Приговор по делу половцев

Попробуем найти причину переходящей научной ошибки. По-видимому, привычная для обитателей Московской Руси ситуация, продлившаяся с XIV до конца XVIII в., т. е. до завоевания Крыма, была экстраполирована в древность. Трехсотлетняя война на юго-восточной границе России заслонила явления совсем иного характера, ибо Крым и ногайские орды могли держаться так долго только потому, что за ними стояла могучая Османская империя. А ведь у половцев и торков такой заручки не было.

Даже в гимназических учебниках, формировавших мышление будущих историков, фигурировал выдуманный термин «степняки-кочевники», хотя на самом деле этносы, населявшие Великую степь, различались между собой и по способу хозяйства, и по быту, и по религии, и по историческим судьбам. Достаточно было этого не учесть, чтобы верный вывод стал недостижим.

Да и вялая Древняя Русь XII—XIII вв. мало походила на Московскую, энергичную, трудолюбивую, набухавшую новой пассионарностью. Нам, людям XX в., привычны ритмы акматической фазы — молодость и зрелость этноса. Поэтому нам трудно представить, что наши предки, уступившие нам место в жизни, «дожили до глубокой старости», в которой тоже есть свое очарование, но не то, которого мы ждем.

Дискретность этнических процессов трудно представить людям, воспитанным на эволюционизме, но ведь и тем было трудно преодолеть средневековые представления об истории как простой смене правителей. Однако, если победить врожденную косность мышления, нам удастся избавиться от многих недоумений, избежать многих натяжек и приблизиться от ответа на вопросы «что?» и «как?» к ответу на вопросы «почему?» и «что к чему?» и на Руси, и в Половецкой степи.

Все авторы, упомянутые выше и опущенные, рассматривали проблему с одной стороны — русской, т. е. предвзято. А если бы то же самое и таким же способом написал чудом уцелевший половецкий историк? Все получилось бы наоборот и столь же неполноценно! Вот, например, В.В. Каргалов перечисляет операции суздальских и черниговских князей, в которых участвовали половцы…[884]и делает вывод, что половцы — плохие люди. А М.С. Грушевский пишет о губительных походах суздальцев и смолян на Киев…[885]и осуждает «кацапов». Что это: два равноценных подхалимажа или Наука?

А ведь можно обойтись без профанации проблемы. Б.Д. Греков предложил отказаться от традиционного упрощенного взгляда на кочевников как на чисто «внешнюю силу» по отношению к Руси.[886]Могущество Руси по сравнению с разрозненными ордами было несомненно, и поэтому те выступали то наемниками, то федератами, постепенно обрусевая и втягиваясь в общую жизнь Киевского государства.[887]

Большой вклад в решение проблемы внесла С.А. Плетнева, введя периодизацию половецкой истории.[888]Действительно, если бы кто-то захотел сопоставить отношения России с Францией и написал бы, что они всегда дружили, вряд ли бы его одобрили. Отношения государств меняются, и закономерности перемен не просты. Огрубление же дает не только научную ошибку, но и повод к шовинизму и расизму, что уже совсем глупо и дурно. Поэтому попробуем предложить решение, исключающее нарушения научной историографической методики.

Переход трех пассионарных групп, выделившихся из трех степных народов: канглов (печенеги), гузов (торки) и куманов (половцы), при столкновении с Киевским каганатом создал ситуацию этнического контакта. Но поскольку и степняки, и славяне имели свои экологические ниши, химера не возникла, а создался симбиоз, породивший очередной зигзаг истории.

Смешение на границе шло, но как метисация, т. е. процесс, протекающий не на популяционном, а на организменном уровне. Дети от смешанных браков входили в тот этнос, в котором они воспитывались. При этом расовые конфликты исключались, а конфессиональные благодаря бытовавшему тогда двоеверию разрешались безболезненно.

Слияние народов, т. е. интеграция этносов, было никому не нужно, так как русичи не хотели жить в водораздельных степях, без реки и леса, а половцам в лесу было бы слишком трудно пасти скот. Но в телегах, топорищах, посуде половцы нуждались, а русским было удобно получать по дешевым ценам мясо и творог. Обменная торговля, не дававшая наживы, связывала степняков и славян лесостепной полосы в экономико-географическую систему, что и вело к оформлению военно-политических союзов, характерных для левобережных княжеств и Рязани. Зигзаг исторического процесса к XIII в. постепенно распрямился.

Этнический возраст, или фаза этногенеза, у русичей и половцев был различным. На Руси, ровеснице Византии и полабского славянства, шло старение, а у древнего народа кыпчаков, ровесников скифов, наступил гомеостаз. Что лучше или, точнее, что хуже? Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся на Русь.

На излете этногенеза

Накануне Батыева похода «полугосударства», составлявшие Древнюю Русь, были многолюдны (в целом около 6 млн) и богаты, особенно Новгород. Население состояло из здоровых, мужественных людей. Эти люди были способны к восприятию византийской культуры: живописи, музыки и этики. В отличие от Западной Европы на Руси было много грамотных, так как религиозные книги на понятном славянском языке были доступны читателям; а на Западе для тех же целей требовалось знание латинского языка. И тем не менее люди Запада в XIII в. шли в Крестовые походы, добивались от королей хартий, обеспечивавших горожанам права, а феодалам — несменяемость, спорили в университетах о сущности идей: реалии они или просто названия, имена. Государства расширяли границы, т. е. шли локальные процессы этнической интеграции, и, несмотря на непрекращавшиеся войны, целостность суперэтноса была для всех очевидна независимо от того, кто сможет его возглавить: император или папа. А русские, как мы уже видели, тратили силы на усобицы, ослабляя собственную военную мощь. Католическая Европа в XIII в. была страшна православной Руси, а Русь была не в состоянии ответить на удары, наносившиеся ей с тех пор, как папа объявил Крестовый поход против схизматиков — греков и русских. Французский дипломат XIII в. Вильгельм Рубрук писал, что «братья Тевтонского ордена… легко покорили бы Россию, если бы принялись за это».[889](Но, как известно, этого не произошло.)

Рубрук произнес эту сентенцию в 1253 г., через 13 лет после падения Киева, но надо думать, что его оценка расстановки сил отражала ситуацию предшествовавшей эпохи — от Батыева похода до гибели Гуюка в 1248 г. Монгольский рейд и в XIII в., и позже производил сильное впечатление на всех историков, считавших «нашествие татарских полчищ» столь опустошительным, что страна, подвергшаяся ему, оправиться не могла.

Доказать это было легко, даже слишком легко. На наиболее обобщенном уровне исследования констатировалось внезапное возникновение огромной державы, просуществовавшей 240 лет. Отсюда следовала декларация: злые монголы всех убили и торжествовали на трупах.

На «мелочеведческом» уровне — подборе цитат из первоисточников — получается сходный вывод, так как можно подобрать любые цитаты, а противоречащие опустить. Этим способом можно «доказать» все, что хочет историк или его заказчик, а заказы были разные, от восхваления до поношения, с многими градациями.

Научным методом следует признать «средний путь» — применение системного подхода к истории. В системологии рассматриваются не отдельные факты-элементы и не предвзятые оценки, а связи между событиями, невидимые очевидцу и неизвестные позднему интерпретатору. Зато они видны историку широкого профиля, обобщающему не цитаты, а факты, отслоенные от эмоций информаторов и интерпретаторов. Конечно, при этом исследователь «наступает на горло собственной песне», но это надо делать для получения достоверного результата, да и ради исторической справедливости.

XXII. Вереница бед

Беда первая. 1201 г

Почти столетие (1115—1201) славная Древняя Русь не испытывала нашествий иноплеменников. Князья, граждане и смерды так к этому привыкли, что даже вообразить не могли, чтобы их кто-то мог затронуть, а тем более обидеть. Поэтому они перестали интересоваться разнообразным миром, окаймлявшим Русскую землю, и сосредоточили внимание на внутренних склоках, постепенно перераставших в межгосударственные войны.

А тем временем романо-германский католический Запад переполнялся силой пассионарности, выливавшейся через край в Палестину, Андалузию и Прибалтику. Если первые два театра агрессии были далеко от Руси, то третий имел для нее самое непосредственное значение. Однако пока героические бодричи, свирепые лютичи, предприимчивые поморяне и стойкие финны-суоми сдерживали железный натиск на Восток, в Новгороде, Пскове, Полоцке и Смоленске люди чувствовали себя спокойно и уверенно, полагая, что события на Балтике их не касаются. Ах, как легкомысленны они были!

В 1184 г. бременский архиепископ Гартвик II послал на Двину каноника Мейнарда, чтобы учредить на русских землях.[890]архиепископство. Ливы отказались от крещения, и тогда папа Целестин III (1191—1198) провозгласил Крестовый поход, «дав отпущение грехов тем, кто пойдет на восстановление первой церкви в Ливонии»[891]

Немцы на 23 кораблях ворвались в устье Двины, захватили Земгольскую гавань и построили крепость Ригу. Чтобы иметь постоянную опору, архиепископ Альберт в 1202 г. учредил военно-монашеский орден меченосцев. И завоевание Прибалтики немцами началось.

Сами по себе Рижское архиепископство и орден меченосцев для огромной Руси опасности не представляли. Но Рига стала плацдармом для всего североевропейского рыцарства и купеческой Ганзы, а это уже не могло не быть угрозой для Руси. Однако полоцкий князь был предоставлен самому себе. Хуже того, ссорясь с владельцами волостей Кукейнос и Ерсике, полоцкий князь Владимир оставил эти земли без помощи, после чего немцы без труда их захватили. Само Полоцкое княжество уцелело, но через два десятилетия подчинилось Смоленскому княжеству. Это развязало руки немцам.

Казалось бы, богатая и буйная Новгородская республика должна была не пожалеть сил для того, чтобы остановить немецкий натиск. Видимо, новгородские бояре это понимали, но действовали вяло, что дало возможность немцам привлечь на свою сторону ливов и сломить сопротивление эстов. Прочие же сильные князья — владимирский, смоленский, черниговский — вели себя так, будто вторжение немцев в Прибалтику их не касается.

А что, если они были правы? Ведь из этого следует, что Русская земля как единство перестала существовать. Это значит, что субэтносы XI в. в XIII в. превратились в отдельные этносы, утратившие политические связи и этническую целостность, сохранив только одну силу, еще сдерживавшую разложение, — православную церковь и ее культуру. Однако такое положение вещей характеризует скорее суперэтнос, инерции коего хватило еще на полтора столетия. Хорошо еще, что немцы наступали медленно, а эсты сопротивлялись доблестно, а то натиск на Восток мог бы увенчаться успехом.

Беда вторая. 1204 г

Единственным естественным и потому искренним другом Руси была Византия. Сами греки русичам не нравились. Их считали «льстивыми», т. е. обманщиками, и корыстолюбивыми. Но культура Константинополя не зависела от пройдох, торговавших в Херсонесе, и от латифундиалов Никеи и Фессалии. С этими русичи и не общались, а философию, литературу и искусство получали от образованных и талантливых людей, которых, впрочем, в Византии XIII в. оставалось немного.

Как уже было отмечено, эта культура служила цементом, кое-как скреплявшим Русскую землю даже при спаде пассионарного напряжения системы. Только благодаря общности культуры новгородцы беседовали с суздальцами, черниговец щадил киевлянина, а не продавал его в рабство половцам, галицкий боярин отстаивал свой город от венгров и поляков, а смоленский витязь отражал ятвягов. Источником этой целительной культуры был Константинополь… и в страшный день 13 апреля 1204 г. он пал, захваченный французско-итальянскими крестоносцами, врагами православия. Эта потеря воспринималась на Руси как внезапная смерть близкого человека. Всем мыслящим людям было ясно, что ни от гибеллинов (в Риге), ни от папистов (на Босфоре) милости ждать нечего. Русь перестала быть частью грандиозной мировой системы, а оказалась в изоляции; схваченная в клещи двумя крестоносными воинствами, с севера и юга, она могла вот-вот погибнуть… но тут вмешались половцы. Они пришли на помощь болгарскому царю Калояну и в 1205 г. разгромили крестоносцев при Адрианополе. Реальная опасность исчезла, но чувство горького одиночества осталось и стало толкать отдельных деятелей на поиски выхода… в тупик. Они пытались найти общий язык с католической Европой.

Отвлечемся от изложения событий и поговорим о культурах. Культуры разных стран и веков разнообразны. Они влияют друг на друга, то привлекая, то отталкивая тех людей, с которыми носители той или иной культуры находятся в контакте, ибо всех людей привлекают идеалы истинности, добра и красоты, проявляющиеся у разных этносов по-своему. Сила этого влечения — аттрактивности[892]— зависит от уровня пассионарного напряжения этнической системы и комплиментарности, позволяющей делать выбор между разными культурами.

Так, в X в. русичи преклонились перед опытной красавицей — Византией, а в XIII в., когда она состарилась, они обратили внимание на юную романо-германскую Европу, конечно, исключая тех, кто смел хранить верность прошлому. Так начался раскол этнической системы Древней Руси, а закончился он в XIV в., когда на месте былого единства возникли два братских этноса, «родных по матери» — Древней Руси — и потому в XVIII в. потянувшихся друг к другу. Но прежде чем единство было восстановлено, пришлось пережить пять трудных веков, и в 1205 г. никто не мог угадать, чем этот начавшийся разлом кончится. А беды пошли одна за другой.

Беда третья. 1205 г

Роман, князь Волынский и Галицкий, родился от брака Мстислава Изяславича с дочерью короля польского Болеслава Кривоустого и воспитывался в Польше при дворе Казимира Великого. Это обстоятельство определило многое в его судьбе. Роман был храбр, энергичен, жесток, вероломен и весьма предприимчив. Всю жизнь он воевал «против», но не «за», исключая самого себя. Начал он с княжения в Новгороде и одержал блестящую победу над суздальцами и их союзниками в том самом 1169 г., когда Андрей Боголюбский взял Киев у его отца и отдал «мать городов русских» своим ратникам на трехдневный грабеж.

В 1173 г. новгородцы «показали путь» князю Роману. Ему пришлось уйти на Волынь, по дороге женившись на дочери Рюрика Ростиславича Смоленского. С этого времени он не знал ни покоя, ни верности слову, ни успеха. Он то участвовал в усобицах своих польских родственников, то, захватив Галич, бежал из него от венгров, то ссорился со своим братом Всеволодом из-за Волыни, то воевал с соседями Руси — литовцами, ятвягами и половцами или с русскими князьями Ольговичами, со своим тестем Рюриком и в 1197 г. с галицкими боярами. Здесь он запятнал себя такими жестокостями, что русский летописец предпочел не упоминать эти факты. Сведения о них сохранились только в польских летописях.[893]Но сам Роман по этому поводу говорил: «Не передавивши пчел, меду не есть». Единственными искренними друзьями его были торки. Они помогали ему в январе 1203 г. отстаивать Киев от черниговцев, смолян и половцев. Но Роман потерпел неудачу и здесь; после этого он обратил взор на Запад.

А Западная Европа по-прежнему обливалась кровью. В Германии гибеллинов возглавлял Гогенштауфен, Филипп Швабский, опиравшийся на Восточную и Южную Германию, а его противник, Оттон IV, сын Генриха Льва и племянник Ричарда Львиное Сердце, был популярен на Нижнем Рейне и в Вестфалии; его поддерживал папа Иннокентий III. Силы были равны, и война шла напряженно.

В этой ситуации любая поддержка была кстати. В 1204 г. папа предложил Роману королевскую корону, но Роман предпочел договориться с гибеллинами. Французский хронист XIII в. написал: «Король Руси, по имени Роман, выйдя за пределы своих границ и желая пройти через Польшу в Саксонию (на соединение с Филиппом)… по воле Божьей убит двумя братьями, князьями польскими, Лешком и Конрадом, на реке Висле».[894]Лешко и Конрад посвятили алтарь в Краковском соборе святым Гервасию и Протасию, в день памяти которых был убит Роман.[895]Одно это показывает, какое значение придавалось вмешательству русского князя в немецкие дела.

В 1208 г. Филипп был убит в Бамберге пфальцграфом Оттоном Виттельсбахом. Убийца был казнен, но победа досталась Оттону IV, и события потекли по другому руслу; то же русло, которое питало Гогенштауфенов, постепенно иссохло, несмотря на активность Фридриха II и его наследников.

Проиграла и Юго-Западная Русь. Сыну Романа Даниилу по смерти отца было четыре года. Темп развития политической мощи Галицко-Волынского княжества был потерян.

А теперь перейдем к этнологическому анализу. Социальный аспект: и в Европе, и на Руси шли феодальные войны. Но фазы этногенеза были различны: Европа прожила к 1205 г. меньше трети нормального цикла. Там пассионарность была в акматической фазе. Все воевали за что-нибудь. Одни — за престол св. Петра, другие — за императорский венец, третьи — за свободу своей городской коммуны, четвертые — за право считать мир творением сатаны, пятые — за Гроб Господень, шестые — за лилии Франции и т. д. А славянские князья воевали друг против друга, и Роман Мстиславич — яркий тому пример. Он «устремлялся на поганых, как лев, сердит был, как рысь, губил, как крокодил, проходил землю их, как орел, а храбр был, как тур».[896]Но эти «поганые» были соседние литовцы, ятвиги и половецкие женщины, которых Роман полонил в то время, когда их мужчины пошли на помощь болгарскому царю Иоаннице, стремившемуся заключить с греками пристойный мир (1201 г.). Набег Романа был совершен в 1202 г., очевидно, в угоду его верным союзникам и заклятым врагам половцев — торкам.

Всю остальную жизнь он проливал русскую кровь, от Новгорода до Галича, предавал друзей и родных и никогда не щадил слабых. Роман был больше похож на римского солдатского императора III в. или на тюркского эмира XV в., чем на графа Аквитании, Ломбардии или Саксонии. Но его тянуло к ним, и если бы ему удалось установить контакт с Гогенштауфенами, Волынь превратилась бы в европейское королевство вроде Богемии или Польши. Но тогда переход в католичество был бы неизбежен, а потеря древнерусской культуры предрешена, как оно впоследствии и произошло в Галиции.

Беда четвертая. 1208 г

В первой половине XIII в. на территории Восточной Европы развернулась ожесточенная борьба за политическое преобладание между Ростово-Суздальской землей со столицей во Владимире-на-Клязьме и Северской землей со столицей в Чернигове. Всеволод III Большое Гнездо распространял свою власть на Киев, а сферу влияния — до Новгорода.[897]Однако за долгую войну (1206—1210 гг.) он не смог справиться со Всеволодом Черным Черниговским. И во время этой войны произошло следующее.

Рязань находилась между враждующими сторонами, и, следовательно, там были сторонники обоих княжеств. Поскольку этническим субстратом рязанцев были вятичи, часть коих обитала в Черниговском княжестве, то симпатии рязанцев были скорее на стороне Чернигова, а также его союзников — половцев. Еще в 1177 г. рязанский князь Глеб Ростиславич сделал набег на князя Всеволода III, сжег Москву, но был разбит на р. Колокше и взят в плен вместе со многими рязанцами; половцев суздальцы в плен не брали. По требованию народа[898]Всеволод вынужден был ослепить некоторых рязанских князей, но, рискуя собой, отпустил младших рязанских князей, что повлекло дальнейшие беды. Казнь совершилась после повторного мятежа. Разве это похоже на феодальные стычки? Здесь застарелая вражда, уже не на субэтническом, а на этническом уровне, причем, как ни странно, князь гуманнее народа.

В 1187 г., после очередного восстания рязанцев, суздальцы «землю их пусту створиша и пожгоша всю».[899]Рязань ослабела, и некоторое время рязанские князья поддерживали Всеволода III, но в 1207 г., в разгар войны с черниговскими Ольговичами, выяснилось, что рязанцы собрались его предать и только ждут удобного случая. Всеволод арестовал шестерых рязанских князей, а в Рязань послал княжить своего сына Ярослава с отрядом суздальцев. Рязанцы присягнули Ярославу, но потом стали хватать и ковать в цепи его людей, а некоторых заживо закопали в землю. В 1208 г. Всеволод подошел с войском к Рязани, вывел жителей из города, а город сжег. Это очень ослабило Рязанское княжество, что сказалось даже через 19 лет, когда к Рязани подошли татары.

Вряд ли можно осуждать Всеволода за жестокость. Он кратко изложил свою программу защиты русского единства. «Услыхав, что Ольговичи с погаными воюют землю Русскую, он пожалел об ней и сказал: „Разве тем одним отчина — Русская земля, а нам уже не отчина?“[900]Но этот последний паладин древнерусского единства не мог противостоять процессу надвигавшегося политического распада. И когда 14 апреля 1212 г. умер Всеволод III Большое Гнездо, на Русской земле стало еще хуже.

Беда пятая. 1211 г

При Романе Волынском Галичина была передним краем Руси, но после его гибели она стала поприщем борьбы Венгрии, Польши и Черниговского княжества, а местное население — князья, бояре, горожане — вынуждены были примыкать то к той, то к иной стороне. Подробное изложение хода событий увело бы нас далеко от темы — смены фаз этногенеза, а к тому же оно сделано на высоком уровне и не требует пересмотра.[901]Ограничимся кратким рассказом и опытом интерпретации.

В 1205—1206 гг. черниговские и польские войска при помощи половцев и берендеев попытались овладеть Галичиной, но были отражены венграми. Но как только венгерский гарнизон покинул Галич, местные бояре изгнали вдову Романа княгиню Анну и маленького князя Даниила в Краков и пригласили трех сыновей Игоря Черниговского, героя прославленного «Слова» и инициатора разгрома Киева, до которого он не дожил только месяц. Его дети оставили по себе недобрую память.

Они немедленно перессорились друг с другом. Роман Игоревич при помощи венгров выгнал из Галича своего брата Владимира. Потом сам был изгнан в 1210 г. Ростиславом Рюриковичем Смоленским и восстановлен венгерским королем Андреем II. Однако Андрей II затем послал войско, пленившее Романа и захватившее Галич. А в это время поляки предприняли завоевание Волыни.

Режим венгерских захватчиков вызвал в Галиче возмущение горожан и части бояр. Книжник Тимофей именовал коменданта города — паладина Бенедикта Бора антихристом, ибо он «томил» бояр и граждан, бесчестил их жен и даже монахинь. Роман Игоревич бежал из Венгрии в родной Путивль к брату Владимиру. Туда же прибыл из Польши третий брат — Святослав, и братья приняли приглашение галичан освободить их от венгерского господства, «поидоша ратью», без труда заняли Галич… и тут показали себя.

«Освободители», взяв власть, истребили свыше пятисот «великих» бояр, имущество их разграбили, а владения роздали своим сторонникам. Уцелевшие бояре бежали в Венгрию и просили короля Андрея дать им в князья Даниила. Андрей согласился и отправил в Галичину большое войско, которое заняло Звенигород и Галич, захватив при этом Романа и Святослава Игоревичей. Галицкие бояре выкупили из венгерского плена Игоревичей и торжественно повесили тех в Галиче с их родственниками.

Расправа над Игоревичами вызвала возмущение княгини Анны, призвавшей венгерские войска и волынских князей. Бояре были схвачены, но один из них — Володислав — был увезен в Венгрию, другие откупились, волынские князья вернулись домой защищать свою землю от краковского князя Лешка. Власть в Галиче осталась в руках бояр, и в 1213 г. Володислав «вокняжися и сел на стол». Это была наглая узурпация, чего до тех пор на Руси не бывало.

И наконец венгры заключили союз с поляками, в 1214 г. заняли Галич, провозгласили королевича Коломана королем, вернули уже упомянутого паладина Бенедикта Бора и в следующем, 1215 г. начали гонения против православного духовенства, так как папа Иннокентий III благословил унию церквей. Плохо стало русским в Галиче.

Галичину спас Мстислав Удалой в 1219 г. Первое его наступление захлебнулось, но когда он пригласил на подмогу половцев, венгерские войска были разбиты, Галич освобожден, король Коломан взят в плен, а венгерские воины перебиты горожанами и поселянами, никому из них не удалось убежать. Однако бояр Мстислав не только пощадил, но и привлек на свою сторону. Благодаря этому он удержался в Галиче, который только в 1234 г. вернулся к законному князю Даниилу Романовичу, до этого сидевшему во Владимире-Волынском. Но это уже иной период истории.

Теперь попробуем разобраться в галицкой трагедии, кульминацией которой был роковой 1211 год. Трудно сказать, кто здесь был виноват, скорее можно заключить, что никто из пострадавших не был прав. Галичина находилась на окраине Руси и уже поэтому должна была считаться с проблемой контакта на суперэтническом уровне. Поляки и венгры XIII в. поддерживали гвельфов, т. е. сторонников папы Иннокентия, благословившего расправу с Византией и создание Латинской империи. Князь Роман погиб как сторонник противоположной партии, но какое дело русским людям до германо-итальянских склок? Однако они были втянуты в эту грандиозную войну и жестоко пострадали от венгров, хотя и пытались в 1208—1210 гг. с ними ладить. Когда же стало ясно, что компромисс неосуществим, галичане пригласили своих — черниговцев, православных потомков Владимира и Ярослава Мудрого. А те вместо обороны страны начали расправу над неугодными им боярами, чем вынудили их искать защиты у иноплеменников. Победив, бояре казнили князей «мести ради», что повело к разделу Галичины между венграми и поляками в 1214 г. и гонениям на русскую культуру.

Логика событий была неумолима и необратима, но ни князья не могли щадить бояр, ни бояре — князей, ибо все были слабы. Выяснилось, что Русь не в состоянии оборонять свои границы, хотя до этого она расширяла свои владения. Деяния сменились делишками, патриотизм — близоруким эгоизмом, геройство — шкурничеством, благородство — жестокостью. Это показывает, что сменилась фаза этногенеза, что наступила обскурация.

Конечно, на Руси в XIII в. еще были доблестные витязи, но не они определяли ход событий, так как их парализовало вялое большинство князей, дружинников и смердов. Мстислав Удалой вынужден был пригласить половцев, так как гомеостаз лучше, чем обскурация, ибо нуль больше отрицательных величин.

Та же картина наблюдалась в Константинополе, в позднем, императорском Риме и в Китае на закате империи Хань, а потом при падении династии Мин. Прожив более тысячелетия, любая этническая система слабеет, как на организменном уровне благородная старость, эквивалентная фазе инерции, сменяется дряхлостью, т. е. обскурацией.

Разница между этнической системой и особью лишь в том, что этнос может стать реликтом, а человек — только трупом. Разветвленная система большого этноса, а тем более суперэтноса, охраняется культурой, накопленной за былые века, и потому закат Рима украшен именами Аммиана Марцеллина, Сидония Аполлинария и Юлиана Апостата, а в Византии в XIV в. проповедовал Григорий Палама, несмотря на все ужасы, окружавшие его. Так и на Руси XIII в. культура, как материальная, так и интеллектуальная, продолжала сиять золотом на мрачном фоне политического распада.

Беда шестая. 1223 г

Снижение уровня пассионарного напряжения этнической системы сказывается прежде всего на поведенческом стереотипе не народных масс, а правящей элиты. В нашем случае индикатором процесса было многолюдное потомство Рюрика, точнее — Ярослава Мудрого. Ушли в прошлое витязи, бросавшиеся в сокрушительные атаки под Бердаа и Доростолом, а вслед за ними провалились в небытие дисциплинированные ратники Владимира Мономаха. Через столетие после кончины объединителя Русской земли наступил распад, а боеспособность русских воинов заметно снизилась. Армии стали в 5 раз многочисленнее,[902]но встречи с противниками показали их слабость. И причина была не в рядовых, а в полководцах.

До тех пор пока русские князья с половецкой помощью воевали друг против друга, наступление новой, конечной фазы этногенеза игнорировалось современниками и позднейшими историками. Но в 1222 г. возникли два неожиданных конфликта на южной окраине Половецкой земли: в Крыму и на Кавказе. Русичи вмешались в оба как союзники половцев. И тогда вскрылась «болезнь христианам», как ее назвал автор «Слова о погибели земли Русской».

В 1221 г. сельджукский султан Ала ад-Дин Кейкобад принял жалобу одного купца, ограбленного «у хазарской переправы». Султан решил навести порядок и послал в Крым войско, которое у Судака разбило половецко-русскую рать. Когда же появился русский князь с подкреплением, ему пришлось ограничиться переговорами о выкупе русских пленных; половцы были покинуты на смерть. Судак пал.[903]Кто был «русский князь», установить не удалось, но важно не это, а проявленные им беспринципность и неверность союзникам. Раньше князья вели себя иначе.

Долгое время половцы воевали с монголами на рубеже Яика, удерживая при помощи башкир монгольские войска за Эмбой и Иргизом. Степная война обычно состоит из набегов и стычек, вследствие чего она, как правило, безрезультатна. Но тут у монголов появилась возможность ударить по половцам с тыла. Разбив в 1219—1221 гг. хорезмшаха Мухаммеда, владевшего всем Ираном, монголы вышли на Кавказ, нанесли поражение грузинам, и в 1222 г. в обход неприступного Дербента три тумэна[904]прошли на степные просторы Северного Кавказа, населенные в то время аланами.

Аланы, или ясы, — предки осетин и потомки воинственных сарматов — были народом многочисленным, но очень старым. В фазе этнического подъема роксаланы остановили римские легионы в Паннонии; в фазе надлома аланы были разбиты гуннами и частью отступили в Испанию, частью рассеялись по предгорьям Кавказа и переждали там тяжелое время; в инерционную фазу аланы приняли греческое христианство и за это пострадали от хазарских царей; в XII—XIII вв. у них, вполне естественно, наступила фаза обскурации, которую описал венгерский монах-путешественник Юлиан, посетивший Прикаспий в 1236 г. в поисках прародины венгров. В Алании «сколько селений, столько и вождей… Там постоянно идет война… села против села».[905]«На пахоту идут все односельчане при оружии, также и на жатву, и на любую другую работу, кроме воскресений, когда убийства соседей не производятся. Вообще же человекоубийство у них не влечет ни кары, ни благословения… Кресту они оказывают такое почтение, что бедные люди, местные или пришлые… безопасно ходят и среди христиан, и среди язычников, если водрузят на копье со знаменем крест и будут его нести, подняв кверху».[906]

Даже из этого краткого описания видно, что аланы утеряли пассионарность предков настолько, что не могли удержать бывшую у них культуру и государственность, сохранив почитание креста не как символа, а как амулета. Потому они не могли ни быть угрозой для соседей, ни организовать оборону при вражеском вторжении. Надо полагать, что среди них сохранялись геноносители, потому что какая-то часть алан, отошедшая на склоны Кавказского хребта, сохранилась доныне.

Аланы не имели никакой государственной организации и потому не были способны к сопротивлению. Монгольская армия прошла до Дона, естественно забирая у местного населения все необходимое для себя. В Средние века так вели себя все наступающие армии. Половцы на выручку к аланам не пришли, так как, очевидно, рейд монголов застал их врасплох.

На Дону монголы обрели союзников. Это был этнос бродников, потомков православных хазар и предков низовых казаков.[907]Бродники населяли пойму Дона и прибрежные террасы, оставив половцам водораздельные степи. Оба эти этноса враждовали между собою, и потому бродники поддержали монголов. Благодаря помощи бродников монголы ударили по половецким тылам и разгромили Юрия Кончаковича, а хана Котяна, тестя Мстислава Удалого, отогнали за Днестр.

Половцы стали умолять русских князей о помощи. Хотя у Руси не было повода для войны против монголов и, более того, те прислали посольство с мирными предложениями, князья, собравшись «на снем» (совет), решили выступить в защиту половцев и убили послов.

Остальное было описано неоднократно: русско-половецкое войско численностью около 80 тыс. ратников преследовало отступавших монголов до р. Калки, вынудило их принять бой, было наголову разбито, после чего монголы пошли на восток, но при переправе через Волгу потерпели поражение от болгар. Немногие смогли вырваться из окружения и вернуться домой. Разведка боем дорого стоила монголам.

Причины поражения русско-половецкого войска также выяснены. Оказывается, у русских не было общего командования, потому что три Мстислава — Галицкий (Удалой), Черниговский и Киевский — находились в такой ссоре, что не могли заставить себя действовать сообща. Затем отмечена нестойкость половцев, кстати давно известная. Наконец, в предательстве обвинен атаман бродников Плоскиня, уговоривший Мстислава Киевского сдаться монголам, чтобы те его выпустили за выкуп. Допустим, князь выкупился бы, а его воины, у которых денег не было?! Что стало бы с ними? Их бы непременно убили, что в действительности и произошло.

Но для характеристики фазы этногенеза важны детали, на которые не было обращено должного внимания. Об убийстве послов историки, кроме Г.В. Вернадского,[908]упоминают мимоходом, точно это мелочь, не заслуживающая внимания. А ведь это подлое преступление, гостеубийство, предательство доверившегося! И нет никаких оснований считать мирные предложения монголов дипломатическим трюком. Русские земли, покрытые густым лесом, были монголам не нужны, а русские, как оседлый народ, не могли угрожать коренному монгольскому улусу, т. е. были для монголов безопасны. Опасны были половцы — союзники меркитов и других противников Чингиса. Поэтому монголы искренне хотели мира с русскими, но после предательского убийства и непровоцированного нападения мир стал невозможен.

Однако монголы не ко всем русским стали проявлять враждебность и мстительность. Многие русские города во время похода Батыя не пострадали. «Злым городом» был объявлен только Козельск, князь которого Мстислав Святославич Черниговский был среди тех «великих» князей, которые решали судьбу послов. Монголы полагали, что подданные злого правителя несут ответственность за его преступления. У них самих было именно так. Они просто не могли себе представить князя вне «коллектива». Поэтому пострадал Козельск.

А сам Мстислав Святославич 31 мая 1223 г. вместе с черниговской ратью бежал с поля боя. Разумеется, и сам он был убит, и его сын, и «богатырь Александр Попович с семьюдесятью собратьями».[909]Русские потери достигали 90 % бойцов.

Мстислав Мстиславич Удалой еще до битвы захватил в плен раненого татарского витязя Гемябека, которого татары оставили «в кургане»,[910]так как он не мог сесть на коня. Ну уж ладно, убил бы его сам; нет, он выдал его половцам на муки! А после битвы, добравшись до Днепра и сев в ладью, он велел рубить прочие ладьи, вместо того чтобы организовать переправу соратников, скакавших за ним следом. Паника? Да! Но и безответственность, и безжалостность… Хорошо ли это?

Каждый «деятель» исторического процесса — плод своего времени, или фазы этногенеза. В наше время таких полководцев судят, но ведь мы не в фазе обскурации. Конечно, можно приписать эти безобразия феодализму, но ведь не все феодалы вели себя таким образом, и отнюдь не феодалы — новгородцы показали через год, на что способна патриархальная республика, находящаяся в той же фазе этногенеза.

Беда седьмая. 1224 г

Гораздо более грозным был железный натиск крестоносного Запада на Прибалтику. Храбрые и вольнолюбивые эсты с 1210 г. — после мира ливонцев с полоцким князем Владимиром — испытали на себе всю мощь крестоносного рыцарства. Это было прямое покушение на зону влияния Новгородской республики, которая до 1216 г. была занята борьбою с владимирско-суздальскими князьями. Новгородцы уничтожили 9233 русских воина на р. Липице, а немцы в том же году захватили часть Южной Эстонии и построили крепость Оденпе. В 1217 г. новгородско-эстонское войско отбило Оденпе, где было заключено перемирие, но орден получал постоянное пополнение из католической Европы. Эсты были разбиты под Веденом, а русская помощь в 1218 г. ничего не дала.

И тут вмешалась Дания. В 1219 г. датчане, захватив кусок Эстонии, построили крепость Ревель. Эсты были взяты в немецко-датские клещи. В 1220 г. датчане захватили северную часть Эстонии и в 1221 г. соединились с немцами, наступавшими с юга, от Риги. В 1222 г. эсты восстали, русские пришли к ним на помощь. В 1223 г. датский король Вольдемар II заключил союз с орденом «против русских и против язычников». Рыцари разбили эстов на р. Имере и взяли Феллин, причем русских пленников «всех повесили перед замком на страх другим русским».[911]

Эсты просили подмоги у русских, и князь Юрий Всеволодович осенью 1223 г. отправил в Прибалтику 20-тысячное войско во главе со своим братом Ярославом.[912]Епископ Адальберт, поддержанный ливами, в 1224 г. взял русский город Юрьев, причем не пощадил ни одного русского. Этот этап войны немцы выиграли и вышли на рубеж коренной Руси.

Падение Юрьева, на месте которого был построен Дерпт, имело меньшую известность, но большее значение, чем битва при Калке. Было даже высказано суждение, что поражение трех Мстиславов отразилось на положении в Прибалтике и, следовательно, «объективно монголы сыграли роль союзников крестоносцев в Прибалтике».[913]Думается, что это мнение неверно.

В самом деле, виновник поражения Мстислав Удалой командовал новгородским войском при Липице, где полегли отборные отряды Юрия и Ярослава Всеволодовичей. Именно здесь в 1216 г. была подорвана мощь Великого княжества Владимирского, единственного союзника Новгорода в войне с крестоносцами. И вряд ли Мстислав Удалой пришел бы на помощь своим врагам Всеволодовичам. А если бы он появился с войском на берегах Наровы, то при его характере он только усилил бы разлад, и, может быть, повторилась бы резня, подобная той, что была на Калке.

Нет! Причины бедствий, перенесенных Русью в XIII в., лежат глубже, чем их обычно ищут. Они не в ошибках правителей, а в природе вещей. Поэтому, изучая ход событий, мы обнаружим в нем дыхание биосферы.

На счастье Новгорода, немцы тоже не были единодушны. Орден поссорился с рижским епископом, ставленником папы, и отказал ему в повиновении. Фридрих II в мае 1226 г. дал рыцарям грамоту, освобождавшую орден от подчинения епископу рижскому и ставившую его в непосредственное подчинение немецкому королю.[914]Таким образом, борьба гвельфов с гибеллинами, из-за участия в которой погиб Роман Волынский, дала Новгороду и Пскову важную передышку, может быть, даже спасение. За 10 лет успели активизироваться литовцы, которые нанесли ливонским рыцарям поражение при Мемеле, вынудившее ливонских меченосцев просить помощи у Тевтонского ордена в Пруссии. Магистр тевтонов Генрих Зальца долго не хотел принимать к себе этих буйных людей, но в 1237 г., уступая желанию папы, согласился на объединение. Над Русью нависла постоянная угроза, отсрочиваемая лишь геройским сопротивлением пруссов и литовцев. Новгород, зажатый шведами, датчанами и немцами, ждал своей участи.

Беда восьмая. 1235 г

Рассматривая положение, сложившееся на Русской земле после смерти великого князя Всеволода III, приходится сделать два печальных вывода: 1) русского государства как целого в это время не существовало и 2) противопоставление Русской земли Половецкому полю потеряло смысл. Наследники могучего Всеволода, Юрий II и его брат Ярослав, не пользовались никаким авторитетом ни в Новгородской республике, ни на юге, где потомки погибших на Калке князей продолжали бессмысленные войны, перекупая помощь половецких ханов. Последние охотно «торговали своими саблями», ибо пассионарное напряжение у них уже было не то. Они научились избавляться от всех соплеменников, нарушавших традиции воинствующей посредственности, той, что была идеалом половецкой этики. А это означало, что из общества изгонялись не только трусы, воры, предатели, дураки, но и гении, инициативные храбрецы, мечтатели, честолюбцы, т. е. все те, кто мог или хотел нарушить гармонию половца с его любимой степью.

Но с соседями, населявшими опушку лесной зоны, половцы установили контакты, как экономические — обмен излишками натуральных продуктов, так и династические — ханы женились на русских боярышнях, а мелкие удельные князья — на «красных девках половецких». И вот в 1235 г. эти метисы, одинаково близкие к половцам и русичам, под знаменами северского князя Изяслава Владимировича, внука знаменитого князя Игоря, взяли и еще раз разграбили Киев, причем основательно. Соперник Изяслава — Даниил Романович Волынский — тоже умел ладить с половцами. После победы черниговский князь Михаил хотел развить успех на Волыни, но половцы «невосхотеша» идти на Даниила. Видимо, их больше устраивало политическое равновесие на Руси, ибо в это десятилетие русские князья без посторонней помощи воевать не решались.

Итак, в XIII в. русичи считали половцев «своими», особенно крещеных; половцы перестали выступать как противники, чего нельзя сказать о мордве и тем более камских болгарах, захвативших в 1219 г. Устюг и отбитых при Унже.

Болгары, принявшие ислам, вошли в систему другого суперэтноса и долгое время старались оттеснить русских от Волги. В этих войнах половцы сражались на стороне русских. И, как мы видели, русские князья в 1223 г. выступили в защиту половцев и сложили свои головы на Калке. Злейших врагов не защищают ценой своей жизни.[915]

И наоборот, столкновения между осколками Киевской державы носили куда более жестокий характер, причем к свирепости часто добавлялось вероломство. Так, пострадал в 1178 г. Торжок от буйства воинов Всеволода III вопреки княжеской воле, так как ратники заявили, что осажденным нельзя верить, потому что «новгородцы на одном дне целуют крест и нарушают клятву».[916]За это новгородцы отплатили резней суздальцев на р. Липице в 1216 г. Омерзительно было убийство Глебом Владимировичем Рязанским шести своих братьев, приглашенных на пир, а также сопровождавших их бояр и слуг (1217 г.). Убийца бежал к половцам и там умер в безумии. Но откуда взялась такая патология, если не от воздействия социальной среды? Ведь в убийстве гостей виноват был не только сумасшедший князь, но и все его пособники.

Итак, запустение и «погибель Русской земли» произошли не по вине злых соседей, а вследствие естественного процесса — старения этнической системы, или, что то же, снижения пассионарного напряжения. К аналогичному заключению пришел С.М. Соловьев, давший блестящую характеристику последнему паладину Киевской Руси — Мстиславу Удалому: «…князь, знаменитый подвигами славными, но бесполезными, показавший ясно несостоятельность старой, Южной Руси, неспособность ее к дальнейшему государственному развитию: Южная Русь стала доживать свой век в бесконечных ссорах Мономаховичей с Ольговичами, Ростиславичей с Изяславичами».[917]

А Северная Русь, называвшаяся Залесской Украиной, «отстала» от Южной Руси в процессе разложения. Она еще сохранила элементы инерционной фазы, ибо пассионарность, как рецессивный признак, отодвигается на окраины ареала и исчезает позже, чем в центре. Благодаря этой закономерности Великое княжество Владимирское продлило свое существование до середины XIII в., т. е. до инкубационной фазы нового пассионарного толчка, проявившегося в XIV в. Здесь сохранилась культура, материальная и духовная, унаследованная от Древней Руси, ибо культурогенез всегда отстает во времени от этногенеза, что делает возможным передачу эстафеты новому этносу. Но последний усваивает свое наследие лишь настолько, насколько оно ему подходит; многое остается утраченным и вскрывается только науками — археологией и филологией.

Период безвременья, точнее — межвременья, всегда тяжел!

Беда девятая. 1237—1240 гг

Осенью 1236 г. монгольские войска взяли Великий Булгар, а весной 1237 г. напали на алан и кыпчаков. В дельте Волги погиб «храбрейший» из половецких вождей — Бачман, а войска хана Котяна отступили за Дон. Впрочем, фронтальное наступление монголов на запад захлебнулось.

Тогда монголы применили тактику обхода и окружения. Не ослабляя нажима на половцев в северокавказских степях, они двинули отряд на север и осенью 1237 г. подчинили буртасов, эрзю и мокшу, подойдя к границам Рязанского княжества. Начался поход на Русь. Во главе монгольского войска стоял внук Тэмуджина Чингисхана — Бату (Батый), а южной армией командовал его двоюродный брат — Монкэ (Мункэ).

Поход Батыя был описан неоднократно, с разных точек зрения и с различной степенью детализации. Поэтому повторение здесь излишне. Достаточно отметить, что Батый разгромил войско Рязанского княжества, взял в Великом княжестве Владимирском 14 городов и разбил войско князя Юрия II на р. Сить, затем, после двухнедельной осады 5 марта 1238 г., взял Торжок. Батый повернул на юг и семь недель осаждал Козельск, помощи которому не подали ни смоленские князья, ни Михаил Черниговский, ни Ярослав Всеволодович, наследовавший во Владимире своему погибшему брату Юрию II, хотя у всех этих князей войска были; например, во время осады Козельска Ярослав Всеволодович совершил победоносный поход на Литву. Летом 1238 г. Батый перешел в степь и соединился с южной армией, после чего половцы стали отходить в Венгрию. В 1239 г. монголы взяли Чернигов, а в 1 240 г. — Киев; попутно были разгромлены «черные клобуки» (каракалпаки). Кроме того, значительная часть монгольского войска была оттянута на Кавказ и в Крым. В 1241 г. монголы напали на Венгрию, потратив на путь через Волынь всего 4 месяца. Так закончился русский этап войны, но монгольский поход продолжался до 1242 г. Разница лишь в том, что девятый вал бедствия прокатился уже по Венгрии и Польше.

Монгольский «западный поход» — феномен необычный, а потому интерпретация его была разнообразна. В XIX в. считалось, что героическое сопротивление Руси монгольским «полчищам» ослабило и обескровило их, чем спасло Западную Европу от разорения, за что эта «Европа» должна быть Руси благодарна. Однако благодарности не последовало, зато папа благословил Крестовый поход против схизматиков (православных). Как ни странно, современниками это мероприятие не было расценено как предательство. Видимо, русские политики от папы ничего доброго и не ждали.

Советские историки, глубоко изучившие проблему, приводят интересные подробности. «Несмотря на непосредственную опасность нашествия, в Южной Руси не было заметно никаких попыток объединиться для отражения врага. Продолжались княжеские усобицы; летописец рядом с рассказом о разгроме монголами Переяславля и Чернигова спокойно рассказывает о походе Ярослава, во время которого тот „град взя Каменец, а княгыню Михайлову со множеством полона приводе к своя си“. Продолжались усобицы в самом Киеве. Киевский князь Михаил Всеволодович бежал „пред Татары в Оугры“, и освободившийся киевский стол поспешил захватить один из смоленских князей, Ростислав Мстиславич, но был вскоре изгнан… Даниилом Галицким, ничего не сделавшим для подготовки города к обороне; он даже не остался в Киеве, оставив за себя „тысяцкого Дмитра“… Никакой „помощи от других южнорусских княжеств Киев не получил“.[918]Принято винить за поражение феодалов-князей, однако богатые приволжские города, находившиеся в составе Владимирского княжества, — Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие, — вступили в переговоры с монголами и избежали разгрома.

Согласно монгольским правилам войны, те города, которые подчинились добровольно, получали название «гобалык» — добрый город; монголы с таких городов взимали умеренную контрибуцию лошадьми для ремонта кавалерии и съестными припасами для ратников. Но и другие города, не успевшие вовремя сдаться, страдали недолго. Так как монголы нигде не оставляли гарнизонов, то «подчинение» носило чисто символический характер; после ухода монгольского войска жители возвращались домой, и все шло по-старому.[919]

Несчастный Торжок пострадал лишь потому, что жители его ждали помощи из Новгорода, из-за чего не успели капитулировать. Но по монгольскому закону, после того как была выпущена первая стрела, переговоры прекращались и город считался обреченным. Видимо, на Руси были толковые и осведомленные люди, успевшие растолковать согражданам «правила игры» и тем уберегшие их от гибели. Но тогда причиной разгрома Владимира, Чернигова, Киева и других крупных городов была не феодальная раздробленность, а тупость правителей и их советников-бояр, не умевших и не стремившихся организовать оборону. Когда же тупость становится элементом поведенческого стереотипа, то это симптом финальной фазы этногенеза — обскурации, после которой этнос переходит в гомеостаз, даже если он не раздроблен на части и не подчинен противником. А Русь монголами не была ни подчинена, ни покорена.

План монгольского командования заключался в том, чтобы в то время, когда половцы держали оборону на Дону, зайти к ним в тыл и ударить по незащищенным приднепровским кочевьям. Черниговское княжество было в союзе с половцами, следовательно, надо было пройти еще севернее — через Владимирское княжество. Думается, что Батый не ожидал активного сопротивления от Юрия II, но, встретив таковое, сломил его и проложил дорогу своему войску.

Примечательно, что монгольские войска были распылены на мелкие отряды, которые в случае активного сопротивления были бы легко уничтожены. Батый пошел на столь рискованный шаг, очевидно зная, что этим отрядам серьезная опасность не грозит. Так оно и оказалось.

Да и в самом деле, зачем бы русские люди, не только храбрые, но и сметливые, стали подставлять головы противнику, который и сам уйдет? Это сообразил даже брат и наследник Юрия — Ярослав. Он не пришел к нему на Сить, хотя имел достаточно войска, которое он употребил в походах на литовцев и черниговцев, о чем говорилось выше. Затем в 1240—1242 гг. эти полки понадобились ему для спасения Новгорода от шведско-немецких крестоносцев, а в 1243 г. он явился на поклон к Батыю и получил от хана ярлык на великое княжение. По сути дела, это был союзный договор, обставленный по этикету того времени. Дипломатическая гибкость Ярослава Всеволодовича уберегла Северо-Восточную Русь от лишних бедствий и от запустения, которому подверглась Киевская Русь. Но все-таки неясно, почему на юге стало так плохо? Принято считать, что из-за татар. Так ли это?

Поиск по сайту: