Глава 3 АЛТАРЬ ВЕЛИКОГО ЧЕРВЯ 8 страница

О как! Они что, совсем с ума посходили?! Хотел бы я ! знать, что тут на самом деле творится! Похоже, Акулья Пасть сбил своего товарища, с которым только что садил по кому‑то на земле ракетами. Сбил не случайно, а вполне целенаправленно, в упор, — вон как наш четырнадцатый переполошился. Любопытно было бы послушать, какой у них сейчас происходит радиообмен… Впрочем, судя по разворачивающимся событиям, ничего утешительного четырнадцатый от двадцать первого в эфире не слышит.

Из корпуса атакованного «фокса» в разных направлениях вывалились несколько темных предметов, которые с такого расстояния выглядели крошечными бес• форменными пятнышками. На мгновение они зависли в воздухе, а затем внезапно с ускорением рванулись в разные стороны от вертолета, оставляя за собой петляющие белые трассы. Акулья Пасть круто ушел на вираж, а обманутая ложными целями ракета отклонилась от верного курса и направилась за одной из тепловых ловушек. Мне показалось, что вспухшее на ее месте огненное облако лизнуло обшивку двадцать первого «фокса», однако особого вреда боевой машине это, судя по всему, не причинило.

Почти без перерыва двадцать первый атаковал сам. Он ударил сразу с двух плоскостей. Две ракеты одна за другой ушли в сторону противника с оглушительным шипением, которое отразилось от холмов и прогромыхало где‑то у горизонта. Я решил, что нашему обидчику хана, однако и этот удар не достиг цели. Одна ракета просто‑напросто заблудилась, уклонилась в сторону и взорвалась высоко над холмами, превратившись в огромную пылающую медузу. Не знаю, сделал ли что‑либо для этого пилот четырнадцатого или ему просто повезло. Вторую же ракету он довольно легко пропустил под собой, совершив несложный маневр, и она самоликвидировалась вдали, не найдя цели.

Однако! Говорила мне мама — не пей на ночь столько водки, козленочком станешь.

Между тем противники, сблизившись на достаточное расстояние, пустили в ход пулеметы. Понемногу удалившись от меня к холмам, сражающиеся «Скай фоксы» теперь выглядели двумя выясняющими отношения гигантскими осами. Еще одна ракета впустую разорвалась над Периметром, осыпав полосу отчуждения крупными осколками. Потом что‑то там у них произошло — я не большой специалист в тактике ведения воздушного боя и не смог по достоинству оценить все произведенные противниками маневры, но двадцать первый вдруг сел нашему обидчику на хвост и погнал его над холмами. Они стремительно пронеслись в небе, словно скованные одной цепью. Я так и не понял, что случилось потом — раздался странный скрежет, оглушительный треск, и вместо четырнадцатого в вышине внезапно возник разворачивающийся огненный шар, от которого оторвался и взмыл ввысь внушительный клуб черного дыма. Охваченный пламенем корпус и исковерканные куски винтокрылой машины, лениво вращаясь, устремились к земле. Я молча смотрел на них, не в силах поверить собственным глазам.

Ущипните меня кто‑нибудь, да побольнее.

Акулья Пасть, только что удачно заваливший двух своих коллег, описал над лесом широкую дугу и устремился к горизонту, в направлении, противоположном аэродрому миротворческих сил в Чернобыле‑5. За счита‑ные секунды он превратился в точку и исчез из глаз.

Вот это да! Какую же это траву курят военные пилоты, чтобы прямо на боевом вылете начать мочить друг друга из всех имеющихся под рукой орудий?..

Я вернулся к своим туристам. Молниеносный воздушный бой занял всего пару минут, поэтому туристы до сих пор еще благоразумно не выползли из своих укрытий.

— Что там? — поинтересовался Мартин Донахью, показавшись из‑под огромной поваленной ели.

— Полный порядок, — заверил я его. — Вертолеты нас больше не побеспокоят. Вперед!

У меня было только одно объяснение странному поведению Акульей Пасти — воздействие контролера. Но контролер в карантинной полосе — совершенно невозможно. Ни один контролер никогда даже на пару километров не приблизится к первой линии обороны, трепетно оберегая себя, любимого, от малейшей угрозы своему драгоценному здоровью. Впрочем, когда‑то я так же искренне полагал, что контролеру не под силу удерживать в подчинении целый клан сталкеров…

Мы совершили еще один отчаянный марш‑бросок — через полосу отчуждения, через высокие заросли камыша по колено в ржавой воде, через бывшую пашню, ja прошедшие десятилетия превратившуюся в дикий луг, через заброшенную деревеньку с покосившимися, полусгнившими, почерневшими хатами. Холмы с двумя догорающими винтокрылыми машинами я постарался обогнуть на почтительном расстоянии — мало ли что.

В деревне под одним из перекошенных заборов валялись свежие консервные банки — наверняка мародеры перекусывали, сталкеры стараются не оставлять откровенных следов так близко от военных. Мародерам же по барабану — они птицы перелетные, все время в движении, сегодня здесь, завтра там, сегодня подстрелили возвращавшегося с хабаром честного бродягу, завтра сами получили честную пулю в голову. Романтика, блин.

Брат, встретишь мародера — не убивай его. Он мой.

Впереди, над лесом, перемещалось и бурлило безумное небо Зоны. Такое ощущение, что многие физические законы после второй чернобыльской катастрофы сошли с ума не только на огражденной Периметром территории, но и высоко над ней. Независимо от погоды в окрестностях над Зоной все время сталкивались и боролись облачные фронты, часто шел дождь, временами наблюдалось северное сияние, ложные солнца и другие атмосферные феномены, нехарактерные для наших широт. Постоянно изменяющееся, все время перетекающее с места на место небо здесь напоминало картину сюрреалиста — угрюмую и зловещую, но невероятно красивую.

— Сталкер, ты можешь нам объяснить, наконец, что происходит? — не выдержал Стеценко, когда я, решив наконец пощадить туристов, объявил пятиминутную передышку под забором.

— Все в порядке, — проронил я. — Мы уже почти в Зоне.

Не лез бы ты со своими дурацкими вопросами, Анд‑рюша. Я и так ни черта не понимаю. А когда я ни черта не понимаю, у меня от напряжения начинает болеть мозжечок. А когда у меня от напряжения болит мозжечок, я с трудом переношу внезапную стрельбу, коварных мутантов и назойливых дилетантов.

— И вас что, каждый раз так встречают? — настаивал Андрюша. — Ты обещал, что мы просочимся через Периметр без проблем!

— Значит, не судьба, — терпеливо пояснил я. — На всякий случай напоминаю, что мы пытаемся прорваться в зону ведения боевых действий, границы которой контролируются международными силами безопасности и доступ в которую строго запрещен. Я вас предупреждал, что мы запросто можем попасть в переделку.

— Не разумнее ли вернуться, босс? — поинтересовался Стеценко.

— Не разумнее. — Я ткнул большим пальцем за спину. — Вон там какие‑то кретины только что расстреляли армейский патруль и уничтожили два вертолета. А военным почему‑то страшно не нравится, когда убивают их товарищей. Как раз к тому времени, как мы вернемся ко второй линии, солдат там будет, как муравьев. Думаю, нам обрадуются…

Стеценко хмыкнул и, сев на корточки, привалился рюкзаком к почерневшему от времени забору.

Будь ты отмычкой, Андрюша, я бы тебе уже давно продемонстрировал, кто здесь главный медведь в берлоге. Давать ведущему на маршруте ценные советы строго, строго воспрещается.

Теперь Галлахер.

— Сэм!

Массивный американец поднял голову и угрюмо подсмотрел на меня из‑под полей своей техасской шляпы. Ладно, ты уже свое на сегодня получил, обойдемся с тобой предельно мягко.

— В следующий раз, когда надумаешь сбить вертолет из подствольника, я прострелю тебе обе ноги, ублюдок. Переведи ему, Миша.

На Мишу было жалко смотреть, кроссы по пересеченной местности явно не были ею стихией. Однако он покорно перевел требуемое, не пропустив даже «бастарда». Сэм виновато поднял обе руки и потряс головой.

— Всех касается, — произнес я. — Отдохнули? Вперед! Между первой и второй — перерывчик небольшой.

В смысле, между первой и второй линией обороны Периметра — карантинная полоса шириной в три километра. Вторую линию обороны вслед за основной, уже на чистой территории, стали оборудовать после того, как Зона после некоторых выбросов несколько раз неожиданно расползалась, словно раковая опухоль, на километр‑другой, поглощая первую линию вместе с оборонительными укреплениями, которые, естественно, приходилось бросать. Кроме того, что вторую линию при необходимости можно было довольно оперативно надстроить и превратить в первую, она также служила неплохим шлагбаумом для стремящихся в Зону авантюристов, уголовников, бомжей и просто придурков, число которых за последние годы стало просто угрожающим. Существовала также и третья линия — далеко у нас за спиной, километрах в десяти от Чернобыля‑4 в сторону Киева. Она представляла собой цепь блокпостов, комендатур и КПП на дорогах. Там отсекался основной поток случайных туристов и любопытствующих. Чернобыль‑4, который в начале XXI века был выстроен как военный городок, да и сейчас оставался закрытым объектом, располагался как раз между второй и третьей линиями, что делало его отличным плацдармом для вольных бродяг, именуемых сталкерами.

Через первую линию обороны мы просочились даже легче, чем через вторую. Чрезвычайно мощный выброс, отожравший у военных еще два километра и очередную линию укреплений, произошел совсем недавно, меньше месяца назад, так что целостность оборонительной системы в этом районе была восстановлена еще не до конца. С одной стороны, это играло нам на руку, с другой стороны, здесь нас могли поджидать всякие неприятные сюрпризы. Допустим, шагаешь себе через просеку, которую полагаешь совершенно чистой, и вдруг упираешься лбом в ствол крупнокалиберного орудия миротворческого батальона, которого здесь не наблюдалось еще вчера.

Нам удалось пройти через первую линию без сюрпризов — между двух молчащих долговременных огневых точек. Над одной из них развевался флаг ООН, древко которого оказалось увито спиралью Бруно — видимо, для эстетики. Многорядные сетчатые заграждения здесь сплошь и рядом были прорваны, а часть сталкерской тропы даже не сочли необходимым заминировать. Недалеко от блокпоста мы наткнулись на застрявшую в колючей проволоке груду органики, в которой я с трудом распознал изуродованного бронебойными пулями до полной неузнаваемости псевдогиганта — тварь тупую и медлительную, но мощную и слабо уязвимую. Пули в нем просто вязнут. От псевдогиганта проще убежать, чем прикончить его, благо бегает он медленно. Но основная опасность в том, что, убегая от настойчиво преследующего тебя мутанта, запросто можно влететь впопыхах в Какую‑нибудь аномалию или ловушку. По Зоне вообще противопоказано мчаться напролом, не глядя под ноги и по сторонам.

Несмотря на то что первая линия обороны пролегла по этим холмам совсем недавно, вдоль следовой полосы уже валялись в огромном количестве обезображенные, гниющие трупы порождений Зоны — в основном слепых собак, крыс и псевдоплоти, но попадались иногда и невесть как забредшие сюда кабаны. Смердело здесь буквально до рези в глазах. То там, то сям виднелись непод, вижно лежащие на земле скорченные человеческие фигуры в камуфляже — зомби тоже постоянно выбредали на Периметр. Не исключено, что некоторце из этих трупов принадлежали накрытым внезапным артобстрелом сталкерам. В одном месте я даже обнаружил молодого кровососа, разорванного почти пополам прямым попаданием из миномета. Привлеченные запахом гниющего мяса, сюда понемногу стекались новые твари — и тоже оставались здесь, пораженные минометными осколками и трассирующими пулями. Мои туристы во все глаза глядели на эту скотобойню, и я им не мешал, следил только, чтобы они не сбивались с курса. Это полезно, пусть хотя бы приблизительно поймут, во что вляпались.

— Первый круг ада, — негромко произнес Мартин Донахью.

Переползая из воронки в воронку, пригибаясь, короткими перебежками мы быстро миновали простреливаемый участок. Как я и предполагал, Мишу Пустельгу, кем бы он ни был, мне пришлось опекать особо, то и дело выдергивая за шкирку из наполненных разлагающейся плотью ям, куда он ухитрялся проваливаться по колено. Что касается Альваро Камачо, то он успевал двигаться, практически не отрываясь от портативной видеокамеры. Что ж, будет что показать техасским девочкам.

Даже если бы дозорные заметили нас, стрелять по нам они вряд ли стали бы. Военным на первой линии обороны, в общем‑то, положить с прибором на тех ненормальных, что нелегально лезут в Зону, они вполне резонно полагают, что это забота второй и третьей линии; задача же солдат, находящихся на передовой, — не выпустить во внешний мир ту дрянь, что настойчиво прет из Зоны. Вот когда мы будем возвращаться, солдаты не пожалеют на нас ни патронов, ни мин, ни гранат: согласно официальной версии, в Зоне нет людей, кроме ученых и охраняющих их военных сталкеров, поэтому всякое двуногое, пытающееся покинуть Зону и не являющееся ни ученым, ни военным сталкером, есть либо мутант, либо зомби, либо опасный преступник, скорее всего, инфицированный смертельным и чрезвычайно заразным заболеванием. Возможно, то, что военные сквозь пальцы смотрят на уходящих в Зону вольных бродяг, объясняется исключительно меркантильными соображениями — туда ведь сталкеры отправляются пустыми, а вот обратно возвращаются с хабаром, который в случае ареста или смерти бродяги неподалеку от блокпоста весь достается военным. Но возвращаться здесь мы, конечно, не будем: знающие люди никогда не выходят из Зоны тем же путем, которым вошли. Это верная смерть — вернее только пустить себе пулю в лоб.

Кладбище монстров охотников определенно впечатлило. Опасаясь засады, я дал солидный крюк к западу, и пока мы огибали простреливаемую ооновцами долину, гигантский могильник под открытым небом, физиономии туристов оставались вытянутыми. Лишь в глазах Мартина я заметил нехороший азартный огонек. Лицо же Сэма оставалось равнодушным, словно он даже не заметил изувеченных груд мутировавшей плоти. Вообще он на удивление быстро пришел в себя после того, как избежал неминуемой смерти от пулеметных очередей. Крепкий парень, уважаю. Таких нужно ломать в первую очередь, чтобы не сели на шею и не начали качать права, оспаривая твой авторитет. Однако как его ломать, эту скотину? Клиент, мать твою двадцать, тем более не понимающий по‑русски!..

Вот почему я не люблю водить в Зону туристов, так именно поэтому.

Дважды я слышал за холмами стрекот «фоксов», однако боевые вертолеты так и не появились в поле зрения. Похоже, по ту сторону Периметра началось весьма активное шевеление.

Наконец мы добрались до густого подлеска по ту сторону холмов и по моей команде без сил повалились на траву, сбросив с плеч массивные рюкзаки. Я этот лес так и называю — «Нокаут». Всякий раз, входя в Зону, я ощущаю это странное чувство — словно невидимая рука начинает медленно, но неумолимо сворачивать внутренности в один тугой узел, а в голове наоборот — словно распрямляется понемногу тугая спиральная пружина. Однако в зоне прямой видимости военных останавливаться никак нельзя, никогда не знаешь, что придет им в голову, если тебя вдруг заметят. Бокасса однажды проверил это на собственном опыте — и теперь валяется, располосованный пулеметной очередью, среди других монстров возле блокпоста на подступах к Болоту, если его еще не сожрали слепые собаки и крысы. Первым укрытием на пути, в котором можно упасть на землю и перевести дух, и является лес по имени Нокаут.

Кстати, Бокасса не имел никакого отношения к знаменитому африканскому диктатору‑людоеду. Он даже не был черным — обычный добродушный хохол из‑под Житомира. Своим прозвищем он был обязан дурацкой привычке: всякий раз, расплатившись в баре «Шти», он старательно перетягивал оставшиеся деньги резинкой, долго и тщательно прятал их в извилистые глубины бездонного внутреннего кармана, после чего радостно пояснял бармену и сидящим рядом с ним за стойкой собутыльникам: «Бо каса!»

В нашем случае существовал дополнительный риск, что военные со второй линии свяжутся с первой, и местные вояки усилят бдительность, пожалуй, еще и устроят внеплановое патрулирование. Однако я был уверен, что ребят с передовой не будут беспокоить еще некоторое время. Сталкеры никогда не прорываются в Зону со стрельбой: для нас гораздо проще и безопаснее шмыгнуть туда незамеченными. На боестолкновение обычно идут те бродяги, которые возвращаются с богатым хабаром, которым наступают на пятки солдаты первой линии и которым уже нечего терять. Следовательно, нас с туристами еще некоторое время будут искать по ту сторону Периметра — вне Зоны. Если только нас вообще будут искать, а не удовлетворятся трупами тех, кто пытался организовать на нас засаду.

— Ну что, господа охотники, — прохрипел я, — добро пожаловать в Зону.

Мои охотнички валялись на земле, как раздавленные лягушки, и жадно глотали прохладный воздух.

— Надеюсь, я вас не загнал? — поинтересовался я. — Медленнее было нельзя.

— Порядок, Хэм, — за всех отозвался Донахью, с трудом переводя дух. От перенапряжения его русский окончательно превратился в кашу. — Это что… так и будет? — Он описал пальцем круг возле своего торса.

— Минут через десять отпустит, — сказал я. — Можно курить и активизировать электронику.

Пока мы перекуривали и приходили в себя, Хе‑Хе и Камачо совместно колдовали над электронным планшетом, уточняя дальнейший маршрут.

— Через Собачью деревню? — спросил у меня Хе‑Хе, сверившись с картой на ПДА.

— Через Собачью деревню, — согласился я. — Только по краешку, сильно не углубляясь. Покурили? Вперед!

Миша Пустельга тихонечко застонал, но с земли поднялся. Ничего, не помрет, а вот от первой линии обороны нам лучше уйти побыстрее. Полноценный привал устроим чуть погодя.

Внутренности мои к этому времени пришли в норму. Значит, отпустила, поганка. Поприветствовала и отпустила. Ну, здравствуй, сволочь ненаглядная.

Я построил свою команду и повел ее в глубь Свалки по зачумленной земле Зоны.

Поиск по сайту: