Интегральный прогресс, каким является эволюция живого в целом и на главных ее направлениях - линиях неограниченного и ограниченных прогрессов, - требует, поскольку речь идет о науке, номологического объяснения, которое пока далеко от совершенства. Его ядром остается синтетическая теория эволюции (СТЭ), являющаяся "на сегодняшний день единственно целостной, достаточно полно разработанной теорией биологической эволюции" (426), отражающей, однако, прежде всего закономерности микро эволюции - преобразования популяций и, отчасти, видообразования.. Параллельно биологией накоплен большой арсенал идей и фактов, не вошедших в СТЭ (427) и касающихся макро эволюции - крупных (ранга вида и выше), в том числе ароморфных преобразований индивидуальной организации, так что "новейший синтез, который сможет заменить СТЭ -дело будущего" (428). Место в нем СТЭ оценивается от решающего до практически нулевого (429), но вероятно, что ее содержание останется в нем на одной из главных ролей, поскольку "нейтрализм , пунктуализм, номогенез и другие выдвигаемые эволюционные идеи - не целостные и всеобщие концепции, а частные учения, рассматривающие, - по мнению одного из самых глубоких критиков СТЭ - С. В. Мейена, - лишь отдельные аспекты эволюционного процесса" (430). Можно думать, что продуктивным путем нового синтеза явится преломление подобных идей через более глубокое понимание эволюционных возможностей и тенденций самого популяционного уровня биологической организации и соответствующую встречную модификацию микроэволюционных представлений, поскольку именно внутрипопуляционные отношения исходно выступают, как было показано нами выше, сферой жизни в собственном ее смысле. Если учение о микро-эволюции как таковое и прекратит на этом пути свое существование, то же по "закону синтеза" должно произойти и с современным учением о макро-эволюции и ее механизмах. Проблема помологического объяснения биологической эволюции упирается, таким образом, в необходимость выработки методологии идейного сближения этих учений.
Оно сталкивается с трудностями как философского, так и общебиологического характера. Остановимся на некоторых из них. Наиболее достоверные из подлежащих новому синтезу идей касаются механизмов изменчивости, на основе которых, вероятно, могут происходить крупные и массовые перестройки индивидуальной организации, сразу обеспечивающие репродуктивную изоляцию и быстро ведущие к формированию новых видов и более крупных таксономических единиц. На этом основана прежде всего (теория прерывистого равновесия (431), авторы которой считают, что макро-эволюция предполагает отбор на не вымирание среди возникающих таким способом видов, а не является, на чем настаивала СТЭ, следствием длительно сохраняющего свой вектор отбора особей в популяции, ведущего к постепенному изменению ее совокупного генофонда. Организмоцентризм и типологический подход к макро-эволюции так резко противопоставляются здесь популяционному микро эволюционистскому подходу, что попытки связать их "встречают огромные и пока никем не преодоленные трудности" (432), обойти которые, устранив последний от решения проблемы макро эволюции, нельзя, как нам кажется, уже потому, что жизнь можно теоретически потерять не только абстрагировавшись от индивида и превратив популяцию в "мешок с генами", в чем упрекают СТЭ, затруднившую себе этим выход на уровень макроэволюционной проблематики, но и, оторвав эволюцию индивида от популяционной основы - возможность, которой, видимо, не лишены теории типа прерывистого равновесия.
Если СТЭ, исходя из случайного - не обязательно приспособительного - характера отдельной мутации, само видообразование рассматривает как направляемый отбором и необходимый, т.е. адаптивный процесс, то в концепциях этого типа "обширным «царством» случайности пока что предстает вся «мистерии» видообразовательного скачка. Где оно заканчивается и где начинается «царство» необходимости, остается совершенно неясным" (433), поскольку предположительно лежащая в основе этого скачка широко понятая макро мутация также не обязательно имеет адаптивный в обычном смысле характер. В этом свете нельзя считать закрытым вопрос о статусе и содержании адаптационной парадигмы эволюционной биологии, тем более, что речь идет о макро эволюции, а имеющиеся теоретико-познавательные предпосылки ответа на коренной вопрос современного эволюционизма - в какой мере эволюция имеет приспособительный характер - оцениваются как явно недостаточные вплоть до отсутствия общих принципов адаптивные интерпретаций (434). Это касается
не только индивидного, но и более высоких уровней организации живого, например, "вопрос о возникновении адаптации на уровне биосферы остается совершенно неразработанным”(435).
Эволюционные же объяснения, даваемые помимо адаптивных интерпретаций и не исходящие из сущностной черты жизни - самосохранения, вряд ли могут считаться достаточными даже в случае, если будет установлен направленный характер генотипической изменчивости или обнаружены законы ограниченности формообразования (436), которые позволят биологии доказывать еще отсутствующие в ней "теоремы существования" (437) определенных типов, классов, видов живых объектов, т.е. если идеи разных вариантов концепции номогенеза получат наконец конкретную реализацию. Они тоже направлены главным образом на типологическое описание эволюционных изменений и, делая упор на возможное и форму - сферу, где, безусловно, кроются важные законы биологического разнообразии, - склонны к переоценке, так сказать, статического аспекта эволюции в ущерб функциональному (438), приспособительному ее аспекту.
Положение СТЭ о необходимо-приспособительном характере эволюции, очевидно, в силу недостатков методологии адаптивных интерпретаций, не решает, однако, проблемы морфофизиологического прогресса: "в дарвинизме нет концепции направленного прогресса" (439) и достаточно устойчив взгляд, что "случайно... процесс приспособления иногда приводит к изменениям, которые можно рассматривать как прогресс, но внутреннего механизма, обеспечивающего неуклонное совершенствование, не существует" (440). Такой взгляд часто расценивают как важное теоретическое приобретение, делающее СТЭ, в отличие от закона градации Ламарка, совершенно неуязвимой для критики (441). В этом СТЭ идейно близка теории прерывистого равновесия, в которой вся видообразовательная "мистерия", в том числе и прогресс, кажется еще "царством" случая, а не необходимости. Представление же номогенеза о необходимом характере эволюционного прогресса является пока скорее философской декларацией о намерениях биологов, чем биологически обоснованным положением. "Мы не имеем в настоящее время никакой возможности указать причину прогресса органических форм... пока нам остается удовлетвориться лишь констатированием факта, что создание все более и более совершенных форм есть имманентное свойство живой природы" (442). Это признание Л. С. Берга можно отнести и к современным вариантам концепции номогенеза, в которых проблема необходимости морфофизиологического прогресса остается не решенной биологически, хотя "номогенез -, считает основными факторами эволюции именно гипотетические факторы прогресса" (443), отличаясь этим от СТЭ и теорий типа прерывистого равновесия, которые склонны к тривиализации проблемы, полагая универсальные факторы эволюции по существу нейтральными в отношении изменения уровня сложности индивидуальной организации.
Если учесть, что именно такие изменения "делают погоду" в эволюции, то нерешённость проблемы необходимости прогресса нужно считать, на наш взгляд, главной причиной малой прогностической эффективности эволюционной биологии и того, что "она развивается медленно и не обеспечивает желаемого прироста и углубления знаний" (444). Теоретико-эволюционные построения нуждаются в гносеологической переориентации и смене приоритетов.
Кроме объективной сложности эволюционных процессов, более глубокому пониманию их направленности и законов препятствует, как считает В.А. Навроцкий, своеобразная "методологическая инертность" биологов: "Определяя перспективы развития и совершенствования эволюционной теории, они пытаются строить ее по методологическому образцу классических теорий с каузальной детерминацией. Способ обоснования, принятый в теориях этого типа, сводится к выявлению причин и дополняется более или менее глубоким знанием структуры (механизма) объекта познания. Но, как оказалось, поиски причин и соответствующих этим причинам механизмов эволюции весьма сложны, и, несмотря на многолетние усилия ученых, до сих пор не удалось обнаружить нефизические структуры, функционирование которых можно было бы непротиворечиво согласовать с возможностью эволюционного развития" (445). Поэтому, считает он, биологам "следовало бы прибегнуть к иному способу объяснения, который не нуждается в звании структур и механизмов... [и] таким требованиям удовлетворяет функциональный подход, с помощью которого можно строить теории феноменологического типа, не прибегая при этом к каким-либо предположениям о строении отображаемых объектов" (446). Если эволюция непротиворечиво выводится пока только из функционирования физических систем, то речь должка идти о редуктивном сближении биологии с физикой и химией как решающем пути улучшения эволюционной теории. Наиболее удачным из примеров этого автор называет работу С. Э. Шноля "Физико-химические факторы биологической эволюции". В их ряду находятся также многие идеи А. П.Руденко, И.Пригожина, М. Эйгена, и можно считать, что с созданием термодинамики необратимых процессов такая редукция в одном важном пункте в принципе состоялась. Она показала, что "биологическая эволюция - это процесс вынужденного развития открытых автокаталитических систем, все более удаляющихся от состояния равновесия под влиянием потока свободной энергии... [что]... магистральное направление эволюции существует, и оно заключается в увеличении способности захватывать и использовать поток свободной энергии... [что] ... в эволюции живые системы превращаются во все более совершенные машины, способные производить все большую работу на единицу структуры (веса, объема и т.д.) ... [что] ...везде, где имеются подходящие физико-химические условия, эволюция должна привести к образованию осознающих ... себя структур, способных к огромным энергетическим преобразованиям" (447). Экспликация "приспособленности" через имеющее физический смысл "кинетическое совершенство", ее сведение к физическому свойству живых систем явно говорит о заложенной в их функционировании необходимости прогресса, подтверждая общую, "философскую" справедливость идеи номогенеза, и то, что этим до сих пор не воспользовались биологи, так сказать, классического стиля, вряд ли объяснимо только их консерватизмом - желанием говорить о причинах, структурах и механизмах, но не о функциях.
Причина, нам кажется, в том, что при таком варианте сведения не была принята в расчет собственно биологическая сторона функционирования организмов, без учета которой из него нельзя дедуцировать в рамках феноменологического подхода направленность и какие-то ступени их эволюции как живых, а не только автокаталитических, физико-химических систем. Однако парадоксальность ситуации состоит, видимо, в том, что и из этой стороны самой по себе, независимо от того, выражена она понятиями биологии или физики, не вытекает необходимости именно морфофизиологического прогресса. В результате он остается не выведенным в качестве необходимого следствия функционирования организмов не потому, что вообще не является им, а потому, что в силу сказанного от обеих еще ускользает положение, которое может глубоко связать их теории отношением гетерогенной редукции, не являющейся, как известно, "полным сведением"
Гетерогенную редукцию отличает то, что редуцируемая, "вторичная" теория (T2 ) сводится не просто к "первичной", объясняющей ее теории (Т1), а к более сложной системе "Т1+ связующий постулат", причем последний формулируется с участием T2(448), которая, таким образом, не теряет известной автономности и не поглощается напело T1. Эволюционной теории не грозит, следовательно, растворение в "чистой" физике или физике-химии, но такая редукция действительно может существенно продвинуть биологию в понимании и решении ею отмеченных выше проблем соотношения микро- и макро эволюции, популяционного, типологического и организмоцентрического, а также биогеоценотического подходов, эволюционных необходимости и случайности, вопроса о природе адаптации и, наконец, центральной и объединяющей их проблемы - проблемы прогресса, стоящей на пути "нового синтеза" в эволюционной теории.
Основанием этой уверенности служит то, что редукции имеет не только определенную логику, но и онтологическую базу, которой в нашем случае выступают "вертикальные" отношения живого и его физико-химической основы, определяющие в конечном счете общую направленность и, нужно думать, крупные ступени его эволюции. Вывод, что наиболее радикальным путем повышения объяснительного статуса эволюционной теории является ее редуктивное объединение с теориями физики и химии (449), сделанный и обоснованный вне рамок концепции развития как интегрального прогресса, ценен как независимое подтверждение того понимания природы направленности эволюции, которое вытекает из данной концепции. Если ориентироваться на это понимание в поисках "связующего постулата" и его объединения с "T1', то путь возврата от преимущественного феноменологического способа объяснения эволюции к новому, более глубокому и конкретному пониманию ее факторов, причин и механизмов как в сущности нацеленных на прогресс может оказаться не очень долгим. Возможно, он требует в основном переосмысления роли и связи лишь тех, которые уже более или менее хорошо известны биологам.
Живое имеет интегральную биологическую сущность, которая не схватывается целиком средствами "чистой" биологии самой по себе. Поэтому направленность его эволюции не может быть теоретически полно выведена изнутри биологии. В существенной мере она определяется собственными тенденциями и законами физико-химической основы живого, которые не фиксируются непосредственно понятиями самой биологии, чем в последнем счете и обусловлен во многом нейтральный в отношении прогресса характер ее современных теоретико-эволюционных построений. В рамках права философии участвовать в решении крупных конкретно- научных проблем как онтологической, а не только гносеологической предпосылки мы попытаемся вывести эволюционный прогресс живого из предложенного нами понимании биологической сущности - ив самоограничения кон вариантной редупликации гак особенного выражения общей диалектики "вертикальных" отношений низшего и высшего. В случае успеха мы получим дополнительное подтверждение реальности этой диалектики, с одной стороны, и возможное направление "нового синтеза" в теории эволюции, - с другой. Однако прежде необходимо подробнее остановиться на философских основаниях взгляда, что в теории эволюции вообще не должно быть концепции заправленного прогресса.