Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Исцеление - это тоже фантазм?



Лакан Ж.

Л 86 Телевидение. Пер. с фр./Перевод А. Черно­глазова. М.: ИТДК «Гнозис», Издатель­ство «Логос», 2000. - 160 с.

Текст классика современного психоанализа, в «популярной» форме резюмирующий основные принципы его дискурсивной практики примени­тельно к различным областям повседневного человеческого существования.

ISBN 5-8163-0016-4

Jacques Lacan. Television. Editions du Seuil. 1974. О ИТДК «Гнозис», Издательство «Логос», 2000. © Художественное оформление Н. Пирцхалава

 

Оглавление. 3

К читателю.. 4

I. [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду] 5

II. [L'inconscient, chose fort precise][Бессознательное, вещь в высшей степени конкретная] 9

Исцеление - это тоже фантазм?. 13

III. [Etre un saint] [ Быть святым] 22

IV. [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit][Эти туманные жесты, призванные заручиться авторитетом моего дискурса] 30

V. [L'egarement de notre jouissance][Когда наше наслаждение сбилось с пути] 46

VI. [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться] 58

Так что же я, все-таки, могу знать?. 60

VII. [Се qui s'eпопсе biеп, l'on le conceit clairement][О том, что хорошо излагается, создается ложное представление] 76

Примечания. 80

 


Оглавление

Avertissement Вместо предисловия - 5

I [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду]- 6

II [L'inconscient, chose fort precise][Бессознательное, вещь в выс­шей степени конкретная] — 10

III [Etre un saint] [ Быть святым] 23

IV [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit][Эти туманные жесты, приз­ванные заручиться автори­тетом моего дискурса] - 31

V [L'egarement de notre jouissance][Когда наше наслаждение сбилось с пути]- 47

VI [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться] - 59

VII [Се qui s' eпопсе biеп, l'on le conceit clairement][О том, что хорошо изла­гается, создается ложное представление]- 77


К читателю

1. Передача о Жаке Лакане заказана была на­учно-исследовательским отделом Француз­ского радио и телевидения. Достоянием пуб­лики стал покуда лишь публикуемый здесь текст. Передача в двух частях под названием "Психоанализ" объявлена на конец января. Режиссер программы Бенуа Жако.

2. Я попросил того, кто вам отвечал, прове­рить внимательно то, что расслышал я в том, что он мне говорил. Суть его замечаний при­ведена на полях в качестве manuductio.

Жак-Алэн Миллер, Рождество 1973 г.

Тот, кто мне задает вопросы, умеет меня и прочесть.

Ж. Л.


I. [Je dis toujours la verite] [Я всегда говорю правду]

Я всегда говорю истинную правду. Не всю, потому что сказать всю правду - [[S(А)]]дело безнадежное. Высказать истину це­ликом просто невозможно, невозможно в чисто материальном смысле - для этого не хватает слов. Больше того, самим этим «невозможно» и обусловлена как раз за­висимость истины от Реального.

В итоге я должен признаться, что по­пытался подать в этой комедии свои реп­лики и что годится все это псу под хвост.

Итак, провал - но именно поэтому, имея в виду кое-какой огрех, а точнее, прегрешение, все-таки успех.

Прегрешение это, будучи не ново, не так уж существенно. Но чем же я погрешил?


А погрешил я самой мыслью говорить так, чтобы меня поняли идиоты.

Мысль настолько для меня по природе чуждая, что могла мне быть разве что внушена. По дружбе. Надо быть осто­рожным.

Ибо между телезрителями и публикой, перед которой я говорю уже много лет -слушателями того, что называют обычно моим семинаром, - никакой разницы нет. В обоих случаях это некий взгляд, к ко­торому я ни в одном из них не обраща­юсь, [[]]но ради которого я, собственно, и говорю.

Не думайте, однако, что я адресую свою речь кому попало. Я обращаюсь к тем, кто знает толк в нашем деле, к не­идиотам, к предполагаемым психоанали­тикам.

Опыт показывает, что даже с учетом эффекта стадности то, что я говорю, ин­тересует гораздо большее число людей, нежели наберется тех, в ком я с некото­рым основанием подозреваю психоана­литиков. Но почему тогда должен я гово­рить здесь по-другому, не так, как делаю я это на своем семинаре?

Не говоря уже о том, что и здесь меня,


может статься, слушают психоаналитики.

Скажу больше: от предполагаемых ана­литиков нужно мне лишь одно - они должны быть тем объектом,[[]] благодаря которому то, что я преподаю, не сводится к простому самоанализу. Разумеется, то, что я этим хочу сказать, поймут только они, мои слушатели. Но и не понимая ничего, психоаналитик выполняет ту роль, которую я только что сформулиро­вал, а коли так - с не меньшим успехом выполняет ее и телеаудитория.

Добавлю только, что к тем психоана­литикам, которые являются таковыми лишь в качестве объектов - объектов проделывающего анализ субъекта, - я, случается, действительно обращаюсь; не то чтобы я что-то говорил им самим -нет, но зато я говорю о них, хотя бы для того, чтобы их смутить. Кто знает! [[S1--»S2]] Может статься, это даст эффект внушения.

Не знаю, поверят ли мне, но есть слу­чай, когда внушение бессильно, - это тот случай, когда психоаналитик получает свой изъян от другого, того самого, кто подвел его к так называемому у меня "переходу", к выступлению в качестве аналитика.


Благословенны случаи, когда "пере­ход" фиктивен, ввиду того что анализ не доведен до конца, - они оставляют ка­кую-то надежду.


II. [L'inconscient, chose fort precise][Бессознательное, вещь в выс­шей степени конкретная]

Мне кажется, дорогой доктор, что моя задача здесь не вступать с Вами в интеллектуальное состязание, а лишь дать Вам возможность выска­заться. Поэтому и вопросы мои к Вам будут самые незатейливые - элемен­тарные, даже вульгарные. Итак, нач­нем: «Бессознательное - что за чудное слово?»

Ничего лучшего Фрейд не придумал, а менять что-либо уже поздно. Слово это неудобно тем, что представляет собой отрицание, так что вообразить по его по­воду можно все на свете - не говоря уже о прочем. А почему бы и нет? О вещи,


которую никто и в глаза не видел, с рав­ным успехом можно сказать, что она «везде» и что она «нигде».

Бессознательное, между тем, пред­ставляет собой вещь очень определен­ную.

Бессознательное бывает только у су­щества говорящего. [["Условие бес­сознательного - это язык.»]] Что до прочих, которые, хотя и навязаны нам со стороны Ре­ального, бытием обладают лишь по­стольку, поскольку они именованы, то у них есть инстинкт, то есть то знание, ко­торое требуется для их выживания. Правда, справедливо все это лишь для нашего мышления, в данном случае, воз­можно, неадекватного.

Остаются лишь животные, которые без человека, homme, похоже, обойтись не могут, отчего дhоmmaшними и назы­ваются, и которые испытывают-таки по­этому подземные толчки бессознательно­го - впрочем, довольно непродолжитель­ные.

Бессознательное - оно говорит, что дела­ет его зависимым от языка, о котором знаем мы очень мало: и это несмотря на то, что я называю лингвистерией, объе-


диняя в этом слове все то, что норовит -и это нечто новое - выступать у публики от имени лингвистики. Ибо лингвистика - это наука, которая занимается йазыком[[.который йазыку вне-существует:]] (эту необычную орфографию я исполь­зую для того, чтобы обозначить специ­фику ее предмета, без чего в любой науке не обойтись).

Предмет этот имеет, между тем, зна­чение первостепенное, ибо именно к не­му с куда большим правом, нежели к че­му-то иному, само аристотелевское поня­тие субъекта может быть сведено. Что и [[вот в чем состоит аналитическая гипотеза]] позволяет определить место бессозна­тельного исходя из вне-существования, вне-положности другого субъекта - ду­ше. Душе как тому предполагаемому, что лежит за совокупностью ее телесных функций. И является, пожалуй, - вопреки единодушному мнению ученых от Ари­стотеля до Юкскюля и тому факту, что биологи, хотят они того или нет, до сих пор молчаливо ее существование допус­кают, - проблематичным.[[i(a)]]

На самом деле субъект бессознатель­ного соприкасается с душой лишь по­средством тела, куда он, на сей раз во­преки Аристотелю, вводит мысль. Чело-


век не мыслит, как воображал Философ, своей душой.

А мыслит он оттого, что некая струк­тура,[[По отношению к душе-телу мысль вне-сушествует]] а именно структура языка, расчле­няет - как само слово подразумевает это - его тело, причем способом, не имею­щим ничего общего с анатомией. Раздел­ка эта является душе в виде навязчивого симптома - мысли, которая ставит душу в тупик, с которой та не знает, что делать.

Мысль находится с душой в состоянии дисгармонии. Греческий как раз и представляет собой миф о том, как ладит мысль с душой, и лад этот уподобляется миру - тому окружающему миру (Umwelt), за который именно душа счи­тается ответственной, хотя на самом деле он представляет собой лишь фантазм, с помощью которого поддерживает себя мысль,[[То немногое, что реальность заимстеует у Реального]] - своего рода «реальность», ко­нечно, но не более чем гримаса Реально­го.

Тем не менее к Вам, психоаналитикам, приходят именно для того, чтобы здесь, в мире, который для Вас лишь фантазм, чувствовать себя лучше.


Исцеление - это тоже фантазм?


Исцеление - это требование, за которым стоит голос страдающего, страдающего душой и телом. Удивительно то, что он-таки получает ответ и что испокон веку медицина попадала в точку, находя именно то слово, которое было нужно.[[Moгущество слов]]

Как это было возможно до обнаруже­ния бессознательного? Чтобы делать свою работу, практика в просвещении не нуждается - вот вывод, который отсюда напрашивается.

Получается, что анализ от терапии только своей «просвещенностью» и отличается? Это совсем не то, что Вы имели в виду. Позвольте мне сформулировать вопрос так: «Психоанализ, как и психотерапия, действует посредством слов. И все же они противостоят друг другу. В чем же именно?»

В настоящее время нет такой психотера­пии, от которой не требовалась бы работа «в психоаналитическом ключе». Я не случайно ставлю это выражение в заслу-


женные им кавычки. Похоже, что смы­словой оттенок этот только и вводится для того, чтобы не оказаться, паче чая­ния, на улице - я хотел сказать, - на ди­ване.

В результате в седле оказываются те стремящиеся стать вхожими в «круги» (пусть даже в кавычках) аналитики, кото­рые, пренебрегая «переходом» в моем смысле, заменяют его формальными сте­пенями, блеск которых обеспечит место в этих кругах тем, кто в связях своих быва­ет куда расторопнее, чем во врачебной практике.

И я покажу вам сейчас, почему имен­но подобная практика оказывается в пси­хотерапии господствующей.

Говоря о бессознательном, в структуре, точнее, в языке можно выделить две сто­роны, два русла.[[Нет структуры, которая не шла бы от языха]]

Во-первых, русло смысла - оно-то и является, казалось бы, руслом психоана­лиза, источающего смысл, который дер­жит судно нашей сексуальности на плаву.

Поразительно однако, что смысл этот сводится к бессмыслице - к той бессмыс­лице сексуальных отношений, которая[["Сексуальных отношений не существует"]]


испокон веку во весь голос заявляет о себе в любовных речах. Заявляет завывая, что позволяет составить о человеческой мысли поистине высокое мнение.

Имеется и другой смысл - этот выдает себя за здравый смысл, да еще в смысле «общего мнения». Комичнее некуда -только вот комическому непременно со­путствует знание о том отсутствии отно­шения, которое в нем, в сексуальном по­ведении, заложено. Здесь-то достоинство наше и находит себе замену, отслужив свою смену.

Здравый смысл являет собой внушение, комедия - смех. Значит ли это, что ими можно довольствоваться, - не говоря уже о том, что они вообще плохо совмести­мы? Именно здесь психотерапия дает осечку - не то чтобы она вообще не была во благо, но оборачивается-то благо это в итоге кое-чем куда худшим.

Вследствие чего бессознательное, то есть та настоятельность, с которой заявляет о себе желание, повторение того, что в нем себя вопрошает (разве не это говорит о [[]] нем Фрейд с самого начала, с момента его открытия?), вследствие чего бессоз-


нательное, при условии, что структура, которая делает из того, что называю я йазыком, язык и тем самым опознает се­бя, действительно велит это, напоминает нам, что русло смысла, которое завора­живает нас в речи - благодаря чему речь эта заслоняется бытием, тем бытием, мысль о котором носится в воображении Парменида, - напоминает нам - завер­шаю я свою мысль, - что руслу смысла изучение языка противополагает иное русло - русло знака.

Как могло случиться, что даже симптом, или то, что в анализе называется этим словом, не оказался здесь путеводной нитью? Что пришлось ждать, пока Фрейд, послушно выслушав истериче­скую больную, не принялся читать ее сны, оговорки и шутки точно таким же образом, как читают, расшифровывая, закодированное послание?

Можете ли Вы доказать, что Фрейд говорит именно это, и что именно к этому то, что он говорит, сводится?

Достаточно обратиться к текстам Фрей­да, по этим трем рубрикам распределен-


ным, - заглавия их сейчас широко из­вестны, - чтобы выяснить, что речь в них идет не о чем ином, как о расшифровке означающего сказ-мерения в чистом ви­де.

Другими словами, что одно из этих явлений артикулировано, то есть верба­лизовано, вполне бесхитростным образом - в соответствии с той вульгарной логи­кой, которая не ставит употребление йазыка под сомнение.

И что, продолжая углубляться в слож­ную ткань двусмысленностей, метафор и метонимий, Фрейд начинает говорить о некоей субстанции, некоей зыбкой мифо­логеме, получившей у него название ли­бидо.

Но то, что он реально, на глазах у нас,[[Фрейдовская практика]] сосредоточенно вчитывающихся в его текст, проделывает, есть не что иное, как перевод - перевод, из которого явствует, что наслаждение, которым завершается, по его предположению, первичный про­цесс, состоит, собственно говоря, в тех логических маневрах, которые он с таким искусством заставляет нас совершить.

Достаточно провести различие, к которо-


му стоическая мудрость пришла еще в древности, - различие, которое, переводя латинские термины на язык Соссюра, описываем мы как различие между озна­чающим и означаемым - чтобы с очевид­ностью усмотреть явления эквивалентно­сти, которые, понятное дело, и смогли[[]] оформить представления Фрейда о меха­низме энергетики.

Необходимо еще одно усилие мысли, чтобы положить это различие в основу лингвистики. Утвердив ее тем самым на собственном ее предмете - на означаю­щем. Нет ни одного лингвиста, который не положил бы предельной свой задачей выделение означающего как такового - в первую очередь путем отделения его от смысла.

Я говорю с вами о русле знака, чтобы обозначить связь его с означающим. Но означающее отличается от знака тем, что вся батарея его заранее дана в йазыке.

Говорить о коде не годится - именно потому что тем самым предполагается уже некий смысл.

Означающая батарея йазыка дает нам[[Йазык есть условие смысла]] в распоряжение лишь шифр смысла. Ка­ждое слово принимает в нем в зависимо-


сти от контекста широчайшую и бессвяз­ную гамму смыслов, разношерстность которых в большинстве случаев удосто­веряется словарем.

То же верно порою и для целых фра­зовых словосочетаний. Такова, например, фраза "les non-dupes errent"", которую взял я на вооружение в этом году.

Ясно, что письмо упирается здесь в грамматику, которая и свидетельствует поэтому о Реальном, но о Реальном, ко­торое так и остается, как известно, загад­кой, пока не вырисовываются рельефно в [[объект(а)]] анализе псевдо-сексуальные его пружи­ны, - Реальном, иными словами, которое, будучи способно по отношению к парт­неру лишь на обман, вписывается в об­щую картину в качестве невроза, первер­сии или психоза.

Благодаря Фрейду мы знаем, что фра­за «я ее не люблю» разворачивается в це­лую серию отголосков.

На самом деле именно способность любого означающего, от фонемы до фра­зы, послужить в качестве зашифрованно­го («персонального», как говорили по радио во время войны) послания и позво­ляет ему выступать в качестве самостоя-


тельного объекта; именно эта способ­ность и обнаруживает, что не что иное, как означающее ответственно за то, что в мире, в мире говорящего существа,[[Достаточно ли одного означающего, чтобы обосновать означающее "Единое"?]] имеется что-то наподобие Единого, или элемента, - того, что греки называли .

То, что обнаружил в бессознательном Фрейд, - и я не нашел в данный момент ничего лучшего, как призвать обратиться к самим текстам его, чтобы в моей право­те убедиться, - не имеет ничего общего с наблюдением, будто всему, что мы знаем, можно, ссылаясь на испокон веку прису­щее глаголу «познать» метафорическое значение (вот оно, русло смысла, которое эксплуатировал Юнг!), придать в общем и целом сексуальный смысл. Только Ре­альное позволяет действительно развя­зать тот узел, из которого состоит сим­птом, - узел означающих. [[ ]] Глаголы вя­зать и развязывать не следует здесь воспринимать как метафоры - я говорю о тех узлах, что реально сплетаются в це­почку означающей материи.

Ибо цепочки эти суть не цепочки смысла, а цепочки блажи, блаженства, наслаждения - говорите как хотите,


пользуясь той двусмысленностью, кото­рая и является для означающего законом.

Я полагаю, что средству, по праву именуемому психоанализом, мне удалось придать, вопреки царящей в нем сегодня неразберихе, новую значимость.


III. [Etre un saint] [ Быть святым]

Психологи, психотерапевты, психи­атры, другие работники, занятые в сфере охраны психического здоровья, - люди эти всерьез, без всяких побла­жек взвалили на свои плечи все стра­дание и убожество мира. Чем же за­нят тем временем психоаналитик?

Совершенно ясно, что взвалить на свои плечи, как выразились Вы, страдание и убожество, значит включиться тем самым в дискурс, который их обусловливает, даже если делается это исключительно для того, чтобы выразить против них свой протест.[[]]

Уже одно то, что я это говорю, задает для


меня некоторую позицию, которую иные расценят как осуждение политики. Что, на мой взгляд, для кого бы то ни было совершенно исключено.

Впрочем, все занятые в сфере психиатрии люди - все те, кто несут упомянутое Ва­ми бремя, - должны не протестовать, а сотрудничать. Что они как раз и делают, отдают они себе в том отчет или нет.

Сколь легко - возражаю я, без труда об­ращая доводы моих противников против них самих, - сколь легко воспользоваться идеей дискурса, чтобы свести суждение к обусловившим его обстоятельствам! По­разительно то, что лучшего возражения против меня у них не нашлось: это, мол, интеллектуализм! Когда нужно разо­браться, кто прав, аргумент этот не имеет силы.

Тем более что, связывая это страдание и убожество с дискурсом капитализма, я как раз этот последний и разоблачаю.

Хочу, правда, заметить, что делать это всерьез я не могу - ведь разоблачая капи­тализм, я укрепляю его, ибо тем самым я его морализую, можно сказать, совер­шенствую.


Позвольте сделать одно замечание. Я во­все не строю свою идею дискурса на вне-существовании бессознательного. Напро­тив, расположение бессознательного за­дается для меня тем, что существует оно лишь постольку, поскольку вне-существует дискурсу.

Вы и сами прекрасно это понимаете:[[Бессознательное во фрейдовском смысле сушествует лишь постольку, поскольку оно вне-существует аналштическому дискурсу,.]] не случайно из замысла, в тщетном по­кушении осуществить который я Вам признался, вы исключили вопрос о буду­щем психоанализа.

Бессознательное существует, лишь вне-существуя дискурсу, - тем более что и заявляет-то оно о себе с полной ясно­стью лишь в дискурсе истерика, тогда как в других местах это всего лишь прививка - даже, как ни удивительно покажется это на первый взгляд, в дискурсе анали­тика, где его всего-навсего культивиру­ют.

К слову, подразумевает ли понятие бессознательного, [[.хотя выслуишивали его и прежде, но в качестве чего-то иного.]] что его кто-то выслу­шивает? По-моему, да. Но помимо дис­курса, которому бессознательное вне-существует, оценка его в качестве знания, которое не думает, не рассчитывает и не судит, им самим отнюдь не подразумева-


ется - что не мешает ему (во время сна, например) работать. Это, можно сказать,[[Это знание, которое работает]] и есть тот идеальный работник, которого Маркс представляет эдаким венцом капи­талистической экономики - в надежде, что он возьмет на себя дискурс господи­на, как это, хотя и в самой неожиданной форме, действительно и произошло. Там,[[.без господина-S2//S1]] где речь идет о дискурсе, нередко имеют место сюрпризы - больше того, в этом-то бессознательное и дает как раз о себе знать.

Дискурс, именуемый мною аналити­ческим, - это не что иное, как обуслов­ленный практикой анализа вид социаль­ных связей. Среди тех связей, что оста­ются в нашем обществе действенными, он по достоинству может расцениваться как одна из самых фундаментальных.

Однако из системы, в которой обще­ственные связи между аналитиками реализуются, сами-то Вы как раз и исключены -разве не так?

Что касается "Общества" - якобы меж­дународного, хотя все это немного при­тянуто за уши, так как дела давно реша-


ются в семейном кругу, - то я хорошо знал его еще тогда, когда оно было в ру­ках прямого и приемного потомства Фрейда; если позволите - хотя должен предупредить, что я выступаю при этом и как судья, и как одна из тяжущихся сто­рон, а следовательно, сторонник, - то я сказал бы, что в настоящее время оно превратилось в "Общество Взаимной За­щиты от Аналитического Дискурса", ОВЗоАД.

Черт ОВЗоАД!

Они, видите ли, знать не желают того самого дискурса, которым само их суще­ствование обусловлено. Но это обстоя­тельство отнюдь не исключает их из ана­литического дискурса, так как функции аналитиков они выполняют, то есть су­ществуют люди, которые осуществляют собственный анализ вместе с ними.

Требованиям этого дискурса они, сле­довательно, удовлетворяют, хотя и пре­бывают в заблуждении относительно не­которых его последствий. Благоразумие, в целом, не покидает их - даже не будучи истинным, оно, возможно, идет им на пользу.

К тому же если кто чем и рискует, так


   

это они сами.

Вернемся, однако, к вопросу о психоана­литике. Не стоит ходить вокруг да около - все равно мы рано или поздно придем к тому самому, что я сейчас хочу вам ска­зать.

Дело в том, что с точки зрения объек­тивной лучше всего его позицию можно было бы определить исходя из того, что называлось некогда "быть святым".

При жизни святой отнюдь не внушает уважения, доставляемого порой ореолом святости.

Никто не замечает его, ибо следует он правилу Бальтазара Грасиана: не бро­саться в глаза - тому самому, что ввело в заблуждение Амело де ла Уссэ, решив­шего, будто пишет Грасиан о придвор­ном.

Хочу объяснить: святой не творит ми­лости, не делает ничего на потребу.[[Объект(а) воплоти]] Скорее он становится сам отребьем, он непотребствует. Пытаясь тем самым осущест­вить то, чего требует сама структура, -позволить субъекту, субъекту бессозна­тельного, принять его за причину своего желания.


Собственно, именно омерзительность этой причины и дает пресловутому субъ­екту возможность в структуре, по мень­шей мере, сориентироваться. Для самого святого все это не так уж весело, но, на­сколько я представляю себе, для некото­рых телезрителей сказанное мною в странную картину существования святых прекрасно вписывается.

Что следствием этого является насла­ждение - кто знанию сему и сладости сей непричастен? И лишь святой остается ни с чем, с пустыми руками. Именно это в первую очередь и поражает. Поражает тех, кто присматривается и воочию убе­ждается: святой - это отброс наслажде­ния.

Порою, однако, бывают и у него пере­дышки, которыми он, как и весь мир, скромно довольствуется. Он наслаждает­ся. На это время он упраздняется. Конеч­но, лукавые недоброжелатели подстере­гают его, чтобы извлечь из этого повод покрасоваться самим, - не без этого. Но святому на это наплевать, как наплевать ему и на тех, кто воображает, будто в на­слаждении этом его награда и состоит. Что, разумеется, просто смешно.


Ибо на справедливость распределения ему тоже наплевать - именно с этого без­различия все для него часто и начинается.

На самом деле святой не видит за со­бой никаких заслуг, что не означает от­сутствия у него всякой морали. Окру­жающим досадно одно: они не видят, к чему это все может его привести.

Что касается меня, то я мыслю до умоисступления, ради того чтобы подоб­ные им появились вновь. Наверное отто­го что мне не удалось достичь этого са­мому.

Чем больше святых, тем больше люди смеются - вот мой принцип. Больше того, это и есть выход из дискурса капиталиста - что большим достижением отнюдь не станет, разве что для некоторых.


IV. [Ces gestes vagues dont de mon discours on se garantit][Эти туманные жесты, приз­ванные заручиться автори­тетом моего дискурса]

Прошло двадцать лет с тех пор, как Вы впервые сказали, что бессозна­тельное структурировано как язык, и все эти годы Вам возражают в раз­ных формах одно и то же: ((Все это лишь слова, слова, слова. А как быть с тем, что себя словами не обременяет, - с quid психической энергии, аффек­том, влечением?»

Вы подражаете здесь тем жестам, кото­рыми они, в ОВЗоАДе, внушают вам, будто вы имеете дело с фамильным их достоянием.

Ибо Вы, конечно, прекрасно знаете, что, по меньшей мере в Париже, они, в


ОВЗоАДе, питаются лишь тем, что им доставляет мое учение. Оно просачивает­ся отовсюду, оно подобно сильному вет­ру, который приносит с собой прохладу. Тогда-то и повторяют они старые жесты, сбиваясь потеснее в конгресс, чтобы со­греться.

Ибо, говоря сегодня об ОВЗоАДе, я делаю это вовсе не на потеху телезрите­лям и не из желания кому-то показать нос. Не в качестве посмешища задумана была Фрейдом организация, которой сам он аналитический дискурс завещал. Фрейд прекрасно знал, что испытание этим дискурсом будет суровым, - опыт первых его последователей послужил ему хорошим уроком.

Возьмем для начала вопрос о естест­венной энергии.

Естественная энергия - это такой мячик, с которым удобно упражняться, доказы­вая, что у тебя тоже на сей счет есть что сказать. Энергия - вы сами наклеиваете ей ярлычок естественной, потому что для них то, что она естественная, разумеется само собой, - создана для того, чтобы ее


расходовали, по мере того как запруда, стоящая на ее пути, направляет ее в по­лезное русло. Беда лишь в том, что есте­ственной ее можно назвать разве что по­стольку, поскольку наша плотина вписы­вается в окружающую картину.

Говоря, будто расходуется при этом некая «жизненная сила»,[[Мифо либидо]] мы прибегаем к грубой метафоре. Ибо энергия - это не вещество, которое со временем облаго­раживается или скисает, а постоянная числовая величина, которую должен рас­считать физик, чтобы делать свою рабо­ту.

Делать в соответствии с той чисто ме­ханической динамикой, которая успела сложиться в эпоху от Галилея до Ньюто­на, - той самой, которая до сих пор лежит в основе того, что с большим или мень­шим на то правом именуют физикой, дисциплиной строго верифицируемой.

Без этой постоянной величины, пред­ставляющей собой не более чем комби­нацию вычислений, физика просто не существует. Считается, что об этом забо­тятся сами физики, чьи уравнения связы­вают массы, поля и импульсы таким об­разом, что числовой результат их удовле-


творяет принципу сохранения энергии. Но ведь для того, чтобы формула удовле­творяла требованию верифицируемости, необходимо, чтобы принцип этот можно было заранее сформулировать, - а это, по выражению Галилея, факт ментального опыта. Другими словами, требование ма­тематической замкнутости системы име­ет вес даже больший, нежели предполо­жение о ее физической изоляции.

Все это придумал не я. Любой физик ясно отдает себе отчет, то есть с готовно­стью признается себе, в том, что энергия есть лишь цифровое, шифрованное вы­ражение постоянства.

Что же касается того, что вычленяет в качестве первичного процесса в бессоз­нательном Фрейд, - это уже я говорю, но каждый может пойти и убедиться сам, -то это нечто такое, что не столько шиф­руется, сколько, наоборот, расшифровы­вается. И я утверждаю: это не что иное, как само наслаждение. Но тогда оно не представляет собой энергии и в качестве таковой никуда не вписывается.[[Энергетика наслаждения неподдается обоснованию]]

Схемы второй топики, с помощью ко­торых Фрейд пытается эту задачу ре­шить, - знаменитое куриное яйцо напри-


мер - это поистине pudendum, и давали бы повод для анализа, если бы Отец во­обще анализу подлежал. Я лично считаю, что анализ реального Отца исключен, а для Отца воображаемого наилучшим ре­шением является плащ Ноя.

Так что полезнее будет задаться во­просом о том, чем отличается научный дискурс от дискурса истерического, в ко­тором Фрейд, надо сказать, судя по меду, на этой пасеке им собранному, был зна­током весьма искушенным. Ведь то, что он придумал, это как раз и есть своего рода работа пчел, работа существ не ду­мающих, не рассчитывающих, не выно­сящих суждений - то самое, о чем я здесь уже говорил. Хотя не исключено, конеч­но, что фон Фриш думает об этом совсем иначе.

Напрашивается вывод, что научный дискурс и дискурс истерический имеют почти одну и ту же структуру[[]], что и объ­ясняет заблуждение, которое пытается Фрейд внушить и нам, - его надежду на термодинамику, где бессознательное на­шло бы в научном будущем свое по­смертное обоснование.

На сегодня можно утверждать, что


спустя три четверти века ни малейшего признака, что обещание это окажется вы­полнено, не вырисовывается; больше то­го, мы далеки стали от мысли положить в основу первичного процесса принцип, который, именуясь принципом удоволь­ствия, ничего ровным счетом не доказы­вал бы - разве лишь то, что от души, в которую впились мы, как блохи в собачье пузо, нам так и не оторваться. Ибо знаме­нитое наименьшее напряжение,[[Благоискусное слово не скажет, где нaxoдится Благо.]] с помо­щью которого выводит Фрейд определе­ние удовольствия, - что это, если не эти­ка Аристотеля?

Это ни в коем случае не тот гедонизм, что сделали своим знаменем эпикурейцы. У тех обязательно должно было оста­ваться за душой нечто драгоценное, еще более потаенное, чем у стоиков, что они от своего гедонизма оберегали, - недаром же ради этого знамени, за которым сей­час не стоит ничего, кроме психики, тер­пели они оскорбления, позволяя называть себя свиньями.

Как бы то ни было, лично я остано­вился на Никомахе и Эвдеме, собственно говоря, Аристотеле: именно от него от­талкивался я в создании этики психоана-


   

лиза - этики, дорогу которой мне в тече­ние целого года пришлось прокладывать .

История с аффектами, которые я, будто бы, игнорирую, совершенно в этом же роде.

Пусть ответят мне лишь на один во­прос: аффект, он имеет отношение к те­лу?[[Cyщecmвo не находится в гармонии с миром,.]] Выброс адреналина - это тела касает­ся или нет? Это нарушает его функции, я согласен. Но в каком смысле это идет от души? На самом деле адреналин выбра­сывается мыслью.

Поэтому взвесить нужно прежде всего следующее: действительно ли мой взгляд, согласно которому бессознатель­ное структурировано как язык,[[.если это существо говорящее]] позволяет оценить аффект более серьезно, нежели другой, который видит во всем этом что-то вроде перестановки мебели ради вя­щего удобства. Ведь именно этот послед­ний мне и противопоставляют.

Сводится ли то, что говорю я о бес­сознательном, к простому ожиданию, что аффект свалится вам прямо в рот — адек­ватный, как поджаренная прямо в возду­хе куропатка? Adequatio еще более сме­хотворное, оттого что доводит до абсурда


другое, сработанное на славу, говоря на сей раз о соответствии rei, вещи, аффек­ту, affectus, который и делается отныне ее новым пристанищем. Нужно было до­жить до нашего времени, чтобы услы­шать от медиков нечто подобное.

Я всего-навсего вернулся к тому, о чем Фрейд в своей посвященной вытеснению статье 1915 года, как и в других статьях, где он к этой теме обращался, заявлял сам, - а именно, что аффект смещен. Как оценило бы себя это смещение, если не посредством субъекта,[[Метонимия является для тела правилом,.]] наличие которого тот факт, что он является здесь лишь производным от представления, все рав­но так или иначе предполагает?

Лично я объясняю это влиянием «шайки», как называл ее Фрейд, так как сам, должен признаться, имею дело с точно такой же. Однако, обратившись к переписке с Флиссом (к письму, которое в единственном имеющемся у нас изда­нии этой переписки оказалось опущено), я показал, что представление это, и именно представление вытесненное, есть не что иное, как структура, [[.лотому что субьект мысли выступает в метафорическом облике.]] причем имен­но постольку, поскольку прямо связана с постулатом означающего. См. письмо 52


- вы найдете там этот постулат написан­ным черным по белому.

Как можно настаивать на том, что я игнорирую аффект и чваниться своим вниманием к нему, когда свежо еще в памяти, как целый год, последний год моих семинаров в госпитале Святой Ан­ны, посвятил я теме тревоги?

Некоторые из вас с тем созвездием, в котором я отвел ей место, уже знакомы. Различия, проведенные мной между смущением, затруднением, замешатель­ством, убедительно говорят о том, что аффектами я отнюдь не пренебрегаю.

Да, это правда, что аналитикам, про­ходившим подготовку в ОВЗоАДе, за­прещалось посещать мои лекции в госпи­тале Святой Анны.

Я об этом не сожалею. Именно в том году, объяснив тревогу исходя из пред­мета, с которым она связана - а вовсе не лишена его, как до сих пор считают пси­хологи, которые кроме отличия тревоги от страха так ничего нового к ее понима­нию и не добавили, - исходя, повторяю, из этого помета, как я теперь свой объект (а) называю, я произвел на окружающих


столь сильное впечатление, что под влиянием этого аффекта один из них, ис­пытав головокружение (с которым ему, однако, удалось справиться), от меня как от пресловутого объекта освободился.

Если мы заново рассмотрим аффект с по­зиций того, что было мной о нем сказано, мы так или иначе вернемся к тому, что высказано о нем бесспорного.

Сама резекция «страстей души», как гораздо точнее именует эти аффекты Св. Фома, резекция, которая начиная с Пла­тона следовала членению тела - голова, сердце и даже, как он выражается, , надсердие, - разве не свиде­тельствует она о том, что подход к ним возможен лишь через тело, которое, я повторяю, аффицируется исключительно структурой?

Я покажу сейчас пример подхода, по­зволяющего извлечь серьезные выводы -я хочу сказать, целую серию выводов - из того бессознательного, что оказывается в этих производных явлениях преобла­дающим.

Возьмем, например, грусть - ее обыч­но называют депрессией, полагая носите-


лем ее либо душу, либо психологическое напряжение в духе философа Пьера Жа­не. Но ведь это вовсе не состояние души, это просто-напросто моральный изъян, или, как выражался Данте, да и Спиноза тоже, грех, то есть нравственная тру­сость, существующая, по сути дела, в ко­ординатах мысли, иначе говоря, долга говорить искусно, [[Есть лишь одна этика - этика искусного слова.]] найдя тем самым свое место в бессознательном, внутри струк­туры.

Но стоит этой трусости, оборачиваю­щейся отвержением бессознательного, сделать шаг к психозу, как немедленно следует возвращение того, что было от­вергнуто, языка, в реальное; тут-то и воз­никает маниакальное возбуждение, в си­лу которого подобный возврат смертелен.

На полюсе, грусти противоположном, лежит «веселое знание» - оно представ­ляет собой добродетель. Добродетель никому грех не отпустит - он, как из­вестно, первороден. Добродетель, кото­рую я именую «веселым знанием», явля­ется тому примером, явственно обнару­живая, что состоит она не в том, чтобы понять, нырнуть в смысл, а в том, чтобы проскользнуть к его поверхности как


можно ближе, но не слипаясь с ним и ис­пытывая поэтому наслаждение от рас­шифровки, [[.и одно знание - знание бессмыслицы.]] откуда следует, что для «веселого знания» смысл, в конечном счете, оборачивается грехопадением.

Где же во всем этом то, что составляет счастье? Да везде. Субъект счастлив. Больше того - это и есть его определе­ние, ибо он не может никому быть обязан ничем, [[На "свидании" с (а).]] кроме часа, другими словами -счастья, фортуны, и всякий час благопри­ятствует тому, что хранит его, то есть тому, чтобы он повторял себя.

Удивительно не то, что он счастлив, не подозревая о том, что его к этому при­водит, то есть о зависимости своей от структуры, а то, что у него возникает идея блаженства - идея, заходящая на­столько далеко, что он чувствует себя из этого рая изгнанным.

К счастью, нашелся поэт, который нам секрет выболтал, - Данте, которого я уже здесь цитировал, да и другие с ним - не чета тем, кто живет жалкими перепевами классики.

Взгляд, взгляд Беатриче, трижды ни­что, [[.если это наслаждение жeнщины.]] ресничный взмах и изысканное отре­бье в итоге: глядь, и возник Другой, в ко-


тором непозволительно не узнать как раз ее наслаждение - наслаждение той, кого он, Данте, удовлетворить не может, ибо, кроме взгляда, этого объекта, ничего от нее получить не в силах, [[..Другой обретает вне-существование.]] но кого сполна, по его словам, утешает Бог (больше того, уверения в этом получаем мы - так уж устраивает поэт - из собственных ее уст).

Что не может нам не надоесть. Слово, жонглируя буквами которого, как делают это порою на киноэкране, получим что-то вроде другого слова - «единость», [[.но вовсе не субстанцию Единого.]] которым и обозначу я идентификацию Другого с Единым. Я имею в виду то мистичес­кое Единое, которому комический дру­гой, играющий в платоновском Пире столь заметную роль, - другой по имени Аристофан - находит изобретательный эквивалент в животном о двух спинах, рассечение которого вменяет он в вину бессильному поступить иначе Юпитеру -поступок, прямо скажем, гнусный: я уже говорил, что делать так не годится. Ре­ального Отца в столь неприличные вещи не впутывают.

Тем не менее грешен этим и Фрейд [[Ибо "ничто не является всем" в вереницах означающих.]] -ведь Эросу, который противопоставлен у него Танатосу в качестве принципа


«жизни», вменяет он именно функцию единения, словно кто-то, помимо кратко­го соединения в половом акте, может по­добное слияние двух тел в одно засвиде­тельствовать!

Так и получается, что аффект, которо­му по природе свойственно обитать в языке, оказывается в теле (я нарочно упещряюсь здесь вороньими перьями -они нынче в большей цене, чем мои соб­ственные) - оказывается, повторяю, отто­го что не находит себе жилища, [[.аффект представпяет собой нестроение.]] - во вся­ком случае, по своему вкусу. Называют это унынием, дурным настроением. Что это на самом деле - грех, сумасшедшин­ка, или подлинное прикосновение Реаль­ного?

Так что было бы куда лучше, если бы ОВЗоАД воспользовалось для того, что­бы его, этот аффект, исполнить в другой тональности, моей скрипочкой. Все было бы лучше, чем поднимать гвалт.

Толкуя влечения в туманных жестах, призванных заручиться авторитетом мое­го дискурса, вы оказываете моим заслу­гам честь слишком высокую, чтобы за­служить за это мою признательность -


Вы сами, столь мастерски транскрибиро­вавший мой Х1-й Семинар, лучший тому свидетель: кто, как не я, сумел пойти на риск, впервые решившись о влечениях заговорить вслух?

Именно в Вашем лице впервые я на­шел слушателя, который не ухитрился, уныло развесив уши, расслышать, будто я придаю Единому черты Другого - а именно в этой мысли упорствует человек, пригласивший меня туда, где я впервые был Вашего внимания удостоен.

Кто, прочтя главы 6, 7, 8, 9 и 13, 14 Семинара XI, не почувствует, как много мы выигрываем, когда, вместо того что­бы передавать немецкое Trieb словом «инстинкт», точно описываем влечение термином «отклонение», [[.а влечение-отклонение, сдвиг.]] поверяя анали­зом и вновь восстанавливая, вслед за Фрейдом, его причудливость?

Кто, следуя моему ходу мыслей, не почувствует разницу между энергией, той всякий раз поддающейся определению константой Единого, на которой по­строена экспериментальная составляю­щая современной науки, и Drang'ом, или порывом влечения, которое, будучи, ра­зумеется, наслаждением, лишь от границ


тела получает - я собирался как раз найти этому математическое выражение - свое постоянство? Постоянство, состоит кото­рое лишь в четверичной инстанции, где каждое влечение сохраняется, благодаря тому что сосуществует с тремя другими. Будучи силой, четверица дает ключ к ра­зобщению, которое желательно предот­вратить, - разобщению между теми, кого пол сам по себе еще не может сделать партнерами.

Я, разумеется, не применяю ее для проведения различия между неврозом, перверсией и психозом. [[Так что я не могу сказать, что ты для меня такое.]]

Я сделал это в другом месте, следуя повсюду тем обходным тропам, которые торит, вновь и вновь возвращаясь на кру­ги своя, бессознательное. И фобия ма­ленького Ганса возникла, как показал я это, именно там - там, где гулял он с Фрейдом и своим отцом и куда аналити­ки страшатся за ними с тех пор последо­вать.


V. [L'egarement de notre jouissance][Когда наше наслаждение сбилось с пути]

Часто приходится слышать такую песню: тому, что с наслаждением де­ло обстоит хило, причиной, мол, сек­суальные запреты, виной которым, в свою очередь, во-первых, семья, во-вторых, общество, в-третьих, капи­тализм. Вот, собственно, и вопрос.

Что ж, это вопрос - позволю себе это ска­зать, ибо вопросы Ваши, я их обговари­ваю, - вопрос, в котором можно расслы­шать Ваше собственное желание знать, как на него могли бы, при случае, отве­тить Вы сами. Ответить в случае, если бы он был поставлен вам не конкретным ли­цом, а скорее голосом - голосом, кото-


рый иначе и не представить себе, как раздающимся из телеящика, голосом, ко­торый, ничего не говоря, поэтому и не вне-существует, - голосом, тем не менее, во имя которого я и даю вне-существование следующему ответу, ко­торый представляет собой не что иное, как интерпретацию.

Вы, прямо скажем, прекрасно знаете, что ответ у меня есть на все, пользуясь чем и предлагаете мне вопрос, [[]]следуя в этом известной пословице: предлагают взаймы только богатому. И правильно делаете.

Кто не знает, что успехом своим я обя­зан аналитическому дискурсу? В этом смысле я, можно сказать, self-made man. Бывали такие и раньше, но это дело про­шлое.

Фрейд вовсе не говорил, будто вытесне­ние происходит из подавления, то есть, образно говоря, обязано своим возникно­вением тому, что папа, увидев, как ма­лыш теребит себе пипку, грозится:

«Гляди, будешь так снова делать, ее тебе точно отрежут!»

Совершенно естественно, однако, что


при уясении своего опыта Фрейду при­шло в голову исходить именно из подав­ления - то есть из того самого, что слу­жит определением этому опыту в анали­тическом дискурсе. Заметим, впрочем, что с каждым дальнейшим шагом Фрейд все более склонялся к мысли, что пер­вичным было именно вытеснение. [[Первичное вытесение]] В этом, вообще говоря, переключение на вторую топику и состоит. Гурманство, характеризующее у него сверх-Я, при­надлежит структуре - это не следствие цивилизации, а «недовольство (симптом) внутри цивилизации».

Так что налицо основания проверить все заново, исходя из того, на сей раз, что подавление производится вытеснением. Общество, семья - не зиждятся ли они сами на вытеснении? Поистине так, но возможно это лишь постольку, поскольку вне-существование бессознательного и мотивация его идут от структуры, то есть от языка. Фрейд подобное решение ни­мало не исключает - более того, именно для того чтобы окончательно остановить­ся на нем, набрасывается он с таким ожесточением на дело «человека с вол­ками» — которому это, по всему судя, от­нюдь не идет на пользу. Похоже, однако,


что неудача эта, неудача в конкретном случае, обернулась в конечном счете уда­чей куда более значительной - установ­лением Реального самих фактов.

Если оно, Реальное это, остается зага­дочным, следует ли относить эту зага­дочность на счет аналитического дискур­са в качестве некоего, в свою очередь, социального образования?

Средство одно: проект науки, которая позволила бы овладеть сексуальностью, -сексология была в ту пору не более чем проектом. Проектом, к которому Фрейд -он сам на этом настаивает - испытывал доверие. Доверие, в котором он не стес­няется признаваться, что красноречиво свидетельствует о его этических принци­пах.

Итак, аналитический дискурс, со своей стороны, является многообещающим - он обещает ввести нечто новое. [[Новое в любви]] Причем но­вое это, что имеет колоссальную важ­ность, принадлежит той области, откуда происходит бессознательное, ибо тупики его обнаруживаются - пусть не все, но преимущественно - в любви.

Конечно, о новости этой, давно став-


шей притчей во языцах, мир уже наслы­шан - но в чувство это никого не приво­дит, по той простой причине, что новое это трансцендентно, трансцендентно в том смысле, в котором понимается соот­ветствующий знак в теории чисел, то есть в смысле математическом.

Не случайно поэтому носителем этого нового стало именование пере-нос.

Чтобы привести своих окружающих в чувство, я артикулирую этот перенос как «субъект, который предполагается знаю­щим». Тут налицо своего рода объясне­ние, развертывание того, что слово это лишь впотьмах нащупывает, а именно, что субъект, посредством переноса, предполагается у того знания, из которо­го он как субъект бессознательного и со­стоит, и что как раз оно-то и переносится на аналитика [[]] - то самое знание, что, не думая, не рассчитывая и не рассуждая, имеет, тем не менее, своим следствием выполненную работу.

Не стоит эти ориентиры переоцени­вать, но выглядит это так, словно я зама­ниваю их игрою на дудочке - или, что еще хуже, словно у них по моей вине иг­рает очко.


Эти уж мне миловзоры из ОВЗоАДа -они не решаются. Туда, куда это ведет, они не готовы сделать ни шагу.

Я ли не лезу для этого из кожи вон! «Аналитика никто не уполномочивает, кроме него самого», - провозглашаю я. Я устанавливаю в Школе критерий «пере­хода», суть которого -в изучении того, что именно склоняет проходящего анализ к занятию позиции аналитика, - изуче­нии, никого ни к чему не принуждаю­щем. Должен признаться, что получается это пока неважно, но в Школе этим зани­маются, а существует Школа совсем не так уж давно.

Не то чтобы я всерьез надеялся, будто за пределами Школы прекратят возвра­щать перенос его отправителю. Перед нами исключительная принадлежность пациента, его единственность, соприкос­новение с которой диктует нам в качестве условия своего осторожность, и прежде всего - более даже, нежели в работе с ней - в ее оценке. Здесь к этому кое-как при­способились - но куда может зайти дело там?

Одно я знаю наверное: аналитический дискурс не может держаться на ком-то


одном. Я счастлив, что находятся люди, которые за мной следуют. Это значит, что у дискурса есть шанс. [[Трансфинитность дискурса]]

Никакое брожение - им же и возбуждае­мое - не в силах было бы отменить его собственное свидетельство о том лежа­щем на сексе проклятии, что упоминается Фрейдом в «Недовольстве».

[[Невозможна искусная речь о сексуальности,.]] Если о тоске, даже об угрюмости, я в связи с «божественной» версией любви уже говорил, как не признать, что оба аффекта эти выдают себя - в словах и даже в действиях - у тех молодых людей, которые вступают в связи, никакого по­давления не испытывая, причем самое замечательное, что те самые аналитики, у которых черпают эти молодые люди свою мотивацию, выслушивают их не­одобрительно поджав губы.

Даже если бы воспоминания о подав­лении в семье были неправдой, их следо­вало бы выдумать, без чего, в действи­тельности, дело и не обходится. Миф как раз это самое и есть - попытка облечь то, что обусловлено самой структурой, в эпическую форму.

Тупик сексуальности выделяет, [[...и дело тут в структуре.]] по-


добно железе, фикции, рационализирую­щие невозможное, которое этот тупик создало. Я не говорю, что фикции эти -плоды воображения, в них читается мне, как и Фрейду, приглашение к Реальному, которое и выступает их поручителем.

Устроение семьи всего-навсего обна­руживает наглядно ту истину, что Отец [[.читай миф об Эдипе]] -это вовсе не биологический производи­тель, а женщина так и остается для му­жичонки заражена Матерью; все осталь­ное просто отсюда следует.

Я бы не сказал, что придаю большое зна­чение заметному у этого мужичонки вку­су к порядку - тому, что он высказывает, говоря, к примеру: «Лично я (sic) терпеть не могу анархии». Порядок или строй -там, где он хоть в малейшей мере присут­ствует, - имеет то свойство, что ценить его не приходится: он заведен и все тут.

Это уже во время оно, к счастью, где-то произошло, и самое время теперь по­казать, что даже с зачатками свободы де­ло обстоит как нельзя хуже. Это капита­лизм, заново приведенный в порядок. Во­время для секса, потому что капитализм, на самом деле, начинается именно с этого


- с отправки секса на свалку.

Вы держитесь левых взглядов, но на­сколько я знаю, не в отношении секса. Ибо левизна сексуальная всецело опира­ется на аналитический дискурс - в том виде, в котором он на сегодняшний день вне-существует. А вне-существует он скверно, лишь усугубляя собою лежащее на сексуальности проклятие. В чем и да­ют о себе знать опасения его перед эти­кой, ориентиром которой стало у меня искусное слово.

Не сводится ли это к признанию, что в науке любви от психоанализа ждать помощи не приходится? Откуда можно заключить, что надежды вновь возлагаются на сексологию.

Наоборот: как я только что дал понять, это от сексологии, скорее, ожидать нече­го. Наблюдая над тем, что лежит в сфере наших чувств, то есть над перверсией, ничего нового нам в любви выстроить не удастся.

Бог, напротив, вне-существовал с та­ким успехом, что язычество населило ими целый мир, хотя никто в этом деле


так ничего и не понял. Вот к чему мы возвращаемся.

Слава богу, как говорится, другие тра­диции уверяют нас, что в старое время встречались люди более здравомыслящие

- в даосизме например. Жаль лишь, что казавшееся здравым для них нас больше не трогает, ибо наслаждения в нас более не возбуждает. [[Мудрость?]]

Но беспокоиться не стоит, если Путь лежит, как я и говорил, через Знак. Ибо если обнаруживается при этом наглядно

- точнее, удостоверяется фактом своего наглядного обнаружения - некий тупик, то это дает нам единственный шанс при­коснуться к Реальному в чистом виде -как тому самому, что не позволяет нам высказать о нем всю правду.

Нельзя боготворить любовь, не про­делав этих рассуждений [[говорить значит Боготворить]], комплекс кото­рых не позволяет себя выговорить без словесного выверта.

Сами Вы вовсе не говорите с молоде­жью по Вашему собственному выра­жению "поджав губы". Это уж точ­но: недаром бросили Вы им однажды


в Венсенне следующую фразу: «Будучи революционерами, вы желаете полу­чить господина. И он у вас будет». Короче говоря, Вы лишаете молодежь присутствия духа.

Они меня на свой тогдашний манер дос­тавали. Нужно же мне было отреагиро­вать!

Реакция была настолько точной, что они теперь ломятся на мой семинар. Предпочитая, одним словом, кнуту мой пряник.

Почему столь уверенно пророчите Вы новую волну расизма? И к чему, соб­ственно, об этом нужно вслух заяв­лять?

Потому что это, на мой взгляд, не смеш­но и потому что, как-никак, это правда. В условиях, когда наше наслаждение сби­лось с пути, ориентиром ему служит только Другой, но происходит это лишь постольку, поскольку мы отделены от него. Откуда и фантазмы - неслыханные в те времена, когда столпотворения еще не было.


Предоставить Другого его собствен­ному образу наслаждения возможно лишь при условии, что мы не станем на­вязывать ему своего, ,не станем относить­ся к нему как к недоразвитому.

Учитывая к тому же зыбкость нашего собственного образа наслаждения, един­ственным ориентиром которому остается избыток наслаждения, наслаждение «прибавочное», - образа, который и вы­сказать-то себя не может иначе, как через это последнее, - можно ли надеяться на сохранение и в дальнейшем той команд­ной «гуманитарности», в которую наше вымогательство до сих пор облекалось?

И если Бог, обретя в результате новые силы, обратится вне-бытием, ничего хо­рошего, кроме возврата его злополучного прошлого, это нам не сулит.


VI. [Savoir, faire, esperer] [Знать, делать, надеяться]

Три вопроса резюмируют для Канта в Каноне его первой Критики то, что он называет «интересом нашего ра­зума»: «Что я могу знать? Что я должен делать? На что позволитель­но мне надеяться?» Формула, кото­рая восходит, как вы знаете, к сред­невековой экзегетике, точнее - к Агостино из Дакии. Именно ее цитирует, подвергая критике, Лютер. Итак, вот упражнение, которое я предлагаю Вам: ответить, в свою очередь, на эти вопросы либо оспорить саму пра­вильность их постановки.

Термин «те, кто меня слышит» должен,


видимо, для слуха тех, кого он касается, получить теперь, когда звучат в нем Ва­ши вопросы, несколько иную окраску, вплоть до того, что им станет ясно, на­сколько мало мой дискурс служит на них ответом.

Даже если бы вопросы эти подейство­вали таким образом на меня одного, дей­ствие это все же оставалось бы объектив­ным, ибо меня-то, мое собственное Я, и делают они объектом, а делают постоль­ку, поскольку в момент осознания того, что он, дискурс, подобные вопросы ис­ключает, оно из этого дискурса выпадает - выгода чего (для меня, вы уж поверьте, вторичная) состоит в возможности объ­яснить себе то, над чем ломаю я голову, когда дискурс этот из года в год продол­жаю: многочисленность аудитории, кото­рую он собирает, - на мой взгляд, ему во­все не соответствующую. Если аудитория эта не получает на свои вопросы ответа -оно для нее только к лучшему.

Есть, как видите, у меня повод взойти на борт вашей кантовской флотилии, подвергнув свой дискурс испытанию иной для него структурой.


 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.