Трое мужей - Цзы-Санху, Мэн Цзы-фань и Цзы-Цинчжун - говорили друг другу: "Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всём?" Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями. Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал Цзы-гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на лютне, и вдвоём они пели песню. Цзы-гун поспешно вышел вперёд и сказал: - Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного? Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись: - Да, что он знает об истинном ритуале? Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию: - Что они за люди? Правила поведения не блюдут, даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мёртвого друга. УЖ не знаю, как всё это назвать. Что они за люди? Эти люди странствуют душой за пределами света, - ответил Конфуций. - А такие, как я живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования. Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь всё равно что гнойник или чирей, а смерть - как выдавливание гноя или разрезание чирея. Разве могут такие люди отличать смерть от жизни, предшествующее от последующего? Они подделываются под любые образы мира, но находят опору в Едином Теле Вселенной. Они забывают о себе до самых печёнок, отбрасывают зрение и слух, возвращаются к ушедшему и заканчивают началом и не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира и грязи, весело странствуют в царстве недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать толпе? - В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия самим? - спросил Цзы-гун. - И я - один из тех, на ком лежит кара Небес, - ответил Конфуций. - Осмелюсь спросить, что это значит? - Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А для тех, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: "Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути". - Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? - спросил Цзы-Гун. - Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, - ответил Конфуций. - Поэтому говорят: "Маленький человек перед Небом - благородный муж среди людей. Благородный муж перед Небом - маленький человек среди людей".
Момент забытья
В зрелом возрасте Хуа-цзы из рода Ян-ли государства Сун потерял свою память. Он мог получить подарок утром и забыть об этом вечером; он мог дать подарок вечером и забыть Об этом к утру. На улице он мог забыть идти, дома он мог забыть сесть. Сегодня он не мог вспомнить, что было вчера; завтра - что было сегодня. Его семья забеспокоилась и пригласила прорицателя, чтобы он рассказал будущее Хуа-цзы, но безуспешно. Они пригласили шамана, чтобы совершить благоприятствующий обряд, но это ни к чему не привело. Они пригласили доктора, чтобы вылечить его, но и это не принесло улучшения. Был один конфуцианец из Лу, который, предлагая свои услуги, объявил, что он может поправить дело. Жена и дети Хуа-цзы обещали ему в награду половину своего состояния. Конфуцианец сказал им: - Ясно, что это - заболевание, которое не может быть предсказано гексаграммами и предзнаменованиями, не может быть заколдовано благоприятствующими молитвами, не может быть излечено лекарствами и иглами. Я буду пытаться преобразовать его ум, изменить его мысли. Есть надежда, что это восстановит его. После этого конфуцианец пытался раздеть Хуа-цзы, и тот искал свои одежды; пытался морить его голодом, и тот искал пищу; попытался закрыть его в темноте, и тот искал выход к свету. Конфуцианец остался доволен и сказал его сыновьям: - Болезнь излечима, но моё искусство пронесено тайным через поколения и не рассказывается посторонним. Поэтому я запру его слух и останусь с ним наедине в его комнате на семь дней. Они согласились - и никто не узнал, какие методы применял конфуцианец, но многолетняя болезнь рассеялась в одно утро. Когда Хуа-цзы проснулся, он был очень зол. Он прогнал свою жену, наказал сыновей, погнался с копьём за конфуцианцем. Власти Сун арестовали его и пожелали узнать причину. - Раньше, когда я забывал, - сказал Хуа-цзы, - я был без границ, я не замечал, существуют ли небо и земля. Теперь внезапно я вспомнил - и все бедствия и их преодоление, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти двадцати-тридцати прожитых лет поднялись тысячью перепутанных нитей. Я боюсь, что все эти бедствия и преодоление их, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти придут и сильно поразят моё сердце. Найду ли я снова момент забытья?
Среди людей
Плотник-Кремень направлялся в Ци и на повороте дороги, у алтаря Земли, увидел дуб в сотню обхватов, такой огромный, что за ним могли укрыться много тысяч быков высотою с гору. В восьмидесяти локтях от земли возвышалась его крона с десятком таких толстых ветвей, что каждой хватило бы на лодку. Зеваки толпились, точно на ярмарке, а Плотник, не останавливаясь и не оборачиваясь, прошёл мимо дерева. Ученики, вдоволь насмотревшись на дуб, догнали Плотника и спросили: - Почему вы, Преждерождённый, прошли мимо, не останавливаясь, и не захотели даже взглянуть? Нам ещё не приходилось видеть такого прекрасного материала с тех пор, как мы с топором и секирой последовали за вами, учитель. - Довольно! Замолчите! - ответил Плотник. - От него нет проку. Лодка, сделанная из него, потонет; гроб и саркофаг быстро сгниют, посуда расколется. Сделаешь ворота или двери - из них будет литься сок, колонну источат черви. Это дерево нестроевое, ни на что не годное, оттого и живёт долго. Когда Плотник-Кремень вернулся домой, во сне ему приснился дуб у алтаря. - С какими деревьями ты хочешь меня сравнить? - спросил дуб. - С теми, что идут на украшения, или с плодоносящими? Вот боярышник и груша, апельсиновое дерево и омела. Как только плоды созреют, их обирают, а обирая, оскорбляют: большие ветви ломают, маленькие - обрывают. Из-за того, что полезны, они страдают всю жизнь и гибнут преждевременно, не прожив отведённого природой срока. Это происходит со всеми с тех пор, как появился обычай сбивать плоды. Вот почему я давно уже стремился стать бесполезным, чуть не погиб, но теперь добился своего. И это принесло мне огромную пользу! Разве вырос бы я таким высоким, если бы мог для чего-нибудь пригодиться? К тому же мы оба - и ты, и я - вещи. Разве может одна вещь судить о другой? Не тебе - смертному, бесполезному человеку понять бесполезное дерево! Очнувшись, Плотник-Кремень стал толковать свой сон, а ученики спросили: - Если дуб у алтаря стремился не приносить пользы, почему же он вырос у алтаря? - Не болтайте! Замолчите! - ответил Плотник. - Он вырос там затем, чтобы невежды его не оскорбляли. Разве не срубили бы его, не будь здесь алтаря Земли? И всё же он живёт так долго по другой причине, чем все остальные. Не отдалимся ли мы от истины, измеряя его обычной меркой?
Солнце
Конфуций, странствуя по Востоку, заметил двух спорящих мальчиков и спросил, о чём они спорят. - Я считаю, что солнце ближе к людям, когда только восходит, и дальше от них, когда достигает зенита, - сказал первый мальчик. - А он считает, что солнце дальше, когда только восходит, и ближе, когда достигает зенита. И добавил: - Когда солнце восходит, оно велико, словно балдахин над колесницей, а в зените мало, словно тарелка. Разве предмет не кажется маленьким издали и большим вблизи?! - Когда солнце восходит, оно прохладное, а в зените - жжёт, словно кипяток, - сказал второй мальчик. - Разве предмет не кажется горячим вблизи и холодным издали? Конфуций не мог решить вопроса, и оба мальчика посмеялись над ним: "Кто же считает тебя многознающим?!"
Зачем мне горевать?
Близ восточных ворот Вэй жил некий человек. Когда у него умер сын, он не горевал. Домоправитель спросил его: - Почему вы не горюете ныне о смерти сына? Ведь вы, господин, любили сына, как никто другой в Поднебесной! - Зачем же мне горевать? - ответил У, что жил близ восточных ворот. - Прежде у меня не было сына. Когда не было сына, я не горевал. Ныне сын умер, и его нет так же, как и не было прежде.
