Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Так что же я, все-таки, могу знать?




Вопроса о том, что можно знать, мой дискурс не допускает, ибо исходит из то­го [["Я ужезнал это".]], что предполагает это нечто в качестве субъекта бессознательного.

Для меня не был, конечно, секретом, тот шок, которым обернулись для дис­курса современников идеи Ньютона, как и тот факт, что именно от этого шока ве­дет свое происхождение мысленная эк­вилибристика Канта. В споре со Сведенборгом Кант мог бы, предвосхищая ана­лиз, подойти к его границам вплотную, однако, соприкоснувшись с Ньютоном, вернулся в колею философии, искренне полагая, будто мысль Ньютона воплоща­ет собой итоговое ее достижение. Исходи Кант из ньютоновых комментариев на книгу Даниила - и то навряд ли сумел бы он истоки бессознательного обнаружить. Вопрос характера.

Настало время приоткрыть хоть отчасти то, чем отвечает аналитический дискурс на несуразность вопроса «что я могу знать?». Итак, ответ: [[.ибо «a priori» - это именно язык.]] Ничего - по крайней мере, что не имело бы структуры языка, откуда следует, что то, до какой границы


я внутри этих пределов дойду, есть ис­ключительно вопрос логики.

Это подтверждается тем, что научный дискурс с успехом осуществляет посадку на луне, удостоверяющую для мысли вторжение Реального. Причем никакого аппарата, помимо языкового, в распоря­жении у математики нет. Это как раз и вызвало у современников Ньютона воз­ражение. «Откуда каждая из масс знает свое расстояние от других?» - поинтере­совались они. «То одному Богу извест­но», - ответил Ньютон, продолжая зани­маться своим делом.

Следует, однако, отметить, что когда в аватару, в пришествие Реального, вошел дискурс политический, осуществилась посадка на луну, причем философа, кото­рый благодаря Журналу в каждом из нас сидит, это заметно не взволновало.

Все дело теперь в том, что позволит нам выявить Реальное структуры, - в том самом, что делает язык не шифром, а подлежащим расшифровке знаком.

Ответ мой, следовательно, повторяет Канта лишь с той существенной оговор­кой, что за истекшее с тех пор время бы-


ли открыты факты бессознательного, а математическая логика получила такое развитие, словно само «возвращение» этих фактов ее вызывало к жизни. Вопре­ки хорошо известным названиям его тру­дов, классическая логика [[...но не логика классовая]] не оказывается в них предметом критического суждения, что и выдает в нем марионетку собствен­ного бессознательного, которая, будучи бездумна, ни судить, ни рассчитывать не способна, проделывая свою работу всле­пую.

Что касается субъекта бессознатель­ного, то он включается, подобно звену, в механизм тела. Нужно ли напоминать здесь, что место его задается исключи­тельно исходя из дискурса ~ то есть того, чья искусственность как раз и являет со­бой конкретное, да еще какое!

Что из этого может быть сказано? [[Нет дискурса, который не шел бы от подобия]] Что может быть высказано из того знания, которое вне-существует для нас в нашем бессознательном, но которое лишь дис­курс позволяет артикулировать; что мо­жет быть высказано из того, чье Реальное достигает нас лишь посредством этого дискурса? Именно так Ваш вопрос в мо­ем контексте воспроизводится - другими


словами, он предстает как безумный.

Следует, однако, решиться в этой форме его поставить - только тогда сможем мы объяснить, каким образом могли бы в рамках аналитического опыта обнару­житься требующие доказательства поло­жения, способные под вопрос этот под­вести основу. Итак, приступим.

Можно ли, к примеру, сказать, что ес­ли Мужчина хочет Женщину, то получает он ее лишь ценой крушения на мели пер­версии? Именно такова формулировка опыта, заданного рамками психоаналити­ческого дискурса. И если эта формули­ровка подтверждается, может ли она быть преподана всем без различия, [[Матема]] то есть является ли она научной - ведь именно исходя из этого постулата наука проложила себе дорогу?

Я утверждаю, что именно так и есть, тем более что, как и желал этого «для бу­дущего науки» Ренан, последствий это иметь не будет, ибо Женщины как вне-существующей не существует. [[Женщина]] Но то, что ее не существует, не исключает возмож­ности сделать ее объектом желания. На­оборот - откуда и результаты.


Как правило. Мужчина, обманываясь, встречает некую женщину, с которой все и происходит - с которой совершает он тот промах, в котором как раз успех по­лового акта и состоит. Как свидетельст­вует нам театр, «актеры», в этом акте за­нятые, способны на самые невероятные подвиги.

В результате на сцене, где все это предстоит нашим взорам, раскрывается, отслаивая любовную интригу от любых видов социальных связей, целый веер благородства, трагизма, комизма и увен­чанной кривой Гаусса буффонады - рас­крывается, порождая фантазмы, населяе­мые словесными существами, которые пребывают в том, что они называют -почему, толком неизвестно - «жизнью». Ибо представление о «жизни» получают они лишь посредством своей животной природы, где их знание ни к чему.

И в самом деле, ничто не свидетельст­вует о том, что жизнь этих словесных су­ществ не есть, как поэты театра давно для себя открыли, просто-напросто сон - раз­ве что только случается им тех живот­ных, то есть (ecu ты) себя есть - поис­тине так звучит [["Ты еси."]] это на милом мойом йа-


зыке.

Ибо, в конечном счете, дружелюбие, а скорее даже Аристотеля (расхож­дение мое с которым не значит, что я его не ценю) - вот к чему склоняется этот театр любви в спряжении глагола «лю­бить», со всем вытекающим отсюда тре­петным отношением к хозяйству и домо­строю.

Как известно, человек всегда где-то обитает и, даже не зная, где именно, име­ет к этому, по меньшей мере, обыкнове­ние. у Аристотеля имеет к этике (омонимичность которой философ отме­чает, хотя провести между этими поня­тиями четкую грань ему так и не удается) не большее отношение, чем к узам суп­ружества.

Каким же образом, не заподозрив су­ществование объекта, вокруг которого все это - не , а , - как вокруг оси, вращается, - объекта (а), одним сло­вом, - можно сделать это предметом нау­ки?

Разумеется, останется при этом и тот объект матемы, который Наука - единст­венная еще вне-существующая Наука -


Физика, - обнаружила для себя в числе и доказательстве. Но куда более впору придется ей тот объект, о котором гово­рю я: ведь он и есть продукт этой матемы, продукт, чье место задается структу­рой - при условии, что структура эта дей­ствительно является тем изводом языка, что молчаливо приносит нам в залог бес­сознательное!

Может быть, чтобы в этой мысли удо­стовериться, стоит поискать следы ее в платоновском Меноне, где о путях, веду­щих от частного к истине, уже идет речь?

Именно координация этих путей, чья ориентация определяется дискурсом, по­зволяет, несмотря на то, что движется дискурс от одного к другому, от частно­го, помыслить то новое, что дискурс этот передает с бесспорностью не меньшей, чем числовая матема?

Для этого вполне достаточно, чтобы сексуальные отношения где-то прекрати­ли бы не записываться, чтобы воцарилось [[Любовь]] (можно и так сказать) случайное, в ре­зультате чего отвоеван бы оказался начаток того, что должно завершиться в итоге демонстрацией их, этих отношений, не­возможности, то есть утверждением их в


Реальном.

Этот шанс прибегнуть к аксиоматике, к логике случайного, его можно предвос­хитить - ведь именно к этой логике при­учает нас то, необходимость чего матема или нечто такое, что определено ею в ка­честве математика, ощутили: отказ от опоры на какую бы то ни было очевид­ность.

Итак, мы и в дальнейшем будем исхо­дить из Другого, того радикального Дру­гого, о котором напоминает воплощаемое сексом отсутствие отношения с момента, когда замечаем мы, что Единое и сущест­вует-то, пожалуй, лишь в опыте (а)сексуального.

Для нас Другой имеет не меньшее право на то, чтобы стать субъектом ак­сиомы, нежели Единое. И вот что подска­зывает нам здесь опыт. Во-первых, что в отношении женщин действует то отрица­тельное суждение, которое избегает Ари­стотель относить ко всеобщему: они не-все, . Как будто, не распро­страняя свое отрицательное суждение на всеобщее [[ ]], Аристотель не делал его про­сто-напросто ненужным - ведь dictus de omni et nullo ни в каком вне-


существовании не уверяет нас! О чем са­мо и свидетельствует уже тем, что не ут­верждает этого вне-существования, иначе как в отношении частного, не отдавая, строго говоря, себе в этом отчета, то есть не зная почему, - вот оно, бессознатель­ное.

Откуда как раз и следует, что та или иная женщина [[]] - потому что больше, чем об одной, говорить не приходится -встречает Мужчину только в психозе.

Примем это за аксиому - не то, что Мужчина не вне-существует (это случай Женщины), а что та или иная женщина это себе запрещает - не оттого что есть Другой, а оттого что, как я уже говорил, «для Другого Другого нет». [[S(A)]]

Таким образом, всеобщее того, что они желают, принадлежит безумию - не­даром говорят, что все женщины безум­ны.

Потому-то они как раз и не-все, то есть не безумны вовсе, а скорее поклади­сты - покладисты до такой степени, что нет предела уступкам, которые каждая из них готова для некоего мужчины сделать, предоставляя ему свое тело, свою душу, свое имущество.


Не касается это, однако, ее фантазмов, отвечать за которые далеко не так просто.

Скорее, она идет в данном случае на­встречу перверсии, которую я считаю свойственной Мужчине. [[]] Это и вынужда­ет ее прибегнуть к известному маскараду, который вовсе не является тем обманом, что неблагодарные, ориентируясь исклю­чительно на Мужчину, ей приписывают. Речь идет, скорее, о подготовке себя, «на всякий случай», к тому, чтобы фантазм Мужчины мог встретить в ней свой мо­мент истины. Никакого преувеличения в этом нет, ведь истина по природе своей женщина - хотя бы потому что она не вся, во всяком случае, не вся говорится.

Почему истина и не дается нам всякий раз, когда, требуя от акта признаков сек­суальности, которым он не в состоянии соответствовать, терпим мы неудачу: все разыгрывается здесь как по нотам.

Оставим это как есть. Но именно по отношению к женщине знаменитая фор­мула г-на Фенуйара не заслуживает дове­рия, именно по отношению к ней, когда все границы пройдены, остается предел, забывать о котором не следует.

В любви важен, следовательно, не


смысл ее, а, как и везде, ее знак. В этом-то как раз вся драма и состоит.

Нельзя сказать, что, выражая себя по­средством аналитического дискурса, лю­бовь тем самым, как всегда, от нас ус­кользает.

Между этим, однако, и доказательст­вом того, что именно посредством любви [["Сексуальных отношений не существует"]], этого прирожденного безумия, входит в человеческий мир Реальное (а пути из­вестны - это наука и политика, между которыми зажат прилунившийся Мужчи­на), - между тем и другим остается еще пробел.

Ибо чтобы закрыть его, приходится предполагать, будто существует некая полнота Реального - а это еще нуждается в доказательстве, ибо субъект предпола­гают лишь у разумного. Hypoteses поп fingo означает, что вне-существуют толь­ко дискурсы.

Что я должен делать?

Мне остается лишь повторить вслед за всеми вами этот вопрос, обратив его к самому себе. И ответ будет простым. То


самое, что я делаю, когда из практики своей вывожу ту этику искусного слова, на которой я уже останавливался.

Воспользуйтесь ее уроком, если счи­таете, что и к другим дискурсам может она привиться.

Но я в этом сомневаюсь. Ибо этика соотнесена с дискурсом. Не будем без конца повторяться.

Кантовская идея максимы, которая обос­новывается универсальностью своего применения, является лишь гримасой, где Реального в силу одностороннего к нему подхода простыл и след.

Издевательским, отсылающим «на три буквы» жестом [[Вопросом "что делать?" задается лишь тот, чье желание угасает.]], гарантирующим отсутст­вие отношения с Другим, когда доволь­ствуются слишком буквальным его по­ниманием.

Этикой холостяка, одним словом, -той самой, которую совсем недавно еще воплощал собой Монтерлан.

Хорошо бы, если бы во вступительной речи, которую предстоит ему произнести в Академии, мой друг Клод Леви-Стросс придал своему примеру какую-то струк­туру, - а то ведь академикам везет: чтобы


сделать честь своему положению, им достаточно истины лишь коснуться.

Очень трогательно, что Вашими ста­раниями я оказался в подобном положе­нии сам.

Ценю Ваш юмор. Но если Вы от этого упражнения - приличного академику -не отказались, значит Вы были им тронуты, оно Вам польстило. Что я и доказываю Вам - ведь отвечаете же Вы на третий вопрос.

Что касается вопроса «на что позволено мне надеяться?», то я обращаю его ост­рие в Вашу сторону, то есть рассматри­ваю его на сей раз как исходящий от Вас. Как я отвечаю на него для себя - об этом я сказал выше.

Разве он касался бы меня, если бы не говорил мне, на что надеяться? Мыслима ли надежда без своего объекта?

Итак, Вы, как и всякий другой, кото­рому я адресую «вы», - именно этому «вы» я и даю свой ответ: надейтесь на что вам будет угодно.

Знайте лишь, что я не раз был свиде-


телем, как надежда - то, что называют «светлое будущее», ~ доводила людей, которых я уважал не меньше, чем уважаю Вас, просто-напросто до самоубийства.

Почему бы и нет? Самоубийство - это единственное, в чем можно преуспеть, не заплатив за это ценой неудачи. Если ни­кто об этом не знает, то лишь оттого, что с самого начала положил для себя, что ничего знать не хочет. В том числе и Монтерлан, о котором, если бы не Клод, я бы и не подумал.

Чтобы вопрос Канта получил смысл, я бы придал ему несколько иную форму: отку­да вы надеетесь? То есть вы хотели бы знать, что может аналитический дискурс обещать вам, потому что для меня это дело решенное.

Разумеется, психоанализ дал бы вам некоторую надежду пролить свет на бес­сознательное [[Разве не хочешь ты узнать судьбу, которую уготовило тебе бессознательное?]], субъектом которого вы яв­ляетесь. Но каждому известно, что я ни­кого на это не поощряю - никого, чье желание еще не определилось.

Более того: извините, что я говорю о тех из «вас», кто Вашего общества не достоин, но я считаю, что разного рода


сволочи в психоаналитическом дискурсе должно быть отказано - именно это, без­условно, и скрывается у Фрейда за пре­словутым «критерием культуры». На эти­ческий критерий, к сожалению, больше положиться нельзя. Как бы то ни было, суждение о них возможно в других дис­курсах. Если я говорю, что сволочи в психоаналитическом дискурсе должно быть отказано, то лишь потому что сво­лочь он превращает в дурака - что, по­нятно, является улучшением, но улучше­нием, возвращаясь к Вашему термину, безнадежным.

Впрочем, аналитический дискурс ис­ключает и то «вы», которое не находится уже заранее в ситуации переноса, ибо именно это отношение - отношение к субъекту, предполагаемому в качестве знающего, отношение, являющееся сим­птоматической манифестацией бессозна­тельного, - он наглядно обнаруживает.

Я добавил бы сюда еще и требование того особого дара, что является условием восприимчивости к математике, - если дар этот вообще существует. Поскольку, однако, остается фактом, что ни одной матемы, не считая моих собственных,


дискурс этот не вывел, ни о каком даре, который позволил бы их оценивать, вра­зумительно говорить не приходится.

Единственный вне-существующий для него шанс состоит лишь в приходе бла­гоприятного часа. Надежда, другими сло­вами, тут не поможет - чего вполне дос­таточно, чтобы сделать ее бесполезной, а тем самым и вовсе вывести за рамки по­зволительного.


VII. [Се qui s'eпопсе biеп, l'on le conceit clairement][О том, что хорошо изла­гается, создается ложное представление]

Коснемся теперь истины, которая получила свое выражение в стихах Буало. «То, о чем имеется хорошее представление, ясно и излагается». Ваш стиль и т. д.

Как аукнется, так и откликнется. Хватило десяти лет, чтобы написанное мною ста­ло ясным для всех, - я был тому свидете­лем в отношении моей диссертации, ко­торая кристально ясным слогом еще не отличалась. [[У того, кто играет на кристалле языка.]] Перед нами, следовательно, опытно установленный факт. Тем не ме­нее откладывать ответ до греческих ка­ленд я не стану.

Поправляя Буало, я утверждаю: о том,


что хорошо излагается, создается ясное представление - говоря «ясное», я имею в виду, что оно получает широкое распро­странение. Успех, которого удостаивает­ся строгость в формулировке этики, -успех рыночный по меньшей мере - спо­собен, право, привести в отчаяние.

Тут-то мы и почувствовали бы цену невроза, что лишний раз подтверждает положение дел, о котором напоминает нам Фрейд: чувство вины порождается вовсе не злом, а добром.

Невозможно в этой ситуации оказать­ся, не заподозрив, по меньшей мере, что такое кастрация. Это и проливает свет на пошедшую гулять по свету с легкой руки Буало историю [[.гусь всегда отъедает срам]], выдуманную им, «ясное дело», чтобы ввести в заблуждение - дру­гими словами, чтобы ей поверили.

Оговор, облаченный в славно при­ставшую ему охру: «Нет переходной сте­пени между посредственным и худшим,» - вот то, что лишь скрепя сердце могу я приписать автору, столь остроумно обы­гравшему в строке своей это слово.

Все это понятно, но еще лучше при­менимо к тому, что в свете моих нечело­веческих усилий положение дел испра-


вить предстает в подлинном своем виде -в виде остроты, что оставляет всех без исключения в дураках.

Разве не знаем мы, что острота - это заранее рассчитанная оговорка, оговорка, в результате которой бессознательное оказывается у нас в руках. Суть того, что пишет Фрейд об остроте, именно в этом. И это тем более легко представить себе, если бессознательное действительно не думает, не рассчитывает и т. д.

Застать его врасплох можно лишь за­ново, да получше, усвоив, если удастся, правило, которое выразил я, забавы ради, в иной тональности, когда привел пример того, что может быть познано: не столько полагаться на везение в йазыке, сколько следить за тем, как осваивается этот по­следний в седле языка.

Чтобы я это заметил, понадобилось меня слегка подтолкнуть - здесь-то пози­ция истолкования свою сущность и обна­руживает.

Предположить при виде вывернутой наизнанку перчатки, что рука знала, что она делала, - не значит ли это вернуть ее, эту перчатку, тому самому человеку, на стороне которого выступили бы Лафон-


тен и Расин?

Истолкование должно быть растороп­ным, - чтобы удовлетворить взаимствованию.

- Между тем, что пребывает от утра­ченного вконец, и тем, что держит пари[[]] на худшее, нежели отец.


Примечания

Прим. пер. к с. 20: Фраза "les non-dupes errent", означающая «не давшие себя в обман заблуждаются», может быть одновременно прочитана как les noms du pere, «имена отца».

Переводчик выражает свою глубокую призна­тельность г-же Жюдит Миллер за неоцени­мую помощь в работе над настоящим перево­дом.


Жак Лакан

Телевидение

Перевод с фр. А. Черноглазова.

Корректор - Д. Лунгина Верстка - А. Кефал

Художественное оформление - Ната Пирцхалава

ИТДК «Гнозис» «Издательство "Логос"» Лицензия ЛР № 065364 от 20 авг. 1997 г. Tel.: 2471757; fax: 246-2020 (Г-25); e-mail: logos@rinet.ru

Справки и оптовые закупки по адресу:

м. "Парк Культуры", Зубовский б-р, 17, ком. 5-6 ИТДК "Гнозис", тел. 2471757.

Подписано в печать 26.09.2000. Формат 70х108/32. Печать офсетная.Тираж 3000 экз.

Отпечатано в ГУП Ордена «Знак почета» Смолен­ской областной типографии им. В.И. Смирнова Заказ № 3484.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.