Шуйско-Смоленский образ Пресвятой Богородицы

Город Шуя

В древней Владимиро-Суздальской земле, недалеко от города Иваново-Вознесенск, нынешнего Иванова, расположен старинный город Шуя. Отчего получил он свое на теперешний слух диковинное имя, об этом много было разных толков и предположений у досужих ученых мужей прошлого. Один из них считал даже, что на сарматском языке слово «шуя» означает столицу или Престольный Град, что Шуя якобы являлась одним из самых древних городов на территории Руси и была столицей Белой России. Как ни лестно было бы такое легендарное предание для города, однако, скорее всего, имя свое он заимствовал от живописного и высокого левого берега реки Тезы, на котором в прежние времена был построен. Левый по старославянски звучит как «шуий», отчего и городок стал прозываться Шуя.

Как и многие другие русские города, немало видел он на своем веку скорбей и разорений. Огонь пожаров и войн безвозвратно уничтожал вместе с городами и селами и сами сведения об их существовании, и потому первое письменное упоминание о Шуе относится уже к 1539 году. В этом году она была разорена татарами во время набега казанского хана Сафа-Гирея. Хотя теперь от этого года первого летописного упоминания принято вести отсчет возраста города, ясно, что в действительности Шуя много старше и настоящий год ее рождения следует искать где-нибудь в XV, а то и в XIV столетии.

Прошел всего лишь десяток лет после упомянутого набега казанцев, и Шуя, как видно успевшая уже оправиться после недавнего разорения, собирает один из передовых полков для похода на Казань Грозного самодержца Иоанна. В это царствование город вообще отмечен каким-то особенным монаршим вниманием. Так, когда Иван Васильевич задумал учредить опричнину, то в числе девятнадцати городов была выбрана и Шуя, в то время, казалось бы, неприметная и небольшая. Тем не менее, она вошла в число опричных земель вместе с такими значительными в то время городами, как, например, Вологда иНовгород. А в духовной грамоте Ивана Васильевича, составленной в 1572 году, говорится: «... а сына своего Федора благословляю крест золотой с мощми Ивановской Грязнова. Даю ему город Суздаль, Шую,Кострому...» — и далее перечисляется ряд прочих городов, замыкаемый Ярославлем.

Вошла в историю Шуя и благодаря близости к представителям еще одной царской династии, хотя и весьма недолго обладавшей престолом, которой она даже составила памятное имя. В 1606 году, после убийства Лжедмитрия I, на царство был возведен боярин Василий Иванович Шуйский, потомок в пятом колене первого князя Шуйского — Василия Юрьевича, внука Суздальского князя Василия Кирдяпы (ум. 1403). В том же году новый самодержец пожаловал своему родовому городу уставную грамоту, написанную на имя всех шуян. Благодарные жители города и в напастях Смутного времени хранили верность русскому государю, хоть и поплатились за это разорением. В 1608 году жители Шуи отказались присягнуть на верность Тушинскому вору, оказав сопротивление полякам и изменникам силами собранного под начальством боярина Феодора Ивановича Шереметева ополчения, «и билися с ними на смерть».

Но и после того немногим уцелевшим жителям не раз еще приходилось слышать топот вражьих коней и видеть на своей земле лихих наездников, алчных до их и без того разграбленного скромного стяжания. Едва ли не каждый год этих смутных лет Шуя подвергалась опустошительным набегам враждебных литовцев, казаков, черкесов и русских «воров», особенно бедственный из коих в 1619 году превратил Шую в развалины и пепелище.

Не меньше врагов губило имущество и жизни горожан несчастье, бывшее бичом деревянных городков русского средневековья. Прошло лишь десять лет с последнего разорения, и в 1629 году пожар уничтожил тридцать два двора из бывших в то время в городе ста пятидесяти четырех. В 1640 году случился пожар еще более сильный, во время которого сгорело восемьдесят два двора, и еще сорок два было разломано при тушении пожара. Сгорели церкви Воздвижения и Борисоглебская с книгами и образами, приказной, губной и гостиный дворы с товарами, кабак, таможня, тюрьма и богадельня. Как писали шуяне в своей челобитной царю: «... и от того, Государь, пожару мы разорились до конца и разбрелись кормитца по миру».

Впрочем, «до конца» город все же не разорился, но после каждого очередного татарского или литовского разбойного нападения вновь отстраивал из пепла свои улочки и дворы, наполняя их торговцами и ремесленниками, служилым да тягловым народом. Вновь заводился здесь тороватый купец, налаживал дело, считал барыши, и лучше против прежнего становился городок с каждым годом, до нового разорения, пожара или другой какой напасти.

Как и всякий русский город прежних времен, главным украшением своим почитала Шуя благолепные храмы и монастыри. И вот один за другим поднимали свои главы Крестовоздвиженский, Покровский, Спасский и Ильинский храмы, Троицкий и Всехсвятский монастыри. Но самым дорогим для жителей Шуи был и, наверное, остается старинный Воскресенский собор, история которого непосредственно связана с явлением чудотворного Шуйско-Смоленского образа Пресвятой Богородицы.

Шуйско-Смоленский образ Пресвятой Богородицы

В июле 1654 года Московское государство постигло великое бедствие, продолжавшееся в разных его областях до февраля 1655 года. Это была губительная эпидемия чумы, в то время называвшаяся «моровым поветрием». Размеры заражения быстро приобрели ужасающий характер, захватывая все новые области и города. «Как серп пожинает колосья, так точно моровая язва вырывала в то время людей из среды живых. Страшное и ужасное было то время, полное слез, печали и воздыхания», — повествует составленное в XVII веке «Сказание о чудесах от чудотворного образа Шуйско-Смоленской Божией Матери», вполне точно передавая впечатление, произведенное болезнью на современников. Эпидемии такой силы не было на народной памяти уже более восьмидесяти лет, и народ оказался ввергнут в сильнейшее недоумение и уныние, не зная, какими средствами защитить себя от такой напасти.

Вот как описывал эпидемию моровой язвы очевидец событий архидиакон Павел Алеппский: «То было нечто ужасающее, ибо являлось не просто моровою язвой, но внезапною смертью. Стоит, бывало, человек — и вдруг моментально падает мертвым; или едет верхом или в повозке — и валится навзничь бездыханным, тотчас вздувается как пузырь, чернеет и принимает неприятный вид. Лошади бродили по полям без хозяев, а люди мертвые лежали в повозках, и некому было их хоронить.<...> Когда она проникала в какой-либо дом, то очищала его совершенно, так что никого в нем не оставалось. Собаки и свиньи бродили по домам, так как некому было их выгнать и запереть двери. Город, прежде кипевший народом, теперь обезлюдел. Деревни тоже, несомненно, опустели, равно вымерли и монахи в монастырях. Животные, домашний скот, свиньи, куры и прочие, лишившись хозяев, бродили, брошенные без призора, и большею частью погибли от голода и жажды, за неимением, кто бы смотрел за ними. То было положение, достойное слез и рыданий». Всего первой волной чумной эпидемии было поражено более тридцати пяти городов и охвачена территория почти в 30 000 квадратных километров, причем погибло более половины всего населения центральной части Московского государства.

При наступлении эпидемии, как и всегда в случаях подобных бедствий, русские люди обратились к помощи Божественной. Подлинно, этот народ истинно христианский и чрезвычайно набожен, ибо как только кто-нибудь, мужчина или женщина, заболеет, то посвящает себя Богу: приглашает священников, исповедуется, приобщается и принимает монашество, что делали не только старцы, но и юноши и молодые женщины: все же свое богатство и имущество отказывает на монастыри, церкви и бедных», — отмечает в своих записках архидиакон Павел Алеппский. Повсюду жители накладывали на себя строгий пост, постясь по три дня и по неделе, совершали водосвятные молебны и крестные ходы с чтимыми иконами и мощами.

Подобным образом и в Шуе, которую также не миновала опасность, при появлении губительного недуга «шуйские граждане, видя свою неминуемую кончину, объяты были великим страхом, ужасом, унынием и печалию и в ожидании смерти проливали горькие слезы», — как повествует об этом упомянутое «Сказание». Не находя иных средств избавиться от опасности и веря, что бедствия попускаются Богом не случайно, а в наказание за греховную жизнь, граждане города обратились к покаянию и молитвам.

И снова повествует нам «Сказание»: «...архимандрит Троицкой обители, находившейся близ города и называвшейся Шуйской пустыней, все городские иереи и диаконы с множеством народа собирались в соборную церковь, совершали здесь молебное пение и со слезами умоляли Всемогущего Человеколюбца, в Троице славимого Бога и Пречистую Его Матерь, Пресвятую Богородицу, и Святых Ангелов и Архангелов, и Предтечу Господня Иоанна, и всех Святых, чтобы Всемилостивый Человеколюбец Бог явил людям милосердие Свое и отвратил праведный гнев Свой от создания Своего, от православных христиан. Иногда поднимались святые кресты и иконы от всех церквей и совершались крестные ходы кругом города, с теми же слезными мольбами ко Господу Богу и святым Его. И каждый иерей отдельно, в своей церкви, с детьми своими духовными совершал молебное пение, прося милости Божией, избавления от ужасной болезни. Все обращались тогда к Милосердому Господу, бодрствовали, молились, постились духовно и телесно, каялись в грехах своих и давали различные обеты Человеколюбивому Богу, Пресвятой Богородице, Ангелам и Архангелам и всем святым угодникам Божиим. Одни обещались строить новые святые храмы, другие — обновлять ветхие церкви. Одни давали обещание вновь писать и украшать окладами святые иконы в церквах Божиих, другие — снабжать церкви Божии книгами, ризами, колоколами и всякой церковной утварью. Одни делали приношения от имений своих церковному причту и монастырям, другие раздавали щедрую милостыню нищим, чтобы тем умилостивить Всемилостивого Владыку, Господа Бога своего, обратить праведный гнев Его на милость и избавиться от смертной язвы».

В это бедственное время одному из прихожан Воскресенской церкви пришла мысль о написании новой иконы Пресвятой Богородицы, списка со Смоленского образа. В ближайший же праздничный день, когда в церкви было великое множество народа, мысль эта была высказана вслух и встречена общим и радостным согласием. По общем рассуждении решено было поручить написание иконы местному шуйскому иконописцу Герасиму Тихонову Иконникову, которого все знали как «доброго иконописца и гораздого мастера».

В том, что прихожане Воскресенской церкви обратились к написанию такой «обетной» иконы Божией Матери как средству своего спасения от жестокости губительной эпидемии, нет ничего нового и необычного. Вера в возможность получить избавление от несчастья через обращение к чтимому образу Богоматери была присуща русским людям с первых лет принятия ими христианства. О глубоком благоговении русских к иконам говорит неоднократно поминаемый нами Павел Алеппский, у которого даже сложилось мнение, что русские не молятся иначе, как только перед иконами, устремив на них свой взор и совершая поклоны. Почитание иконы, поклонение и прикладывание к ней являлись для русского человека весьма важными актами религиозной жизни, требовавшими глубочайшего благоговения, можно сказать — были событием. Архидиакон Павел упоминает о таком обычае русских: по причине их особого благочестия у них не принято часто прикладываться к иконам. Более того, он говорит, что делать это принято было раз в году в Неделю Православия, причем предварительно вымывшись и надев чистое платье.

Примеры получения благодатной помощи от чудотворных икон были всем хорошо известны и у всех на слуху. Но почему был выбран именно Смоленский образ Богородицы? Помимо давнего и широкого почитания данного образа, причина этого, думается, состояла и в том, что во время описываемых событий продолжалась осада русскими войсками Смоленска, отторгнутого от Русского государства в Смутное время Польшей. Повсеместно возносились ежедневные моления о даровании победы русскому оружию и возвращении древнего русского города под державу Православной Руси, что и случилось 13 сентября. Вероятно, именно эта весть способствовала стремлению граждан Шуи написать именно Смоленский образ Богоматери — знак Ее расположения к их страждущему Отечеству.

Итак, остановив свой выбор на иконописце Герасиме Тихонове Иконникове, прихожане Воскресенской церкви просили написать Смоленскую икону «со всяким благоговением и поспешностию». Иконописец с радостью взялся за предложенный труд, молясь Пресвятой Владычице об успешном его совершении. Икона писалась неделю, в продолжение которой иереи со всеми прихожанами совершали ежедневные богослужения, пели молебны, «бодрствовали, постились и молились». Видя, как день ото дня увеличивается смертность, все готовились к смерти, принося покаяние перед своими духовными отцами и причащаясь Святых Христовых Тайн.

Во время работы иконописца над образом случилось первое чудесное событие. На следующий день после того, как он нанес на доску «прорись», то есть еще не «раскрытое» в цвете графическое начертание иконы, он обнаружил, что образ по необъяснимым причинам изменился, заметно отличаясь теперь от подлинника Смоленской иконы: Правая ножка Богомладенца оказалась согнута в колене и поднята выше спокойно протянутой левой. Левая ручка Спасителя обхватила ладонью пяту, а на согнутую в колене правую ногу Христа опирается локоть Его правой руки, поднявшей до уровня глаз свиток.

Подозревая себя в совершении ошибки, иконописец исправил изображение, но и на третий день обнаружил в нем то же изменение, что и в начале. Более Герасим не решился уже исправлять свою работу, видя в совершающихся изменениях не случайность, но чудесное действие особенного Промысла Божия. О случившемся он сообщил священству и гражданам, которые восприняли это известие с благоговением и страхом Божиим, увидев здесь знамение надежды на избавление от напасти.

По истечении недели, когда икона была написана, весь причет церковный, облачившись в ризы, со свечами и кадилами, в сопровождении народа пришел к дому иконописца, принял новонаписанный образ и крестным ходом отнес его в Воскресенскую церковь. Когда икона была поставлена на предназначенное для нее место, вся церковь озарилась необычайно ярким светом, исходившим от иконы. Видя это и ощущая в душе своей действие Божественной благодати, все бывшие здесь исполнились великой духовной радости и ликования. Перед новой иконой иереями сразу же было отслужено молебное пение, во время которого народ горячо молился, прославляя милость Божию и заступничество Пресвятой Богородицы. «После этого, — повествует далее «Сказание», — народ стал приносить сребреники, кто сколько мог, на украшение новонаписанной святой иконы, возложивши всю свою надежду на Бога и на Пречистую Его Матерь».

Тем не менее, за этим первым чудом не последовало, как ожидалось, немедленного прекращения губительного поветрия. Напротив, болезнь принялась свирепствовать с еще большей силой, так что «был страх великий, ужас и печаль». С еще более усердным молением народ обратился к Богу и Богоматери, приходя в храм к каждой Божественной службе целыми семьями, и вскоре получил просимое. Смертность прекратилась, все лежавшие к тому времени на одре болезни получили внезапное исцеление, на которое не могли и надеяться, так как прежде болезнь была неизлечима. «Иконописцу же, — замечает «Сказание», — написавшему святую икону, Матерь Божия даровала великую милость: Она взяла его к Себе в небесные обители, с родителями его и братьями, в числе пяти человек. Все они, после исповеди и причащения Святых Тайн, постриглись в монахи, приняли схиму и потом отошли в вечность».

Эпидемия прекратилась вначале в приходе Воскресенской церкви, а затем и во всем городе. Потери от нее составили почти половину городского населения: из тысячи ста семидесяти, живших тогда в Шуе, умерло пятьсот шестьдесят человек, причем из двухсот одиннадцати посадских дворов девяносто вымерло полностью. В память о моровой язве рядом со Спасской церковью на городской площади была в 1655 году построена часовня с хранившимся в ней памятным крестом.

Через одиннадцать лет после этих событий, в понедельник Светлой седмицы 1666 года, произошло новое чудо от Шуйской иконы: исцеление одержимого отрока Иакова. В промежуток времени от 16 апреля 1666 года до 7 октября 1667 года от иконы совершилось восемьдесят пять чудесных исцелений, всего же их к 1800 году было записано сто девять. Из них большинство составляют случаи исцелений от полной или частичной слепоты и болезней глаз, а также от различных душевных и умственных расстройств. Были также случаи исцелений от болезней ног и рук, расслабленности, различных заболеваний внутренних органов, болезней головы, глухоты и зубной боли.

В 1666 году за подписью шуйских священников и от имени городских жителей, царю Алексею Михайловичу было отправлено донесение, повествующее о совершающихся от новоявленной иконы чудесах. Следствием сего в 1667 году была грамота Святейшего Патриарха Иоасафа, согласно указу царя Алексея Михайловича и решению Освященного Собора повелевавшая архиепископу Суздальскому и Торусскому Стефану с несколькими священниками ехать в Шую для свидетельствования истинности происходящих там от Смоленской иконы чудес. Почтенные клирики прибыли в Шую накануне 28 июля, перед днем празднования Смоленской иконе, и отслужили Всенощное бдение, а в сам праздник торжественно совершили Божественную Литургию и молебен. После сего они взяли письменные свидетельства у соборных священников Алексея и Григория и их прихожан, подтверждающие истинность совершившихся исцелений. При этом для совершенного удостоверения призывались и свидетели из числа близких исцелившихся, их соседей и «окольных тутошных людей», сообщавших относительно исцелившихся, «какими скорбьми были они одержимы, и сколько годов и времен скорбели, и от образа ли Пречистыя Богородицы они исцеление получили, и отныне теми прежними скорбьми не скорбеют ли, или по прежнему скорбят». Все свидетельства были записаны в особые книги, заверены собственноручными подписями и препровождены в Москву вместе с донесением архиепископа Стефана Патриарху о выполнении возложенного на него поручения. Эти события и послужили поводом к церковному прославлению образа, получившего именование Смоленского-Шуйского, празднование которого, помимо общего празднования в честь Смоленской иконы, было установлено на 2 ноября, в память об избавлении города Шуи от моровой язвы. Тогда же и Воскресенская церковь из приходской была сделана соборной.

Поиск по сайту: