Размер популяционного агрегата

Еще со времен «Политики» Аристотеля[11] признавалось, что возрастание в поселении количества жителей, превосходя некоторый предел, оказывает воздействие на отношения между ними и на характер города. Большая численность населения, как уже указывалось, предполагает более широкий диапазон индивидуальных различий. Кроме того, чем больше индивидов участвует в процессе взаимодействия, тем больше их потенциальная дифференциация. Следовательно, у членов городского сообщества можно ожидать гораздо более широкого диапазона колебаний личностных черт, родов занятий, культурной жизни и идей, чем у жителей сельской местности.

Отсюда можно непосредственно заключить, что такие вариации имеют следствием пространственную сегрегацию индивидов по цвету кожи, этническому наследию, экономическому и социальному статусу, вкусам и предпочтениям. В агрегате, члены которого обладают столь разнородным происхождением и столь разными качествами, узы родства и соседства, а также чувства, порождаемые совместной жизнью на протяжении многих поколений в условиях общей народной традиции, скорее всего будут отсутствовать либо, в лучшем случае, будут относительно слабыми. В таких условиях место уз солидарности, на которых держится единение народного общества, занимают механизмы конкуренции и формального контроля.

Увеличение числа жителей сообщества сверх нескольких сотен человек ограничивает для каждого члена сообщества возможность лично знать всех других его членов. Макс Вебер, признавая социальную значимость этого факта, пояснял, что, с социологической точки зрения, большая численность и высокая плотность населения означают отсутствие того взаимного личного знакомства между жителями, которое, как правило, свойственно соседской общине[12]. Следовательно, возрастание численности населения предполагает изменение характера социальных связей. Как отмечает Зиммель:

«[Если бы] в городе непрекращающийся внешний контакт множества людей сопровождался таким же числом внутренних реакций, как и в небольшом городке, в котором человек знает едва ли не каждого, с кем встречается, и с каждым связан позитивным взаимоотношением, он был бы полностью атомизирован внутренне и впал бы в немыслимое душевное состояние»[13].

Увеличение числа лиц, находящихся в состоянии взаимодействия в условиях, делающих контакт между ними как полными личностями невозможным, вызывает ту сегментацию человеческих отношений, которую исследователи душевной жизни городов иногда используют для объяснения «шизоидного» характера городской личности. Это не значит, что горожане имеют меньше знакомств, чем жители сельских местностей (возможно, как раз наоборот); скорее это означает, что из множества людей, которых они видят и с которыми сталкиваются бок о бок в повседневной жизни, они знают меньшую часть, да и этих людей знают менее глубоко.

Как правило, горожане встречаются друг с другом в очень частных ролях. В удовлетворении жизненных потребностей они, разумеется, зависят от большего числа людей, чем сельские жители, и, следовательно, связаны с большим числом организованных групп; но они меньше зависят от конкретных лиц, и их зависимость от других ограничивается крайне узким аспектом круга деятельности другого. Именно это имеется в виду, когда говорят, что город характеризуется вторичными, а не первичными контактами. Контакты в городе, даже если происходят лицом-к-лицу, являются безличными, поверхностными, мимолетными и сегментарными. Скрытность, равнодушие и безразличный вид, проявляемые горожанами во взаимоотношениях друг с другом, можно, таким образом, рассматривать как средства, помогающие им оградить себя от личных притязаний и ожиданий других.

Поверхностность, анонимность и мимолетность городских социальных связей позволяют понять ту умственную изощренность (sophistication) и ту рациональность, которые обычно приписывают обитателям городов. Наши знакомые обычно связаны с нами отношениями полезности, в том смысле, что роль, играемая каждым из них в нашей жизни, рассматривается нами всецело как средство для достижения наших целей. Хотя индивид достигает некоторой степени эмансипации, или свободы, от личного и эмоционального контроля со стороны близких групп, одновременно он теряет спонтанность самовыражения, моральный дух и чувство участия, сопутствующее жизни в интегрированном обществе. Это конституирует то состояние аномии, или социального вакуума, о котором говорит Дюркгейм, пытаясь объяснить различные формы социальной дезорганизации в технологическом обществе.

Сегментарный характер и утилитарная тональность межличностных отношений в городе находят свое институциональное выражение в умножении специализированных задач, наиболее развитую форму которых мы видим в профессиях. Денежные связи способствуют формированию хищнических отношений, которые подрывают эффективное функционирование социального порядка, если не сдерживаются профессиональными кодексами и цеховым этикетом. Приоритет, отдаваемый полезности и эффективности, предполагает адаптивность корпоративного механизма организации предприятий, в работу которых индивиды могут вовлекаться лишь группами. Преимущество корпорации над индивидуальным предпринимательством и деловым партнерством в урбанистическо-промышленном мире связано не только с теми возможностями, которые она открывает для централизации ресурсов многих тысяч индивидов, и с правовым преимуществом ограниченной ответственности и непрерывной преемственности, но и с тем, что у корпорации нет души.

Специализация индивидов, особенно в сфере их занятий, может, как отмечал Адам Смит, происходить лишь на базе расширенного рынка, который, в свою очередь, усиливает разделение труда. Этот расширенный рынок лишь частично опирается на прилегающие к городу районы; в значительной степени опорой ему служит то большое количество населения, которое содержится в самом городе. Благодаря разделению труда, обусловленному и усугубленному городской жизнью, становится объяснимо главенство города над окружающей местностью. С разделением труда и специализацией занятий тесно связаны крайняя степень внутренней взаимозависимости и нестабильное равновесие городской жизни. В силу тяготения города к специализации на наиболее выгодных для него функциях эти взаимозависимость и нестабильность еще более возрастают.

В сообществе, численность индивидов в котором превосходит предел, при котором каждый может близко знать любого другого и все могут собраться в одном месте, возникает потребность в опосредованной коммуникации и в выражении индивидуальных интересов посредством делегирования. В городе интересы обретают силу, как правило, через представительство. Сам по себе индивид мало что значит, но к голосу представителя прислушиваются с уважением, примерно пропорциональным количеству людей, от лица которых он выступает.

Хотя приведенная характеристика урбанизма, вытекающая из большой численности населения, никоим образом не исчерпывает тех социологических выводов, которые мы могли бы получить из имеющихся знаний о связи между размером группы и особенностями поведения ее членов, в целях краткости мы можем ограничиться приведенными утверждениями как примером того, какого рода суждения могут стать предметом нашей дальнейшей работы.

Плотность

Высокая концентрация населения в ограниченном пространстве, как и большая его численность, имеет определенные последствия, релевантные для социологического анализа города. Из них мы можем указать лишь некоторые.

Как отмечали Дарвин в отношении флоры и фауны, а позже Дюркгейм в отношении человеческих обществ[14], рост численного состава популяции при неизменной площади ареала (т. е. возрастание плотности) обычно вызывает дифференциацию и специализацию, ибо только таким образом ареал может поддержать существование возросшего числа особей. Стало быть, плотность усиливает диверсификацию людей и их деятельностей и возрастание сложности социальной структуры, вызываемые ростом населения.

С субъективной стороны, как предположил Зиммель, тесный физический контакт множества индивидов непременно вызывает изменение в средствах, с помощью которых мы ориентируемся на городскую среду, особенно на других людей. При тесноте физических контактов наши социальные контакты, как правило, дистантны. Городской мир отдает приоритет визуальному узнаванию. Мы видим униформы, обозначающие функциональные роли, и не замечаем скрытые за ними эксцентричные личностные особенности. Мы становимся все более восприимчивыми к миру артефактов и все больше отдаляемся от мира природы.

Мы сталкиваемся с разительными контрастами между великолепием и запущенностью, богатством и нищетой, интеллигентностью и невежеством, порядком и хаосом. Конкуренция за пространство велика, и каждый ареал обычно находит себе применение, приносящее наибольшую экономическую отдачу. Место работы все больше отделяется от места жительства, ибо близость промышленных и коммерческих учреждений делает ареал и с экономической, и с социальной точки зрения нежелательным для проживания.

Плотность населения, цены на землю, арендная плата, досягаемость, санитарные условия, престиж, эстетическая привлекательность, отсутствие таких досадных неудобств, как шум, смог и грязь, определяют, насколько желательными будут те или иные ареалы города в качестве мест проживания для разных сегментов населения. Место и характер работы, доход, расовые и этнические характеристики, социальный статус, обычаи, привычки, вкусы, предпочтения и предрассудки — вот некоторые важные факторы, под влиянием которых происходит отбор городского населения и его распределение по более или менее обособленным районам проживания. Таким образом, разные элементы популяции, населяющие компактное поселение, сегрегируются друг от друга в той степени, в какой несовместимы их запросы и образы жизни, и в той мере, в какой они друг другу антагонистичны. Люди, обладающие гомогенными статусами и потребностями, невольно стекаются в один и тот же ареал, сознательно его выбирая или загоняясь в него обстоятельствами. Разные части города приобретают специализированные функции, и город все больше походит на мозаику социальных миров, где переход из одного мира в другой становится скачкообразным. Соседство дивергентных личностей и образов жизни рождает релятивистскую перспективу и чувство терпимости к различиям, которые можно рассматривать как необходимые предпосылки рациональности и которые ведут к секуляризации жизни[15].

Тесная совместная жизнь и работа индивидов, не связанных друг с другом сентиментальными и эмоциональными узами, подстегивает дух конкуренции, взаимной эксплуатации и стремления пробиться наверх. Для сдерживания безответственности и потенциального беспорядка учреждаются формальные механизмы контроля. Без строгой приверженности предсказуемой рутине большое компактное общество вряд ли смогло бы себя сохранить. Основу социального порядка в урбанистическом мире символизируют часы и светофоры. Частый и тесный физический контакт в сочетании с огромной социальной дистанцией повышает скрытность в отношениях между ничем не связанными индивидами и, не компенсируясь другими возможностями проявления взаимной отзывчивости, рождает одиночество. Неизбежные частые перемещения огромных масс индивидов в перенаселенной среде обитания создают недовольство и раздражение. Нервное напряжение, проистекающее из таких личных фрустраций, усугубляется быстрым темпом жизни и изощренной техникой, без которых немыслимо существование плотно населенных ареалов.

Гетерогенность

Социальное взаимодействие между столь разнородными личностными типами, происходящее в городской среде, ведет к разрушению жестких кастовых барьеров и к усложнению классовой структуры, создавая тем самым более сложную и дифференцированную схему социальной стратификации, чем та, которая обнаруживается в более интегрированных обществах. Возросшая мобильность индивида, вовлекающая его в сферу стимулирующего влияния огромного множества разных индивидов и подчиняющая его колебательным изменениям статуса в дифференцированных социальных группах, образующих социальную структуру города, приводит индивида к принятию нестабильности и отсутствия безопасности в мире в целом как нормы. Этот факт, помимо всего прочего, помогает объяснить изощренность и космополитизм горожанина. Ни одна группа не может рассчитывать на его безраздельную преданность. Группы, к которым он присоединяется, не удается расставить в простой иерархический порядок. Благодаря многообразию интересов, связанных с различными аспектами социальной жизни, индивид становится членом самых разных групп, каждая из которых функционирует лишь в соотнесении с одним из сегментов его личности. Нелегко поддаются эти группы и концентрическому упорядочению, при котором более узкие группы полностью попадали бы в окружности более широких, как это часто бывает в сельском сообществе или в примитивных обществах. Группы, к которым обычно принадлежит индивид, скорее, тангенциальны по отношению друг к другу или различным образом пересекаются.

Отчасти в результате физической неукорененности населения, отчасти в результате социальной мобильности, текучесть личного состава групп обычно велика. Место жительства, место и характер работы, доход и круг интересов подчинены флуктуационным изменениям, и задача сохранения сплоченности организаций, поддержания и стимулирования близких и продолжительных знакомств между их членами — далеко не из легких. Это поразительным образом проявляется в локальных ареалах города, в которых сегрегация людей определяется в большей степени различиями в расе, языке, доходах и социальном статусе, нежели личным выбором индивида или его позитивной тягой к себе подобным. В подавляющем большинстве горожане не являются домовладельцами, а поскольку временная среда обитания не способствует установлению прочных традиций и чувств, то горожане очень редко бывают соседями в подлинном смысле слова. Индивид почти лишен возможности составить представление о городе в целом и выяснить свое место в его тотальной схеме. Вследствие этого ему оказывается трудно определить, что «в наибольшей степени соответствует его интересам», и сделать выбор из перечня проблем и лидеров, который предлагается ему средствами массового внушения. Индивиды, оторванные таким образом от организованных тел, интегрирующих общество, образуют текучие массы, которые делают коллективное поведение в городском сообществе крайне непредсказуемым и создающим много проблем.

Хотя город, рекрутируя для выполнения своих разных задач разные типы людей, выпячивая посредством конкуренции их уникальность, превознося эксцентричность, новизну, эффективность и изобретательность, создает крайне дифференцированное население, он оказывает на людей и нивелирующее влияние. Везде, где скапливается большое количество по-разному устроенных индивидов, начинается также и процесс деперсонализации. Эта нивелирующая тенденция коренится отчасти в экономическом базисе города. Развитие больших городов, по крайней мере в современную эпоху, в огромной степени зависело от концентрированной силы пара. Развитие фабрики сделало возможным массовое производство товаров для безличного рынка. Однако максимально полное использование возможностей, заложенных в разделении труда и массовом производстве, немыслимо без стандартизации процессов и продуктов. Рука об руку с такой системой производства идет денежная система. По мере того как на базе этой системы производства шло развитие городов, личные отношения как основа прежней ассоциации вытеснялись денежными связями, предполагающими продажность услуг и вещей. В этих условиях индивидуальность неизбежно должна быть вытеснена категориями. Когда множеству людей приходится сообща пользоваться техническими средствами и институтами, должна произойти перестройка этих средств и институтов, дабы они были приспособлены к потребностям среднего человека, а не конкретных индивидов. Услуги, предоставляемые коммунальными службами, досуговыми, образовательными и культурными учреждениями, должны быть приспособлены к массовым требованиям. Схожим образом, такие культурные учреждения, как школы, кинотеатры, радио и газеты, в силу своей массовой клиентуры тоже неизбежно должны оказывать нивелирующее влияние. Политический процесс, характерный для городской жизни, невозможно понять, если не разобраться в призывах к массам, которые осуществляются с помощью современных методов пропаганды. Чтобы хоть как-то участвовать в социальной, политической и экономической жизни города, индивид должен подчинить какую-то часть своей индивидуальности требованиям окружающего сообщества, и в той мере, в какой он это делает, он окунается в массовые движения.

IV. СВЯЗЬ ТЕОРИИ УРБАНИЗМА

С СОЦИОЛОГИЧЕСКИМИ ИССЛЕДОВАНИЯМИ

Благодаря такой организованной теории, какая только что в общих чертах была описана, сложные и многогранные феномены урбанизма могут быть проанализированы с помощью ограниченного числа основных категорий. Социологический подход к городу обретает таким образом принципиальное единство и связность, что позволяет исследователю-эмпирику не только более точно сосредоточиться на проблемах и процессах, которые по праву относятся к области его изучения, но и сделать более интегрированной и систематичной трактовку своего предмета. Дабы облечь в плоть и кровь выдвинутые выше теоретические положения, мы приведем некоторые типичные результаты эмпирического исследования урбанизма, прежде всего в Соединенных Штатах, и наметим некоторые ключевые проблемы для дальнейшего изучения.

Характеристики городской жизни, а также различия между городами разных размеров и типов можно объяснить, взяв за основу три переменные: численность городского населения, его плотность и степень гетерогенности.

К эмпирическому исследованию урбанизма как специфического образа жизни можно подойти с трех взаимно связанных точек зрения, рассматривая его: (1) как физическую структуру, включающую в себя популяционную базу, технологию и экологический порядок, (2) как систему социальной организации, включающую характерную социальную структуру, ряд социальных институтов и типичный паттерн социальных отношений, и (3) как набор установок и идей, а также констелляцию личностей, втянутых в типичные формы коллективного поведения и подчиненных характерным механизмам социального контроля.

Поиск по сайту: