Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Глава 7 ПРОЦЕСС ДОКАЗЫВАНИЯ



Процесс доказывания — деятельность по собиранию, проверке и оценке доказательств. Соответственно в этом процессе обычно выделяются три этапа (элемента) — собирание доказательств, их проверка (у некоторых авторов — исследование) и оценка1.

Однако ряд авторов, помимо названных (практически общепризнанных), включает в процесс доказывания еще и иные компоненты. Так, первоначальным этапом процесса доказывания предлагается считать построение (выдвижение) версий (иногда еще и их «динамическое развитие»)2.

С этим трудно согласиться. Версия — понятие не процессуальное, а криминалистическое. Ни в каком уголовно-процессуальном законе этот термин не фигурирует. Построение и проверка версий имеют большое значение для правильной организации расследования (и недаром часто увязываются с его планированием)3. Но не более того. Никакого процессуального значения версия не имеет. В гносеологическом аспекте — это предположение, разновидность гипотезы4. Ее построение — чисто мыслительная деятельность, находящаяся за рамками уголовного процесса. Например, в ходе осмотра места происшествия у следователя может смениться несколько версий. Но процессуально это нигде и никак не отражается. Или в конце расследования, когда картина происшествия уже ясна, не имеет значения, проверил для этого следователь десяток других версий или «вышел» на верную сразу же.

Разумеется, все версии по делу должны быть тщательно и всесторонне проверены, а конкурирующие — опровергнуты. Но опять

 

же — закон говорит не о версиях, а об обстоятельствах, подлежащих доказыванию (ст. 73 УПК). А это делается путем обычной работы с доказательствами. Поэтому нет никаких оснований включать выдвижение или проверку версий в какой-то отдельный этап (элемент) процесса доказывания. Его элементы — это этапы работы с конкретными доказательствами, их собирание, определение достоверности, значимости и т.п., и в итоге — оценка собранной совокупности. Построение же и проверка версий — совсем другой срез доказывания, его криминалистический (или организационный) аспект.

Ряд авторов в качестве самостоятельных элементов процесса доказывания называет поиск доказательств1, их обнаружение2 и процессуальное оформление3. Однако представляется более правильным рассматривать эти действия как компонент, составные части этапа собирания доказательств4.

И, наконец, имеется точка зрения, согласно которой отдельным этапом процесса доказывания является обоснование выводов по делу5. Но, как будет показано ниже, такое обоснование — компонент этапа оценки доказательств.

Таким образом, наиболее целесообразной представляется трехчленная структура процесса доказывания: выделение трех элементов (этапов) — собирания, проверки и оценки доказательств. Рассмотрим эти элементы.

Собирание доказательств.Представляет собой довольно сложный процесс, состоящий, в свою очередь, из нескольких этапов (подэле-ментов).

Поиск доказательств (например, в ходе обыска, осмотра места происшествия). Этот компонент собирания доказательств необязателен. Он может вообще отсутствовать (например, при представлении доказательств) или осуществляться непроцессуальными средствами (например, выявление свидетелей происшествия оперативным путем или посредством обращения к населению через СМИ).

Получение доказательств. Осуществляется путем изъятия предметов и документов, принятия представленных доказательств, взятия

 

показаний и т.п. В отличие от поиска доказательств они могут быть получены только процессуальным путем. Как уже говорилось, доказательство, полученное не предусмотренным законом способом, недопустимо.

3. Процессуальное оформление доказательств (фиксация). Тоже обязательный элемент собирания доказательств. Осуществляется путем составления протоколов следственных действий, изготовления различных приложений к ним и иными указанными в законе способами. Ненадлежащее процессуальное оформление доказательства может повлечь его недопустимость.

Каковы процессуальные способы собирания доказательств? Закон (ст. 86 и др. УПК) предусматривает три таких способа:

производство следственных действий;

истребование предметов и документов без следственных действий (включая производство ревизий и проведение документальных / проверок);

представление доказательств участниками процесса.

Защитник также наделен правом собирать доказательства путем получения предметов и документов, опроса лиц с их согласия, истребования справок, характеристик, иных документов (ч. 3 ст. 86 УПК). Однако собранные защитником материалы автоматически доказательствами не становятся, а должны быть представлены им в суд (п. 2 ч. 1 ст. 53 УПК), которые и решают вопрос о их приобщении к делу.

В ходе собирания доказательств возможно применение различных научно-технических средств (НТС). В связи с этим встает проблема их допустимости. В данном вопросе существуют два подхода. Согласно первому при собирании доказательств допустимо применение только тех НТС, которые прямо предусмотрены законом'.

По мнению других авторов, дать в законе исчерпывающий перечень допустимых НТС невозможно. Техника постоянно совершенствуется, и законодательство всегда будет отставать. Поэтому нужно идти по пути разработки лишь общих принципов допустимости технических средств в уголовном судопроизводстве2.

Представляется, что данная проблема может быть решена следующим образом. При поиске доказательств допустимо применение

 

 

! 12

любыхНТС (разумеется, за исключением опасных для жизни и здоровья и унижающих честь и достоинство человека). Главное — факт обнаружения доказательства, способ же никакого значения не имеет. Например, если в лесу обнаружен тайник с оружием, то совершенно неважно, каким образом это сделано — с использованием какой-то техники или путем сплошного прочесывания местности. Доказательство остается доказательством независимо от способа его обнаружения (естественно, при условии правильного процессуального оформления).

Другое дело — на этапе получения доказательства. Если при поиске обнаруживается уже существующий носитель информации, то при получении доказательства происходит изготовлениеисточников информации (слепки, оттиски, фотоснимки и т.п.). А такими источниками могут быть только указанные в законе. Именно поэтому недопустимо, например, применение полиграфа (детектора лжи) — такое техническое средство законом не предусмотрено и поэтому применяться при получении доказательств не может. Другой вопрос — о целесообразности или нецелесообразности его законодательного закрепления, но это уже область научных дискуссий. На практике же подход должен быть сугубо формальным — допустимо лишь то, что прямо определено законом.

Таким образом, данный вопрос должен решаться дифференцированно, в зависимости от того, на каком этапе собирания доказательств применяются научно-технические средства.

Проверкадоказательств. Все собранные по делу доказательства подлежат тщательной, всесторонней и объективной проверке. Во всех случаях должна быть проверена (подтверждена или опровергнута) достоверность доказательств. Иногда проверяется также допустимость доказательства (например, допрос понятых для установления, не было ли процессуальных нарушений при производстве следственного действия) или его относимость (например, при расследовании квартирной кражи проверяется, не оставлены ли обнаруженные отпечатки пальцев самими жильцами). Но это бывает сравнительно редко. В большинстве случаев допустимость и относимость (или наоборот, недопустимость и неотносимость) очевидны сразу и в какой-то особой проверке не нуждаются. Другие свойства доказательств — их значимость (сила) и достаточность — в предмет проверки не входят, так как их определение представляет собой чисто мыслительную деятельность и поэтому является компонентом оценки (подробнее о разграничении проверки и оценки доказательств будет сказано ниже).

Однако собственно проверке доказательств нередко предшествует другая деятельность — уяснение, познание их содержания, или

Глава 7. Процесс доказывания ИЗ

исследование в узком смысле слова. Иными словами — «извлечение» содержащейся в них информации (а иногда — еше ее перекодирование). Методы такого исследования могут быть самыми разнообразными — от простого визуального восприятия (при прочтении документа, осмотре вещественного доказательства) до сложнейших инструментальных и аналитических методов, применяемых при экспертизе. Одним из таких методов является, например, сравнительное исследование, широко применяемое в криминалистической экспертизе в делях идентификации какого-то объекта (оружия по стреляным пулям и гильзам, исполнителя или автора документа по образцам письма и т.п.). Однако такого рода сложное исследование требуется далеко не всегда, чаще оно бывает сравнительно простым, а иногда вообще отсутствует. Так, при получении вербальной доказательственной информации (например, при допросе) исследование доказательства сливается с его получением, т.е. содержание, смысл информации уясняются в ходе ее восприятия.

Способы проверки доказательств указаны в ст. 87 УПК:

сопоставление с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле;

установление их источников;

получение иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство.

Чаще всего проверка осуществляется путем получения новых доказательств, прямо или косвенно подтверждающих (опровергающих) проверяемое доказательство (см. гл. 5) либо свидетельствующих о их допустимости (недопустимости) и относимости (неотносимости)1. При косвенном подтверждении проверяющие доказательства самостоятельного значения не имеют, действуют только в совокупности с проверяемыми (например, данные о личности свидетеля или эксперта). При прямом подтверждении проверяющие доказательства значимы сами по себе (например, показания других свидетелей, наблюдавших тот же факт) (подробнее о способах проверки допустимости доказательств см. гл. 5.).

Проверка доказательств является таковой только в отношении проверяемых доказательств, для проверяющих она выступает как их собирание.

Как уже отмечалось, данный элемент процесса доказывания в литературе именуется по-разному. Одни авторы называют его про-

Хотя иногда, как справедливо замечает П.А. Лупинская, доказательство может проверятся уже в ходе его получения (например, постановка контрольных вопросов при допросе) (см.: Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник. М, 2006. С. 256).

« - 2521

U-

 

веркой1, другие — исследованием2. Однако большинство авторов вкладывают в него примерно одинаковый смысл — анализ, уяснение содержания доказательства и получение других доказательств в целях проверки его доброкачественности (иногда в содержание этого этапа включаются другие компоненты, которые относятся не к проверке доказательств, а к их оценке, но об этом — ниже).

Более правильным было бы именовать этот этап (элемент) процесса доказывания проверкой доказательств. Во-первых, именно этот термин применяется в законе (ст. 87 УПК) наряду с собиранием и оценкой доказательств (ст. 86, 88). Во-вторых, и в законе (ст. 20, 240 и др. УПК), и в литературе3 термин «исследование» применяется в более широком значении, по существу, как синоним доказывания (например, «в судебном разбирательстве все доказательства по уголовному делу подлежат всестороннему исследованию...» — ст. 240 УПК). Поэтому применительно к отдельному этапу процесса доказывания можно говорить об исследовании в узком смысле этого слова. И, наконец, даже в этом значении исследование, как уже говорилось, не всегда предшествует собственно проверке, этот компонент во многих случаях вообще отсутствует (например, при допросах).

Оценка доказательств— мыслительная (логическая) деятельность субъектов доказывания по определению относимости, допустимости, достоверности, значимости (силы) и достаточности доказательств. Оценка доказательств — заключительный и наиболее сложный и ответственный этап доказывания. Однако, поскольку она представляет собой мыслительную деятельность, то осуществляется на протяжении всего процесса доказывания, пронизывает его4. Действительно, не думая, не мысля, человек не может совершать никаких действий (кроме чисто автоматических). Поэтому, например, следователь в ходе осмотра места происшествия оценивает обстановку, анализирует увиденное и определяет направление' дальнейших действий. Тем не менее в какой-то момент, обычно на каком-то завершающем этапе оценка выступает в своем «чистом виде», когда субъект занимается исключительно осмысливанием, анализом доказательств

 

 


Глава 7. Процесс доказывания

(следователь при составлении обвинительного заключения, суд в совещательной комнате).

Трактовка оценки как мыслительной, логической деятельности общепризнана в литературе. Однако имеются существенные разногласия в определении ее предмета, т.е. того, чтб подлежит оценке. Разные авторы делают акцент на различных свойствах доказательств. Так, одни считают, что оценка доказательств имеет целью определение силы и значения.каждого доказательства в отдельности и всех в совокупности'. По мнению других, оценка доказательств заключается в определении значимости доказательств для установления истины2. Третьи понимают оценку доказательств как логический процесс установления допустимости и относимости доказательств, наличия и характера связей между ними, определение значения и путей использования доказательств для обнаружения истины3. Четвертые считают, что при оценке определяются относимость, допустимость и достоверность доказательств, а также их достаточность доля вывода4.

Этот список можно продолжать долго, но вряд ли есть такая необходимость. Лишь небольшая группа авторов дает исчерпывающий перечень свойств доказательств, подлежащих оценке, включая туда их допустимость, относимость, достоверность, силу и достаточность для вывода5 (или, во всяком случае, декларирует необходимость включения в предмет оценки всех свойств доказательств6).

Представляется, что правы именно эти авторы. Оценке подлежат все без исключения свойства доказательства.Какие-либо изъятия здесь недопустимы. Доказательство, которое не подверглось всесторонней оценке, не может быть положено в основу решения. Оценке подлежат каждое отдельно взятое доказательство (все его свойства) и их совокупность7.

В УПК РФ предмет оценки доказательств регламентирован по сравнению с УПК РСФСР гораздо более полно. Согласно ст. 88 УПКРФ каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимо-

См.: Арсеньев БД. Основы теории доказательств в советском уголовном процессе. С. 42.

2 См.: Кокорев Л.Д., Кузнецов И.П. Уголовный процесс: доказательства и доказы
вание. С. 223.

3 См.: Белкин Р.С. Собирание, исследование и оценка доказательств. С. 66—67.

4 См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 428.

5 См.: Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. С. 7; Курс
советского уголовного процесса. Общая часть / Под ред. А.Д- Бойкова и И.И. Карпе-
ца. С. 614-615.

6 См.: Фаткуляин Ф.Н. Общие проблемы процессуального доказывания. С. 152.

7 См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 439; Арсень
ев В.Д.
Основы теории доказательств в советском уголовном процессе. С. 23.

 

сти, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности — достаточности для разрешения уголовного дела.

К сожалению, здесь не указано такое свойство доказательств, как их значимость (сила), но, как уже отмечалось, оно очень редко выделяется и в литературе1.

В связи с этим встает проблема разграничения предмета оценки доказательств и их проверки, и вообще соотношения этих элементов процесса доказывания. Казалось бы, вопрос этот решается достаточно просто. Оценка — деятельность исключительно мыслительная, логическая. Проверка же заключается в каких-то практических действиях (исследование самого проверяемого доказательства, получение других доказательств). Именно по этому признаку приводится их разграничение в литературе2. И тем не менее довольно часто допускается их смешение (в том числе у авторов, прямо называющих такой критерий). Так, в предмет проверки включается сопоставление проверяемого доказательства с другими имеющимися в деле3. Но ведь такое сопоставление — исключительно мыслительный процесс и поэтому не может входить в проверку доказательств. Включение его туда означает размывание всяких граней между этими двумя этапами.

Конечно, в реальном доказывании оба эти вида деятельности тесно переплетаются. Следователь, проанализировав какое-то отельное доказательство, принимает меры к его проверке, собирает новые доказательства. Затем оценивает собранную совокупность, сопоставляет их межу собой. Придя к выводу о том, что доказательство подтверждено недостаточно, противоречия не устранены, принимает меры к добыванию дополнительных доказательств и т.д. Но и разграничиваются они достаточно четко. Там, где чисто мыслительный процесс — оценка, там, где еще и практические действия — проверка4.

 

 

 

 

Оригинальную трактовку соотношения этих элементов дает А.Р. Белкин. По его мнению, установление относимости, допустимости и достоверности доказательств — элементы проверки (автор называет ее исследованием, но это неважно). В оценку же входят установление наличия и характера связей между доказательствами, определение роли, значения, достаточности и путей использования доказательств для установления истины. Такое определение понятия оценки доказательств позволяет, по мысли автора, «четко установить его содержание и цели»'.

Однако, во-первых, как уже говорилось, определение допустимости и особенно относимости чаще всего не требует проверки (или исследования). Так, любое доказательство, которое устанавливает какой-либо из элементов предмета доказывания (например, показания свидетеля-очевидца), является заведомо относимым (другой вопрос — истинным или ложным). И чтобы констатировать данный факт, не нужно затевать никакой проверки или исследования. Вполне достаточно оценки, причем самой простейшей.

Но главное в другом. Предмет проверки и оценки вообще не может быть критерием их разграничения. Он сам является производным. Иначе можно долго переносить те или иные свойства доказательств из проверки в оценку или наоборот, составлять различенные их комбинации. Сути дела это не проясняет. Нужно исходить из основного различия этих видов деятельности — является она исключительно мыслительной или еще и практической. И тогда все станет на свои места. Некоторые свойства доказательств (достоверность, в ряде случаев — относимость и допустимость) подлежат и проверке и оценке, остальные (сила, достаточность) — только оценке, так как никаких практических проверочных действий для этого не требуется. Следовательно, предметы этих элементов процесса доказывания совпадают лишь частично, являются пересекающимися.

Оценка доказательств, как мыслительная деятельность, протекает по своим логическим и психологическим законам. Вместе с тем она регламентирована и уголовно-процессуальным законодательством. Каким же образом она осуществляется?

Основное правило (и одновременно принцип уголовного процесса) — оценка происходит по внутреннему убеждению субъекта. Согласно ст. 17 УПК судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по внутреннему убеждению. Рассмотрим, чтб это означает. Каковы отличительные признаки (свойства) оценки доказательств по внут-

 

 

 

реннему убеждению (или свободной оценки, как она еще называется)?

Таких признаков два. Во-первых, согласно ч. 2 ст. 17 УПК никакие доказательства не имеют для субъекта оценки заранее установленной силы. Видимо, это указание закона нуждается в расширительном толковании. Не только сила доказательств, но и их достоверность, а также достаточность определяются путем свободной оценки, без каких-либо заранее установленных правил (сложнее с относимостью и особенно допустимостью, но об этом будет отдельный разговор). Таким образом, первый признак свободной оценки —- несвязанность ее субъекта самим законом, отсутствие в нем каких-либо формальных предписаний.

И второй признак — несвязанность субъекта оценки мнением других субъектов, запрет вмешательства в оценочную деятельность. Это отражено во многих правилах, закрепленных в УПК. Так, вышестоящий суд при возвращении дела на новое судебное рассмотрение дает обязательные для нижестоящего суда указания. Но он не вправе предрешать вопросы, решаемые по внутреннему убеждению — о доказанности или недоказанности обвинения, достоверности или недостоверности доказательств и др. (ст. 410 УПК).

Таковы сущностные черты (признаки) свободной оценки доказательств. Закон гарантирует субъекту как «внутреннюю» свободу, не связывая его никакими формальными предписаниями, так и «внешнюю», охраняя его от влияния, давления извне.

А теперь зададимся вопросом, почему принята именно эта, а не какая-либо иная система оценки доказательств? И вообще, возможно ли в какой-то человеческой деятельности принятие решений не по своему внутреннему убеждению? Да, вполне. Это бывает, когда имеются заранее заданное обязательное правило, четкий алгоритм действий. В наш техницизированный век такие ситуации встречаются сплошь и рядом — на транспорте, в строительстве и т.п. Существует множество правил, регламентирующих, как следует поступать в той или иной ситуации. И это вполне оправданно. Субъекту не нужно ломать голову, все рассчитано и выверено без него. Поэтому никакого внутреннего убеждения от него не требуется. Всякий мало-мальски грамотный бухгалтер или прораб знает: действуй по инструкции и будешь прав.

Аналогично и в познавательном процессе. Там, где имеются четкое правило, жесткий алгоритм получения вывода и принятия решения (в математике, кибернетике, логике), там нет места внутреннему убеждению.

Таким образом, возможны лишь две взаимоисключающие системы оценки доказательств — формальная и на основе внутреннего

 

 

убеждения (свободная). И недаром многими учеными действующая ныне система рассматривается как антипод существовавшей ранее системы формальных доказательств1.

Формализованный путь познания имеет целый ряд преимуществ. Он исключает или сводит к минимуму ошибки, не оставляет места субъективизму и произвольному усмотрению и, наконец, он более экономичен. Но все это верно лишь при одном условии — правильность алгоритма. Можно ли создать такой алгоритм для уголовно-процессуального доказывания? Многовековая человеческая практика показывает — это невозможно в принципе.

Как известно, формальная система оценки доказательств, характерная для средневекового розыскного (и особенно инквизиционного) процесса в том и состояла, что каждое доказательство имело заранее определенную силу и заранее определялась их достаточная совокупность. Например, признание обвиняемого считалось самым совершенным доказательством, «царицей доказательств», для признания обвиняемого виновным было достаточно двух согласных показаний незаинтересованных свидетелей, показания одного незаинтересованного свидетеля приравнивались к показаниям двух заинтересованных и т.п. Эта система была основана на приблизительных житейских презумпциях (например, что человек не станет оговаривать сам себя). И даже если отвлечься от ее социальных характеристик (сословное неравенство граждан, широкое применение пыток и др.), она была ненадежна в чисто гносеологическом плане, давала большой процент «сбоя», судебных ошибок. Слишком далек от совершенства был применяемый алгоритм. Никогда нельзя исключить, что оба незаинтересованных свидетеля дают по каким-то причинам ложные показания или добросовестно заблуждаются. Каждое дело уникально и неповторимо. Поэтому формальная система оценки доказательств как гносеологический инструмент исторически себя не оправдала и была заменена своим антиподом — свободной оценкой.

В последние десятилетия в связи с успехами научно-технической революции создались новые возможности для формализации, процесса доказывания уже на ином, качественно новом уровне. В этом направлении сделано немало, особенно в области экспертного исследования доказательств, где создаются и широко применяются автоматизированные методики. Однако, несмотря на отдельные элементы формализации, в целом процесс доказывания остается содержательным. Более того, любые более или менее реальные пер-

 

 

спективы его развития не дают оснований для каких-либо принципиальных изменений в этом вопросе. Никакого универсального алгоритма, пригодного для всех случаев доказывания, не существует и, по всей вероятности, вряд ли он когда-нибудь будет создан. Поэтому основой оценки доказательств остается внутреннее убеждение.

Таким образом, внутреннее убеждение — прежде всего, метод оценки (о других аспектах этого понятия речь пойдет ниже). Причем метод, применяемый «за не имением другого», в тех познавательных процессах, где невозможно получение формализованного вывода. (Здесь очень уместна аналогия с полушутливым определением демократии, согласно которому она есть худший способ управления, если не считать всех остальных.)

Рассмотрим теперь требования, которые закон предъявляет к оценке доказательств. Таких требований три:

1) внутреннее убеждение субъекта должно быть обоснованным;

2) при оценке доказательств субъект должен руководствоваться
законом;

3) он должен руководствоваться при этом также своей совестью.

Однако прежде, чем приступить к рассмотрению этих требований, автор должен сделать небольшое отступление. В юридической литературе обычно называются черты (или принципы) оценки доказательств. Число их у различных авторов неодинаково (обычно от четырех до шести)1.

В черты (или принципы) оценки доказательств включаются рассмотренные выше признаки и указанные три требования (или некоторые из них). Остальные черты (принципы) представляют собой детализацию других или элементы предмета оценки (например, необходимость оценки всей совокупности доказательств, обязанность обоснования вывода в соответствующем процессуальном документе).

Такой недифференцированный подход представляется неоправданным. Все эти черты отнюдь не равнозначны. Первые две — несвязанность субъекта оценки законом и его независимость от других субъектов — представляют собой, как указывалось, сущностные признаки свободной оценки, они определяют саму ее природу. Без них свободная оценка перестает быть таковой, превращается в свою противоположность.

 

 

 

Последние три требования на сущность свободной оценки не влияют (и даже в чем-то эту свободу ограничивают). Они могут быть такими и несколько иными. Например, по УПК РСФСРсубъект руководствовался не совестью, а правосознанием (ст. 71). Или — с введением суда присяжных появилась категория субъектов, не обязанных обосновывать свой вывод. Некоторые из этих требований (необходимость руководствоваться законом) в равной (или даже в большей) мере относятся к противоположной — формальной — системе оценки доказательств. Короче говоря, они характеризуют не свободную оценку вообще, а наш (российский) ее вариант. Но в принципе могут быть (и существуют) иные ее разновидности. Поэтому ставить эти требования в один ряд с сущностными признаками оценки было бы неверно. Что же касается предмета оценки, то это совсем другой вопрос, непосредственно с чертами оценки не связанный (он был рассмотрен выше).

Рассмотрим, каково содержание указанных требований. I. Требование обоснованностивнутреннего убеждения. Согласно ст. 17 УПК судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанномуна совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств.

Это означает, во-первых, что внутреннее убеждение, хотя и является категорией субъективной, должно иметь объективное обоснова-

< ние. Оно не может быть произвольным усмотрением, голословным наитием. Закон обязывает субъекта оценки перед принятием реше-

; ния тщательно и внимательно изучить все материалы дела. В некоторых случаях предусматривается специальная процедура принятия решений и предшествующих ему действий (судебное следствие, судебные прения, порядок совещания судей в совещательной комнате и т.п.).

Во-вторых, требование обоснованности означает обязанность субъекта оценки обосновать, мотивировать свой вывод в соответствующем процессуальном документе (обвинительном заключении,

; приговоре и др.). Определение суда, постановление судьи, прокуро-

{ ра, следователя, дознавателя должны быть мотивированными (ч. 4

ст. 7 УПК). Очевидно, что это требование распространяется и на лю-

'■. бое другое решение по делу. Исключение составляет лишь вердикт

11 присяжных, которые принимают решение, действительно, по наитию и не обязаны его как-то мотивировать. Но это — специфическая

■ ■■■ категория субъектов оценки, вопрос о которой выходит за рамки

л данной работы.

При обосновании решения субъект не вправе ссылаться на свое внутреннее убеждение. Он должен мотивировать свой вывод по су-

 

ществу, ссылками на объективно существующие материалы дела, а не свое субъективное, психологическое состояние. И здесь мы подходим к другому аспекту понятия внутреннего убеждения.

Внутреннее убеждение может рассматриваться не только как метод оценки, но и как ее результат. В этом смысле оно означает чувство уверенности субъекта в чем-то, психологическое состояние убежденности. Оставим в стороне психологические проблемы этого понятия, коснемся лишь его правовой стороны. Имеет ли внутреннее убеждение субъекта какое-либо правовое значение?

По этому вопросу давно существуют две полярные точки зрения. По мнению одних ученых, если у суда или других субъектов оценки нет твердого убеждения, факты не могут быть признаны достоверно установленными1. Согласно другой позиции категории права и долженствования неприменимы к внутреннему убеждению, имеющему психологическую сущность. Всякое требование закона предполагает возможность проконтролировать его соблюдение. Наличие или отсутствие убеждения не поддается контролю2.

Действительно, о чувстве внутреннего убеждения, равно как и о других субъективных состояниях человека можно судить лишь по каким-то внешним проявлениям. В процессе доказывания единственной формой такой внешней объективизации является обоснование своих выводов в соответствующих процессуальных документах или в устных выступлениях процессуального характера (например, в обвинительной или защитительной речи). Именно по фактической обоснованности выводов судят о их правильности, а не по внутреннему состоянию субъекта, принявшего решение. Например, если следователь направил прокурору дело с обвинительным заключением, не будучи до конца убежден в доказанности обвинения, пошел на некоторый риск, то ни для прокурора, ни затем для судьи это не будет иметь никакого значения. Найдя собранные доказательства достаточными, и тот и другой примут соответствующее решение. Внутреннее убеждение следователя никого интересовать не будет. Насколько известно автору, не было прецедента, чтобы был отменен приговор, дело было возвращено на новое рассмотрение или на дополнительное расследование по тому основанию, что следователь или суд принял соответствующее решение, не будучи до конца убежден в его правильности.

Таким образом, внутреннее убеждение субъекта само по себе никакого правового значения не имеет и иметь не может. Зачем же то-

 

 


 

гда закон его устанавливает, да еще и придает ему столь важное значение? Во-первых, как уже говорилось, оно остается единственно возможным методом оценки {напомню, что сейчас речь идет о внутреннем убеждении как о результате, психологическом состоянии субъекта). И, во-вторых, закон стремится максимально гарантировать обоснованность внутреннего убеждения, воспрепятствовать появлению безмотивной, произвольной уверенности, либо какому-то давлению извне. Для этого предусмотрены соответствующие процедуры, за невыполнение которых санкции могут быть довольно суровы. Так, нарушение тайны совещания судей является безусловным основанием отмены приговора (ст. 381 УПК). А что касается его фактической обоснованности, то об этом можно судить только по каким-то объективным показателям — проведенной субъектом мотивировке, аргументации вывода и по имеющимся в деле материалам.

В связи с этим было бы правильным считать обоснование выводов в соответствующем процессуальном документе или в устном выступлении процессуального характера обязательным компонентомоценки доказательств (во всяком случае, применительно к субъектам, для которых такое обоснование является процессуальной обязанностью). Без такой внешней объективизации результат оценки, действительно, остается исключительно личным, внутренним делом субъекта, не имеющим правового значения. Подобно тому, как этап собирания доказательств не может считаться завершенным без процессуального оформления полученного доказательства, так и оценка доказательств не будет оконченной, не получив какой-то реализации в форме устной или письменной речи и соответствующего процессуального оформления.

2. При оценке доказательств субъект обязан руководствоваться законом(ст. 17 УПК). Вчем же заключается роль закона при свободной оценке доказательств?

Прежде всего, закон определяет общие правила оценки, в том числе несвязанность субъекта формальными предписаниями. Поэтому когда субъект при оценке доказательств свободен и независим, то это тоже выполнение требования закона.

Кроме того, существуют прямые указания закона, которые субъект обязан выполнять при оценке доказательств. Прежде всего это относится к оценке допустимости доказательств (как уже говорилось). Эта как раз та сфера, которая легче всего поддается формализации (а в идеале должна быть максимально формализована). А там, где существует жесткое правило, нет места внутреннему убеждению, никакая его свобода недопустима. Так, если свидетель не может указать источник своей осведомленности, то его показания не могут

 

 

служить доказательством, каким бы ни было на этот счет убеждение следователя или судьи, поскольку таково предписание закона (ст. 75 УПК).

Вообще-то, строго говоря, правила оценки допустимости доказательств — изъятие из принципов свободной оценки, исключение в пользу формальной системы оценки доказательств. Но изъятие вполне оправданное. Процессуальная форма, как уже не раз говорилось, имеет свои, весьма высокие цели, и ее соблюдение должно быть четко гарантировано и не зависеть от усмотрения субъекта. Поэтому здесь сугубо формальный подход вполне уместен и необходим.

Несколько сложнее обстоит с оценкой относимости доказательств. Она имеет смешанную природу, формальные и содержательные моменты'. С одной стороны, в законе прямо определены обстоятельства, подлежащие установлению по каждому делу (ст. 73 и др. УПК). Поэтому доказательства, содержащие сведения об этих обстоятельствах, безусловно, относимы. Для констатации этого не требуется внутреннего убеждения, нужно руководствоваться только законом. Иначе обстоит дело с доказательственными фактами (косвенными доказательствами — уликами и контруликами). Их связь с расследуемым событием не всегда очевидна, нередко подлежит тщательной проверке и оценивается без каких-то заранее установленных формальных правил, т.е. на основе внутреннего убеждения.

3. При оценке доказательств субъект должен руководствоваться своей совестью.Совесть — чувство нравственной ответственности человека за свое поведение2.

В УПК РСФСР (ст. 71), как известно, фигурировала другая категория — правосознание (точнее, «социалистическое правосознание», но это уже дань терминологии того времени).

Оправдана ли такая замена?

В принципе, конечно, какая-то нравственная категория должна быть упомянута в законе как своего рода дополнительный моральный ориентир. Есть эта формулировка и в законодательстве большинства других стран. В науке этот новый термин также не вызвал возражений.

Вместе с тем и ссылка на правосознание тоже имеет определенный смысл. Конечно, многие решения в судопроизводстве принимаются «по совести», особенно когда законом допускается усмотрение

 

 

 

 

к

субъекта (например, о прекращении уголовного дела по некоторыми основаниям, о влиянии смягчающих или отягчающих обстоятельств на меру наказания и др.). Но все это — за рамками оценки доказательств. Оценка же — прежде всего, логическая деятельность, которая в общем-то далека от нравственности. И тут часто важнее всего правильное понимание смысла закона, т.е. именно правосознание (например, когда решается вопрос, является ли данное процессуальное нарушение существенным). Нравственные категории тут мало пригодны. Даже присяжные заседатели руководствуются скорее своим пониманием закона, пусть и основанном больше на здравом смысле и житейском опыте.

Поэтому, может, есть смысл (в качестве компромиссного варианта) закрепить в законе наряду с категорией совести, также и правосознание?' Но это уже тема для отдельного и более обстоятельного обсуждения.

 

Глава 8
Ш ДОКАЗЫВАНИЯ. ПРОБЛЕМА КРИТЕРИЯ ИСТИНЫ.
/ ПРЕЗУМПЦИЯ В ДОКАЗЫВАНИИ

.1

/

(Оцессдоказывания в его логическом аспекте представляет со-■('рреюд (перерастание) вероятного знания в достоверное, по-'г'У в доказывании, как известно, всякое знание выступает на 1?чпора как вероятное, проблематичное. В связи с этим при '^трении логики доказывания необходимо предварительно ос-!|Г,ггься на этих категориях — достоверности и вероятности. 'ыряду скатегорией истины (см. гл. 2) в теории доказательств, а ,(з процессуальном законе (ст. 88, 410 УПК) существует поня-7|Стоверкости.

|'1,стоверным является обоснованное, доказанное знание, истин-'/?которого не вызывает сомнений1. Таким образом, всякое дос-/joe знание истинно, но не всякое истинное суждение может Йришано достоверным. Истинными могут оказаться и неаргу-?вовшное высказывание, случайная догадка или предположе-^апример, учение об атомарном строении вещества было созда-1$ античными учеными. Оно было истинным и в то время, но I1 достоверным, получило научное обоснование только в наш |] момент его создания эта была лишь гипотеза, гениальная до-;':,'Аналогичные ситуации сплошь и рядом возникают в судебном У^вании. После долгих и мучительных раздумий следователь /гает новую, оригинальную версию, которая затем полностью ■);[шается. Она тоже была истинной с самого начала, но стала верной значительно позднее.

дгиннссть как характеристика знания означает лишь соответствии объективной действительности. «Истина объективна, ее JjaHie не зависит от сознания человека, не меняется в зависи-доказательств»2. Категория же достоверности помимо отно-j'i знания к действительности включает в себя еще и его обосно- i I, ошатывает собой пути достижения достоверного знания, /,цку его формирования, становления. ■ ■

'^..Ратное А. Р. Вопросы познания в судебном доказывании // Советское го-д> ипрэво. 1964. С. 106—108; Эйсман А.А. Соотношение истины и достоверно-jiFIOmom процессе // Советское государство и право. 1966. № 6. С. 92; Теория .■'#ьс1в в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 287. LfomiiM П.В. Диалектика как логика и теория познания. М., 1973. С. 226.

 

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины 127

Кроме того, достоверность всегда предполагает определенного субъекта, которому адресуется обоснование, и поэтому помимо объективного содержания включает и некоторый субъективный момент1. Так, знание, которое достоверно для одного субъекта (например, для свидетеля-очевидца), может оказаться недостаточно доказанным для другого (например, для суда). Более того, то, что суд одной инстанции признал достоверным, может вызвать сомнения (при тех же самых данных) у суда другой инстанции.

И еще одно принципиальное различие категорий истины и достоверности. Парной категорией истины является ложность (заблуждение). Между истиной и ложью нет каких-либо промежуточных ступеней. Суждение может быть либо истинным, либо ложным. Достоверность имеет своей парной категорией вероятность. Вероятность как характеристика обоснованности знания может быть различных степеней, возрастать, повышаться по мере приближения к достоверности. Поэтому именно категории достоверности и вероятности дают возможность исследовать процессполучения истинного знания, механизм перерастания знания недостоверного в достоверное.

Вероятность, как и достоверность, характеризует знание со стороны его подтвержденное™, означает меру его доказанности, обоснованности. Любая степень вероятности предполагает наличие какого-то обоснования, аргументации вероятности вывода. Поэтому нельзя смешивать вероятное знание с предположением, голой догадкой, которые могут быть и совершенно беспочвенными, неаргументированными. К сожалению, такая трактовка вероятности, понимание ее на обывательском уровне довольно распространены среди юристов, в том числе и серьезных ученых (что подвергается критике даже в философской литературе)2.

Возникшее первоначально в математической теории вероятностей понятие вероятности давно вышло за рамки математики и превратилось в философскую категорию3. Помимо математического определения вероятности, где она принимает четкое количественное выражение, существуют различные теории неколичественной оценки вероятности в ситуациях, когда ей не может быть придано определенное численное выражение. Такая разновидность вероятности обычно называется правдоподобностью. (В наиболее полном виде

См.: Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1973. С. 156.

См.: Советский уголовный процесс / Под ред. Л.М. Карнеевой, П.А. Лупин-ской, И.В. Тыричева. М., 1980. С. 32.

См. напр.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983.

 

теория правдоподобного рассуждения разработана американским математиком Д. Пойа1.) В современной неклассической логике существует целый ряд направлений вероятностной логики, которая возникла как продолжение классической индуктивной логики и в настоящее время включает ее в себя как частный случай.

В вероятностной логике высказываниям могут приписываться не только два значения (истинно или ложно), но и множество промежуточных (вероятностей). Причем для логической вероятности, в отличие от вероятности как математической категории, требование четкого численного выражения степени вероятности необязательно.

В юридической науке концепция процесса достижения достоверного знания с позиций теории вероятностей и вероятностной логики, объяснение механизма перехода вероятного знания в достоверное разработано А.А. Эйсманом. Его логическая схема основана на математической теореме умножения вероятностей. Согласно этой теореме вероятность совпадения двух или более случайных событий равна произведению их вероятностей. Таким образом, с накоплением доказательств какого-либо факта вероятность их случайного совпадения резко падает и, напротив, правдоподобность вывода возрастает.

«Чтобы наглядно показать, по какому закону падает вероятность случайного совпадения нескольких событий, можно привести такой пример: если вероятность каждого события составляет 0,5, то вероятность одновременного совпадения четырех таких событий равна 0,5 х 0,5 х 0,5 х 0,5 = 0,625. Иначе говоря, если появление отдельного события можно ожидать в 50 случаях из 100, то совместного появления этих четырех событий следует ожидать только в шести случаях из 100»2.

Конечно, в судебном доказывании значимость каждой улики четкой математической величиной выразить невозможно. Мы имеем дело лишь с «несчитанной вероятностью», определяемой приблизительно. Тем не менее данная закономерность действует и здесь. В этом легко убедиться, придав аргументам любое условное доказательственное значение. По мере увеличения количества улик, доказательств резко падает вероятность их случайного совпадения и увеличивается вероятность обосновываемого тезиса. Таков в общих чертах механизм получения достоверного знания в судебном доказывании.

2

Особенностью данной модели является то, что при любых допустимых вероятностных значениях аргументов (от нуля до единицы) надежность вывода никогда не может достигнуть единицы. Она может выражаться лишь величиной, бесконечно приближающейся к ней (поскольку произведение любого числа как угодно малых величин не может быть равным нулю). Это означает, что в судебном доказывании четкой обозначенной грани между вероятностью и достоверностью нет. Вероятность перерастает в достоверность постепенно и неуловимо, теоретически до бесконечности приближаясь к единице. Поэтому достоверность — опять же теоретически — может быть представлена как очень высокая степень вероятности1.

•-До каких же пор продолжается накопление доказательств? Где тот предел, за которым вероятность можно считать достоверностью? И как он определяется?

Такое накопление идет до момента достижения практической достоверности, т.е. до тех пор, пока случайное совпадение собранной совокупности становится практически нереальным. Теоретически же возможность такого совпадения остается всегда. Но это — из серии так называемого чуда Эддингтона — когда обезьяна, ударяя наугад по клавишам пишущей машины, напечатает, допустим, «Войну и мир» Л. Толстого. Чисто теоретически такую возможность исключить нельзя, но каждому ясно, что практически такая возможность совершенно немыслима. (Вопрос о том, как определяется момент достижения практической достоверности будет рассмотрен ниже.)

Хорошей иллюстрацией рассматриваемой логической модели может служить процесс экспертного идентификационного исследования, особенно в традиционных видах экспертиз, достигших высокого уровня формализации и автоматизации (почерковедение, дактилоскопия и др.). Большинство методик там основано на вероятностно-статистических методах. Каждый идентификационный признак (например, почерка) имеет свою, математически выраженную идентификационную значимость. Она обратно пропорциональна его частоте встречаемости (вероятности появления). Последняя определяется путем изучения большого массива статистического материала. Таким образом, чем чаще встречается данный признак, тем больше вероятность его случайного появления и соответственно ниже идентификационная значимость (и наоборот, чем он реже встречается, тем более ценен). Подсчет суммарной вероятности превращается в чисто математическую процедуру. Категорический вывод дается, когда его вероятность достигает

 

очень высокой степени, близкой к единице (в каждом виде исследований имеется такая пороговая величина, тоже основанная на статистическом материале, обычно с большим «запасом прочности»).

Таким образом, именно из «суммы» вероятностей, вопреки распространенному мнению, возникает достоверное знание. Точно такая же закономерность действует и в доказывании в целом, с той только разницей, что степень вероятности там не может быть точно исчислена. В тех же сферах, где такое возможно, этот процесс предстает в своем, так сказать, математически чистом виде.

Вероятностная логика доказывания создана несколько десятилетий назад. До этого в процессуальной науке господствовала противоположная модель, основанная на дедуктивной логике. Достоверное знание, согласно этой модели, достигается путем опровержения всех возможных вариантов, за исключением одного, который и становится достоверным. В наиболее полном виде эта концепция представлена А.А. Старченко1.

После разработки А.А. Эйсманом вероятностной логики доказывания она довольно быстро получила признание и стала господствующей. Вместе с тем некоторые видные ученые того времени до конца своих дней (а здравствующие и поныне) ее так и не восприняли (хотя опровергнуть по существу даже на пытались). Основной камень преткновения между сторонниками и противниками вероятностной логики заключается в том, что последние отрицают возможность постепенного перехода вероятности в достоверность, проводя между ними резкую грань. «Разница между вероятностью и достоверностью не количественная, а качественная, достоверность ни в коем случае нельзя рассматривать как высокую степень вероятности», — писал, например, М.С. Строгович2. Сходную мысль высказывали и другие ученые3.

К сожалению, сторонники этой концепции обычно ограничиваются лишь декларацией данного положения, обходя вопрос о том, каким образом совершается такое внезапное и чудодейственное превращение вероятного сознания в достоверное, где, на каком этапе накопления доказательств осуществляется этот качественный скачок. Остается неясным, где именно проходит та грань, которая четко отделяет вероятность от достоверности, почему, например, данный факт признается установленным достоверно на основании, допустим, показаний пяти свидетелей, а не четырех или шести. Задача до-

 

казывания значительно упрощалась, если бы существовала такая формула, однозначно отделяющая вероятный вывод от достоверного.

Те же авторы, которые пытаются как-то обосновать такой резкий и внезапный переход вероятности в достоверность, как и А.А. Стар-ченко, исходят из того, что это происходит в результате последовательного отпадения по мере накопления доказательственной информации всех вероятных вариантов, кроме одного1. Отсюда и требование выдвижения по делу всех возможных версий2.

Однако такой путь познания — путем перебора всех возможных вариантов — возможен лишь в ситуациях, когда число этих вариантов конечно и может быть выражено математической величиной (так называемая полная система событий, сумма вероятностей которых равна единице). Только при этом условии возможен достоверный вывод на основе дедукции. (Например, при доказательстве геометрических теорем, когда истинность какого-то положения устанавливается путем обоснования ложности всех остальных.) В судебном же доказывании такие ситуации если и встречаются, то как редкое исключение. Недаром А.А. Старченко так охотно оперировал примерами, которые были редкостью даже в те времена — преступлениями, совершенными на пустынных полярных островах, где круг их возможных участников очень ограничен. В детективных произведениях тоже излюбленным сюжетом является совершение преступления в каком-то замкнутом пространстве — на яхте, в старинном замке и т.п. Но их цель — занимательность, интрига, а не жизненная правда. Это, конечно, увлекательно — «вычислять* вместе с автором преступника из узкого круга подозреваемых, но довольно далеко от реального расследования. Ни в каком, даже самом захудалом городишке преступления не раскрываются путем поголовной проверки и доказывания невиновности всех его жителей, за исключением одного или нескольких. Истина устанавливается путем накопления доказательств, подтверждающих какую-то одну версию, постепенного превращения ее из вероятной в практически достоверную. (Это, конечно, не исключает параллельного опровержения конкурирующих вариантов, но вовсе не абсолютно всех, теоретически мыслимых.)

Таким образом, только вероятностный подход дает достаточно удовлетворительную модель логической структуры процесса получения достоверного знания в судебном доказывании. (Заметим, кстати, что эта модель была создана, лишь когда получили достаточное развитие вероятностная логика и теория правдоподобных рассуждений.

 

До этого она возникнуть просто не могла ввиду отсутствия для этого объективных условий. Поэтому изложенная критика предшествующей логической модели — дедуктивной — означает не упрек в адрес А.А. Старченко и других ее создателей, а констатацию объективного положения вещей.)

Если метод перебора вариантов в судебном доказывании исключен и скачкообразный переход вероятности в достоверность невозможен, то как же определяется момент, когда вероятность, пусть и очень высокая, превращается в практическую достоверность? Ответ в общем-то ясен — по внутреннему убеждению. Поскольку какой-то универсальной формулы такого определения не существует (за исключением некоторых видов экспертных исследований, где вероятность поддается математическому исчислению), то остается только один путь — свободная оценка по внутреннему убеждению. И здесь мы подходим к еще одному аспекту этого понятия — внутреннему убеждению как к критерию (точнее, одному из критериев) истины.

Критерием истины, как известно, является практика (во всяком случае, лучшего пока еще никто не предложил). Однако в судебном доказывании (в отличие, например, от естественных наук) возможности прямой экспериментальной проверки, как правило, не бывает. Поэтому критерий практики действует здесь опосредованно. И формы его проявления весьма разнообразны. Это и коллективная практика правоохранительных органов и судов, использование достижений естественных и технических наук, применение различных приборов и аппаратуры как овеществленной практики, прямая экспериментальная проверка там, где это возможно (следственный эксперимент, экспертиза), и др.1

Коллективная практика всегда аккумулируется в знаниях конкретных носителей, индивидов. Такими носителями и являются лица, осуществляющие оценку доказательств — следователи, прокуроры, судьи. Их личный житейский и профессиональный опыт в определенной мере концентрирует знания, накопленные и апробированные обществом. Внутреннее убеждение формируется на базе этого опыта. Поэтому оно — одно из косвенных проявлений критерия практики.

Было бы крайним упрощением считать, что внутреннее убеждение является при оценке доказательств прямым и однозначным критерием правильности этой оценки. Внутреннее убеждение одного субъекта не обязательно для других, оно никак не учитывается при

 


 

проверке обоснованности решения и вообще, как указывалось, не имеет какого-либо правового значения. И тем не менее оно — критерий практики как отражение объективного в субъективном.Только в этом смысле можно говорить о внутреннем убеждении как о критерии истины. Разумеется, критерий этот не единственный, а лишь одно из многих проявлений более общего критерия — практики, и не абсолютный, а относительный. И тем не менее отрицать такую роль внутреннего убеждения было бы неверно.

В связи с этим трудно согласиться с авторами, которые рассматривают внутреннее убеждение как исключительно субъективный критерий при оценке доказательств, лишенный какого-либо объективного содержания1, либо вовсе отрицают такую роль внутреннего убеждения2. Вся существующая система иерархии субъектов доказывания, коллегиальность в рассмотрении дел — все это призвано максимально использовать рассматриваемый критерий. Увеличение числа субъектов повышает эффективность субъективного критерия, придает ему в какой-то мере объективный характер. Гарантии истинности значительно возрастают, если к одному и тому же выводу придут многие субъекты, да еще независимо друг от друга.

Кстати, точно такую же закономерность можно отметить и в некоторых других сферах человеческой деятельности. Особенно наглядна аналогия со спортивным судейством. В тех видах спорта, где имеются четкие формальные показатели — килограммы, метры, секунды, — число судей минимально, оно определяется просто их физическими возможностями. Там же, где таких критериев нет, где судейство носит оценочный характер (например, фигурное катание на льду), состав судейской коллегии максимальный. И что интересно — при отсутствии каких-либо заданных четких критериев десять судей независимо друг от друга дают примерно одинаковую оценку в цифрах. Разброс бывает обычно невелик, в пределах 10%. Так срабатывает субъективный критерий, наполняясь по мере увеличения числа субъектов объективным содержанием — коллективным опытом3.

Таким образом, противопоставление объективного и субъективного критериев истины не носит абсолютного характера. При невоз-

 

2

 

>

 

можности прямой экспериментальной проверки вывода субъективный критерий нередко выступает как одно из косвенных проявлений объективного, концентрированное выражение коллективного опыта, общественной практики. Именно такую роль выполняет внутреннее убеждение субъектов доказывания, которое является, с одной стороны, методом оценки доказательств, а с другой — в качестве результата этой оценки выступает одним из критериев ее правильности.

В заключение остановимся на вопросе о роли в доказывании презумпций. Презумпция (от лат. praesumptio — предположение) — общее правило, на основании которого заранее постулируется (пре-зюмируется) какой-то факт'. Существуют различные виды презумпций, но нас интересует лишь некоторые категории — те, которые, во-первых, закреплены в законе (правовые презумпции), и, во-вторых, относящиеся к логике доказывания. Они трактуются как «признание факта юридически достоверным, пока не будет доказано обратное»2.

Наиболее важной среди них, можно сказать, определяющей тип процесса, является презумпция невиновности. Как известно, впервые она была провозглашена во время Великой французской революции, а затем воспринята в большинстве цивилизованных стран как демократический институт и необходимый атрибут правового государства. Но в нашей стране история становления этого принципа была сложна и драматична. В советский период он длительное время отрицался и порицался как буржуазный и реакционный. В последние десятилетия началась борьба прогрессивно настроенных юристов за его реабилитацию, которая в конечном счете увенчалась успехом. В конце 80-х — начале 90-х гг. он был закреплен сначала в союзном, а потом и во всероссийском законодательстве. В ныне действующей Конституции РФ ему посвящена ст. 49 (ч. 1): «Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда».

Однако этому победному финишу предшествовал длительный и тернистый путь. На протяжении нескольких десятилетий велись бурные (если не сказать — ожесточенные) дискуссии и споры3.

 

 

 

 

Немало известных ученых выступало с возражениями, порой довольно резкими, против презумпции невиновности1. И вовсе не потому, что были ярыми реакционерами. Нет, многие из них были людьми, настроенными достаточно демократично и гуманистично. Основная их ошибка, по-моему, заключается в том, что они рассматривали презумпцию невиновности исключительно в ее логическом аспекте. А при таком подходе она, действительно, приводит к парадоксам и противоречиям (например, типа: если он не виновен, то почему за решеткой?). Но этот принцип имеет не логическую,а социальную природуи с чисто логических позиций объяснен быть не может. С точки зрения логики абсолютно равноправным будет и прямо противоположный тезис — обвиняемый считается виновным до тех пор, пока не будет оправдан судом. Возможен и третий, промежуточный вариант — обвиняемый не считается ни тем, ни другим, а находится под подозрением. Как известно, в истории права все эти варианты имели место. Презумпция невиновности (или виновности — неважно) — постулат, который общество принимает исходя из своих социальных ценностей и представлений. В правовых, демократических государствах провозглашается презумпция невиновности. Можно только порадоваться, что наконец-то это сделано и у нас.

Вернемся, однако, к логике доказывания. Презумпция невиновности, при всей ее важности, прямого отношения к логике доказывания не имеет. Она определяет, во-первых, правовой статус обвиняемого. Он считается невиновным, следовательно, не может подвергаться никаким ограничениям и лишениям, за исключением самых необходимых мер процессуального принуждения. И, во-вторых, презумпция невиновности еще раз подчеркивает исключительное право суда на признание лица виновным (хотя, строго говоря, это уже совсем другой принцип — осуществление правосудия только судом, закрепленный в других нормах — ст. 118 Конституции РФ). Все это весьма важно и принципиально, но от логики доказывания все же далековато. А вот следствия из презумпции невиновности имеют к этой логике прямое отношение.

Таких следствий три.

Первое— правило об обязанности доказывания (ч. 2 ст. 49 Конституции РФ). Обвиняемый не обязан доказывать свою невинов-

 

>


Доказывание и доказательства в уголовном процессе

ность, такая обязанность лежит на соответствующих государственных органах (этот вопрос рассмотрен в гл. 3).

Второеправило о толковании сомнений. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ). Это означает, что если какой-то факт не удалось достоверно ни подтвердить, ни опровергнуть, он считается существующим, когда свидетельствует в пользу обвиняемого, и не имевшим места, если говорит против него.

Третье— недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. Это правило, хотя и не сформулировано прямо в законе, вытекает из оправдания лица по мотивам недоказанности обвинения (или прекращения дела на следствии по этому основанию (о преюдициях как разновидности формальной истины см. гл. 2).

Строго говоря, применительно к доказыванию логическими презумпциями являются только два последние упомянутые следствия. Второе содержит правило о толковании доказательственных (промежуточных) фактов, третье дает предписание для случаев принятия окончательного решения по делу.

В литературе помимо утверждения, что приговор, не может быть основан на предположениях, называются еще иные, кроме указанных в законе, следствия из презумпции невиновности — недопустимость выводов о виновности лица на основании противоречивых данных и др.1 Но все они, хоть как-то и связаны с рассматриваемым принципом, сами презумпциями не являются. Презумпция — как говорилось, узаконенное предположение. Данные же правила представляют собой самые элементарные логические требования, предъявляемые к обоснованию любого вывода.

Итак, презумпции в доказывании (логические презумпции) — это узаконенные постулаты, правила принятия решений. Они действуют только в тех случаях, когда достоверное знание оказывается недостижимым, когда истина не может быть установлена. Именно на эти случаи они и рассчитаны. Конечно, хорошо, что у нас есть презумпции. И хорошо, что они такие, какие есть. Но их применение — метод принятия решений и за неимением лучшего,когда просто нет другого выхода. Поэтому автор не может разделить восторгов

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.