 |
|
|
Архитектура Астрономия Аудит Биология Ботаника Бухгалтерский учёт Войное дело Генетика География Геология Дизайн Искусство История Кино Кулинария Культура Литература Математика Медицина Металлургия Мифология Музыка Психология Религия Спорт Строительство Техника Транспорт Туризм Усадьба Физика Фотография Химия Экология Электричество Электроника Энергетика |
Под сенью цветущей вишни
http://ficbook.net/readfic/3421895 Автор: BittersweetSin (http://ficbook.net/authors/404131) Размер: Мини, 9 страниц Описание: И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Еще одна история о демоне Байсяне и Кёнсу: Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора. Примечания автора: Работа написана для конкурса Korean Fructice Fest http://vk.com/k_fanfiction И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, Николай Гумилев ***
Когда тут стали встречаться игроки в вэйци*? На маленькой площади под сенью вишневых деревьев вросли в землю гранитные столы с высеченными досками для игры. Их стершиеся плиты напоминали лица людей, прошедших череду лет. Тысячи и тысячи рук касались их, тысячи партий были сыграны. Байсянь потянулся тонкой рукой к спелым ягодам, принесенным из дому. Они нагрелись на солнце, тонкая кожица блестела, скрывая сочную мякоть. Бянь с наслаждением съел самую крупную, бросая косточку на землю. Его противник – чужак, он пришел сюда из другого мира. Розовый закат становится вишневым, окрашивая щеки Байсяня алым. Сражение становилось все острее, время летело стрелой, и никем не замеченные сумерки ворвались на площадь. Вечер безлунный, ветер заплетает косы ивам, ссыпаются звезды с карнавального наряда небес. Бянь достает ручной фонарь с желтой, оплывшей свечой в сердцевине – неверный огонек пламени освещает доску. Противник пересчитывает камни – он проиграл двенадцать очков, сокрушенно качает головой, кланяясь в благодарность за партию, растворяется в густых чернилах – еще один безликий сегодня заплатит свою цену за поражение. Байсянь медленно собирает камни в деревянную шкатулку, они еще хранят тепло пальцев. Сегодня Бянь празднует очередную победу. Ему лень куда-то идти, усталость после напряженной игры разлилась по телу. Хотелось просто сидеть, подставив лицо ночному ветру, наслаждаться благоуханием цветущих деревьев. За спиной мелькает тень. Бянь улавливает шорох гравия под осторожным шагом, не оборачиваясь тянет, разморенный и пресыщенный: - Хань, это ты? - Да, - шепчет вкрадчивый голос, – я знал, что найду тебя на площади Вишневых цветов. Лу Хань садится напротив, сутулясь, будто человек, который не знает, чего боится больше - жить или умереть. Глаза блестят лихорадочно, он смотрит на Байсяня, не отрываясь. Тот перекатывает вишню по губам, держа за черенок, надкусывает кожицу, сок течет по изящным пальцам, Хань сглатывает слюну – кадык дергается. - Что с тобой, Лу? – спрашивает Бянь, и так зная, почему он так нервничает. Его время на исходе, но Ханю это ещё не ведомо, он просто судорожно боится жить там, в пропахшей кислым порохом и ржавой кровью реальности. Хань молча достает пузатую бутылочку, заботливо завязанную в красную материю, чтобы сохранить тепло подогретого вина, миниатюрные серебряные чарочки с перламутровыми вставочками. - Я принес хуанцзю*, - говорит он, почти не разжимая губ, и аромат настоянной вишни с чем-то терпким разливается вокруг, - выпей со мной этой ночью. Байсянь принимает вино, небрежно кивая на камни, укромно спрятанные в шкатулке: - Сыграем? В прошлый раз мы не закончили. Лу бледнеет, но осторожно раскрывает шкатулку. Он бережно раскладывает по памяти камни. Расположение на доске выдает его неуверенность в прошлую встречу. Он то слишком торопился, то сам загонял себя в угол, изобретая изощренные и странные ходы. - Хань, - окликает его Бянь, заметив, что вместо камней он зачарованно смотрит на его губы, - ты боишься сделать ход? Боишься проиграть? В темных глазах скользит неприкрытая насмешка. Хань стремительно заливается краской, как будто Байсянь разгадал его секрет. Он вздыхает, надломленный и худой, отпивает судорожно душистую жидкость, вскидывает глаза, всматриваясь в прекрасное и бесконечно жестокое в своем ленивом равнодушии лицо. - Я помню наш уговор, поэтому ты прав, я боюсь проиграть. Байсянь улыбается уголками губ. Рука лежит на стершемся камне стола, он зевает, с ленцой переставляя камень, будто эта игра для него ничего не значила. - Но пока игра продолжается... ***
Лухан приехал в Бэйпин* в начале весны, поселившись в небольшой гостинице. Военная форма была спрятана в надежном месте, а человек, который был информатором капитана Ву, ждал его в ресторане Едзакура. Они встретились за чашечкой саке. Низенький владелец суетливо подливал теплую мутноватую жидкость в маленькие чашечки, его лицо раскраснелось от возбуждения и важности миссии. Пытаясь казаться светским человеком, он расспрашивает учтиво Лухана о его увлечениях и, узнав, что тот играет в го, наклоняется ближе: - Это прекрасная возможность осмотреться в городе и собрать нужную вам информацию. В центре Бэйпина есть площадь Вишневых цветов, где играют в го. Там стоят древние каменные столы – это место уже почти с тысячелетней историей. У вас прекрасный китайский. Сыграйте партию там. Считается, что там играют только мирные граждане, но я уверен в обратном. С тех пор как Японская империя решительно ответила на гнусное поведение Китая в инциденте на мосту Лугоуцяо, я внимательно слежу за обстановкой. Го – просто прикрытие, они делают вид, что играют в войну на досках, на само деле играют в нее по-настоящему, строя подлые планы. Лицо владельца побагровело. Лухан усиленно делал вид, что ему интересно. Еще в Корее его завербовали в шпионы благодаря китайскому происхождению. - За нашего императора! – сказал ему капитан Ву – тот, кто сделал ему предложение, от которого нельзя отказаться. У китайца, застрявшего в Корее, лежащей под гнетом империалистических японских войск, не было выбора – или расстрел или измена родине - надменной и жестокой, но прекрасной как вишня в цвету империи Цинь. Военная экспансия Японии была в самом разгаре – шло лето 1937 года – за японцами остались выжженные степи Манчжурии, Бэйпин - сердце Китая, и в планах захватчиков были Шанхай и Гуандун - манящие как спелые ягоды. Страна была охвачена восстаниями и сражениями. Военные наместники, временные правительства, военные власти, подавляемые мятежи, повстанцы и шпионы - империя лежала в хаосе и руинах, только площадь Вишневых цветов была островом спокойствия - война там шла на изъеденных временем столах. Лухан последовал совету, отправившись на следующий день на площадь. Легкая рубаха прилипла к спине. Солнце палило нещадно – зеленая лягушка весны прыгнула в пруд. На улицах царило лето. Он сразу заприметил молодого юношу, сидящего в одиночестве в ожидании соперника. Открытые шкатулки с камнями означают, что у игроков назначено свидание, а если они закрыты, значит, игрок приглашает партнера сразиться. У юноши шкатулка была закрыта. Он рассеянно и лениво переставлял камни, явно скучая. Подперев голову ладонью, размышлял. Камни на доске были расположены так затейливо, что Лу сразу понял – перед ним умный стратег. Юноша поднимает голову, вглядываясь в глаза Ханя без тени смущения. Его губы изгибаются лукаво – он будто бы его одного и ждал. - Хотите сыграть? Я голоден и мне скучно. А ваше время и так на исходе. Хань стоит завороженно, не сводя с юноши глаз и кивает согласно. Игра началась. Поднимая руку, чтобы сделать первый ход, Лухан интересуется именем противника. Тот, склоняя голову, лениво тянет: - Байсянь. И это имя отдает сладким на языке Ханя. Бянь взмахивает рукой и летит вишневый цвет на гобан*. Хань моргает – нет, всего лишь черный камень стукнул об доску. Хань чувствует необъяснимое возбуждение – все манит его в Байсяне – изящные кисти рук, закатанные рукава, обнажающие светлую кожу предплечий, выступ ключиц, мелькнувший в вырезе рубашки, обтягивающая ягодицы ткань брюк, когда Бянь встает, разминаясь после долгого сидения. Ханю мучительно трудно сопротивляться этому наваждению. Их головы почти соприкасаются над доской, и Лу невольно вдыхает горьковатый запах волос Байсяня. Когда они делают перерыв, Байсянь обмахивается веером, прикрывая лицо. Птицы в клетках, подвешенных на ветви деревьев, щебечут. Мимо площади вол тащит тележку с клеткой пострашнее, за толстыми прутьями сидят усталые окровавленные люди. Мальчишки кричат звонкими голосами, взбивая босыми ногами пыль: - Везут, везут! Они силятся что-то сказать, но только мычание и стоны вырываются из их ртов. Рубахи порваны, а волосы слиплись от крови и грязи. Лухан слышит шепот Бяня: – Им отрезали языки. Ханя начинает мутить. Он не хотел быть шпионом, он не хотел косвенно стать виновником смертей тысяч неповинных людей. Пойманные были похожи на куски кровавого мяса, по недоразумению еще дышащие. Их везут на казнь и совсем скоро солдаты с каменными лицами будут толкать их штыками, чтобы на краю пустыря расстрелять за сопротивление Японии. Хань опускает голову. Он не может ни на кого смотреть. Особенно на Байсяня. Кажется, он все знает, и оттого презрительные морщинки собрались в уголках губ. Запах ржавчины и пота перекрывает удушливой волной вишневый аромат. Пахнет смертью. Хань шепчет побелевшими губами не в силах оторвать взгляда от удаляющейся клетки. - Если бы я мог просто играть в вэйци, не видя этого ужаса. В другом Бэйпине, где не ходят солдаты по улицам, где не смывают кровь с мостовой, где не распарывают животы штыками. Никто не может предложить мне подобное... Бянь усмехается, придвигаясь ближе. - Я могу. - Ты? – хрипло говорит Лу, - как? - Пока ты не проиграешь мне, - вкрадчиво говорит Байсянь, касаясь пальцами щеки Лу, – я смогу это сделать для тебя. Время станет только иллюзией, и ты сможешь передохнуть, остановив бег своей жизни. Если решишься – тебя приведут ко мне. Тошнота подступает, Лу зажимает рот руками, отбегая в сторону, желудок выворачивает. Отдышавшись, он возвращается к столу. Никого нет, Байсянь исчез, не оставив даже короткой записки. Хань так раздавлен, что нет сил злиться. Он шепчет: - Я согласен на эту партию, Байсянь. На столе осталась шкатулка, Хань собирает камни. Солнце на западе закатывается – вишневая ягода. - Неужели он просто сумасшедший? – думает Хань, – ужасы войны идут за руку с безумием. Он зажимаю черный камень между пальцами. Его гладкая поверхность отражает закат. В Хане живет зависть к его бесчувственному сердцу и ледяной чистоте. Он стоит на площади в растерянности, пока к нему не подходит рикша, кланяясь до земли. Хань бездумно садится, поглаживая резную шкатулку. Он едет по городу, не понимая, куда его везут, но безвольно сидит, ожидая конца дороги. Рикша останавливается возле домика, утопающего в зелени. Из него выходит девушка в цюнь*, нефритовые подвески дрожат в прическе, она похожа на призрак, парящий над землей – ее зеленоватое платье кажется Ханю символом надежды. Девушка увлекает Ханя за собой в другой мир - скрытый от глаз людей. Странная тревога сжимает его сердце. Куда они шли? Деревья расступаются перед ее хрупкой фигуркой и смыкают ряды за его спиной. В комнатах "весеннего дома" светло и смех звенит колокольцами. К нему выходит Байсянь, пряча руки в широких рукавах, улыбается плотоядно и обворожительно: - Ты все же согласился. Люди так предсказуемы. Он касается цветка вишни, вплетенного в прическу девушки: - Только созерцание красоты способно отвлечь изменщика от двойственной страсти исполнить свое предназначение и избавится от него. Цветам же безразличны чувства восторженных почитателей. Они расцветают на краткий миг, чтобы умереть. Теперь ты тоже в каком-то роде такой цветок. Хань молчит, не зная, что сказать. Позже они бродят по саду, любуясь луной, а из дома доносится мелодия, проникающая в душу, как луч луны, упавший на темную гладь моря. Флейта издает последнюю, нескончаемую ноту и затихает. Вокруг шелестит листва. Лу замечает на дереве цикаду. В лунном свете влажная цикада напоминает фигурку, вырезанную из нефрита искусным ремесленником. Байсянь оступается, его рука касается руки Ханя. Ледяная кожа обжигает. От него пахнет вишневой горечью. Лухана душат вожделение и стыд. Он умирает от желания сжать Бяня в объятиях. Но лицо Байсяня остается высокомерно-замкнутым. ***
Весна в Китае подобна быстрому прыжку лягушки в заросший ряской пруд. Всплеск зелени и свежего ветра с гор – и полуденное марево летнего зноя окутывает империю Цинь на месяцы. Послеобеденная жара заставляет цепенеть все живое. Хань спешит по узкой и пустой улице, залитый потоками золота, щедро льющегося с небес, подходя к "весеннему дому" - жемчужине, спрятанной в густой зелени сада. Одуряюще пахнет сирень. Байсянь уже ждет его в постели. Он только что вылил на себя ледяную воду из колодца во внутреннем дворе, и тело у него ледяное, будто галька с морского дна. Хань плавится от жары и неприкрытого желания, сбрасывая с себя одежду. Его разгоряченная кожа едва ли не шипит, соприкоснувшись с наготой Байсяня. Он каждый раз будто заново открывает для себя тело Бяня, и оно превращается в неоткрытую землю, бескрайние просторы, таящие неизведанную опасность и острое наслаждение. Хань всматривается в пепельные глаза Байсяня с черными колодцами зрачков, слушает дыхание, гладит прохладную белую кожу, бродит пальцами по картам вен и соединяет созвездия бледных родинок. Байсянь изощрен в играх – любовных, интеллектуальных, детских. Кажется, он бесконечно готов придумывать правила, чтобы каждое действие становилось частью только ему известной игры. Бянь рисует на теле Лу тонкой кистью из лисьих хвостов иероглифы, заставляя угадывать по прикосновениям их значение. Он грозит лукаво пальцем, предупреждая: - Не жульничай, Лу, в этом вся суть игры в такие загадки. И Хань покорно отдает в безраздельное владение лисьих волосков свою спину, а живот и бедра – губам Бяня. Его волосы щекочут Лу, и он смеется. В наказание за насмешку Байсянь рывком проникает в него, раскалывая мир Ханя на части. У Ханя темнеет в глазах, в ушах звенят колокольчики ветра. Бянь заставляет оседлать его самого в молитвенной позе, поддерживает рукой, задавая ритм, заставляя Лу выгибаться, цепляясь за простыни, царапать лилейную кожу Бяня в благоговейном экстазе. Его глаза закрыты, и чудится ему вишневый аромат и сыплются, сыплются лепестки, устилая розовым вокруг. Обессиленный Хань замирает, забыв руку на груди Бяня. Ему хочется, чтобы эта сладкая лень после любовных утех длилась вечно. На животе отсвечивают жемчужные капли - итог его любви к сероглазому игроку. С улицы раздается протяжный голос торговца фруктами. - Я бы съел вишен, - тянет Бянь, и звенит колокольчик, и юркая ицзы* спешит навстречу запыленному старику, возвращаясь с корзиной почти черных ягод. Вода стекает по глянцевым бокам, ее отдающая колодцем свежесть смешивается со сладким запахом. Сок брызжет на кожу, Бянь проводит кончиком языка, слизывая розовую липкость с груди Ханя. Цикады пронзительно кричат, запах сирени смешивается с особым, горьковатым запахом волос Бяня. В стеклянном графине на столе плавает золотая рыбка – пленница этого дома, такая же, как и Хань. Но он сдался в плен по своей воле.
***
- Продолжим партию? - невозмутимо предлагает Байсянь. И Лухан покорно соглашается. За все нужно платить – за каждый день тут, с Байсянем, приходится сражаться на доске. Они идут к площади. Город пуст и безмолвен. Он застыл вне времени и пространства. Они расставляют камни, ледяные на ощупь, в точности воспроизводя позиции, на которых завершилась игра в прошлый раз. Байсянь сидит перед Ханем, спокойный как статуя. Напряжение нарастает – Байсянь очень сильный противник. Их игра напоминает бегство в страну демонов – черные камни наступают, окружая, поглощая белые – доставшиеся Ханю. Говорят, в шахматах белые начинают и выигрывают, но тут все иначе - это игра может не закончится никогда - на доске скрыты тысячи возможностей и вариаций, хотя рождена она из тьмы - черные камни ценней. Басянь любил го за лабиринты этой игры, за ее восхитительную изменчивость, будто бродишь в потемках с расписным фонарем в руках, замирая в предвкушении или страхе от того, что ожидает тебя за поворотом. Неважно, кто первым сделает ход. Расположение камней меняется, становится все запутаннее, все изощренней. Задуманное вначале неизбежно не сбывается. Камни смеются над расчетом и вызывающе противостоят мечтам. Игра обманчива, как закатные тени, а каждый ход - предательский нож в спину. Игрок всегда начеку, он не имеет права на отдых, ему приходится хитрить и изворачиваться, отрицать логику и здравый смысл. Он обязан оставаться холодным, а разум его должен быть острее меча, что разрубает вишневый лепесток напополам. Камни - обманщики. Противника завлекают в сети иллюзий ради единственной истины, которая зовётся смертью. Лу чувствовал себя загнанным в клетку. Он полностью поддался очарование сероглазого юноши, и вело его по лабиринту на доске сердце, а не разум. Жара плавила кожу, заставляя кровь кипеть, обостряя чувства. Глаза Ханя расширяются, когда он с ужасом понимает, что это конец – он загнан в ловушку. Черный камень с громким стуком падает на доску. Звонким и чистым голосом Байсянь объявляет: - Ты проиграл! Он наклоняется через стол, ведет острыми ногтями по коже груди в вырезе рубашки Лу Ханя, и боль острая и сладкая одновременно. Байсянь улыбается, и улыбка его жестокая: - Я думал забрать тебя себе, но уговор есть уговор – партия подошла к концу, и время твое вышло. ***
Лухань поднимает голову с каменного стола – он заснул? И не было никакой игры? Сладостные месяцы жизни с Байсянем мгновенно улетучиваются. Да существовал ли он вообще, этот юноша с обворожительной улыбкой? Жизнь человеческая – змея, кусающая собственый хвост, и "позавчера" смыкается с "сегодня" и они пожирают "вчера". Он непонимающе трет глаза, рассматривая людей, окруживших его. Над ним стоят люди с ружьями наперевес. - Мы нашли его! Японский шпион! Шпион! Дурнота подкатывает к горлу. - Кто меня сдал? – несутся вскачь мысли, - кроме владельца ресторана некому. Хань выдыхает облегченно. На его месте он бы тоже так поступил. Он поднимается, смотря прямо в глаза мужчинам – настороженным, хмурым, стоящим на защите своей земли. Отсвечивают розовым белки воспаленных глаз, но взгляд его ясен. Он думает: – Я знаю, что вы меня ненавидите, и я знаю, что вы никогда меня не простите. Я предал родину, выбрав трусливую жизнь вместо достойной смерти. Мое имя никогда не помянут в храме. Оно будет проклято. Но ни единого слова не слетает с его губ, только дергается щека, да шрам под губой побелел еще больше. Он делает шаг вперед, протягивая раскрытые ладони, пытаясь улыбнуться. Но улыбка выходит недоброй, а жест угрожающим. У одного из ополченцев сдают нервы. Он стреляет и серый порох облачком оседает на одежде. Черные зрачки Ханя дрогнули и расширились, а на рубашке растеклось вишневое пятно. Он падает, ударившись затылком. Широко раскрытые глаза смотрят в небо и кажется ему, что воздух напоен ароматом вишни, и лепестки падают, падают, кружат в воздухе, засыпая его розовым благоухающим снегом. А там, невдалеке - или это игра тени и света? - под сенью цветущей вишни стоит юноша, пряча лицо за расшитым алым шелком веером - сочные ягоды как капли крови на зелени, и пальцы с острыми ногтями сжимают перламутровую ручку, а взгляд серых глаз наполнен то ли наслаждением, то ли горечью. Примечание к части * Вэйци (го) - древняя китайская настольная игра, образно называющаяся "беседа руками". Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/3421895
Поиск по сайту: |