Напряжение и расслабление

Нужно понять одну вещь. Гипнотизеры открыли один фундаментальный закон; они назвали его Законом Об­ратного Эффекта. Если ты попытаешься что-то делать, не понимая самих основ, результатом будет прямо противо­положное.

Что-то подобное происходит, когда ты учишься ездить на велосипеде. Ты едешь по тихой дороге, где нет ника­кого транспорта, ранним утром и видишь красный миль-ный камень, стоящий у дороги. Дорога шириной в двад­цать метров, и камень очень маленький, но ты пугаешься: ты можешь приблизиться к этому камню и врезаться в него. Ты совершенно забываешь о двадцати метрах до­роги. Фактически, даже если тебе завязать глаза, твои шансы столкнуться с мильным камнем, врезаться в мильный камень были бы меньше, но твои глаза открыты, и вся дорога забыта; ты сфокусировался. Прежде всего, красный цвет очень фокусирует. И ты так боишься! — ты хочешь его избежать. Ты забыл о том, что ты на велосипеде, ты забыл обо всем. Теперь перед тобой сто­ит лишь одна проблема: как избежать этого камня; ина­че ты можешь причинить себе вред; ты можешь в него врезаться.

Теперь столкновение абсолютно неизбежно; ты обя­зательно врежешься в этот камень. И тогда ты удивишь-ся: «Я изо всех сил пытался этого избежать». Фактически, именно из-за того, что ты так старался, ты в него и врезался. Чем ближе ты к нему приближаешься, тем бо­лее стараешься его избежать;

но тем труднее становится его избежать, чем более ты на нем сфокусирован. Он становится гипнотической силой, он гипно­тизирует тебя. Он становится, как магнит.

Это самый фундаменталь­ный закон жизни. Многие люди избегают многих вещей и пада­ют в эти самые вещи. Попытай­ся избежать чего бы то ни было, приложи большие усилия, и ты обязательно упадешь в ту же самую яму. Ты не можешь этого избежать; это не способ этого избежать.

Будь в расслаблении. Не пытайся изо всех сил, пото­му что именно в расслаблении ты можешь осознавать, не в тяжких усилиях. Будь спокойным, тихим, молчаливым.

В чем твое напряжение? Твое отождествление со всевозможными мыслями, страхами — смерть, разоре­ние, падение курса доллара и всевозможные вещи. Это твои напряжения, и они влияют и на тело. Твое тело становится напряженным, потому что тело и ум — это не две отдельные сущности. Тело-ум это одна система, поэтому, когда ум становится напряженным, напряжен­ным становится и тело.

Ты можешь начать с осознанности; тогда осознан­ность уводит тебя из ума и отождествлений ума. Естест­венно, тело начинает расслабляться. Ты больше ни к чему не привязан, и напряжения не могут существовать в све­те осознанности.

Ты можешь начать и с другого конца. Просто рас­слабься, пусть все напряжения отпадут... и когда ты рас­слабишься, ты удивишься тому, что в тебе возникает оп­ределенная осознанность. Они неразделимы. Но начать с осознанности легче; начинать с расслабления немного труднее, потому что даже сама попытка расслабиться со­здает определенное напряжение.

Есть одна американская кни­га — и если кто-то хочет найти как можно больше дурацких книг, Америка для этого — самое луч­шее место. Когда я увидел на­звание этой книги, я не мог пове­рить своим глазам. В названии говорилось: «Ты Должен Рассла­биться», Если в этом есть «дол­жен», как ты можешь расслабить­ся? «Должен» сделает тебя на­пряженным; само это слово тот­час же создает напряжение. «Должен» звучит как Заповедь Господня. Наверное, человек, ко­торый написал эту книгу, ничего не знает о расслаблении и ниче­го не знает о сложностях рас­слабления.

На Востоке мы никогда не начинали медитацию с расслабления; мы начинали медитацию с осознанности. Тогда расслабление приходит само по себе, ты не должен его вынуждать. Если тебе приходится его вынуждать, это создаст определенное напряжение. Оно должно прийти само по себе; только тогда это будет чистое расслабле­ние. И оно приходит...

Если хочешь, ты можешь начать с расслабления, но не по методу американских советчиков. В смысле опыта и внутреннего мира Америка — одно из самых инфан­тильных мест в мире. Европа немного старше — но Вос­ток прожил тысячи лет в поисках своей внутренней сущ­ности.

Америке только триста лет — а в жизни нации три­ста лет — это ничто, поэтому Америка представляет для мира наибольшую опасность. Ядерное оружие в руках Детей... Россия поведет себя более рационально; это ста­рая и древняя страна, обладающая опытом долгой исто­рии. У Америки нет истории. Каждый знает имя своего °тца, имя его отца, вот и все. На этом фамильное древо заканчивается.

Америка — это просто младенец, даже не младенец, зародыш. В сравнении с такими обществами, как Индия и Китай, она даже еще не зачата. Опасно давать таким

людям ядерное оружие.

Есть политические, религиозные, социальные, экономи­ческие проблемы, и они мучают тебя. Начинать с расслаб­ления трудно; поэтому на Востоке мы никогда не начинали с расслабления. Но, если хочешь, у меня есть одна идея, как можно начать. Я работал с западными людьми, и я осознал тот факт, что они не принадлежат Востоку и восточному потоку сознания; они происходят из другой традиции, кото­рая никогда не знала никакой осознанности.

Для западных людей в особенности я создал такие

медитации, как Динамическая Медитация. Когда я прово­дил медитационные лагеря, я использовал Джиббериш как медитацию, и Медитацию Кундалини. Если хочешь на­чать с расслабления, прежде всего нужно делать эти ме­дитации. Они удалят все напряжения из твоего ума и тела, и тогда расслабление будет очень легко. Ты сам не знаешь, сколько ты держишь у себя внутри, и это стано­вится причиной напряжения.

Когда я разрешал Медитацию Джиббериш в лагерях

в горах... Трудно разрешить ее в городах, потому что соседи начинают сходить с ума. Они начинают звонить в полицию и говорить: «Вся наша жизнь разрушена!» Они не знают, что если бы они тоже участвовали, остава­ясь дома, их жизни избавились бы от той ненормальнос­ти, в которой они живут. Но они даже не осознают своей

ненормальности.

Медитация Джиббериш заключалась в том, что каж­дому разрешалось вслух говорить все, что приходит им в голову. И так радостно было слышать, что люди говорят глупости, абсурд — потому что я был единственным сви­детелем. Люди делали всевозможные вещи, и единствен­ным условием было, что нельзя касаться никого другого. Делать можно было что угодно... Кто-то стоял на голове, кто-то другой сбрасывал одежду, оставался голым и бе­гал кругами — целый час.

Один человек каждый день сидел передо мной — на­верное, он был брокером или кем-то в этом роде — и как только начиналась медитация, он сначала улыбался, просто радуясь идее о том, что он собирается делать. Потом он поднимал трубку: «Алло, алло...» И краешком глаза он продолжал смотреть на меня. Я избегал на него смотреть, чтобы не беспокоить его медитацию. Он прода­вал свои акции, покупал... целый час он говорил по теле­фону.

Все остальные делали странные вещи, которые обыч­но сдерживали. Когда медитация заканчивалась, было десять минут для расслабления, и в эти десять минут можно было увидеть, что эти люди просто падают — без всякого усилия, просто потому, что они совершенно уста­ли. Весь мусор выброшен, и они создали определенную чистоту, они расслаблены. Тысячи людей... и нельзя было даже подумать, что вокруг тысячи людей. Люди приходили ко мне и говорили:

— Продли эти десять минут, потому что за всю нашу жизнь мы никогда не испытывали такого расслабления, такой радости. Мы никогда не думали, что когда-нибудь поймем, что такое осознанность, но мы почувствовали, что

она пришла.

Поэтому, если ты хочешь начать с расслабления, сна­чала тебе придется пройти катарсический процесс — Динамическая Медитация, Медитация Кундалини или

Джиббериш.

Может быть, ты не знаешь, откуда происходит слово Джиббериш; оно происходит от имени суфийского мис­тика, которого звали Джаббар — и это была его единст­венная медитация. Кто бы к нему ни пришел, он говорил:

«Садись и начинай» — и люди знали, что он имел в виду. Он никогда не говорил, никогда не читал никаких лекций;

он просто учил людей Джибберишу.

Например, иногда он проводил демонстрацию. Полчаса он говорил всевозможную ерунду на никому не известном языке. Это было его единственным учением — и тем, кто его понимал, он просто говорил: «Садись и начинай».

Но Джаббар помог многим людям стать совершенно молчаливыми. Сколько ты можешь продолжать? — ум становится пустым. Мало-помалу, глубокое ничто... и в этом ничто пламя осознанности. Оно всегда присутству­ет, окруженное твоим Джибберишем. Этот Джиббериш нужно вынести наружу; это твой яд.

То же самое верно в отношении тела — твое тело полно напряжений. Просто двигаться так, как хочет дви­гаться тело. Ты не должен им манипулировать. Если оно хочет танцевать, хочет бежать, идти, кататься по земле — ты не должен этого делать, ты просто позволяешь это. Скажи телу: «Ты свободно, делай, что хочешь» — и ты удивишься: «Боже мой! Мое тело хотело делать все эти вещи, но я его сдерживал, и это создавало напряжение».

Есть два рода напряжения — телесные напряжения и умственные напряжения. Те и другие нужно высвобо­дить, прежде чем ты начнешь расслабляться, и это приве­дет тебя к осознанности.

Но начать с осознанности гораздо проще, и особенно тем, кто может понять метод осознанности, который очень прост. Целый день ты используешь его в своей деятель­ности — машины, транспорт — и даже в городском транс­порте ты выживаешь! А он абсолютно безумен.

Как раз на днях я читал об Афинах. Правительство провело специальное семидневное соревнование для во­дителей такси, и был создан зо­лотой кубок для трех водите­лей, которые лучше всех соблю­дают правила дорожного дви­жения. Но во всех Афинах не нашлось ни единого человека! Полиция начала беспокоиться;

семь дней почти истекли, и в последний день они решили хоть как-то найти трех водите­лей — пусть они не будут со­вершенными, но нужно же кому-то вручить эти призы.

Нашелся один человек, кото­рый ездил точно по правилам, и они очень обрадовались. Они бросились к нему с кубком, но при виде полиции этот человек

поехал на красный свет! Кто хочет напрасно создавать себе проблемы? Полицейские крича­ли: «Подожди!» — но он не слу­шал, он тут же уехал, несмотря на красный свет. Они попыта­лись найти двух других, но ни­кто не останавливался, увидев полицию. И вот через семь дней усилий эти призы все еще ле­жат в штабе полиции, а Афины продолжают жить, как и прежде, радостно...

Ты используешь осознан­ность, даже не осознавая этого, но только во внешних вещах.

Ту же самую осознанность нужно применять и ко внутреннему транспорту. Когда ты закрываешь глаза, перед тобой оказывается транспортный поток мыслей, эмоций, снов, воображения. Начинают вспыхивать всевоз­можные вещи. Делай во внутреннем мире точно то же, что делаешь во внешнем, и ты станешь свидетелем. И как только ты испытываешь этот вкус, свидетельствование приносит такую огромную радость, радость не от этого мира, что тебе хочется делать это больше и больше. Каж­дый раз, когда ты находишь время, тебе хочется двигаться в это больше и больше.

Дело не в определенной позе; дело не в каком-то храме, церкви или синагоге. Сидя в общественном авто­бусе или поезде, когда тебе нечего делать, просто закрой глаза. Это сохранит твои глаза от утомления, если они не будут смотреть наружу, и это даст тебе достаточно вре­мени, чтобы наблюдать себя. Эти мгновения могут стать мгновениями самых прекрасных опытов.

И мало-помалу, по мере того как в тебе растет осо­знанность, твоя личность начинает меняться. От неосо­знанности до осознанности — величайший квантовый скачок.

Ум и Медитация

Когда ум без мыслей — это медитация.

Ум бывает без мыслей в двух состояниях — либо в глубоком сне, либо в медитации. Если ты осознаешь и мысли исчезают, — это медитация. Если мысли исчезают и ты становишься неосознанным, — это глубокий сон.

Глубокий сон и медитация имеют нечто сходное и не­что различное. В одном они сходны: в том и другом состо­янии мышление исчезает. В одном они различны: в глубо­ком сне исчезает и осознанность, тогда как в медитации она сохраняется. Таким образом, медитация — это глубо­кий сон плюс осознанность. Ты расслаблен, как в глубо­ком сне, и в то же время осознан, полностью пробужден — и это приводит тебя к двери

тайн.

В глубоком сне ты дви­жешься в не-ум, но неосознан­но. Ты не знаешь, где побывал, но утром почувствуешь воздей­ствие и эффект. Если это был действительно прекрасный, глу­бокий сон и тебя не беспокои­ли никакие сны, утром ты по­чувствуешь себя свежим, обнов­ленным, живым, снова молодым, снова полным энтузиазма и сока. Но ты не знаешь, как это случилось, где ты побывал. Ты оказался в своего рода глубо­кой коме, словно под воздейст­вием анестетика ты перенесся на какой-то другой план, откуда вернулся свежим, молодым, об­новленным.

В медитации это происхо­дит без анестезии.

Таким образом, медитация означает, что ты так же расслаб­лен, как и в глубоком сне, и в то же время осознан. Удержи в этом состоянии осознан­ность — пусть мысли исчезнут, но осознанность останется. И это не трудно, ты просто ни­когда не пытался, вот и все. Это все равно что плавание: если ты не пытался плавать, это ка­жется очень трудным. Это вы­глядит и очень опасным, и ты не можешь поверить, как люди

могут плыть, вместо того чтобы просто утонуть! Но как только ты попробовал в первый раз, это становится лег­ко; это очень естественно.

Недавно один ученый в Японии экспериментально доказал, что ребенок в возрасте шести месяцев может плавать; нужно только дать ему возможность. Он на­учил плавать многих шестимесячных детей; он совершил чудо! Он говорит, что собирается попытаться сделать то же самое и с еще более маленькими детьми. Искусство плавать словно встроено; мы должны только дать ему возможность, и оно начинает действовать. Именно поэто­му, как только ты научился плавать, ты никогда этого не забываешь. Ты можешь не плавать сорок лет, пятьдесят лет, но не можешь этого забыть. Это не какая-то случай­ность, это нечто естественное; именно поэтому ты не можешь этого забыть.

Медитация похожа на плавание; это нечто встроен­ное. Тебе нужно просто создать пространство, чтобы она начала действовать; просто дай ей шанс.

Что такое ум? Ум это не вещь, это событие.У вещи есть субстанция, а собы­тие — это просто процесс. Вещь похожа на скалу, собы­тие похоже на волну — она су­ществует, но она не веществен­на. Это просто событие, проис­ходящее между ветром и оке­аном, процесс, явление.

Вот первое, что нужно по­нять: ум — это процесс, подоб­ный реке, но в нем нет вещественности. Если бы в нем была вещественность, тогда его нельзя было бы рассеять. Если у него нет вещественности, он может исчезнуть, не

оставив за собою и следа.

Когда волна исчезает в океане, что от нее остается? Ничего, не остается и следа. Поэтому те, кто узнал, гово­рят, что ум подобен птице, летящей в небе, — она не оставляет за собой никаких отпечатков, ни малейшего следа. Птица летит, но не оставляет за собой никакой

тропы, никаких следов.

Ум — это только процесс. Фактически, ум не суще­ствует — только мысли, мысли, движущиеся так быстро, что ты думаешь о них и ощущаешь их как нечто посто­янно существующее. Приходит одна мысль, за нею дру­гая, третья, и они продолжаются... промежуток так мал, что ты не можешь увидеть интервала между одной мыс­лью и другой. Две мысли объ­единяются, они становятся про­должительностью, и из-за этой продолжительности ты дума­ешь, что есть такая вещь, как

ум. Есть мысли — но нет ниче­го, подобного «уму». Точно так же как есть электроны — но нет ничего, подобного «материи». Мысли — это электроны ума.

Точно как толпа... толпа сущест­вует в определенном смысле, но не существует в другом. Суще­ствуют только индивидуальнос­ти, но множество индивидуаль­ностей вместе создают ощуще­ние, словно они одно целое. На­ция существует и не существу­ет — есть только индивидуаль­ности. Индивидуальности — это электроны нации, сообщества,

толпы.

Мысли существуют — ум не существует; ум — это только видимость. И когда ты заглядываешь в ум глубже, он исчезает. Тогда есть мысли, но когда «ум» исчез и сущест­вуют только индивидуальные мысли, многие вещи решаются немедленно. Первое, что ты тотчас же узнаешь, это что мысли похожи на облака — они приходят и уходят, а ты — небо. Когда ума нет, тотчас же приходит восприятие, что ты больше не вовлечен в мысли — мысли есть, и они проплывают перед тобою, как облака по небу или ветер в кронах деревьев. Мысли проплывают сквозь тебя, и они могут пройти сквозь тебя, пото­му что ты — безграничная пу­стота. Нет никаких преград, ни­каких препятствий. Нет ника­кой стены, чтобы преградить им путь; ты не огражденное явле­ние. Твое небо бесконечно от­крыто; мысли приходят и ухо­дят. И как только ты начина­ешь чувствовать, что мысли приходят и уходят, а ты — на­блюдатель, свидетель, ты утвер­дил себя как хозяин ума.

Ум нельзя контролировать в обычном смысле. Прежде всего, потому что его нет: как ты можешь его контролиро­вать? Во-вторых, кто будет контролировать ум? Потому что никого не существует за пре­делами ума — и когда я гово­рю, что никого не существует, я подразумеваю, что за преде­лами ума существует никто, ничто. Кто будет контролиро­вать ум? Если кто-то контро­лирует ум, это будет только часть, один фрагмент ума, кон­тролирующий другой его фраг­мент. Именно это и есть эго.

Ум нельзя контролировать таким образом. Его нет, и нет никого, чтобы его контролиро­вать. Внутренняя пустота может видеть, но не может кон­тролировать. Она может смотреть, но не может контро­лировать — но само это смотрение и есть контроль, само явление наблюдения, свидетельствования делает тебя хозяином, потому что ум исчезает.

Это так, словно темной ночью ты в страхе бежишь, и за тобой кто-то гонится. И этот кто-то — не кто иной, как твоя собственная тень, и чем быстрее ты бежишь, тем ближе тень. Не имеет значения, как быстро ты бежишь;

тень остается с тобой. Оглядываясь, ты видишь, что тень по-прежнему рядом. Таким образом нельзя от нее убе­жать; таким образом нельзя взять ее под контроль. Тебе придется внимательнее всмотреться в тень. Остановись и присмотрись повнимательнее, и тень исчезнет, потому что ее нет; это только отсутствие света.

Ум это не что иное, как отсутствие твоего присутст­вия. Когда ты сидишь в молчании, когда ты глубоко всма­триваешься в ум, ум просто исчезает. Мысли остаются, они экзистенциальны, но ум найти будет нельзя.

Но когда ум уходит, становится возможным второе восприятие: ты можешь видеть, что мысли не твои. Ко­нечно, они приходят, и иногда они некоторое время отды­хают в тебе, потом уходят. Ты, может быть, хорошее ме­сто для отдыха, но они не возникают из тебя. Не замечал ли ты когда-нибудь, что в тебе не возникло ни единой

мысли? Ни одна мысль не пришла из твоего существа; они всегда приходят снаружи. Они тебе не принадлежат — лишенные корней, бездомные, они бродят и бродят. Ино­гда они отдыхают в тебе, вот и все, как облако отдыхает на вершине холма. Потом они начнут двигаться дальше сами собой; тебе ничего не нужно делать. Если ты про­сто наблюдаешь, контроль достигнут.

Слово контроль не очень хорошо, потому что слова не могут быть очень хорошими. Слова принадлежат уму, миру мыслей. Слова не могут быть очень, очень проника­ющими; они мелки. Слово контроль не хорошо, потому что нет никого, чтобы контролировать, и нет ничего, что можно контролировать. Но до некоторой степени оно по­может понять, что происходит определенная вещь: когда ты смотришь глубоко, ум оказывается под контролем — внезапно ты становишься его хозяином. Мысли есть, но они больше не хозяева тебе. Они ничего не могут сде­лать с тобой, они просто приходят и уходят; ты остаешь­ся, незатронутый, словно цветок лотоса среди дождя. Кап­ли воды падают на лепестки, но продолжают соскальзы­вать, не касаясь их. Лотос остается незатронутым.

Именно поэтому на Востоке лотос стал таким важ­ным, таким символичным. Величайший символ, пришед­ший с Востока, — это лотос. Он несет в себе весь смысл восточного сознания. Он гово­рит: «Будь, как лотос, вот и все. Оставайся незатронутым, и кон­троль будет в твоих руках. Оставайся незатронутым, и ты будешь хозяином».

Поэтому, с одной точки зре­ния, ум похож на волны — вол­нение. Когда океан тих и спо­коен, не волнуется, волн нет. Когда океан взволнован прили­вом или сильным ветром, воз­никают огромные волны, когда вся его поверхность приходит в хаос, с другой точки зрения, ум существует. Это метафоры, чтобы помочь тебе по­нять определенное качество внутри, которое нельзя вы­разить словами. Эти метафоры поэтичны. Если ты попы­таешься понять их с сочувствием, ты достигнешь пони­мания, но если ты попытаешься понять их логически, то упустишь суть. Это метафоры.

Ум — это волнение сознания, точно как волны — это волнение океана. Вошло что-то инородное — ветер. Что-то снаружи случилось с океаном или с сознанием — мысли, ветер, — и возник хаос. Но этот хаос идущего только на поверхности. Волны всегда на поверхности. В глубине волн нет — их не может быть, потому что в глубину никогда не может проникнуть ветер. Поэтому все остается только на поверхности. Если ты движешься вовнутрь, это приносит контроль. Если ты движешься вовнутрь с поверхности, ты попадаешь в центр — внезапно, поверхность может про­должает волноваться, но ты. не взволнован.

Вся наука медитации — это не что иное, как центри­рование, движение к центру, укоренение в центре, пере­селение в центр. И когда ты смотришь оттуда, меняется все твое мировоззрение. Теперь волны, может быть, и есть, но они не достигают тебя. И теперь ты можешь увидеть, что они не принадлежат тебе, это только конфликт на поверхности, конфликт с чем-то инородным.

И когда ты смотришь из центра, мало-помалу кон­фликт прекращается. Мало-помалу ты расслабляешься. Мало-помалу ты принимаешь, что, конечно, есть сильный ветер, и в тебе возникают волны, но ты не беспокоишься об этом, а когда ты не обеспокоен, даже волнами можно наслаждаться. В них нет ничего плохого.

Проблема возникает, когда ты тоже остаешься на по­верхности. Ты в маленькой лодке на поверхности, и на­летает сильный ветер, и начинается высокий прилив, и весь океан сходит с ума — конечно, ты обеспокоен; ты напуган до смерти! Ты в опасности; в любое мгновение волны могут опрокинуть маленькую лодку; в любое мгно­вение может случиться смерть. Что ты можешь сделать с маленькой лодкой? Как ты можешь что-нибудь контро­лировать? Если ты начнешь бороться с волнами, то потер­пишь поражение. Борьба не поможет; тебе придется при­нять волны. Фактически, если ты сможешь принять волны и позволишь своей лодке, как бы она ни была мала, двигаться вместе с волнами, тогда опас­ности нет. Есть волны; ты про­сто позволяешь. Ты просто поз­воляешь себе двигаться вместе с ними, не против них. Ты ста­новишься их частью. Тогда воз­никает безмерное счастье.

В этом состоит все искус­ство серфинга — двигаться с волнами, не против них. Вмес­те с ними — настолько, что ты не отличаешься от них. Как только ты это узнаешь, даже волнами можно наслаж­даться... и это можно узнать, только смотря на все это явление из центра.

Это точно так, словно ты путешественник в лесу, и собираются тучи, и начинается сильная гроза, и ты сбился с дороги и пытаешься поскорее добраться до дому. Имен­но это происходит на поверхности — заблудившийся пу­тешественник, темные тучи, сильная гроза; скоро начнется ливень. Ты ищешь дорогу домой, дорогу к безопасности дома — и внезапно находишь его. Теперь ты сидишь вну­три, теперь ты ждешь дождя — теперь ты можешь на­слаждаться. Теперь гроза по-своему красива. Она не была красива, когда ты был снаружи и блуждал по лесу; но теперь, когда ты сидишь в доме, все это явление становит­ся безмерно красивым. Теперь, когда начинается дождь, ты радуешься ему. Теперь, когда ударяет молния, ты радуешь­ся ей, гулкий удар грома налетает из облаков, и ты раду­ешься ему, потому что теперь ты в безопасности, внутри.

Как только ты достигаешь центра, ты начинаешь ра­доваться всему, что бы только ни происходило на поверх­ности. Поэтому самое главное не в том, чтобы бороться на поверхности, но скорее в том, чтобы проскользнуть в Центр. Тогда ты становишься настоящим хозяином, не вынуждаешь себя к контролю; это происходит спонтанно, когда ты оказываешься в центре.

Центрирование в сознании равнозначно тому, чтобы стать хозяином ума.

Поэтому не пытайся «контролировать ум» — язык может увести тебя в сторону. Никто не может контро­лировать, а те, кто пытается контролировать, сойдут с ума;

они просто станут невротичными, потому что попытки контролировать ум — это не что иное, как попытки од­ной части ума контролировать другую.

Кто ты, кто пытается контролировать? Ты тоже волна — религиозная волна, конечно, пытающаяся контролировать ум. Бывают и нерелигиозные волны — секс, гнев, ревность, собственничество и ненависть, и миллионы других нере­лигиозных волн. Бывают религиозные волны — медита­ция, любовь, сострадание. Но все эти вещи на поверхности, на поверхности, на поверхности. Религиозные они или не­религиозные, не имеет значения.

Настоящая религия в центре и в видении мира, кото­рое происходит из центра. Сидя внутри своего дома, ты смотришь на свою собственную поверхность — все ме­няется, потому что ты смотришь под новым углом зре­ния. Внезапно ты становишься хозяином. Фактически, контроль до такой степени в твоих руках, что ты мо­жешь оставить поверхность неконтролируемой. Это тон­ко — контроль до такой степени в твоих руках, ты так укоренен, настолько не беспокоишься о поверхности, что, фактически, ты можешь радоваться волнам, приливу и буре. Это красиво, это дает энергию, это придает сил — беспо­коиться не о чем. Только слабаки беспокоятся о мыслях. Только слабаки беспокоятся об уме. Сильные люди про­сто впитывают целое, и это делает их богаче. Сильные люди просто никогда ничего не отвергают.

Отвержение идет от слабости — ты боишься. Силь­ным людям хочется впитывать все, что дает жизнь. Ре­лигиозное, нерелигиозное, моральное, аморальное, божест­венное, дьявольское — не имеет значения; сильный чело­век впитывает все. И он становится от этого богаче. Он обладает совершенно другой глубиной, которой не может быть у обычных религиозных людей; они бедны и мелки.

Посмотрите на обычных религиозных людей, которые ходят в храм, мечеть или церковь. Вы всегда найдете очень, очень мелких людей, в которых нет никакой глубины. Отверг­нув какие-то части себя, они стали калеками. В определен­ном смысле, они парализован­ные.

Нет ничего плохого в уме, нет ничего плохого в мыслях. Если что-то не так, это остает­ся на поверхности — потому что тогда ты не знаешь целого и напрасно страдаешь из-за ча­сти и частичного восприятия. Нужно целое восприятие, а оно возможно только из центра — потому что из центра ты можешь смотреть во все стороны и во все измерения, во всех направлениях, видя всю периферию своего суще­ства. А она безгранична. Фактически, это то же самое, что и периферия существования. Однажды оказавшись в цен­тре, мало-помалу ты становишься шире и шире, больше и больше, и в конце концов оказываешься ни больше ни меньше как всем целым.

Под другим углом зрения, ум подобен пыли, которая скапливается на одежде путешественника. А ты путеше­ствовал и путешествовал миллионы жизней, и никогда не мылся. Естественно, скопилось столько пыли — в этом нет ничего плохого; так и должно быть — многие слои пыли, и ты считаешь эти слои своей личностью. Ты отож­дествился с ними, ты жил с этими слоями пыли так долго, что они начинают выглядеть как твоя кожа. Ты так отож­дествился.

Ум — это прошлое, память, пыль. Каждому приходит­ся ее собирать — если ты путешествуешь, на тебе будет скапливаться пыль. Но нет необходимости с ней отожде­ствляться, нет необходимости становиться с ней одним целым; потому что, если ты становишься с ней одним целым, тогда ты попадешь в беду; потому что ты не пыль, ты сознание. Омар Хайям говорит: «Прах во прах». Ког­да человек умирает, что происходит? — прах возвращает­ся во прах. Если ты только прах, пыль, тогда все возвра­щается во прах, ничего не остается. Но ты только пыль, многие слои пыли, или что-то есть у тебя внутри, что со­вершенно не пыль, что совершенно не от этой земли?

Это твое сознание, твоя осознанность. Осознанность — твое существо, сознание — твое существо, а пыль, ко­торая скапливается на осознанности, — твой ум.

Есть два способа обращаться с этой пылью. Обычный «религиозный» способ — чистить одежду, тереть и скоб­лить тело. Но эти методы помогают мало. Как бы ты ни тер одежду, одежда так грязна, что не подлежит восстанов­лению. Ты не можешь ее очистить; напротив, что бы ты ни сделал, это только сделает ее еще грязнее.

Это случилось:

Мулла Насреддин однажды пришел ко мне — а он пьяница. У него дрожат руки — когда он ест или пьет чай, все падает на его одежду, и вся его одежда заляпана чаем и едой, тем и другим. Я сказал Насреддину:

— Почему бы тебе не сходить в химчистку и не найти какое-то средство? Есть растворы, которые выводят эти пятна.

Он так и сделал. Через семь дней он вернулся; его одежда была в еще худшем состоянии, хуже прежнего. Я спросил:

— Что случилось? Ты сходил в химчистку? Он сказал:

— Я так и сделал. И этот химический раствор заме­чателен — он помогает. Все пятна от чая и еды выведе­ны. Теперь мне нужен второй раствор, потому что пер­вый раствор оставил свои собственные пятна.

Религиозные люди просто снабжают тебя мылом и хи­мическими растворами, инструкциями, как отстирать грязь, но эти растворы оставляют свои собственные пятна. Имен­но поэтому безнравственный человек может стать нравст­венным, но остаться грязным — теперь он морален, но оста­ется грязным. Иногда эти ситуации еще хуже, чем прежде.

Аморальный человек во многом очень невинен, менее эгоистичен. Моральный человек содержит в уме всю мораль, он собрал новые вещи — это моралистичные, пу­ританские, эгоистические подходы. Он чувствует себя высшим; он чувствует себя избранным. А все остальные обречены на ад; только он отправится в рай. А все амо­ральное остается внутри, потому что ты не можешь кон­тролировать ум с поверхности; нет никакого способа. Так просто не бывает. Существует только один вид кон­троля, и это восприятие из центра.

Ум похож на пыль, собранную за миллионы путеше­ствий. Настоящая религиозная точка зрения, радикальная религиозная точка зрения, противоречащая обычной, со­стоит в том, чтобы просто сбросить одежду. Не беспо­койся о том, чтобы ее выстирать, ее нельзя отстирать. Просто выйди из нее, как змея из старой кожи, даже не оглядываясь назад.

С еще одной точки зрения, ум — это прошлое, память, в определенном смысле, все накопленные опыты. Все, что ты сделал, все, что ты думал, все, чего ты желал, все, о чем ты мечтал, — все твое прошлое во всей его полноте, вся твоя память — память и есть ум. И пока ты не изба­вишься от памяти, ты не сможешь стать хозяином ума.

Как избавиться от памяти? Она всегда есть, всегда сле­дует за тобой. Фактически, ты и есть память; как же от нее избавиться? Кто ты, если исключить память? Когда я спрашиваю: «Кто ты?», не говори мне, как тебя зовут — это твоя память. Твои родители дали тебе это имя когда-то раньше. Я тебя спрашиваю: «Кто ты?», и ты рассказы­ваешь мне о своей семье, о своем отце, о своей матери — это память. Я тебя спрашиваю: «Кто ты?», и ты рассказы­ваешь мне о своем образовании, о своих ученых степе­нях, говоришь, что ты магистр искусств, что ты доктор наук, или инженер, или архитектор. Это память.

Когда я тебя спрашиваю: «Кто ты?», если ты действи­тельно посмотришь вовнутрь, единственным ответом мо­жет быть: «Я не знаю». Что бы ты ни сказал, это будет память, не ты. Единственным настоящим, подлинным отве­том может быть: «Я не знаю», потому что познать себя — это последнее. Я могу ответить, кто я, но я не отвечу. Ты не можешь ответить, кто ты, но у тебя готов ответ. Те, кто знает, об этом молчат. Потому что, если вся память отбро­шена, и весь язык отброшен, тогда нельзя сказать, кто я. Я могу заглянуть в тебя, я могу сделать тебе знак, я могу быть с тобой, во всей полноте моего существа — вот мой ответ. Но этот ответ нельзя дать в словах, потому что, что бы ни было воплощено в слова, это будет частью памяти, частью ума,не сознания.

Как избавиться от воспоми­наний? Наблюдай их, свидетель­ствуй их. И всегда помни: «Это случилось со мной, но это не я». Конечно, ты родился в оп­ределенной семье, но это не ты; это случилось с тобой, это со­бытие снаружи тебя. Конечно, кто-то дал тебе имя; оно полез­но, но это имя — не ты. Конеч­но, у тебя есть форма, но эта форма — не ты; эта форма — только дом, в котором ты слу­чайно оказался. И это тело дано тебе твоими родителя­ми — это подарок, но не ты.

Наблюдай и различай. Именно это на Востоке мы называем вивек, различение — ты сознательно различа­ешь. Продолжай различать — приходит мгновение, когда ты исключил все, что не ты. Внезапно, в этом состоянии, ты впервые лицом к лицу сталкиваешься с самим собой, сталкиваешься со своим существом. Продолжай отрубать все тождественности, которые не ты, — семью, тело, ум. В этой пустоте, когда все, что не ты, выброшено, внезапно на поверхности оказывается твое существо. Впервые ты стал­киваешься с самим собой, и это столкновение делает тебя хозяином.

Мышление нельзя остановить — не то что оно не останавливается, но остановить его нель­зя. Оно останавливается само по себе. Это различие нужно понять; иначе ты можешь сойти с ума, гоняясь за собственным умом.

Не-ум не возникает в результате остановки мышле­ния. Когда мышления больше нет, есть не-ум. Сама по­пытка его остановить создаст больше боли, создаст конфликт; она сделает тебя рас­щепленным. Ты будешь в со­стоянии постоянного хаоса вну­три. Это не поможет.

И даже если ты добьешь­ся успеха в том, чтобы силой остановить его на несколько мгновений, это совершенно не достижение — потому что эти несколько мгновений будут почти мертвыми, они не будут живыми. Ты можешь почувст­вовать некоторую тишину... но не молчание. Потому что вы­нужденная тишина — это не молчание. Под нею, глубоко в бессознательном, продолжает работать подавленный ум.

Таким образом, нет способа остановить ум. Но ум останавливается — это определенно. Он останавливает­ся сам собой.

Что же делать? — это важный вопрос. Наблюдай. Не пытайся остановить. Не нужно принимать никаких мер против ума. Прежде всего, кто это сделает? Это будет ум, борющийся сам с собой; ты разделишь ум на две части:

одна будет пытаться быть на­чальником, «царем горы», и ста­раться убить другую часть — это абсурдно. Это дурацкая игра, она может свести тебя с ума. Не пытайся остановить ум или мышление — просто наблюдай его, позволь его. Позволь ему полную свободу. Пусть он дей­ствует как ему угодно быстро;

не пытайся никаким образом контролировать его. Просто будь свидетелем.

Это красиво! Ум — один из самых красивых механизмов. Наука еще не смогла со­здать ничего, параллельного уму. Ум все еще остается не­превзойденным шедевром, та­кой сложный, такой безмерно мощный, с таким разнообраз­ным потенциалом. Наблюдай его! Наслаждайся им!И не наблюдай, как враг, по­тому что, если ты смотришь на ум, как на врага, ты не смо­жешь наблюдать. Ты уже пре­дубежден, ты уже против. Ты уже решил, что в уме что-то не так, — ты уже пришел к заключению. А когда ты смот­ришь на что-то, как на врага, ты

никогда не смотришь глубоко, никогда не смотришь в глаза; ты избегаешь.

Наблюдение ума означает: смотреть с глубокой любо­вью, с глубоким уважением, почтительно — это дар, прине­сенный тебе Богом. В самом уме нет ничего плохого. В самом мышлении нет ничего плохого. Это красивый про­цесс, как и любой другой процесс. Облака, плывущие по небу, красивы — почему бы мыслям не двигаться во вну­треннем небе? Цветы, распускающиеся на деревьях, краси­вы — почему бы мыслям не расцвести в твоем сущест­ве? Река, бегущая к океану, красива — почему бы и этому потоку мыслей не течь к какому-то неведомому предназ­начению? Разве это не красиво? Смотри с глубокой почти­тельностью. Не будь противником, будь влюбленным.

Наблюдай тонкие нюансы ума, внезапные повороты, кра­сивые повороты. Внезапные прыжки и скачки, игры, в кото­рые постоянно играет ум; мечты, которые он свивает, — воображение, память, тысяча и одна проекция, которую он создает, — наблюдай! Стоя в стороне, отстраненный, не­вовлеченный, мало-помалу ты начнешь чувствовать... Чем глубже становится твоя наблюдательность, тем глубже становится твоя осознанность, и начинают возникать про­межутки, интервалы. Одна мысль уходит, другая не при­шла, и возник промежуток. Одно облако уплыло, другое приближается, и остается про­межуток.

В этих промежутках впер­вые ты получишь проблески не-ума. Ты испытаешь вкус не-ума, — назови его вкусом дзэн, или дао, или йоги. В этих не­больших интервалах внезапно небо чисто, и сияет солнце. Внезапно — мир полон тайны, потому что все преграды от­брошены; на твоих глазах боль­ше нет шор. Ты видишь ясно, ты видишь проницательно. Все существование становится прозрачным.

Поначалу это будут лишь редкие мгновения, случаю­щиеся изредка. Но они дадут тебе проблески того, что такое самадхи. Небольшие водоемы молчания — они придут и исчезнут, но теперь ты знаешь, что ты на пра­вильном пути. Ты снова начинаешь наблюдать. Когда приходит мысль, ты наблюдаешь ее; когда наступает ин­тервал, ты наблюдаешь его. Облака по-своему красивы;

ясное солнце по-своему красиво. Теперь ты не выбира­ешь. Теперь у тебя нет навязчивой идеи в уме. Ты не говоришь: «Я хочу только эти интервалы». Это глупо, потому что, как только ты становишься привязанным к тому, чтобы ждать только этих интервалов, ты становишься в позицию против мышления. И эти интервалы исчез­нут. Они случаются, лишь когда ты очень отстранен, от­решен. Они случаются, их нельзя вызвать. Они случают­ся, ты не можешь вынудить их случиться. Это спонтан­ные происшествия.

Продолжай наблюдать. Пусть мысли приходят и ухо­дят, — когда бы им ни заблагорассудилось. Ничего пло­хого! Не пытайся ими манипулировать и не пытайся их направлять. Пусть мысли движутся в полной свободе. И тогда станут приходить более долгие интервалы. Ты бу­дешь благословен небольшими сатори. Иногда будут проходить минуты, и не будет ни одной мысли; тогда небудет никакого транспорта, — полное молчание, ничемне потревоженное. Когда придут большие промежутки, в тебе возникнет

новая ясность. У тебя будет ясность видения не только в этом мире, но ты сможешь и смотреть во внутренний мир. С первыми промежутками ты увидишь мир: деревья будут зеленее, чем они выглядят сейчас, ты будешь окру­жен бесконечной музыкой, музыкой сфер. Ты будешь внезапно в присутствии божественности — несказан­ной, таинственной. Она касается тебя, хотя ты и не мо­жешь ее постичь. Она в пределах твоей досягаемости, и в то же время за пределами. Когда придут большие про­межутки, то же самое произойдет внутри. Бог будет не только снаружи, внезапно ты будешь удивлен — он и внутри. Он не только видимое, но и видящий, — внутри и

снаружи. Мало-помалу...

Но не становись привязанным и к этому. Привязан­ность — это пища, которая позволяет продолжаться уму. Непривязанное свидетельствование — способ его остано­вить без всякого усилия его остановить. И-когда ты нач­нешь наслаждаться этими блаженными мгновениями, уве­личится твоя способность удерживать их на более долгие периоды времени. В конце концов, однажды ты станешь хозяином. Тогда, когда тебе хочется думать, ты думаешь;

если мысль нужна, ты ее используешь. Если мысль не нуж­на, ты позволяешь ей отдохнуть. Не потому, что ума просто больше нет — ум есть, но ты можешь его использовать или не использовать. Теперь это твое решение, точно как с нога­ми: если ты хочешь бежать, ты их используешь; если ты не хочешь бежать, ты просто отдыхаешь. Ноги как были, так и есть. Таким же образом, ум как был, так и есть.

Когда я с вами говорю, я использую ум, — нет другого способа говорить. Когда я отвечаю на ваши вопросы, я использую ум, — нет другого способа. Мне приходится откликаться и общаться, и ум — прекрасный механизм. Когда я не говорю с вами, когда я один, ума нет, — потому что это посредник, при помощи которого можно общать­ся. Когда я сижу один, он не нужен.

Вы не даете уму отдыха; поэтому ум становится по­средственным. Если его использовать непрерывно, он устает, и он продолжается и продолжается. Он работает днем, он работает ночью, — днем ты думаешь, ночью тебе снятся сны. Изо дня в день он продолжает работать. Если ты проживешь семьдесят или восемьдесят лет, все это время

он будет непрерывно работать.

Посмотрите на тонкость и выносливость ума — он так тонок! В маленькой голове могут содержаться все библи­отеки мира; все, что только было когда-либо написано, мо­жет содержаться в одном-единственном уме. Вместимость ума безмерна, — такое маленькое пространство! И он не производит никакого шума. Если ученым когда-нибудь удастся создать компьютер, параллельный уму... компью­теры есть, но они еще не умы. Они все еще механизмы, в них нет органического единства; у них еще нет никакого центра. Если однажды это станет возможным, — возмож­но, что однажды ученые смогут создавать умы, — тогда вы увидите, сколько места будет занимать такой компьютер, и

сколько шума он будет производить!

Ум почти не производит шума; он продолжает рабо­тать молча. И это такой слуга! — он служит семьдесят или восемьдесят лет. И даже когда ты умираешь, тело может быть старым, но ум остается молодым. Его спо­собности остаются прежними. Иногда, если ты использо­вал его правильно, его способности даже увеличиваются с возрастом — потому что, чем больше ты знаешь, тем больше понимаешь. Чем больше ты прожил и испытал, тем более способным становится ум. Когда ты умира­ешь, все в твоем теле готово умереть — кроме ума.

Именно поэтому на Востоке мы говорим, что ум поки­дает тело и входит в другое чрево, потому что он еще не готов умереть. Перерождение относится к уму. Как толь­ко ты достигаешь состояния не-ума, никакого нового рож­дения больше не будет. Тогда ты просто умираешь. И с твоей смертью все растворяется: твое тело, твой ум, — остается лишь свидетельствующая душа. Она за предела­ми времени и пространства. Тогда ты становишься еди­ным с существованием; тогда ты больше не отделен от него. Отделенность исходит из ума.

Но нет способа остановить его силой — не будь насильственным. Будь более любящим, более глубоко почтительным, и это начнет происходить само собой. Просто наблюдай, не торопись.

Современный ум так торопится. Он хочет немедлен­ных методов остановки ума. Поэтому так привлекатель­ны наркотики. Ты можешь принудить ум остановиться, используя химические вещества, но тогда ты снова на­сильствен в отношении этого механизма. Это не хорошо, это разрушительно. Таким образом ты не станешь хозя­ином. Может быть, тебе удастся остановить ум при по­мощи наркотиков, но тогда твоим хозяином станут нар­котики; ты не будешь хозяином. Ты просто сменишь одного начальника на другого, и это будет перемена к худшему. Теперь наркотики получат над тобой власть, они будут тобой владеть; без них ты будешь пустым местом. Медитация — это не уси­лие против ума, это способ по­нять ум. Это очень любящий способ свидетельствовать ум — но, конечно, человек должен быть очень терпеливым. Этот ум, который ты носишь в голо­ве, возник в течение столетий, тысячелетий. Твой маленький ум несет в себе весь опыт че­ловечества. И не только чело­вечества — животных, птиц, рас­тений, скал; ты прошел все эти опыты. Все, что произошло до сих пор, происходило и с тобой. В очень небольшой скорлу­пе ты несешь весь опыт суще­ствования. Именно это и есть твой ум. Фактически сказать, что он твой, будет неправиль­но. Он коллективный; он при­надлежит всем. Современная психология приближается к этому, особенно близко подо­шла к этому школа юнгианско-

го анализа; ее последователи начали ощущать что-то подоб­ное коллективному бессозна­тельному. Твой ум — не твой, он принадлежит всему. Наши тела отдельны; наши умы не отдельны. Наши тела явствен­но отдельны, но наши умы пе­ресекаются, а наши души — одно целое.

Тела отдельны, умы пересе­каются, а души — одно целое. Нет моей души, отличающейся от твоей отдельной души. В самом центре существования

мы встречаемся и едины. Именно это и есть «Бог» — точка встречи всего. Между Богом и миром — «мир» означает тела — находится ум.

Ум — это мост, мост между телом и душой, между миром и Богом. Не пытайся его разрушить!

Многие пытались разрушить его посредством йоги. Это неправильное употребление йоги. Многие пытались разрушить его позами тела, дыханием — это тоже вызы­вает тонкие химические перемены внутри. Например, если ты стоишь на голове в сиршасане, совершаешь стойку на голове, ты можешь очень легко разрушить ум. Потому что, когда к голове приливает слишком много крови, как наводнение... когда ты стоишь на голове, то пытаешься сделать именно это. Механизм мозга очень деликатен. Ты наводняешь его кровью, и тонкие ткани отмирают. Именно поэтому никогда нельзя встретить очень разум­ного йога. Нет — все йоги в большей или меньшей мере глупы. Их тела здоровы, это правда — тела сильные, но их умы просто мертвы. Ты не увидишь в их глазах блеска разума. Ты увидишь очень жизнеспособное тело, подоб­ное телу животного, но что-то человеческое исчезло.

Стоя на голове, ты принуждаешь кровь течь в голову под действием гравитации. Голове нужна кровь, но очень, очень небольшое количество; очень медленно, не в фор-мe наводнения. В противоположном гравитации направлении очень небольшое количество крови достигает го­ловы, и даже это количество поступает очень медленно. Если слишком много крови достигает головы, это разру­шительно.

Йогу использовали для того, чтобы убить ум. Дыха­ние может убить ум — есть ритмы дыхания, тонкие виб­рации дыхания, которые могут быть очень, очень грубыми для деликатного ума. При их помощи ум можно разру­шить. Это старые трюки. Сейчас последние трюки предо­ставляет наука: ЛСД, марихуана и другие; рано или позд­но станут доступными более изощренные наркотики.

Я не за то, чтобы остановить ум. Я за то, чтобы его наблюдать. Он останавливается сам собой — и тогда это красиво. Когда что-то случается без всякого насилия, это по-своему красиво; это естественный рост. Ты можешь принудить цветок и раскрыть его силой, ты можешь вы­тянуть лепестки и раскрыть его силой, но тогда ты разру­шишь всю красоту цветка. Теперь он почти мертвый. Он не может выдержать твоего насилия. Лепестки висят бессильно, покалеченные, умирающие. Когда бутон рас­крывается под воздействием своей собственной энергии, когда он раскрывается сам собой, эти лепестки живы. Ум — это твое цветение, не принуждай его никаким образом. Я против всякого при при­менения силы и против вся­кого насилия, особенно против насилия, направленного против

себя самого.

Просто наблюдай — в глубокой молитве, любви, почти­тельности — и видь, что про­исходит. Чудеса случаются сами собой. Нет необходимос­ти тянуть и толкать.

Как перестать думать? Я скажу: наблюдай, будь бдитель­ным. И отбрось идею о том, чтобы что-то останавливать, иначе это остановит естествен­ную трансформацию ума. Отбрось идею об останавливании! Кто ты такой, чтобы что-то останавливать?

Самое большее — наслаждайся. И нет ничего непра­вильного — даже если в твоем уме проходят безнравст­венные мысли, так называемые безнравственные мысли, пусть проходят. Нет ничего плохого. Ты остаешься не­привязанным, это не причиняет никакого вреда. Это про­сто вымысел, ты смотришь внутренний фильм. Позволь ему развиваться своим путем, и это приведет тебя, мало-помалу, к состоянию не-ума. Наблюдение в конце кон­цов достигает кульминации в не-уме.

Не-ум не против ума; не-ум за пределами ума. Не-ум воцаряется не путем убийства и разрушения ума; не-ум приходит, когда ты понял ум так тотально, что мышления больше не нужно — его вытеснило твое по­нимание.

Колея и колесо

Человек по видимости находится в настоящем, но это толь­ко видимость. Человек живет в прошлом. Он проходит через настоящее, но остается укорененным в прошлом. Настоящее — это на самом деле не время обычного со­знания, для обычного сознания реальнее прошлое, а насто­ящее — это только переход из прошлого в будущее, мгно­венный переход. Прошлое реально, и реально будущее, но, для обычного сознания, настоящее нереально.

Будущее — это не что иное, как расширенное про­шлое. Будущее — это не более чем прошлое, проецируе­мое снова и снова. Настоящее кажется почти несущест­вующим. Если ты думаешь о настоящем, то совершенно не найдешь его, — потому что в то мгновение, как ты его нашел, оно уже прошло. Лишь мгновением раньше, когда ты его еще не нашел, оно было будущим.

Для сознания будды, для пробужденного существа эк­зистенциально только настоящее. Для обычного созна­ния, неосознанного, сонного, как сомнамбула, прошлое и будущее реально, настоящее нереально. Лишь когда че­ловек просыпается, настоящее реально, а прошлое и буду­щее становятся в равной мере нереальными.

Почему это так? Почему ты живешь в прошлом? — потому что ум — это не что иное, как накопленное про­шлое. Ум — это память, все, что ты сделал, все, о чем ты мечтал, все, что ты хотел сделать и не сделал, все, что ты воображал в прошлом, — это твой ум. Ум — это мерт­вая сущность. Смотря посредством ума, ты никогда не найдешь настоящего, потому что настоящее есть жизнь, а к жизни никогда нельзя при­близиться при помощи мертво­го посредника. Ум мертв.

Ум в точности похож на пыль, собирающуюся на зерка­ле. Чем больше собирается пыли, тем менее зеркально зер­кало. А если слой пыли очень толстый, как на тебе, — тогда зеркало вообще не отражает.

Каждый собирает пыль — и ты не только ее собираешь, но и цепляешься за нее; ты думаешь, что это сокровище. Прошлое ушло — зачем за него цепляться? Ты ничего не можешь с ним сделать; ты не можешь вернуться обратно, не можешь его переделать — за­чем за него цепляться? Это не сокровище. И если ты цепляешься за прошлое и думаешь, что это сокровище, конечно, твоему уму захочется переживать его снова и снова в будущем. Твое будущее не может быть ничем другим, кроме как твоим видоизмененным прошлым — немного более рафинированным, немного более украшен­ным, но оно будет прежним, потому что ум не может думать о неизвестном. Ум может только проецировать известное — то, что ты знаешь.

Ты влюбляешься в женщину, и эта женщина умира­ет. Как теперь тебе найти другую женщину? Другая жен­щина будет видоизмененной формой твоей умершей жены; это единственный способ, который тебе извес­тен. Что бы ты ни делал в будущем, это будет не более чем продолжение прошлого. Ты можешь немного изме­нить его — залатать здесь и там, но главная его часть останется прежней.

Кто-то спросил Муллу Насреддина, когда он лежал на смертном одре:

— Если бы тебе снова дали жизнь, как бы ты про­жил ее, Насреддин? Захотел бы ты что-нибудь изменить?

Насреддин закрыл глаза в задумчивости, в медитации, по­том снова их открыл и сказал:

— Да, если бы мне снова дали жизнь, я стал бы расчесы­вать волосы на прямой пробор. Мне всегда этого хотелось, но

мой отец всегда настаивал, чтобы я этого не делал. И ког­да мой отец умер, мои волосы так к этому привыкли, что я уже не мог их расчесывать на прямой пробор.

Не смейтесь! Если бы вас спросили, что бы вы сдела­ли в новой жизни, вы внесли бы небольшие перемены, такие, как эта. Муж с немного другим носом, жена с не­много другим цветом лица, больший или меньший дом — но это не более чем прямой пробор, мелочи, несущест­венное. По существу твоя жизнь остается прежней. Ты делал это много, много раз; по существу твоя жизнь оста­лась прежней. Много раз тебе давалась жизнь. Ты про­жил много жизней; ты очень, очень древний. Ты не нови­чок на этой земле, ты старше самой земли, потому что жил и на других землях, на других планетах. Ты стар, как существование, — и именно так и должно быть, потому что ты часть его. Ты очень древний, но снова и снова повторяешь одни и те же образцы. Именно поэтому индуисты говорят о колесе рождения и смерти — «колесо», потому что оно продолжает повторяться. Это повторе­ние: одни и те же спицы ока­зываются то вверху, то внизу, вверх-вниз, вверх-вниз.

Ум проецирует себя, а ум — это прошлое, поэтому твое буду­щее ничем не будет отличаться от прошлого. А что такое про­шлое? Что ты сделал в прошлом? Что бы ты ни сделал — хоро­шее, плохое, то или другое, — что бы ты ни делал, это создает соб­ственное повторение. Это и есть теория кармы. Если ты испы­тывал гнев позавчера, ты создал

определенный потенциал, чтобы испытать гнев вчера. Потом ты это повторил, ты дал гневу еще больше энергии. Настроение гнева, — ты укоренил его еще больше, полил его; теперь и се­годня ты снова повторишь то же самое, с еще большей силой, с еще большей энергией. И тог­да завтра ты снова станешь жертвой сегодня.

Каждое действие, которое ты совершаешь или даже о ко­тором думаешь, находит свои способы утверждать себя сно­ва и снова, потому что оно со­здает канал в твоем существе. Оно начинает поглощать твою энергию. Ты испытываешь гнев, и когда это настроение проходит, ты думаешь, что больше не гневен, — и упуска­ешь суть. Когда настроение ушло, ничего не случилось;только колесо повернулось, и спица, которая была наверху, оказалась внизу. Гнев был на поверхности несколько ми­нут назад; теперь гнев ушел вниз, в бессознательное, в глубину твоего существа. Он будет ждать своего времени, чтобы выйти на поверхность снова. Если ты действовал согласно ему, ты его усилил. Теперь ты снова дал ему кредит на жизнь. Ты снова дал ему власть, энергию. Он пульсирует, как семя в земле, ожидая правильной возмож­ности и правильного времени года, чтобы прорасти.

Каждое действие увековечивает себя, каждая мысль увековечивает себя. Как только ты начинаешь с ними сотрудничать, ты даешь им энергию. Рано или поздно это входит в привычку. Ты будешь это делать, но не будешь делающим; ты будешь это делать только в силу привычки. Люди говорят, что привычка — это вторая на­тура, это не преувеличение. Напротив, это недооценка! Фактически, привычка становится первой натурой, а нату­ра — второй. Натура становится приложением или сно­ской в книге, а привычка — основным текстом.

Ты живешь привычкой — это означает, что на самом деле привычка живет тобой. Сама привычка продолжает­ся, у нее есть собственная энергия. Конечно, она берет энергию у тебя, но ты сотрудничал с ней в прошлом и сотрудничаешь в настоящем. Мало-помалу привычка становится хозяином, а ты — только слугой, тенью. При­вычка дает тебе приказания, приказы, и ты будешь лишь послушным слугой. Тебе придется следовать ей.

Случилось так, что индуистский мистик, Экнатх, от­правлялся в паломничество. Паломничество должно было длиться по меньшей мере год, потому что он собирался посетить все святые места страны. Конечно, быть с Экнатхом было привилегией, и с ним путешествовали ты­сячи людей. Городской вор тоже пришел и сказал:

— Я знаю, что я вор и недостоин быть членом твоей религиозной группы, но дай шанс и мне. Мне хотелось бы отправиться в это паломничество.

Экнатх сказал:

— Это будет трудно, потому что год — это долгий срок, и ты можешь начать красть вещи у людей. Ты мо­жешь создать проблемы. Пожалуйста, отбрось эту идею

Но вор настаивал. Он сказал:

— На этот год я перестану воровать, но я должен пойти с вами. И я обещаю, что целый год не украду ни у кого ни одной вещи.

Экнатх согласился.

Но через неделю начались проблемы, и вот что про­изошло: вещи начали исчезать из багажа паломников. И еще более странным было то, что никто их не крал — они просто исчезали из сумки одного человека и через несколько дней оказывались в сумке кого-то другого. Человек, в сумке которого они были найдены, говорил:

— Я ничего не сделал. Я понятия не имею, как эти вещи попали в мою сумку.

Экнатх имел свои подозрения, и однажды ночью он притворился спящим, но продолжал бодрствовать и на­блюдать. Около полуночи появился вор; он начал пере­кладывать вещи из одной сумки в другую. Экнатх пой­мал его с поличным и сказал:

— Что ты делаешь? Ты же обещал!

— Я следую своему обещанию, — сказал вор. — Я не украл ни одной вещи. Но это моя старая привычка... сре­ди ночи, если я не сделаю ничего преступного, совершен­но невозможно уснуть. Не спать целый год? Ты человек сострадания. Ты должен быть сострадательным ко мне. Я же не краду! Вещи всегда находятся; они никуда не исчезают, просто переходят из одного багажа в другой. И, кроме того, через год мне снова придется начать воро­вать, поэтому я должен сохранять форму.

Привычки заставляют тебя делать определенные вещи;

ты их жертва. Индуисты называют это теорией кармы. Каждое действие, которое ты повторяешь, или каждая мысль — потому что мысль — это тоже тонкое действие в уме, — становится более и более сильным. Оно захва­тывает над тобой власть. Тогда ты заключен в тюрьму привычки. Тогда ты живешь жизнью заключенного, раба. И это заключение очень тонко; тюрьма состоит из твоих привычек, обусловленностей и действий, которые ты со­вершил. Она окружает твое тело, и ты в ней запутался, но продолжаешь думать и дурачить себя тем, что это де­лаешь ты сам.

Когда ты приходишь в гнев, ты думаешь, что делаешь это. Ты это рационализируешь и говоришь, что этого тре­бовала ситуация: «Мне пришлось быть гневным, иначе ребенок мог бы заблудиться. Если бы я не пришел в гнев, все было бы плохо, офис пришел бы в хаос. Слуги не слушаются; мне пришлось разгневаться, чтобы приве­сти вещи в порядок. Мне пришлось разгневаться, чтобы поставить жену на место». Это рационализации — имен­но так эго продолжает думать, что ты все еще начальник. Но это не так.

Гнев приходит из старых образцов, из прошлого. И когда гнев приходит, ты пытаешься найти для него пред­лог. Психологи провели эксперименты и пришли к тем же заключениям, что и восточная эзотерическая психоло­гия: человек — это жертва, не хозяин. Психологи поме­щали людей в полную изоляцию, окружив их всем воз­можным комфортом. Все, что человеку было нужно, ему давалось, но он не приходил ни в какой контакт с чело­веческими существами. Они жили в изоляции в кондиционированных камерах — никакой работы, никаких про­блем, никаких забот, но те же самые привычки продолжались. Однажды утром, уже без вся­кой причины, — потому что обеспечен весь возможный ком­форт, нет никаких забот, нет никакого повода для гнева, — человек внезапно чувствовал, что возникает гнев.

Он внутри тебя. Иногда внезапно приходит печаль, без всякой видимой причины. И иногда человек чувствует себя счастливым, иногда он чувст­вует эйфорию, экстаз. Человек, лишенный всяких социальных связей, изолированный в пол­ном комфорте, все потребности которого обеспечены, пе­реживает все настроения, которые переживаются в обыч­ных отношениях. Это означает, что что-то приходит из­нутри, и ты вешаешь это на что-то другое. Это только рационализация.

Ты чувствуешь себя хорошо, ты чувствуешь себя пло­хо, и эти чувства всплывают из твоего собственного бес­сознательного, из твоего собственного прошлого. Никто другой не ответствен, кроме тебя самого. Никто не мо­жет заставить тебя быть гневным, никто не может заста­вить тебя быть счастливым. Ты можешь стать счастли­вым сам по себе, ты можешь стать гневным сам по себе, ты можешь стать печальным сам по себе. Пока ты это не осознаешь, ты всегда будешь оставаться рабом.

Человек становится хозяином своего существа, когда осознает:

— Я абсолютно ответствен за все, что бы ни происхо­дило со мной. Что бы ни происходило, безусловно — я абсолютно ответствен.

Поначалу это сделает тебя очень, очень печальным и подавленным, потому что, если ты можешь переложить ответственность на другого, тебе станет легче оттого, что не прав не ты. Что ты можешь сделать, если твоя жена ведет себя так гадко? Тебе приходится испытывать гнев. Но хорошо помни: жена ведет себя гадко из-за своих собственных внутренних механизмов. Она ведет себя гад­ко не по отношению к тебе. Если бы не было тебя, она вела бы себя гадко с ребенком. Если бы не было ребенка, она вела бы себя гадко по отношению к посуде — она бросала бы ее на пол. Она разбила бы радио. Она бы что-то сделала; гадкое поведение просилось бы наружу. Только совпадением было, что рядом оказался ты со сво­ей газетой, и она повела себя гадко по отношению к тебе. Только совпадением было, что ты оказался рядом в не­правильный момент.

Ты гневен не потому, что жена ведет себя гадко, — может быть, она предоставила ситуацию, вот и все. Мо­жет быть, она дала тебе возможность быть гневным, по­вод быть гневным, но гнев всплыл. Если бы жены не было, ты все равно пришел бы в гнев — на что-то дру­гое, на какую-то идею, но гнев пришел бы. Это было что-то, всплывающее из глубины твоего бессознательного.

Каждый ответствен, всеце­ло ответствен за свое сущест­во и поведение. Поначалу от­ветственность придаст тебе очень подавленное настроение, потому что ты всегда думал, что хочешь быть счастливым, — как ты можешь быть ответст­венным за свое несчастье? Ты всегда желал блаженства, как ты можешь сам по себе при­ходить в гнев? И из-за этого ты перекладываешь ответст­венность на другого.

Если ты продолжаешь пе­рекладывать ответственность на другого, помни, что ты все­гда будешь оставаться рабом, потому что никто не может изменить никого другого. Как ты можешь изменить кого-то другого? Удавалось ли когда-нибудь кому-нибудь из­менить кого-то другого? Одно из самых неисполненных желаний в этом мире — изменить другого. Никто ни­когда этого не делал, это невозможно, потому что другой имеет собственное право на существование — ты не можешь его изменить. Ты продолжаешь перекладывать ответственность на другого, но не можешь изменить дру­гого. И поскольку ты перекладываешь ответственность на другого, ты никогда не видишь, что по сути ответствен­ность лежит на тебе. Основная перемена необходима там, внутри тебя.

Именно так ты попадаешься в ловушку: если ты начинаешь думать, что ты ответствен за все свои дейст­вия, за все свои настроения, поначалу воцаряется депрес­сия. Но если ты можешь пережить эту депрессию, вско­ре тебе станет легче, потому что теперь ты освобожден от другого. Теперь ты можешь работать над собой сам. Ты можешь быть свободным, ты можешь быть счастли­вым. Даже если весь мир несчастлив и несвободен, это не имеет значения. А первая свобода состоит в том, что­бы перестать перекладывать ответственность на другого, первая свобода состоит в том, что ответствен ты. Тогда многие вещи тотчас же становятся возможными.

Если ты продолжаешь перекладывать ответственность на другого, помни, что ты всегда будешь оставаться рабом, потому что никто не может изменить никого другого. Как ты можешь изменить кого-то другого? Удавалось ли когда-нибудь кому-нибудь изменить кого-то другого? Что бы ни происходило с тобой — ты чувствуешь печаль, просто за­крой глаза и наблюдай свою печаль. Следуй за ней, куда бы она ни привела, иди в нее глубже. Вскоре ты придешь к причине. Может быть, тебе придется долго путешество­вать, потому что вовлечена вся жизнь; и не только эта жизнь, но и многие другие жизни. Ты найдешь в себе множество ран, которые причиняют боль, и из-за этих ран ты печален — они печальны; эти раны еще не высохли, они живы. Метод возвращения к источнику, от следствия к причине их исцелит. Как он исцеляет? Почему он исце­ляет? Какое в этом задействовано явление?

Каждый раз, когда ты возвращаешься назад, первое, что ты отбрасываешь, — это перекладывание ответственнос­ти на другого, потому что, если ты перекладываешь ответ­ственность на другого, ты идешь наружу. Тогда весь про­цесс неправилен, ты пытаешься найти причину в другом:

«Почему жена ведет себя гадко?» Тогда это «почему» про­должает проникать в поведение жены. Ты упустил пер­вый шаг, и тогда весь процесс будет неправильным.

«Почему я несчастлив? Почему я испытываю гнев?» — закрой глаза, и пусть это будет глубокой медитацией. Ляг на пол, закрой глаза, расслабь тело и почувствуй, почему ты испытываешь гнев. Просто забудь жену; этот повод — А, Б, В, Г, что бы то ни было, забудь повод. Просто иди глубже в себя, проникни в этот гнев. Используй гнев, как реку; ты течешь в гнев, и гнев приносит тебя вовнутрь. Ты найдешь в себе тонкие раны. Жена выглядела гадко, потому что она коснулась в тебе тонкой раны, чего

Поиск по сайту: