В последние дни плавания стояла довольно ненастная погода. Дул сильный северо-западный ветер, мешавший ходу судна. Малоустойчивый «Рангун» сильно качало, и пассажиры справедливо негодовали на огромные валы, вызывавшие тошноту.
Третьего и четвёртого ноября разразилось что-то вроде бури. Шквал яростно хлестал по волнам. «Рангун» вынужден был на целые полдня лечь в дрейф, его винт делал лишь по десять оборотов в минуту, чтобы судно могло хотя бы противиться волнам. Все паруса были убраны, и ветер ревел среди голых снастей.
Скорость пакетбота, естественно, сильно уменьшилась, и можно было предполагать, что если буря не утихнет, то он придёт в Гонконг с опозданием часов на двадцать, если не больше, против времени, установленного расписанием.
Филеас Фогг с обычной невозмутимостью взирал на разъярённое море, которое, казалось, вступило с ним в единоборство. Его чело ни на мгновение не омрачалось, хотя опоздание на двадцать часов могло нарушить весь ход его путешествия, ибо он рисковал опоздать к отплытию парохода в Иокогаму. Но этот человек без нервов не ощущал ни беспокойства, ни волнения. Казалось, что налетевшая буря также входила в его расписание, что он и её предвидел. Миссис Ауда, заговорив со своим спутником об этой досадной помехе, убедилась, что он столь же спокоен, как и всегда.
Но Фикс смотрел на всё это другими глазами. Совсем другими. Буря эта ему даже нравилась. Восторгу его, конечно, не было бы границ, если бы «Рангун» под напором шторма вдруг повернул бы назад. Всякое опоздание было ему на руку, так как оно могло заставить мистера Фогга задержаться на несколько дней в Гонконге. Словом, небесные стихии со шквалами и бурями были козырями в его игре. Правда, ему немного нездоровилось, но какое это имело значение! Он не обращал внимания на тошноту, и, хотя его всего корчило от морской болезни, в душе он испытывал огромное удовлетворение.
Легко себе представить, с какой нескрываемой яростью встретил это испытание Паспарту. До сих пор всё шло так замечательно! Земля и вода, казалось, покорно служили его господину. Пароходы и поезда слушались его. Ветер и пар объединялись, чтобы содействовать его путешествию. Неужели теперь пробил час разочарований? Паспарту не находил себе места, словно сумму в двадцать тысяч фунтов предстояло выплатить из его кошелька. Буря раздражала его, шквал приводил в бешенство, и он охотно высек бы это непокорное море! Бедный малый! Фикс заботливо скрывал от него своё удовлетворение и хорошо делал, так как, если бы Паспарту догадался о его тайной радости, сыщику пришлось бы пережить несколько неприятных минут.
В продолжение всего шторма Паспарту не покидал палубы «Рангуна». Он не мог оставаться внизу; он карабкался на мачты, помогая матросам, и удивлял весь экипаж своей обезьяньей ловкостью и проворством. Сотни раз он задавал один и тот же вопрос капитану, офицерам, матросам, которые не могли удержаться от смеха, видя растерянность честного малого. Паспарту хотел наверняка знать, сколько времени продлится буря. Его отсылали к барометру. Он тряс его, но ни толчки, ни оскорбления, которыми он осыпал безответный барометр, не помогали: тот и не думал подниматься.
Наконец, шторм утих. Днём 4 ноября состояние моря улучшилось. Ветер переместился на два румба к югу и вновь сделался благоприятным.
Лицо Паспарту прояснилось вместе с погодой. Поставили марсели и нижние паруса, и «Рангун» с большой скоростью вновь устремился вперёд.
Но наверстать потерянное время полностью было уже невозможно. С этим надо было примириться, земля показалась только 6 ноября в пять часов утра. По расписанию Филеас Фогг должен был прибыть в Гонконг 5, но прибыл только 6 ноября. Он опаздывал, следовательно, на целые сутки и волей-неволей должен был пропустить пароход на Иокогаму.
В шесть часов лоцман поднялся на борт «Рангуна» и стал на мостик, чтобы ввести судно в Гонконгский порт.
Паспарту умирал от желания спросить его, ушёл ли пакетбот в Иокогаму, но не решился, желая сохранить до последней минуты хотя бы тень надежды. Он поделился с Фиксом своим беспокойством, и тот – хитрая лиса! – начал его утешать, говоря, что мистер Фогг может поехать и со следующим пароходом. Это привело Паспарту в дикую ярость.
Но если Паспарту так и не отважился заговорить с лоцманом, то мистер Фогг, заглянув в путеводитель, хладнокровно спросил лоцмана, не знает ли он, когда уходит из Гонконга какой-нибудь пароход в Иокогаму.
– Завтра с утренним приливом, – ответил лоцман.
– Вот как! – сказал мистер Фогг, не выражая ни малейшего удивления.
Присутствовавший при этом разговоре Паспарту охотно расцеловал бы лоцмана, зато Фиксу захотелось свернуть моряку шею.
– Как называется этот пароход? – спросил мистер Фогг.
– «Карнатик», – ответил лоцман.
– Разве он не должен был отплыть вчера?
– Вы правы, сударь, но на нём пришлось ремонтировать один из котлов, и поэтому он отойдёт лишь завтра.
– Благодарю вас, – сказал мистер Фогг и возвратился в салон своей размеренной походкой.
Что касается Паспарту, то он стиснул руку лоцмана и сильно потряс её, восклицая:
– Вы, лоцман, молодчина!
Лоцман, конечно, так и не узнал, почему его ответ вызвал столь дружеские излияния. Раздался свисток, и он, поднявшись на капитанский мостик, повёл пакетбот среди целой флотилии джонок, лодок, на которых китайцы живут целыми семьями, рыболовных судёнышек и кораблей всех видов, теснившихся на Гонконгском рейде.
В час дня «Рангун» пришвартовался к набережной и пассажиры начали высаживаться.
Надо признать, что случай сильно помог Филеасу Фоггу. Если бы «Карнатику» не понадобилось ремонтировать котёл, он отплыл бы 5 ноября, и путешественникам, отправляющимся в Японию, пришлось бы восемь дней дожидаться следующего парохода. Правда, мистер Фогг опоздал на целые сутки, но это опоздание не могло иметь гибельных последствий для его дальнейшего пути.
Отплытие парохода, курсирующего через Тихий океан между Иокогамой и Сан-Франциско, согласовано с приходом пакетбота из Гонконга, и он не может отойти до прибытия последнего. Правда, в Иокогаме Филеас Фогг будет на сутки позже против расписания, но это опоздание легко нагнать во время двадцатидвухдневного пути через Тихий океан. Таково было положение Филеаса Фогга на тридцать пятый день после его отъезда из Лондона.
«Карнатик» должен был отплыть назавтра в пять часов утра, так что в распоряжении мистера Фогга имелось шестнадцать часов, чтобы заняться делами, то есть устройством миссис Ауды. Сойдя с парохода, он предложил молодой женщине руку и проводил её до паланкина. Он попросил носильщиков указать ему лучший отель; те назвали гостиницу «Клуб». Паланкин, сопровождаемый Паспарту, пустился в путь и через двадцать минут прибыл к месту назначения.
Для молодой женщины были сняты отдельные комнаты, и Филеас Фогг позаботился, чтобы она ни в чём не нуждалась. После этого он сообщил миссис Ауде" что немедленно отправляется разыскивать её родственника, на попечение которого он должен был её оставить в Гонконге. Одновременно с этим он приказал Паспарту не покидать гостиницы, чтобы молодая женщина не оставалась одна.
Наш джентльмен приказал доставить себя на биржу. Там, несомненно, должны были знать такого человека, как почтенный Джиджи, который считался одним из богатейших коммерсантов города.
Маклер, к которому обратился мистер Фогг, действительно знал этого негоцианта-парса. Но тот уже два года, как не жил в Китае. Составив себе большое состояние, он переселился в Европу, как предполагали в Голландию, ибо в этой стране у него были большие связи по прежней коммерческой деятельности.
Филеас Фогг тотчас же вернулся в гостиницу и попросил у миссис Ауды разрешения повидать её. Без долгих предисловий он сообщил ей, что почтенный Джиджи больше не живёт в Гонконге и, вероятнее всего, поселился в Голландии.
Сначала миссис Ауда ничего не ответила. Она провела рукой по лицу и задумалась. Потом своим нежным голосом спросила:
– Что ж мне теперь делать, мистер Фогг?
– Очень просто, – ответил джентльмен, – отправиться в Европу.
– Но я не могу так злоупотреблять…
– Вы ничем не злоупотребляете, и ваше присутствие нисколько не нарушает моих планов… Паспарту!
– Что угодно? – спросил Паспарту.
– Отправляйтесь на «Карнатик» и закажите три каюты.
Восхищённый возможностью продолжать путешествие в обществе молодой женщины, которая была с ним так ласкова, Паспарту тотчас же помчался на пароход.