Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Бой Василия Буслаева с новгородцами



 

Жил Буславьюшка – не старился,
Живучись, Буславьюшка преставился.
Оставалось у Буслава чадо милое,
Милое чадо рожоное,
Молодой Васильюшка Буславьевич.
Стал Васенька на улочку похаживать,
Не легкие шуточки пошучивать:
За руку возьмет – рука прочь,
За ногу возьмет – нога прочь,
А которого ударит по горбу ‑
Тот пойдет, сам сутулится.
И говорят мужики новгородские:
«Ай же ты, Васильюшка Буславьевич!
Тебе с этою удачей молодецкою
Наквасити река будет Волхова».
Идет Василий в широкие улочки,
Не весел домой идет, не радошен,
И стречает его желанная матушка,
Честна вдова Авдотья Васильевна:
«Ай же ты, мое чадо милое,
Милое чадо рожоное,
Молодой Васильюшка Буславьевич!
Что идешь не весел, не радошен?
Кто же ти на улушке приобидел?» –
«А никто меня на улушке не обидел.
Я кого возьму за руку – рука прочь,
За ногу кого возьму – нога прочь,
А которого ударю по горбу ‑
Тот пойдет, сам сутулится.
А говорили мужики новгородские,
Что мне с эстою удачей молодецкою
Наквасити река будет Волхова».
И говорит мать таковы слова:
«Ай же ты, Васильюшка Буславьевич!
Прибирай‑ка себе дружину хоробрую,
Чтоб никто ти в Новеграде не обидел».
И налил Василий чашу зелена вина,
Мерой чашу полтора ведра,
Становил чашу середи двора
И сам ко чаше приговаривал:
«Кто эту чашу примет одной рукой
И выпьет эту чашу за единый дух,
Тот моя будет дружина хоробрая!»
И садился на ременчат стул,
Писал скорописчатые ярлыки,
В ярлыках Васенька прописывал:
«Зовет‑жалует на почестен пир»;
Ярлычки привязывал ко стрелочкам
И стрелочки стрелял по Новуграду.
И пошли мужики новгородские
Из тоя из церквы из соборныя,
Стали стрелочки нахаживать,
Господа стали стрелочки просматривать:
«Зовет‑жалует Василий на почестен пир».
И собиралися мужики новгородские увалами,
Увалами собиралися, перевалами,
И пошли к Василью на почестен пир.
И будут у Василья на широком на дворе,
И сами говорят таковы слова:
«Ай же ты, Васильюшка Буславьевич!
Мы теперь стали на твоем дворе,
Всю мы у тя еству выедим
И все напиточки у тя выпьем,
Цветно платьице повыносим,
Красно золото повытащим».
Этыя речи ему не слюбилися.
Выскочил Василий на широкий двор,
Хватал‑то Василий червленый вяз,
И зачал Василий по двору похаживати,
И зачал он вязом помахивати:
Куда махнет – туда улочка,
Перемахнет – переулочек;
И лежат‑то мужики увалами,
Увалами лежат, перевалами,
Набило мужиков, как погодою.
И зашел Василий в терема златоверхие:
Мало тот идет, мало новой идет
Ко Васильюшке на широкий двор,
Идет‑то Костя Новоторжанин
Ко той ко чаре зелена вина
И брал‑то чару одной рукой,
Выпил эту чару за единый дух.
Как выскочит Василий со новых сеней,
Хватал‑то Василий червленый вяз,
Как ударил Костю‑то по горбу.
Стоит‑то Костя – не крянется,
На буйной голове кудри не ворохнутся.
«Ай же ты, Костя Новоторжанин!
Будь моя дружина хоробрая,
Поди в мои палаты белокаменны».
Мало тот идет, мало новой идет,
Идет‑то Потанюшка Хроменький
Ко Василью на широкий двор,
Ко той ко чаре зелена вина,
Брал‑то чару одной рукой
И выпил чару за единый дух.
Как выскочит Василий со новых сеней,
Хватал‑то Василий червленый вяз,
Ударит Потанюшку по хромым ногам:
Стоит Потанюшка – не крянется,
На буйной голове кудри не ворохнутся.
«Ай же Потанюшка Хроменький!
Будь моя дружина хоробрая,
Поди в мои палаты белокаменны».
Мало тот идет, мало новой идет,
Идет‑то Хомушка Горбатенький
Ко той ко чаре зелена вина,
Брал‑то чару одной рукой
И выпил чару за единый дух.
Того и бить не шел со новых сеней:
«Ступай‑ка в палаты белокаменны
Пить нам напитки сладкие,
Ества‑то есть сахарные,
А бояться нам в Новеграде некого!»
И прибрал Василий три дружины в Новеграде.
И завелся у князя новгородского почестен пир
На многих князей, на бояр,
На сильных могучиих богатырей.
А молодца Василья не почествовали.
Говорит матери таковы слова:
«Ай же ты, государыня матушка,
Честна вдова Авдотья Васильевна!
Я пойду к князьям на почестен пир».
Возговорит Авдотья Васильевна:
«Ай же ты, мое чадо милое,
Милое чадо рожоное!
Званому гостю место есть,
А незваному гостю места нет».
Он, Василий, матери не слушался,
А взял свою дружину хоробрую
И пошел к князю на почестен пир.
У ворот не спрашивал приворотников,
У дверей не спрашивал придверников,
Прямо шел во гридню столовую.
Он левой ногой во гридню столовую,
А правой ногой за дубовый стол,
За дубовый стол, в большой угол,
И тронулся на лавочку к пестно‑углу,
И попихнул Василий правой рукой,
Правой рукой и правой ногой:
Все стали гости в пестно‑углу;
И тронулся на лавочку к верно‑углу,
И попихнул левой рукой, левой ногой:
Все стали гости на новых сенях.
Другие гости перепалися,
От страху по домам разбежалися.
И зашел Василий за дубовый стол
Со своей дружиною хороброю.
Опять все на пир собиралися,
Все на пиру наедалися,
Все на почестном напивалися,
И все на пиру порасхвастались.
Возговорил Костя Новоторжанин:
«А нечем мне‑ка, Косте, похвастати;
Я остался от батюшки малешенек,
Малешенек остался и зеленешенек.
Разве тым мне, Косте, похвастати:
Ударить с вами о велик заклад
О буйной головы на весь на Новгород,
Окроме трех монастырей – Спаса преображения,
Матушки Пресвятой Богородицы,
Да ещё монастыря Смоленского».
Ударили они о велик заклад,
И записи написали,
И руки приложили,
И головы приклонили:
«Идти Василью с утра через Волхов мост;
Хоть свалят Василья до мосту,
– Вести на казень на смертную,
Отрубить ему буйну голову;
Хоть свалят Василья у моста, ‑
Вести на казень на смертную,
Отрубить ему буйну голову;
Хоть свалят Василья посередь моста, ‑
Вести на казень на смертную,
Отрубить ему буйну голову.
А уж как пройдет третью заставу,
Тожно больше делать нечего».
И пошел Василий со пира домой,
е весел идет домой, не радошен.
И стречает его желанная матушка,
Честна вдова Авдотья Васильевна:
«Ай же ты, мое чадо милое,
Милое чадо рожоное!
Что идешь не весел, не радошен?»
Говорит Васильюшка Буславьевич:
«Я ударил с мужиками о велик заклад:
Идти с утра на Волхов мост;
Хоть свалят меня до моста,
Хоть свалят меня у моста,
Хоть свалят меня посередь моста, ‑
Вести меня на казень на смертную,
Отрубить мне буйну голову.
А уж как пройду третью заставу,
Тожно больше делать нечего».
Как услышала Авдотья Васильевна,
Запирала в клеточку железную,
Подперла двери железные
Тым ли вязом червленыим.
И налила чашу красна золота,
Другую чашу чиста серебра,
Третью чашу скатна жемчуга,
И понесла в даровья князю новгородскому,
Чтобы простил сына любимого.
Говорит князь новгородский:
«Тожно прощу, когда голову срублю!»
Пошла домой Авдотья Васильевна,
Закручинилась пошла, запечалилась,
Рассеяла красно золото, и чисто серебро,
И скатен жемчуг по чисту полю,
Сама говорила таковы слова:
«Не дорого мне ни золото, ни серебро, ни скатен жемчуг.
А дорога мне буйная головушка
Своего сына любимого,
Молода Васильюшка Буслаева».
И спит Василий, не пробудится.
Как собирались мужики увалами,
Увалами собирались, перевалами,
С тыми шалыгами подорожными;
Кричат они во всю голову:
Ступай‑ка, Василий, через Волхов мост,
Рушай‑ка заветы великие!
И выскочил Хомушка Горбатенький,
Убил‑то он силы за цело сто,
И убил‑то он силы за другое сто,
Убил‑то он силы за третье сто,
Убил‑то он силы до пяти сот.
На смену выскочил Потанюшка Хроменький
И выскочил Костя Новоторжанин.
И мыла служанка, Васильева портомойница,
Платьица на реке на Волхове;
И стало у девушки коромыселко поскакивать,
Стало коромыселко помахивать,
Убило силы‑то за цело сто,
Убило силы‑то за другое сто,
Убило силы‑то за третье сто,
Убило силы‑то до пяти сот.
И прискочила ко клеточке железные,
Сама говорит таковы слова:
«Ай же ты, Васильюшка Буславьевич!
Ты спишь, Василий, не пробудишься,
А твоя‑то дружина хоробрая
Во крови ходит, по колен бродит».
Со сна Василий пробуждается,
А сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, любезная моя служаночка!
Отопри‑ка дверцы железные».
Как отперла ему двери железные,
Хватал Василий свой червленый вяз
И пришел к мосту ко Волховскому,
Сам говорит таковы слова:
«Ай же любезная моя дружина хоробрая!
Поди‑тко теперь опочив держать,
А я теперь стану с ребятами поигрывать».
И зачал Василий по мосту похаживать,
И зачал он вязом помахивать:
Куда махнет – туда улица,
Перемахнет – переулочек;
И лежат‑то мужики увалами,
Увалами лежат, перевалами,
Набило мужиков, как погодою.
И встрету идет крестовый брат,
Во руках несет шалыгу девяноста пуд,
А сам говорит таковы слова:
«Ай же ты, мой крестовый брателко,
Молодой курень, не попархивай,
На своего крестового брата не наскакивай!
Помнишь, как учились мы с тобой в грамоты:
Я над тобой был в то поры больший брат,
И нынь‑то я над тобой буду больший брат».
Говорит Василий таковы слова:
«Ай же ты, мой крестовый брателко!
Тебя ля черт несет навстрету мне?
А у нас‑то ведь дело деется, ‑
Головами, братец, играемся».
И ладит крестовый его брателко
Шалыгой хватить Василья в буйну голову.
Василий хватил шалыгу правой рукой,
И бил‑то брателка левой рукой,
И пинал‑то он левой ногой, ‑
Давно у брата и души нет;
И сам говорил таковы слова:
«Нет на друга на старого,
На того ли на брата крестового, ‑
Как брат пришел, по плечу ружье принес».
И пошел Василий по мосту с шалыгою.
И навстрету Васильюшку Буслаеву
Идет крестовый батюшка, старичище‑пилигримище:
На буйной голове колокол пудов во тысячу,
Во правой руке язык во пятьсот пудов.
Говорит старичище‑пилигримище:
«Ай же ты, мое чадолко крестовое,
Молодой курень, не попархивай,
На своего крестового батюшка не наскакивай!»
И возговорит Василий Буславьевич:
«Ай же ты, мой крестовый батюшка!
Тебя ли черт несет во той поры
На своего на любимого крестничка?
А у нас‑то ведь дело деется, ‑
Головами, батюшка, играемся».
И здынул шалыгу девяноста пуд,
Как хлыстнул своего батюшка в буйну голову,
Так рассыпался колокол на ножевые черенья:
Стоит крестный – не крянется,
Желтые кудри не ворохнутся.
Он скочил батюшку против очей его
И хлыстнул‑то крестного батюшка
В буйну голову промеж ясны очи ‑
И выскочили ясны очи, как пивны чаши.
И напустился тут Василий на домы на каменные.
И вышла Мать Пресвятая Богородица
С того монастыря Смоленского:
«Ай же ты, Авдотья Васильевна!
Закличь своего чада милого,
Милого чада рожоного,
Молода Васильюшка Буслаева,
Хоть бы оставил народу на семена».
Выходила Авдотья Васильевна со новых сеней,
Закликала своего чада милого.


 

21.Понятие песенно-эпической циклизации. Образ князя Владимира в былинах.

Циклизация-объединение сюжетов вокруг определённого историко-культурного центра.

Классификация былин:

У представителей мифологической теории: о старших богатырях (Волх, Святогор, Микула, Сухман, Дунай, Потыка), о младших (Илья, Алёша, Добрыня, Василий Буслаев)Миллер: былины богатырские (героическая борьба богатырей и государственные цели) и былины-новеллы (внутренние столкновения – социальные или бытовые) – «Вольга и Микула», «Дюк Степанович», «Добрыня и Алёша», «Соловей Будимирович», «Добрыня и Маринка», о Садко, о Чуриле Плёнковиче, Дюке Степановиче, Соловье Будимировиче.Белинский: киевский и новгородский (но есть ещё владимиросуздальские, рязанские и галицко-волынские). Киевский цикл ориентировал Русь на контакты с востоком. Былины носят нарочито героический характер. Составляют 2/3 всех былин. Новгородский цикл былин представляет собой продолжение общерусских эпических традиций, но в силу своеобразия общественно-политических (независимость до 1478) и экономических (большой торговый центр) условий Новгорода эти былины отличаются особого рода тематикой, сюжетами и типами героев. Для них характерны социальные темы, даже если основное место занимают личные или семейные конфликты. Главные герои этого цикла не богатыри, которые отстаивают цельность России. Садко-купец и гусляр, А Василий Буслаев – хулиган, драчун, забияка.

Образ князя Владимира Святославича (978-1015). В былинах образ Владимира сохранил немногие истоические черты. Владимир, или, по произвношению певцов, Володимир Сеславич (очеридно, испорченное Святославич) - великий столько-киевский князь. Его имя сопровождается эпитетами - "Красное Солнышко", "светлый", "пресветлый", "славный", "ласковый", "грозный". В Киев стекаются на службу со всех концов русской земли (из Мурома, Ростова, Рязани, Волынца-Галича) сильные, могучие богатыри. Все эти черты, с которыми выступает в былинах Владимир, вполне согласны с летописью. Но кроме этих черт былины приписывают Владимиру и такие, которые или не гармонируют с историческим образом этого князя, или оказываются отрицательными. Во-первых, Владимир сам не участвует в походах и большей частью не выезжает из Киева. Во-вторых, Владимир поразительно труслив; его трусость обнаруживается при каждом столкновении с врагами: узнав, что к Киеву подступил с войсками Калин-царь, он начинает "ронять горючие слезы" и "утираться шелковым платком"; он жалуется, что некому постоять за веру, за отечество, за церкви Божии, за Киев-град, некому сберечь князя Владимира и его супруги Опраксы Королевичной; при наезде Идолища на Киев Владимир "убоялся"; когда наезжает заморский богатырь Соловников, Владимир кричит со страху. В-третьих, Владимир проявляет в отношении к своим богатырям крайнюю неблагодарность или недоброжелательность. Илья Муромец, напр., жалуется на то, что служил Владимиру тридцать лет, а "не выслужил слова сладкого, уветливого, приветливого, хлеба-соли мягкия". Приказав Добрыне Никитичу освободить Забаву, дочь Путятичну из "пещерушки змеиной", Владимир угрожает срубить ему голову, если он не выполнит этого поручения. По простому наговору Владимир сажает Добрыню в тюрьму, а потом, чтобы сгубить его, отправляет в поганую Литву выправлять дани за двенадцать лет; во время отсутствия Добрыни сватает его жену за Алешу Поповича. Деспотизм и самодурство Владимира доводят некоторых богатырей до гибели: Владимир не верит богатырю Сухману, что он победил татарское войско и сажает его за это в погреб; богатырь так оскорбился эти поступком Владимира, что сорвал "маковые листочки" со своих кровавых ран и истек кровью. Пренебрежительно относится Владимир и к Илье: за великие подвиги он награждает Илью куньей шубой, а других богатырей, меньше Ильи отличившихся, награждает городами с пригородами; Илья выражает пренебрежение к подарку; тогда Владимир велит своим слугам "повести Илью на горы высокие, бросить в погреба глубокие, задернуть решетками железными, завалить чащей, хрящем-камнем". В-четвертых, Владимир жаден. Эта черта проявляется в отношении к богатствам Соловья-разбойника, которые он хочет захватить; но Илья не дает ему их и оставляет детям Соловья, чтобы было им чем пропитаться до смерти и не ходить скитаться по миру. В-пятых, Владимир, при наступлении какой-нибудь беды, униженно просит богатырей, чаще всего Илью, заступиться за него и спасти его. В-шестых, Владимир - большой охотник до чужих жен и вообще до женщин.
Эти несимпатичные черты Владимира сильно возбуждают против него богатырей: они нередко ругают князя в глаза собакой, дураком, вором; решаются не служить ему больше; указывают ему, что, если бы не они, то не быть ему князем в Киеве. В поздних вариантах былин Владимир более имя, нежели человек, он бездеятелен, а характер его неопределён – он не герой былин.

 

 

25.Духовные песни и стихи (темы, образы, сюжеты, стиль).

Духовные стихи — песни религиозного содержания. Они возникли как результат эстетического освоения народом идей христианского вероучения. Народные названия духовных стихов — стихи, старины, псальмы. Главный признак духовных стихов зак­лючается в противопоставлении всего христианского — мирско­му светскому, т.е всему не имеющему отношения к божественному в его христианском смысле. Духовные стихи служили для утешения и спасения души человека. Источники духовных стихов – в христианской литературе, проникавшей после крещения в конце 10в (на основе источника выделяется первый вид классификации д.ст). Причём это не только канонические тексты - Священное Писание (Нов. и Ветх. Заветы),сочинения отцов церкви житийные и нравоучительные повести (но отличаются от молитвенных стихов, имеющих авторство), но и неканонические, апокрифические, еретические тексты. Самый старший по времени стих — "Плач Адама" — был известен в XII в, упоминается в «Молении» Даниила Заточника. Массовое же распространение духовных стихов, по мнению ученых, начинается с XV в. Духовные стихи – неоднородные по тематике и жанровым признакам произведения. Т.к. они пелись – могли приближаться к различным песенным жанрам. В устном бытовании взаимодействовали с былинами, историческими песнями, балладами, лирическими песнями, при­читаниями.

Русская народная вера не соответствует многим догматам православия или же соответствует им не полностью. Так, в народном сознании образ св. Георгия был сближен с человекоподобным солнцем, а языческое обожествление матери-сырой земли дало художественный сплав с об­разом Богоматери.

Духовные стихи — это такой вид народной поэзии, который всегда был странствующим, бродящим из конца в конец Рос­сии. Носите­лями и, вероятно, создателями многих духовных стихов были калики перехожие.

Слово "калика", по общепринятому мнению, происходит от лат. caligae — так называли страннические сапоги с низким го­ленищем. Колики перехожие — паломники по святым местам и монастырям. А. Н. Веселовский считал, что традицию пения ду­ховных стихов наши калики переняли от ходивших на Русь с юга богомильских странников и прочих проповедников ерети­ческих учений раннего средневековья. П. Бессонов заменил в своем известном сборнике "Калеки перехожие" слово "калики" на близкое, часто в устном произношении (при разных вариан­тах ударения) неотличимое от принятого в древнерусской пись­менности: этим он подчеркнул, что в XIX в. пение духовных стихов было "профессией" бродячих слепцов. Былины знают калик одиночек и каличьи ватаги.

Репертуар духовных стихов формировался в течение веков. В науке принято делить духовные стихи на старшие (эпические), исполнение кот. было профессией калик перехожих,и младшие (лироэпические, лирические) – это псальмы, распространенные в среде старообрядчества. (Раскол церкви в 50- 70г. 17в). Выделяют также са­тирические, обличительные и другие духовные стихи.

Зарождение и утверждение эпических духовных стихов отно­сят к XII—XV вв. Их темы по сборнику Селиванова, классификация по темам и проблематике: мироздание: начало и судьбы("Голубиная книга"), ветхозаветные персонажи и сюжеты ("Плач Адама", "Осип Прекрасный" и др.), на евангельские сюжеты ("Рождество Христово", "Сон Богородицы", "Страсти Господ­ни", "Сошествие Христа во ад", "Вознесение Христа" и др.), змееборцы (« Егорий и змей»), мученики (« Егорий Храбрый и царище Демьянище», Иоан –воин, «О великомученице варваре»), подвижники («Алексей Божий человек»), чудотворцы ( «О Миколе Угоднике», «Покров»), мать сыра земля («Плач земли», «Непрощаемый грех»), стихи назидательные («О лени»), праведники и грешники (раскаявшиеся и нераскаявшиеся) («Два Лазаря», «Аника-воин», «О грешной рабе и её праведной дочери»), кончины мира, Страшный суд ( «О Михаиле архангеле», «Огненная река»), сюжеты из древнерусской литературы («Борис и Глеб», «Александр Невский»), старообрядческие истории и новые стихи , песни сектантов – мистиков(хлыстов и скопцов).

Время действий дух.с. в целом начинается с сотворения мира и продолжается после кончины существующего мироздания. Наглядно показано в сборнике Ф.М. Селиванова, кот. открывает стих о Голубиной книге, данный в вариантах: начало человечества (жизнь Адама и Евы) - начало первого варианта, вт. вариант завершается преддверием кончины мира, господством антихриста.

Стих "Голубиная книга"известен в списках начиная с XVII в., его создание относят к концу XV — началу XVI в. Это один из ранних стихов, который появился как популярное объяснение мироздания и интересных явлений в мире. Он выразил характерное для времени своего создания наивное понимание окружающего. В создании стиха были использованы древнерусские апокрифические источники, прежде всего "Беседа трех святителей". Вопросно-ответная форма стиха по сво­ему характеру могла быть связана со средневековой переводной литера­турой. Само название — "Голубиная книга" — не вполне ясно. Обычно его считают испорченным из "Глубинной книги", т. е. книги мудрости, глубокой по заключающимся в ней мыслям (возможно, это изменение произошло под влиянием символического изображения Святого Духа в виде белого голубя). В описании загадочной книги применен фольклор­ный прием гиперболы: книга выпадает с небес на Сионскую гору к кипарисову древу, которое выросло из головы прародителя Адама. Кипарис, счит. ученые -трансформация мифического мирового дерева, уходящего корнями в преисподнюю и вершиной достигающего неба.

В долину та книга сорока пядей,

Поперек та книга двадцети пядей,

В толщину та книга тридцети пядей<...>

На руках держать книгу — не удержать,

Читать книгу — не прочести.

 

Картина мироздания, представленная в "Голубиной книге", расходит­ся с ветхозаветной и евангельской. Создатели стиха, помимо христианс­ких апокрифических текстов, использовали древнеславянские мифологи­ческие образы: подземный Единорог-зверь, могучая Нагай-птица, Окиян-море (Во нем Окияне во мори пуп морской)... Был использован миф о солнцеподобном Боге — не Иисусе Христе, а именно о Даждьбоге (или отце его Свароге).

В "Голубиной книге" большинство истолкований восходит к представ­лениям, связанным с христианской верой: царь над всеми царями — Иисус Христос, всем рекам мать — Иордан, всем горам мать — Сион, всем городам град — Иерусалим и т. д. В некоторых вариантах исполь­зован сюжет об изгнании Адама и Евы из рая; разрабатывается тема конца света (это произойдет, когда Кривда победит Правду). Интересны социальные представления, которые достаточно четко выразились в отве­тах на вопросы:

Отчего у нас в земле цари пошли. Отчего зачались князья-бояры.

Отчего крестьяны православные? <...>

"Оттого у нас в земле цари пошли —

От святой главы от Адамовой;

Оттого зачались князья-бояры —

От святых мощей от Адамовых;

Оттого крестьяне православные —

От свята колена от Адамова"[1].

Пространство и время Ф. М. Селиванов подчеркивал, что в этом стихе "мироздание не статично. Горы — от одной горы, города — от одного города, церк­ви — от одной церкви и т. д. Предполагается центробежное движение во времени и пространстве к появлению все новых гор, новых городов.

Среди эпических стихов известны произведения о героях-змееборцах ("Федор Тирон", "Егорий и змей") и о мучениках ("Егорий Храбрый и царище Демьянище", "Кирик и Улита"). Фёдор Тирон один побеждает вражеское войско и освобождает похищенную змеем мать. Отличие от подвигов былинных богатырей, в том, что им обещаны «села приселки и т.д.», а Тирону царь Константин обещает «царство небесное и избавление от мук.

Стихи о Егорий Храбром использовали популярное во всех славян­ских странах "Житие Георгия Победоносца" — переводный византийс­кий памятник. Житие представляло Георгия как мученика за веру и как святого воина. В России св. Георгия стали называть Егорием или Юри­ем. Возникла официальная и народная традиция его почитания.Со времени Дмитрия Донского (с XIV в.) св. Георгий как воин-всадник на белом коне считается покрови­телем и защитником Москвы, стал гербом Москвы. В 1769 г. в России был учрежден воинский орден св. Георгия, а в 1913 г. — солдатский Георгиевский крест. Простой народ перенес на св. Георгия черты солнечного божества (Ярилы, Даждьбога, Хорса, Световита). В одном из вариантов духовного стиха о Егорий Храбром была использована какая-то древняя песня: рождение могучего языческого бога, которому подвластна природа.
Образ Егория Храброго напоминает сказочного и былинного богатыря. Известны два духовных стиха об этом "святом воине".

"Большой стих о Егорий Храбром" ("Егорий Храбрый") состоит из Двух частей. Первая часть — о его мучениях за веру. С опорой на средневековую легенду изображается царь Диоклетиан (Демьянище), фанатик-язычник, которому доставляет удовольствие мучить хри­стиан. Перед пыткой он требует от Егория, чтобы тот поверил в поганую языческую веру. Егорий отказывается. Тогда Диоклетиан подвергает его всевозможным мучениям: велит пилить пилами, надевает на ноги сапоги с гвоздями, варить в смоле. По молитве Егория то острые гвозди в сапогах подгибаются, и даже в котле с кипящей смолой Егорий плавает невредим и поет стихи херувимские. Изображение мучений Егория восходит к апокрифу. Вторая часть "Большого стиха..." — о чудесном выходе Егория из глубокого погреба и о его поездке по святой Руси с книгой Евангелия в руках. Цель поездки — устроение Руси и утверждение в ней святой веры. Эта вторая часть стиха (о подвигах Егория на Руси) использовала более раннюю русскую истори­ческую песню о насаждении на Руси православия в XI в. великим князем Ярославом Мудрым. Другой стих о Егорий Храбром, так называемый "малый" — "Егорий и змей". Он восходит к книжной легенде "О чуде Георгия со змеем", в которой был использован "основной сюжет" — древний миф о змеебор­стве.

Например,о праведниках и грешниках

Стих "Два Лазаря"построен на евангельской притче о богаче и о бедняке Лазаре (Евангелие от Луки). Лазарь — евангельский идеал калики, носитель идеи каличества и нищенства. В отличие от еван­гельского текста, стих сделал богача и бедняка родными братьями и даже наделил их одинаковым именем. Этим было подчеркнуто, что все люди на земле — как братья, они равны перед Богом. Сюжет стиха делится на две части, изображая земное и загробное бытие братьев. Поэтика опирается на прием антитезы. Разво­рачивается художественная система противопоставлений: богатство — бед­ность, жадность — щедрость, жестокость — милосердие, материаль­ное — духовное, дьявольское — божественное, тяжелая смерть — легкая смерть, земная жизнь — загробная жизнь, адские муки — райское блаженство... Песня учит, что богатым быть опасно, богатство улавливает человека в сети дьявола. "Петь Лазаря" стало синонимом нищенства, испрашивания ими милостыни. Идея стиха состоит в том, что люди должны подавать бедным милостыню для спасения своих душ в загробном мире.

Со временем возникла тенденция к православно-русскому центризму духовных стихов. Один из главных персонажей "Го­лубиной книги" по некоторым вариантам именуется князем Владимиром. На основании переработки некоторых пись­менных источников были созданы стихи о лицах древнерусской истории ("Борис и Глеб", "Александр Невский", "Дмитрий Дон­ской"); но по своим художественным качествам и по масштабу освоения национальных тем они не могут соперничать с нацио­нальным историческим эпосом — былинами.

Новые стихи (лироэпические и лирические) продолжили тему крайнего пренебрежения к телесному во имя приближения к абсолютной, божественной духовности. Большинство новых сти­хов создано после раскола русской православной церкви (вторая половина XVII в.) в среде возникшего старообрядчества и сектантов разных толков. Старообрядческие духовные стихи обращены к теме пришествия антихриста и кончины мира. Они — соблазнах мира и бегстве для спасения в "пустыню" с восхва­лением пустынного жительства. Были созданы духовные стихи с историческим содержанием из жизни старообрядчества и его толков: об осаде Соловец­кого монастыря, о разорении скитов и преследовании старооб­рядцев, об отдельных старообрядческих учителях и т. д. Особую группу составляют песни сектантов-мистиков (хлыстов и скоп­цов): их содержание отражает свойственное этим сектам извра­щение христианского учения и его обрядов.

Другой вид классификации на основании функциональности.

Первая группа – героико-эпические истории. Они сопутствуют утверждению нового религиозного взгляда на мир. Их персонажи – стойкие приверженцы веры. Их чтут за духовный подвиг и за бескомпромиссную борьбу с врагами христианства. Для песен этой тематико-жанровой группы было естественным усвоение традиций былинного творчества, но песни придали формам эпоса новое функциональное обозначение. Например, Песня о Георгии Храбром и Демьянище. Георгий – устроитель русской земли (мотивы веры, связь с жизнеописанием реально святого: пытают, не отказывается от веры, возносится на небо), Песня о Дмитрии Солунском (громит Мамай-царя, напавшего на Солун-град, его лик переносит пленных домой, как ковер самолет)

Вторая группа – это жанрово-тематическая группа проповеднических песен и стихов. Используется принцип прямой проповеди. Для этого жанра характерна вопросно-ответная композиция, усвоенная из древнерусских проповедей, созданных с просветительской целью. Впрочем, по своему содержанию песни далеко от ортодоксии и по-своему трактуют вопросы мироустройства и прочие теологические вопросы. Например, «Голубиная книга», Переложения Священных историй и житий. Пение таких песен нередко переходит в проповедь, они говорят о чуде как о доказательстве возможности вмешательства высших сил в жизнь человека. Песни проповеднического склада пели в дни святых. Мотив наказания приобретает вселенски масштабы, когда речь заходит о страшном суде. В подобных стихах и песнях важен мотив справедливого итога – наказания грешников и утешения праведников.

Третья группа – покаянные стихи. Они возникли в певческих и стихотворных традициях профессионалов-слагателей и от них были восприняты народом. Небольшой объем произведения, отсутствует сюжетное действие, присущ монологический и диалогический строй. По функции – близки проповедническим песням и стихам, но отличаются отсутствием повествовательного начала и прямым выражением чувств, вытекающим, как правило, из осознания бренности мирского существования, бессилия человека обрести счастье, не следуя заповедям Божьим. Таков «плач Адама».

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.