«Ты, негодница, в убийстве

Чужеземца виновата!

Ты виной, что я погибну

От руки родного брата!

Так запомни же: отныне,

Как бы ты ни захотела,

Никогда не встретишь больше

Полководца Тариэла».

И Давар с великой бранью

На царевну напустилась,

С криком волосы рвала ей,

Колотила и глумилась.

Беззащитная царевна,

Трепеща, упала на пол.

Мы не смели заступиться,

Только молча каждый плакал.

И тогда вошли с ковчегом

Два раба из рода каджи

Лица были их ужасны

И тела чернее сажи.

Повлекли они царевну,

Посадили в глубь ковчега,

И была царевна наша

В этот миг белее снега.

Пронесли они царевну

Мимо окон прямо к морю.

Обнажив кинжал широкий,

Предалась колдунья горю.

«Царь идет, – она стонала. —

Как пред ним я оправдаюсь?»

И, пронзив себя кинжалом,

Пала, кровью обливаясь».

Тут Асмат остановилась,

Не сумев сдержать рыданья.

«Витязь, сжалься надо мною!

До последнего дыханья

Я была верна царевне.

Ах, убей меня на месте!

Недостоин жить на свете,

Кто принес такие вести!»

«Успокойся! – я ответил. —

В чем вина твоя, сестрица?

На друзей моих любимых

Разве я могу сердиться?

Буду странствовать я в море,

Обойду кругом я сушу,

Но найду мою царевну

И тюрьму ее разрушу».

Ах, мое больное сердце

Стало каменным от горя!

Вместе с верными друзьями

Я немедля вышел в море.

Наш корабль блуждал по морю,

Дни тянулись, как недели,

Но напасть на след царевны

Мы, скитальцы, не умели.

Год прошел в великих бедах.

Обессилены недугом,

Корабельщики-герои

Умирали друг за другом.

Сердце бедное от горя

Разрывалося на части.

Но пойдет ли против неба,

Кто его покорен власти?

Я корабль направил к суше,

Вышел на берег с друзьями.

Вдалеке виднелся город,

Весь украшенный садами.

И пошел я вдаль, гонимый

Беспощадною судьбою.

Лишь Асмат с двумя рабами

Поспешила вслед за мною».

Сказание девятое.

О том, как Тариэл встретился с Нурадин-Фридоном

Раз, когда у скал прибрежных

Я раздумью предавался,

На поляне предо мною

Некий витязь показался.

Кровь из ран его струилась,

Меч был сломан пополам.

Витязь жаловался горько

И грозил своим врагам.

Я подъехал к незнакомцу,

Пересек ему дорогу.

«Лев, – воскликнул я, – скажи мне,

Кто поверг тебя в тревогу?»

Оглянулся незнакомец,

И замедлил бег коня,

И с великим изумленьем

Стал рассматривать меня.

«Боже, – он сказал в восторге, —

Как твои прекрасны дети!

Вот стоит передо мною

Лучший юноша на свете.

Я ему во всем откроюсь,

Пусть узнает ныне он,

Как охотник безоружный

Был изменою сражен».

Мы сошли с коней и сели,

Отдыхая средь поляны.

Мой слуга – искусный лекарь —

Осмотрел герою раны.

Там осколки стрел виднелись;

Лекарь вынул их из тела,

Раны снадобьем помазал,

Чтобы тело не болело.

И сказал мне незнакомец,

Оправляясь от удара:

«Нурадин-Фридон я, витязь,

Юный царь Мульгазанзара.

Ты теперь в моих владеньях,

Город виден мой отсюда.

Невелик он, но красивей

Не видали мы покуда.

Дед мой, царь земель окрестных,

Чуя смерти приближенье,

Меж отцом моим и дядей

Разделил свои владенья.

Мне в наследство был оставлен

Остров – тот, что виден в море.

Дядя, жадный и свирепый,

Захватил мой остров вскоре.

Нынче утром я затеял

Соколиную охоту.

Пять сокольничих держали

Птиц, приученных к полету.

Мы приехали на остров,

Предались лихой забаве:

Остров мой – моя охота.

Дядя гневаться не вправе.

Злые родичи, однако,

По-иному рассудили —

Их войска в разгар охоты

Нас нашли и окружили.

Я, спасаясь, прыгнул в лодку.

Но, увы, навстречу мне

Мчался дядя с сыновьями —

Все готовые к войне.

Скоро маленькую лодку

Обступили их галеры,

Завязался бой кровавый,

Бой жестокий свыше меры.

Я разил врагов без счета,

Я не мог себя беречь,

Но, увы, кончались стрелы,

Пополам сломался меч.

Смерть казалась неизбежной,

Но, врагам своим на горе,

На коне своем прекрасном

Прыгнул я из лодки в море.

Изнуренный, я отныне

Положился на коня,

И скакун мой быстроногий

Вынес на берег меня.

Ныне я в беде великой.

Все грядущее – от Бога.

Верю я – падет убийца

И наказан будет строго.

В день великого отмщенья

Проклянет он целый мир.

Стаи воронов слетятся

На его загробный пир».

Смолк Фридон. И я в тот вечер

Полюбил его, как брата.

«Витязь, – я сказал, – утешься:

Не навек твоя утрата.

Я отныне твой союзник.

Как пристало добрым мужам,

Мы врагов твоих рассеем

И затеи их разрушим».

Тут Фридон воскликнул: «Витязь,

Я тебя не знал доныне,

Но тебя уже люблю я!

Встретил ты меня в кручине,

Но помог мне, словно другу.

Если Бог пошлет здоровья,

Жизнь свою до самой смерти

Посвятить тебе готов я».

В город двинулись мы вместе.

И отряды, в знак печали

Пеплом голову посыпав,

На дороге нас встречали.

На меня взирали люди

И, предав забвенью беды,

Говорили: «Вот предвестник

Нашей будущей победы».

Исцелился скоро витязь

И со мной сравнялся в силе.

Войско мы вооружили

И галеры оснастили.

На восьми ладьях огромных

Враг навстречу нам приплыл.

Я толкнул одну ногою

И в пучину погрузил.

Я к другой ладье помчался

И, схватив за нос руками,

Опрокинул лодку в море.

Все бежало перед нами.

Наши славные галеры

Полетели над водой,

Мы сошли на берег вражий

И вступили в смертный бой.

Мне понравилась в сраженье

Доблесть юного героя:

Храбр, как лев; лицо – как солнце;

Стан – как дерево алоэ.

Дядю он свалил на землю

И коварных сыновей,

По рукам скрутив веревкой,

Привязал в ладье своей.

Мы противника измяли

Так, как мнут кусок сафьяна.

Нагрузили мы добычей

Два огромных каравана.

Город нас, ликуя, встретил

На высоком берегу.

Так за умысел коварный

Отомстил Фридон врагу».

Сказание десятое.

О том, как Фридон помогал Тариэлу в его поисках

Рано утром на охоту

Мы отправились с Фридоном.

В полдень мы достигли мыса

И взошли наверх по склонам.

Далеко вдавался в море

Этот мыс, и даль морская

Расстилалась под ногами,

Колыхаясь и сверкая.

И сказал Фридон отважный,

Наклонясь над самой кручей:

«Рассказать тебе хочу я

Про один чудесный случай.

Раз, когда я развлекался

Здесь охотой соколиной,

Высоко взлетел мой сокол

Над пустынною равниной.

Наблюдая за охотой,

Я случайно глянул в море.

Вижу – что-то в нем мелькает

И несется на просторе.

«Неужели это птица? —

Думал я с недоуменьем. —

Или зверь какой отважный

Смело борется с теченьем?»

Но не зверь то был, не птица —

Лодка на море мелькала.

Два раба чернее сажи

Лодкой правили устало.

И везли они светило,

Заключенное в ковчеге.

Никогда красы подобной

Не видал я в человеке!

Лодка к берегу пристала,

Вышла на берег девица.

Солнце, полное сиянья,

Не могло бы с ней сравниться.

Все лицо ее светилось,

Было молнии подобно.

Улыбнулась ей природа,

Но рабы смотрели злобно.

Пожалел я эту розу

И на помощь к ней помчался.

Услыхав далекий топот,

Враг, как видно, испугался —

Лодка быстрая исчезла.

Прискакал я – девы нету,

Только блеск ее прощальный

Разливается по свету».

Услыхав рассказ Фридона,

Я сказал ему, тоскуя:

«Знай, Фридон, ты видел солнце,

То, которое ищу я».

Пал на землю я от горя,

Проливал я слез поток,

И Фридон, любимый мною,

Утешал меня как мог.

И поведал я Фридону

Все, что сердце волновало.

«Вижу я, – Фридон воскликнул,

Мне с тобой не подобало

Говорить об этой встрече!..

Но великий наш творец,

Посылая смертным горе,

Даст и счастье наконец.

Бог, создавший стан героя,

Словно дерево алоэ,

Поразив героя в сердце,

Отведет копье златое.

Он свою пошлет нам милость.

Словно гром, она слетит,

Исцелит навеки горе,

Сердцу радость возвратит».

Плача, мы вернулись в город.

И сказал Фридон мне: «Много

Кораблей сюда заходит —

Здесь проезжая дорога.

Много новостей различных

Корабли привозят к нам, —

Не найдем ли здесь для сердца

Утешительный бальзам?

Я пошлю гонцов надежных,

Моряков и следопытов, —

Пусть все гавани обыщут,

Побывают на забытых

Островах, пускай объездят

Всю приморскую страну

И похищенную снова

Возвратят тебе луну».

Корабли отправив в море,

Мне Фридон сказал: «Великий

Царь индийцев! Не признал я,

Кто ты, стройный, солнцеликий.

Ныне сам ты мне открылся.

И царя достойный трон

В этом зале да воздвигнет

Для тебя твой раб Фридон».

Много было мне Фридоном

Здесь оказано почета.

В ожидании посланцев

Улеглась моя забота.

Так летели дни за днями.

Возвратились корабли.

Но, увы, царевны юной

Мореходы не нашли.

Снова сердце погрузилось

В безутешное страданье.

«О Фридон, – сказал царю я, —

Бесполезно ожиданье.

Как ни трудно нам расстаться —

День без друга словно ночь, —

Отпусти меня, молю я,

Ждать мне более невмочь».

Царь Фридон заплакал горько,

И дружина боевая

Опустилась на колени,

Громким голосом взывая:

«Не оставь нас, царь индийский!

Все мы счастливы с тобой,

Все от мала до велика

За тебя готовы в бой».

«Нет, друзья, – сказал я твердо, —

Наступает час разлуки.

Если дева не найдется,

Все равно умру от муки.

Нелегко мне вас покинуть,

Но, увы, она в плену.

Как могу ее оставить,

Беззащитную, одну?»

Так простился я с народом,

И Фридон, заплакав снова,

Подарил мне на прощанье

Своего коня лихого.

Крепко обнял я Фридона,

Омочил слезами грудь,

Оседлал коня в дорогу

И помчался в дальний путь.

Снова странствовал я в море,

Снова я объездил сушу,

Вместе с верными рабами

Я скитался в зной и стужу.

Но, увы, царевны юной

Потерялся всякий след.

Обезумел я от горя,

Испытав немало бед.

И решил я сам с собою,

Что напрасно мне трудиться!

Может быть, в лесах дремучих

Перестану я томиться.

Брошу этот мир безумный,

Позабуду про людей,

Жизнь несчастную окончу

Посреди лесных зверей.

И сказал тогда рабам я:

«Время нам расстаться, друга.

Слишком долго вы терпели

Эти горести и муки.

Ныне вам даю свободу,

Возвращайтесь в край родной».

Но рабы мне отвечали:

«Не расстанемся с тобой.

Хоть и выпала на долю

Нам тяжелая судьбина,

Но никто из нас другого

Не желает господина.

Об одном мы молим Бога:

Чтобы он позволил нам

Чтить тебя до самой смерти,

По твоим идти следам».

Что я с ними мог поделать?

Мы покинули селенья,

Мы ушли на козьи тропы

И в убежища оленьи.

Так я жил, в горах скитаясь,

Одинок и нелюдим.

И одна Асмат с рабами

По следам влеклась моим.

Здесь, среди густых деревьев,

На пещеры я наткнулся —

Дэвы высекли в скале их.

Я взглянул и ужаснулся:

Злые чудища навстречу

Вышли целою толпой.

Я рабов на помощь кликнул

И вступил в неравный бой.

И в ужасной этой битве

Все мои погибли слуги —

Дэвы их убили мигом

И сорвали с плеч кольчуги.

И тогда моей душою

Овладел великий гнев,

Я накинулся на дэвов

И разбил их, одолев.

Стоны раненых чудовищ

Оглашали поединок.

Вся округа содрогалась

От ударов их дубинок.

Солнце ясное померкло,

Кипарис, упав, дрожал…

Сто чудовищ умертвил я

И на части разорвал.

Вот, мой брат, с тех пор в пещере

Я, безумец, умираю,

По лесам брожу печальный,

Горько плачу и вздыхаю

Лишь Асмат одна со мною

Проклинает белый свет.

Оба мы желаем смерти,

Нам спасенья больше нет.

Нестан-Дареджан, царевна,

Красотой равна тигрице.

Сшил я плащ из шкуры тигра

В знак печали о девице,

Посреди зверей опасных

Сам я стал как лютый зверь.

Кроме смерти неизбежной,

Нет спасенья мне теперь».

Кончив свой рассказ чудесный,

Тариэл умолк, печальный;

Как янтарь ланиты стали,

Омрачился лик кристальный.

Слезы крупные застыли

На ресницах Автандила,

И Асмат прохладной влагой

Грудь героя освежила.

Автандил воскликнул: «Витязь!

Вот мое простое слово:

Если лекарь заболеет,

Он зовет к себе другого,

Он рассказывает другу,

Что его, больного, мучит;

Друг с одра его поднимет

И болезнь прогнать научит.

Слушай, витязь, срок подходит,

Должен ехать я к царице —

Передать рассказ твой чудный

Обещался я девице.

Но клянусь я головою,

Что вернусь к тебе обратно.

Жди меня на этом месте

И не сетуй безотрадно.

Я вернусь к тебе, мой витязь,

Голова моя порукой,

И не век ты будешь плакать,

Опечаленный разлукой, —

Деву пленную найду я

И верну тебя невесте,

А не так – врагом сраженный,

Я умру с тобою вместе».

И в ответ на эти речи

Тариэл промолвил слово:

«Как ты мог, прекрасный витязь,

Полюбить меня, чужого?

Соловью покинуть розу

Тяжело, но тяжелее

Нам с тобою расставаться.

Возвращайся же скорее!»

Ночь промчалась незаметно.

И, едва зажглось светило,

Тариэл с рабыней верной

Проводили Автандила.

Дева плакала, тоскуя,

Витязь горю предавался,

Но исчез могучий всадник,

Только след в песке остался.

Сказание одиннадцатое.

О том, как Автандил возвратился в Аравию

Срок, назначенный царицей,

Миновал. Прошло три года.

Автандил-военачальник

Возвратился из похода.

С ликованием великим,

Во главе своих дружин,

Встретил юного героя

Благородный Шермадин.

Пир отпраздновав веселый,

Шермадин к царю помчался.

«Царь, – сказал он, – слава Богу,

Чудный витязь отыскался!

Автандил нашел скитальца

И открыл его приют.

Амирбаром Тариэлом

Неизвестного зовут».

Из покоев Ростевана

Поспешил он к Тинатине

И сказал ей: «Знай, царица,

Автандил прибудет ныне».

Дева юная зарделась

И гонцу за эту весть

Подарила столько злата,

Сколько в силах был он снесть.

Царь, веселый и довольный,

Автандила в поле встретил.

Автандил вошел в чертоги,

Ликом радостен и светел.

Лев, сильнейший между львами,

Солнцу солнц принес привет,

И в очах царицы юной

Засиял небесный свет.

Царь устроил пир на славу,

И под звон заздравных чарок

Каждый гость от Ростевана

Получил в тот день подарок.

Ради встречи долгожданной

Не жалея ничего,

Царь был ласков к Автандилу

И расспрашивал его.

И царю поведал витязь

Все, что знал о Тариэле:

Как царевну потерял он

И не мог найти доселе;

Как в сражении великом

Сто чудовищ он убил;

Как, одетый в шкуру тигра,

По ущелиям бродил.

С удивлением и страхом

Слушал царь повествованье.

Разошлось глубокой ночью

Именитое собранье.

Автандил с великой честью

Был отпущен на покой,

Но вошел слуга царицы

И повел его с собой.

Как прекрасное алоэ

В золотых садах Евфрата,

Восседала на престоле

Та, чьи брови из агата.

Как рубин, уста горели,

Лик был светел, как кристалл,

Ни один мудрец афинский

Красоты такой не знал.

«Витязь, – молвила царица, —

Твой рассказ меня волнует.

Тариэл, твой брат любимый,

Ныне плачет и тоскует.

Кто теперь ему поможет,

Полководцу дальних стран?

Если б знала я лекарство

От его сердечных ран!»

Опустившись на колени,

Витязь вымолвил: «Царица,

Расставаясь с Тариэлом,

Я поклялся возвратиться.

Ради друга недостойно

Уклоняться нам от бед.

Если друг не будет счастлив,

Счастья нам на свете нет».

И ответила царица:

«Все сбылось, как я хотела.

Ты вернулся невредимым

И увидел Тариэла.

В годы долгие разлуки

Ты меня не разлюбил,

Сердце бедное царицы

От страданий исцелил.

Но, увы, нарушить клятву

Недостойно человека.

Помогать в беде другому

Нам завещано от века.

Снова должен ты уехать.

Что же станется со мной

В день, когда мое светило

Вновь покинет край родной?»

«Горе мне! – воскликнул витязь.

Не согреешь льда дыханьем,

Уходящего на подвиг

Не удержишь лобызаньем…

Снова я, расставшись с милой,

Буду в пламени гореть…

Дай мне знак любви в дорогу,

Чтоб с тоски не умереть».

И дала ему царица

Жемчуг – дар любви невинной.

Зарыдал печальный витязь

И расстался с Тинатиной.

Только миг они короткий

Были счастливы вдвоем,

И опять судьба пронзила

Их карающим копьем.

Затворясь в опочивальне,

Плачет витязь безутешный;

Как цветок, покрытый снегом,

Лик его бледнеет нежный.

Таково людское сердце,

Ненасытное, слепое, —

Вечно чем-нибудь томится,

Убегая от покоя.

Сказание двенадцатое.

О том, как царь разгневался на любимого визиря

Автандил проснулся утром

И отправился к Сограту.

Рад был визирь Автандилу,

Словно брат родному брату.

Слезть с коня помог он гостю

И постлал ковер под ноги.

«Вот, – сказал, – донесся ныне

Запах роз в мои чертоги».

И сказал Сограту витязь:

«Ты, Сограт, царю опора;

Любит царь твои советы,

Принимает их без спора.

Ныне должен я уехать,

Чтоб помочь в несчастье другу.

Окажи мне на прощанье

Беспримерную услугу.

Отправляйся к Ростевану

И скажи ему ты смело:

«Автандил поклялся Богом,

Что не бросит Тариэла.

Ныне он вернуться должен,

Чтоб исполнить обещанье.

Отпусти его, владыка,

И не сетуй на прощанье».

Умоляй царя, о визирь,

Все скажи ему, что нужно.

Помни – сердце Автандила

Клятве верности послушно.

Если царь меня отпустит,

Обещаю я по чести

Подарить тебе сто тысяч

Золотых за эти вести».

Отвечал с улыбкой визирь:

«Денег мне твоих не надо,

Пусть останется в запасе

Столь великая награда.

Лишь начну просить царя я,

Государь при первом слове

Отошлет меня на плаху

И прольет потоки крови.

Нет, царя просить об этом —

Безнадежная затея.

И войска бросать надолго

Не советую тебе я:

Час придет, враги восстанут,

Захотят сравняться с нами, —

Воробьи и те стремятся

Стать свободными орлами».

Автандил заплакал горько

И сказал Сограту снова:

«Что за польза государю

От безумца молодого?

Не бывать мне полководцем,

Если клятву я нарушу.

Милость царскую теряя,

Сохранить хочу я душу.

Если царь меня не пустит,

Все равно тайком уеду.

Справедлив господь – царю он

Без меня пошлет победу.

Помоги мне, славный визирь,

Будь заступником моим!

Царь любимца не обидит,

Но доволен будет им».

«Вижу я, – ответил визирь, —

Нет тебе успокоенья.

Не могу смотреть на слезы

Без сердечного волненья.

Твой огонь меня снедает,

Вся в слезах душа моя.

Пусть умру, но в день печали

Не покину друга я».

Вот к царю явился визирь

И, потупившись уныло,

Рассказал с великим страхом

Все, что знал про Автандила.

«Царь, – сказал он, – если б только

Сам увидел ты его,

Пожалел бы, без сомненья,

Полководца своего».

Царь, услышав эти речи,

Побледнел и ужаснулся:

«Что сказал ты мне, безумец?

Как язык твой повернулся?

Почему ты вдруг примчался,

Словно с радостью какой?

Лишь изменник вероломный

Нож готовит за спиной.

Знай, злодей, когда бы не был

Ты посланцем Автандила,

Для тебя была бы нынче

Уготована могила.

Прочь отсюда, пес негодный!

Убирайся, цел пока!»

И, схватив рукою кресло,

Царь швырнул им в старика.

Как побитая лисица,

Визирь выскочил за двери.

Что с царем поделать можно,

Потеряв его доверье?..

Услыхав о неудаче,

Автандил в тоске поник.

«Нет, – сказал он, – обещаний

Забывать я не привык.

Сам ты знаешь: если роза

В день печали увядает,

Соловей, влюбленный в розу,

И грустит и умирает.

Должен он найти для розы

Каплю утренней росы,

Каплю влаги драгоценной,

Чтоб спасти ее красы.

Мне без брата Тариэла

Утешенья в мире нету.

Чем раздумью предаваться,

Лучше странствовать по свету.

Неразумно царь замыслил

Посылать со мною рать:

Лучше быть без полководца,

Чем безумца посылать».

Как воспеть мне добродетель,

Незабвенную доселе?

Было сердце человека

Здесь испытано на деле.

Помогать в нужде друг другу

Мы обязаны всегда;

Друг – нам верная опора,

Если встретится беда.

Сказание тринадцатое.

О втором, тайном отъезде Автандила

Снова с верным Шермадином

Автандил пришел проститься.

«Срок настал, – сказал рабу он,

Я обязан удалиться.

Царь меня не отпускает.

Он не знает, что со мною,

Но нарушить не могу я

Клятву, данную герою.

Помни, друг, мои заветы:

Средь начальников примерный,

Подчиняйся Ростевану;

Как слуга нелицемерный,

Береги мой дом отцовский,

Обучай мои отряды.

Коль вернусь, не пожалею

Для тебя, мой друг, награды».

Шермадин воскликнул: «Витязь,

Тяжко мне с тобой расстаться!

О, возьми меня с собою —

Легче нам вдвоем скитаться». —

«Нет, – сказал печально витязь, —

Ты один моя опора,

Без тебя погибнет город

От набегов и раздора.

Взять тебя в поход с собою,

Видишь сам ты, не могу я,

На тебя же налагаю

Я обязанность другую:

Оседлай коня лихого

И наутро в день прощанья

Передай от Автандила

Государю завещанье».

Витязь сел и Ростевану

Написал такое слово:

«Царь великий! Связан клятвой,

Я тебя покинул снова.

Пораженного судьбою

Я не в силах обмануть.

О, верни свою мне милость!

Ухожу в далекий путь.

Не осудишь ты, я знаю,

Мудрый царь, мое решенье.

Кто в беде покинет друга,

Тот достоин сожаленья.

Учит нас Платон-философ,

Чьи слова знакомы всем:

«Ложь вредит сначала телу,

Разрушает дух затем».

Ложь – источник всех несчастий,

Ложь – начало всякой муки.

Как могу забыть о друге

В день печали и разлуки?

Мудреца завет великий

Людям должно исполнять;

Для того и знанье людям,

Чтобы душу укреплять.

Жалок тот, кто перед битвой

Укрывается трусливо,

Вечно думает о смерти

И горюет молчаливо.

Все равны мы перед смертью,

Всех разит ее копье, —

Лучше славная кончина,

Чем позорное житье.

Но, преследуем в скитаньях

Несчастливою судьбою,

Если я погибнуть должен,

Кто заплачет надо мною?

Не сошьют друзья мне саван,

Не схоронят в тишине…

В день моей печальной смерти

Вспомни, царь мой, обо мне.

Все, что я имел при жизни,

Завещаю я народу.

Ты раздай богатства бедным,

Возврати рабам свободу,

Надели моей казною

Всех убогих и сирот.

Пусть о витязе погибшем

Вспоминает весь народ.

И еще, о царь могучий,

Я молю за Шермадина.

Ныне, может быть, надолго

Он лишился господина.

Чтобы он в часы разлуки

Не терзал своей души,

Ты рассей его заботы,

Слез потоки осуши».

Кончив скорбное посланье,

Помолился витязь Богу,

Попрощался с Шермадином

И отправился в дорогу.

О его отъезде тайном

Слух разнесся по окраинам.

Царь, услышав эти вести,

В горе был необычайном.

«О мой сын, – рыдал он горько,

Бросил ты меня навеки!

Без тебя не светит солнце,

Только слез струятся реки.

Уж очей твоих прекрасных

Никогда я не увижу,

Никогда твоих я кликов

На охоте не услышу.

Знаю я, в далеких землях

Над тобой не властен голод,

Верный лук тебя прокормит —

Меток ты, здоров и молод.

Если же, судьбой гонимый,

Не вернешься ты с чужбины,

Кто придет меня утешить,

Пожалеть мои седины?»

И когда от Шермадина

Получил он завещанье,

Запретил войскам в цветное

Облачаться одеянье.

Скорбь повсюду воцарилась,

И молился каждый воин,

Чтобы помощи небесной

Был скиталец удостоен.

Сказание четырнадцатое.

О том, как Автандил разыскал витязя во второй раз

Как цветок в разлуке с солнцем

Понемногу увядает,

Так, уехав от любимой,

Бедный витязь унывает.

Гонит он коня лихого,

Едет ночью, едет днем,

Унося прекрасный образ

В сердце горестном своем.

«О любимая царица! —

Восклицает он уныло. —

Ты ресницами скитальца,

Словно копьями, пронзила.

Благовонными устами

И агатами очей

Ты мое сразила сердце,

Слез исторгнула ручей.

Солнце, ты, по слову мудрых,

Нам являешь образ Бога,

Ты над звездами владыка,

В небесах твоя дорога.

Сжалься, солнце, надо мною!

Бедный пленник, я молю:

Дай увидеть мне царицу

Незабвенную мою».

Длинный день к концу подходит,

В небеса луна восходит.

Едет витязь по тропинкам

И с луною речь заводит:

«Ты, луна, сердца влюбленных

Озарить умеешь вмиг, —

Дай увидеть мне царицу,

Чей с тобою сходен лик».

Ночь несла ему отраду.

Днем, от зноя изнывая,

Подъезжал к реке он часто

И смотрел в нее, рыдая.

Из очей струился в воду

Слез сияющий поток…

Ни один еще влюбленный

Так не плакал, одинок.

Наконец добрался витязь

До пещеры Тариэла.

Перед ней Асмат-рабыня

Одинокая сидела.

Дева бросилась навстречу,

Автандил сошел с коня.

«Где мой друг? – спросил он деву. —

Ожидает ли меня?»

Дева горько зарыдала

И ответила герою:

Поиск по сайту: