К дискуссии в «Литературной газете» о школе будущего

Мечтая о школе будущего, мы почему-то начисто теряем память о школе прошлого, особенно древнего прошлого, которая ведь в принципе тоже ставила своей целью воспитание гармонично развитого человека. Вспомните, хотя бы, древнегреческие гимнасии, дававшие ученикам комплекс разнообразных знаний и умений. И давал этот комплекс, как правило, один Учитель. Кстати, трансформированная школа древних находила распространение и в России в виде гувернерской системы образования. Я бы назвал ту школу синтетической в отличие от школы современной, приобретшей, увы, чисто аналитический характер, и утративший посему былую взаимосвязь в преподавании наук.

«Суть дела не в полноте знания, а в полноте разумения,- утверждал великий философ древности Демокрит.- Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой». Мы же стремимся знать всё, объять необъятное, вместить несовместимое… И что в итоге получаем? Средние умы, средние способности, усредненных людей, которые слова Пушкина об Онегине могут вполне отнести и к себе:

- Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь.

Такой усредненный человек может

- Без принуждения в разговоре

Коснуться до всего слегка.

Он может поступить в институт торговли, а может в строительный, а если очень захочет, то и в институт искусств. Гармоничный человек?

Мне его жалко. Жалко его умственной энергии, затраченной напрасно, жалко его времени, убитого на бессмысленное заучивание формул и правил, мертвых без контекста реального применения. Мне его очень жалко, и потому, позвольте, я сделаю попытку ему помочь. Конечно, не ему, но детям его, которым учиться и жить в XXI веке.

Итак, мой проект школы будущего. На вратах этой школы написано: «Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов» (К. Гельвеций, французский философ XVIII века). Нас встречает один из Учителей. Ему лет сорок, но он, как оказалось, готовит к жизни лишь второй выпуск своих учеников. Учитель рассказывает:

- В моем первом, да и во втором наборе бели дети четырехлетнего возраста. Это очень важно, ведь способности и качества человека проявляются в возрасте до пяти лет. С первого дня я[В.М.1] начал наблюдение за каждым из питомцев группы из двадцати человек. До шести лет они занимались игровыми видами деятельности с элементами первичных знаний о строении мира и человеческого общества. С шестилетнего возраста познавательные занятия приобретают системность.

Как строятся эти занятия? Ну, например, я пришел сегодня к своим семилеткам и начал день с чтения рассказа Мамина-Сибиряка «Серая шейка». Затем мы обсудили с детьми, кто из них видел таких же уток, как Серая Шейка. Далее я сообщил им сведения о гнездовании диких уток, их кормлении, перелетах, правила ухода за ними. После этого мы пошли всей группой на птицеферму и сами кормили уток, ухаживали за ними. И, наконец, по возвращении разучили шуточный утиный танец, а потом я предложил ребятам нарисовать по красивой-красивой утке. Победители конкурса на лучший рисунок получили в подарок книжку «Сказка о Гадком утенке».

Мы нетерпеливо перебили Учителя:

- А где же сведения о строении тела животного, устройстве утиного крыла и пера, о химическом составе вещества утиного клюва, об аэродинамических данных полета, теплоэнергетике обменных процессов и способности ориентироваться при перелетах по солнцу. Что же, приходит возвращаться к уточке в десятом классе?

- Зачем же,- улыбнулся Учитель.- Специальные знания ученики получают на специальных занятиях, на факультативах, ведущихся высококвалифицированными специалистами. Если я замечаю, что на той или иной ступени обучения ребенок проявляет интерес к определенному ряду явлений, я показываю его определенному специалисту, иначе говоря, преподавателю-предметнику. Моя же основная задача – привить ученикам интерес к знаниям, дать им систему знаний. Дух их, если хотите. Со мной они находятся подавляющую часть времени, оставшуюся часть – на факультативах. По достижении шестнадцатилетнего возраста они под моим началом проходят двухгодичную трудовую практику. Выполняем в это время разнообразные работы, необходимые народному хозяйству.

Мы поблагодарили Учителя за беседу и направились к выходу, над которым были написаны слова американского педагога Дэвида Джордана: «Человеку, который знает, куда идет, мир дает дорогу».

Тот ли это выход? Решать не мне. Но решать надо, ведь память человеческая небезгранична, всему человека не научишь, все виды формул, извините за выражение, в голову ему не втемяшишь. Так не лучше ли нам, людям современным и будущим, последовать примеру древних и доверить воспитание (подчеркиваю воспитание, а не голое обучение) наших детей Учителю?

Противостоять!

(январь 1989)

О дедовщине в армии

Полковник Дерюгин в интервью «Ленинской смене» дал проблеме неуставных отношений более точное, «родное» название – «стариковщина». Именно «стариковщина», поскольку старослужащие в армии всегда назывались «стариками», а «дедами» лишь те из них, для кого уже объявлен приказ о демобилизации и до отправки домой остались считанные дни.

Но не в том, конечно, суть, а в том, как столь позорное для Советской Армии явление искоренить. Не собираюсь предлагать рецепт борьбы со «стариковщиной» на все случаи жизни, расскажу лишь о собственном опыте противостояния ей. Безоговорочно поддерживаю слова Юрия Ивановича о том, что «…достаточно выстоять против нескольких выходок старослужащих, и прочная система начинает рушиться». Именно так! Дело лишь в количестве этих выходок и волевых качествах молодого солдата. Данное положение и проиллюстрирую.

Служил я Группе Советских войск в Германии. Ребята в «загранку» отбираются, как правило, крепкие, с «хорошей анкетой», но «стариковщина», увы, процветает и там. Если в первые дни, пока ты в «инкубаторе», т.е. проходишь курс молодого бойца перед принятием присяги, контакты молодых солдат со старослужащими вообщем-то исключены, то первые же дни в подразделении несут все прелести «салабонского» существования.

И едва ли не с первого дня моей службы во взводе охраны начались нелады с командиром взвода, старослужащим сержантом Х. Началось с малого. Х. приказал мне выбросить из солдатской тумбочки письмо с родины, на которое я еще не успел ответить. Хранить, де, письма в тумбочке не полагается. Не знаю, может быть, это и так, но тогда я воспротивился, и письмо было порвано. Затем не понравилось сержанту, что я отказался принять «салабонскую присягу», это когда старослужащий отбивает тебе по голому заду несколько ударов столовой ложкой. Прочие «старики» перед таким неожиданным протестом растерялись и не смогли сразу придумать наказание для меня, но сержант Х. быстро придумал. Послал меня «на полы». Это когда шваброй, мылом и опилом драишь после отбоя часов до 2-3 ночи бесконечный казарменный коридор. Не выполнить приказание у меня не было оснований. Как не было и во второй, и в третий. Это называется «сгноить строптивого на полах». А однажды Х. отправил меня на всю ночь чистить писсуары в солдатском туалете. Кто вычистил хотя бы один из них, знает, что это такое.

А утром был привлечен к ремонту офицерского кабинета: отбивал филенку на панели под потолком. Можно представить, как после бессонной ночи это у меня получалось. Секретарь комсомольской организации части Касьянов наблюдал-наблюдал за моим странным действом и наконец полюбопытствовал, не болен ли я. Докладываю, так, мол, и так, трудился до подъема в солдатском туалете. И принялся тут меня лейтенант Касьянов искусно так «разматывать». Признаюсь, от откровения удерживал поначалу стереотип казарменного поведения: не «стучать» ни на кого, как бы тебя «старик» не обижал. Но то ли у меня на душе в то утро страх как накипело, то ли от сонливости на все было наплевать, но выложил я все, как есть, нашему комсоргу.

И была у меня «очная ставка» с сержантом Х. в присутствии Касьянова и секретаря партийной организации части капитана Гурского. Была накачка сержанту и призыв ко мне ничего не бояться.

Но вот как далее все обернулось. Лишенный возможности мстить мне явно, Х. начал мстить мне тайно – изощренно и коварно. Я до сих пор удивляюсь, как это он до разных пакостей додумывался. Раз, когда я был в карауле, выбил мудреную такую штучку в затворе автомата, без которой все детали в нем смешиваются в кучу. Другой раз стащил у меня из подсумника два боевых патрона. За утерю военного имущества полагается строгое наказание. Но Касьянов и Гурский вовремя «утерю» разгадали и добились отмены наказания. А вскоре один из похищенных патронов был подброшен мне же в карман, а Касьянов «наведен» на меня, как на замышляющего нечто преступное. Благо, что Касьянов. И это еще не все. Во время огневых стрельб в период контрольной проверки я послал вдруг все пули в «молоко», чего доселе не бывало. Оказалось: «кто-то» покурочил мушку. Дали мне тогда отстреляться из другого автомата.

А венцом проказ сержанта Х. стал эпизод, когда на глазах у целого батальона, командира части и замполита я влепил вдруг два выстрела в щит для разряживания… На сей раз Х. незаметно дослал в патронник два патрона, которые при обязательном перезаряживании при смене караула и сработали.

Вечером того же дня сержант Х… образцово был проучен на чердаке казармы старослужащими же! Они обо всем догадались. Впервые в жизни синяки на чужой физиономии доставили мне удовольствие. Это и положило конец фокусам моего экзекутора.

Почему такой урок, вполне в армейском духе, был преподан ему? Думаю, потому, что я уже к тому времени (семь месяцев службы), несмотря ни на что, стал отличником боевой и политической подготовки, несмотря ни на что, не озлобился на всех, несмотря ни на что, не терял присутствия духа. Ну, и то, конечно, сыграло роль, что командование в столь непростой ситуации вело себя весьма корректно, не наказывало меня за подстроенные «нарушения», но и поймать сержанта Х. за руку на пакостях, правда, увы, не могло.

Через два месяца я был переведен в АХО (административно-хозяйственное отделение, а сержант Х. вскоре после этого демобилизовался), где я уже ни малейших притеснений не чувствовал. Более того, постепенно я ощутил за собой моральное право вмешиваться в те ситуации, где обижают молодого. За более чем год оставшейся службы в АХО не было случаев измывательства над молодыми. Свою же привилегию «старика» лично я использовал лишь для того, чтобы солдаты – молдаване и татарин по моей просьбе обучали меня их языкам. Я и сегодня с благодарностью вспоминаю их имена: Андрей Мистряну, Николай Смирнов.

Не слишком идиллическая картинка в конце получилась? Но, к счастью, это было именно так. Службу я завершил, имея шестнадцать благодарностей от командования. Занесен в Книгу почета части навечно. А тот опыт противостояния мне очень в жизни пригодился. За то, что на брюхе перед «стариками» не ползал, я больше уважать себя стал. А когда себя уважаешь, и семеро против тебя одного не страшны..

(опубликовано в газете «Ленинская смена», № 25, февраль 1989).

Поиск по сайту: