часть вторая. тайна тода

Л.В. ШАПОШНИКОВА

ТАЙНА ПЛЕМЕНИ

ГОЛУБЫХ ГОР

Наука

главная редакция восточной литературы

Москва, 1969
Академия наук СССР

Л.В.Шапошникова

Тайна племени Голубых гор

М., «Наука», 1969. — 190 с.

© Издательство «Наука», главная редакция восточной литературы. 1969

Содержание

Часть первая. Племя Голубых гор

Я еду к тода

Страна тода.

«Миссис Ост-Индская компания».

Хозяева земли без земли

Мы — тода

От зари до зари

Сестра Ивам

«Бессонный доктор»

Богиня Текерзши и буйволы

Жрецы и храмы. Пророки и колдуны

Чьи боги лучше?

Люди Тартар и Тейвели. Отцы против матерей.

Матери племени тода.

Мужья-братья. Похищение Катчери

«Лук и стрела»

Имя на рассвете

Соль для буйволов

«Мы разводим огонь, ты уходишь из этого мира»

Страна Аманодр

Последний из рода Конигор

Нельдоди уходит в джунгли

Убийца

Вилла «Данмиар»

Подвижница Катарина Линг

«Роскошная» жизнь Сирмаха-Соломона

Возвращение Маникена

Племя колдунов

Деревня, где «джентльмены вышивают, а леди делают горшки»

Часть вторая. Тайна тода

Аборигены или пришельцы?

Коллекция высокого комиссара Брикса

Я ищу капитана Конгрива

Священная гора Мупуф

Кому принадлежат древние могилы?

Ваза из Ура

Принц Петр и шумерийские боги

Кворжам и тайный язык

Путешествие в страну мертвых

Великие камни Юга

Черепа Адичиналлура

Мадам Блаватская и Голубые горы. Кромлехи Шолура

Куда ведут следы?

Часть первая

ПЛеМЯ ГОЛубых ГОР

я еду к тода

— Посмотрите. Разве это не удивительно? Какие странные постройки...

На стол, заваленный осколками древней посуды, черепами и амулетами, легла пачка фотографий. Сарасвати, перебирая снимки смуглыми тонкими пальцами, продолжала:

— Ведите эти остроконечные хижины? Во всей Индии вы не найдете таких.

— Где это? — спросила я.

— В Бенгалии,— Сарасвати подняла голову, и в ее темных продолговатых глазах светился восторг и какой-то испуг.

Шарма лениво протянул пухлую руку к снимкам, взял один из них, и черный ежик его волос надо лбом неожиданно задвигался.

— Хм,—солидно произнес он поначалу. Ведь каждому ясно, что солидность должна быть неотъемлемой чертой человека, занимающего пост заведующего Департаментом антропологии в Государственном музее. Даже если этот человек молод.

— Хм,— еще раз повторил Шарма, а потом по-мальчишески резко вскочил из-за стола, ринулся к шкафу и выволок оттуда, потихоньку чертыхаясь, толстый и тяжелый альбом.

— Вы думаете, что только в вашей Бенгалии живут странные племена? Да?

—Я этого не говорила,— смутилась Сарасвати.— Я как представитель Антропологической службы Индии побывала в том районе, где живет это интересное племя.

Но Шарма уже не мог остановиться. Он лихорадочно листал альбом и, найдя, наконец, нужный лист, с торжествующим видом бросил альбом на стол.

— Ну, что вы скажете? Думаете, это не удивительно? И это, между прочим, в нашем штате — Мадрасе.

С фотографии смотрели бородатые люди, завернутые в полосатые тоги. Они стояли у полукруглых хижин с низким входом.

— Тода? — спросила Сарасвати.

— Конечно.— И Шарма бросил хитрый взгляд в мою сторону.— Они самые. Вот вы говорите: «Странные племена, странные постройки». А сколько их в Индии? В каждом штате свое странное и загадочное племя.— И, подперев круглую мальчишескую голову рукой, заведующий Департаментом антропологии задумчиво посмотрел в окно. За окном свежий океанский бриз раскачивал кроны кокосовых пальм. Ослепительно сверкали в лучах тропического солнца розовые стены публичной библиотеки Мадраса.

— А тода, пожалуй, самое интересное племя из всех них.— И Шарма снова посмотрел в мою сторону, но на этот раз почему-то с упреком.— О мой бог,— продолжал он,— кто только их не изучал, этих тода. И англичане, и американцы, и французы, и датчане, и немцы, и сами индийцы, и даже принц Петр Греческий и Датский. А теперь вот русские... Им мало спутников, космических кораблей и Луны, им, оказывается, нужны и тода.

— А вы занимались тода? — оживилась Сарасвати, и в ее глазах вновь появилось восторженно-испуганное выражение.

— Я хотела бы ими заняться,— ответила я.

— Ну вот, видите,— безнадежно махнул рукой Шарма.— Ну что за народ! Занимаются космосом. И всему миру известно, как хорошо они это делают. Но нет, им этого, оказывается, мало. Этим людям надо влезть в каждую дырку на нашей дряхлой планете. Ох и беспокойный же вы народ, русские!

Нападки Шармы на русских я не воспринимала всерьез. Я хорошо знала, что ему нравились беспокойные люди, он и сам был такой же. Его воркотня была вызвана не особенностями русского характера. Просто в первый же день знакомства с Шармой я неосторожно коснулась его больного места. Этим больным местом оказались тода. Или, вернее, тайна их происхождения. И Шарму можно было понять. Действительно, исследования племени, которые велись на протяжении последних ста лет, почти не дали никаких результатов. Тайна по-прежнему оставалась тайной. И оттого, что литература о тода каждый год пополнялась новыми работами, проблема не становилась яснее. Престиж заведующего Департаментом антропологии лучшего музея Юга страдал. Племя явно вызывало в уравновешенном Шарме раздражение и какую-то внутреннюю неудовлетворенность. И вот теперь Шарма, сев на своего конька, не мог остановиться. После русских досталось англичанам и американцам, больше всех индийцам, а заодно и Сарасвати, хотя она не имела никакого отношения к тода. А может быть, именно потому, что не имела никакого отношения. Наконец, устав от собственного красноречия и глядя на нас с Сарасвати в упор, Шарма требовательно спросил:

— Можете вы мне сказать, кто такие тода?

— Нет,— беззаботно ответили мы.

— Я так и знал.

Шарма уселся вновь за свой стол и стал рассеянно перебирать глиняные черепки. Я решила, что наступил удобный момент сказать о том, ради чего я, собственно, и зашла в Департамент антропологии.

— Шарма,— осторожно начала я.— Хочу с вами попрощаться.

Шарма удивленно поднял голову:

— В Москву едете?

— Я еду к тода.

— И вы туда же! Эх! — И покачал головой так, будто упрекал меня в чем-то; но ругаться у него уже не было сил.— Не забудьте зайти к Венкатараману.

Мир и спокойствие воцарились в просторной комнате Департамента антропологии.

Бунгало Венкатарамана находилось на одной из оживленных улиц Райяпеты. На каменной ограде висела табличка: «Общество слуг Индии». Мистер Венкатараман являлся секретарем этого общества. Каждый из двухсот его членов служил Индии чем мог. Это были в основном старые респектабельные брахманы, последователи либеральных идей Гокхале и Шастри. Каждый из них трудился в одиночку на избранном им поприще, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. Поприщем Венкатарамана было племя тода.

Не по-стариковски подтянутый и сухощавый Венкатараман сидел в деревянном кресле с прямой спинкой на открытой террасе бунгало. Вдоль террасы стояли застекленные шкафы, наполненные книгами. Рядом с креслом за маленьким письменным столом сутулый юноша, близоруко щуря глаза, стучал на машинке. Каменные плиты террасы были политы водой, и легкие облачка пара стлались над полом. День был жаркий, и вода испарялась тут же на глазах. Увидев меня, Венкатараман сделал юноше знак остановиться и двинулся мне навстречу, шлепая босыми ногами по лужам.

— Намаскар, намаскар! Здравствуйте! Входите. А я все думаю, куда это Людмила пропала? Вчера вам звонил. Хотел зайти в ваш колледж, да вот все недосуг. Очень много работы.

Конечно, двести стариков на такую страну, как Индия, это немного. Но, ей-богу, в этом разморенном тропической жарой Мадрасе вряд ли кто-нибудь работает больше, чем семидесятилетний «слуга Индии» Венкатараман. С утра до вечера он диктует медлительному и рассеянному Раджу какие-то статьи, отчеты, программы заседаний, письма, прошения, меморандумы правительству. Раджу в задумчивости пропускает целые абзацы, но это, к счастью, не отражается на деятельности общества. Одним абзацем больше, одним абзацем меньше, разве в этом дело? Главное — служить Индии.

— Теперь у вас каникулы? — И Венкатараман как-то по-молодому вскинул седую голову.

— Да, теперь каникулы, и я хочу поехать...

— Куда, куда? — оживился старик.

— К тода.

— Тода...— задумчиво произнес он.— Я был еще совсем молодым, когда первый раз увидел это необычное племя. У меня там есть друзья. А что говорит Шарма?

— Ругается.

Венкатараман засмеялся.

— Тода задели его за живое. Когда я был молодым, мне тоже хотелось узнать, кто они такие. Тайна всегда волнует, особенно молодых. Я часто к ним ездил. А потом учредил для них школу. Вы слыхали об этом?

— Конечно. Вы знаете тода хорошо, и я хотела бы с вами посоветоваться перед отъездом.

— Вы увидите Голубые горы.— Глаза Венкатарамана странно затуманились.— Голубые горы, зеленый простор пастбищ и забытое богом племя. И воздух... бодрящий горный воздух. По утрам он как хрусталь. Вы были когда-нибудь в горах?

— Была,— коротко ответила я и посмотрела на часы. Скоро закроется городская касса, а я хотела заказать билет на поезд.

Но Венкатараман, казалось, уже ничего не замечал.

— Мистер Венкатараман,— попыталась я вернуть старика к действительности.— Я бы хотела посоветоваться с вами насчет...

— «Посоветоваться»? — как эхо отозвался тот.— Слушайте, зачем вам со мной советоваться? — Правда, зачем советоваться? — повторил он громко.— Я поеду с вами. Согласны?

— Еще бы! — Неожиданность была приятной. Венкатараман понизил голос и быстро, как будто боясь, что не успеет, заговорил:

— Вы даже не знаете, как мне все надоело. И жара, и бумаги, и Раджу, который пропускает целые абзацы, и постоянные лужи на террасе. Они думают,— он кивнул на внутренние комнаты,— что это приносит прохладу. А я задыхаюсь от испарений. Ну все, решено. Мы едем.

Старик с заговорщическим видом потер руки.

— Раджу! — крикнул он.— Немедленно поезжай на станцию и закажи два билета до Утакаманда. И смотри не забудь, два. Понял?

Флегматичный Раджу послушно кивнул.

— Мы едем, едем,— скороговоркой начал Венкатараман, но, заметив изумление в глазах Раджу, моментально вновь превратился в респектабельного секретаря Общества слуг Индии.

— До встречи на вокзале,— важно сказал он мне, но не удержался и подмигнул.

В долину Коимбатура (Коямпуттура) наш поезд пришел на рассвете. Багровое солнце поднималось над горной грядой на востоке. По обеим сторонам полотна тянулись пальмовые рощи, манговые заросли, рисовые поля, деревушки с красными черепичными крышами. Повсюду, насколько хватало глаз, то удаляясь к горизонту, то снова приближаясь, высились суровые, лишенные растительности горы. Каменные выходы коричневого цвета всех оттенков придавали горам причудливые и странные очертания. Оттуда, сверху, в долину стекал прозрачный, светлый воздух. И как-то неожиданно на северо-востоке за уступами и скалами вспыхнул синими красками горный хребет. Его призрачные очертания дрожали и расплывались в голубизне утреннего неба. Казалось, над долиной поднялся гигантский сине-голубой мираж.

— Что это? — спросила я Венкатарамана.

— Нилгири — Голубые горы.

Так вот какие эти горы! Там за их голубым миражом живет удивительное племя тода. И древние горы ревниво хранят его тайну.

Какая-то странная расплывающаяся тень легла на чистую акварель их синих вершин. И только через несколько мгновений я догадалась, что это дым. Дым из фабричных труб Коимбатура. Поползли унылые грязно-желтые корпуса знаменитых текстильных фабрик, прокопченные стены городских строений, приземистые бараки рабочих кварталов. В открытые окна нашего купе ворвался шум большого города. Голубые горы растворились где-то за горизонтом, и теперь повсюду тянулись здания-коробки и кривлялись пестрыми плакатами-рекламами своих стен.

Но вот город остался позади, и на горизонте снова выросли Голубые горы. Они приобретали все более четкие очертания. К сине-голубому цвету постепенно стали примешиваться зеленые тона. Потом голубизна так же неожиданно, как и появилась, исчезла, и поезд подошел к хребту Нилгири.

На маленькой станции Метапалаям, прижавшейся к подножию гор, мы пересели в «горный поезд». Его голубые небольшие вагончики своими широко вырезанными окнами напоминали трамваи. Игрушечный паровоз несколько раз свистнул и бодро застучал по рельсам мимо плантаций бананов и арековой пальмы. Через несколько миль начался подъем. В окна врывался пружинистый горный воздух, настоенный на аромате свежих лесных запахов. По отвесным каменным стенам ущелий сочилась прозрачная холодная вода. Дышалось легко и свободно. А там, где-то внизу, остался Мадрас с пыльными жаркими улицами и переулками, с чахлой травой, выжженной безжалостным солнцем, Мадрас, задыхающийся во влажной духоте, беспокойно мечущийся в поту безжалостных тропических ночей. Полотно железной дороги то взбиралось вверх, то вновь опускалось вниз. Паровоз усиленно пыхтел у края пропастей и ущелий, с которых скатывались горные реки и с шумом обрывались водопады. Он шел по рельсам, зажатым отвесными скалами, громко свистел в каменных тоннелях, сотрясал тонкие мостики, переброшенные через обрывы. Поезд останавливался у крошечных станций, прилепившихся у обрывов и каменных стен. А вокруг высились гигантские эвкалипты, уступая напору ветра скрипели заросли бамбука. Зажигались и гасли в лучах солнца алые крупные цветы «пламени лесов». Совсем близко к полотну подбегали обезьяны, корчили рожи и старались догнать поезд. Сделать это было не трудно, скорость не превышала трех-четырех миль в час. В нескольких местах дорогу пересекало шоссе. По узкой асфальтовой ленте время от времени проскакивали грузовики и автобусы. По обочине дороги устало брели плантационные кули, завернутые в грубошерстные одеяла. На склонах лощин и небольших долин были разбросаны чайные и кофейные плантации. Перед самым Утакамандом поезд врезался в облако, и пошел холодный, по-осеннему мелкий дождь. Пассажиры зябко ежились, а Венкатараман достал из чемодана аккуратно сложенный шерстяной китель и облачился в него.

— Когда я был молодым,— объяснил он мне,— я этого не делал.

Тропики кончились. Мы подъезжали к Утакаманду, расположенному на высоте 2200 метров над уровнем моря. Этот город—центр округа Нилгири. Сокращенно его называют Ути. Его слава «королевы горных курортов» началась еще в прошлом столетии. Утакаманд был долгое время типичным английским городом, выросшим в умеренном климате Нилгири и населенным европейскими плантаторами, миссионерами, английскими чиновниками и солдатами.

Мы остановились с Венкатараманом в брахманском вегетарианском отеле «Модерн лодж». Неуклюжее приземистое здание отеля, украшенное аляповатыми колоннами, принадлежало когда-то плантатору-англичанину, уехавшему в 1950 году к себе на родину. Но большой холл, занимающий центральную часть здания и служащий теперь столовой, еще многим напоминает о прежнем хозяине. Узкие окна, скучные темные панели, камин, над которым развешаны охотничьи трофеи. Центральное место занимает оскаленная голова тигра. По стенам пестрят литографии Лондона и английских пейзажей. Посредине холла стоит длинный обеденный стол. Атмосфера скучного благочестия и строгой респектабельности, непостижимо затаившаяся в темных углах столовой, до сих пор угнетающе действует на шумных и темпераментных постояльцев отеля. Когда они попадают в столовую, смолкают громкие разговоры и шутки, все быстро, не по-индийски, едят и стараются поскорее покинуть чопорный и угрюмый холл. Однако дела отеля идут не плохо, постояльцев всегда много, и хозяин старается его расширить. Во внутреннем дворе «Модерн лодж» сделали на скорую руку деревянные домишки с тонкими перегородками. В их комнатах промозгло и сыро. Холодный ветер свободно врывается в щели окон и скособоченных дверей. В этом отеле я сразу почувствовала, что такое октябрь в Нилгири.

Вечером я смотрю на Ути и мне кажется немного фантастическим этот чужой, незнакомый город. Прямо передо мной в обширной котловине ярко горят, переливаясь и мерцая в чистой горном воздухе, его огни. Они наполняют всю котловину, погруженную уже в черную тьму, и странно не рассеивают эту тьму. По краям котловины резкими контурами высятся гребни гор. Зашедшее солнце чуть подсвечивает их призрачным оранжево-сиреневым светом. С ярко-черного неба не мигая смотрят мириады цветных звезд.

Днем картина изменилась. Ути предстал обычным англоиндийским городом с черепичными крышами домов, узкими, пыльными улицами, с традиционным ипподромом в центре, с островерхими шпилями церквей, с фешенебельными бунгало плантаторов и английских клубов. Белолицые дельцы в тропических шлемах и твидовых пиджаках лениво и скучающе смотрят из своих автомобилей на горы, на толпы прохожих и пестроту утакамандского рынка.

По улицам города с деловитым видом снуют сутаны английских священников и католических монахов. А унылый звон церковных колоколов, плывущий над городом, возвещает европейской и индийской пастве об ее обязанностях... Вечерами «высшее общество» английских и индийских плантаторов собирается в чопорных полутемных гостиных бунгало, где ведутся традиционные разговоры о скачках, о предстоящей выставке собак, о видах на урожай чая и кофе. Разговоры щедро размачиваются виски и бренди.

И все же Утакаманд — индийский город. И администрация там тоже индийская. От нее зависело, увижу ли я тода или нет.

Окружной коллекторат Нилгири, куда мы пришли с Венкатараманом, разместился в двухэтажном особняке со множеством галерей и переходов. В коридоре у входа объявление: «Просьба с собаками в контору не входить».

— Тода? — спрашивает удивленно чиновник в приемной коллектора.— Племя, что ли? Такие с бородами?

— Ну да,— объясняем мы с Венкатараманом.— С бородами. Симпатичные такие.

— И вы из Москвы ехали, чтоб их посмотреть? — опять изумляется чиновник,— Чем же они прославились? Вот Утакаманд, это я понимаю. Скачки, вечером в клубе можно посидеть. Общество интересное.

Я начинаю терпеливо объяснять любителю английских клубов, зачем мне надо к тода. Но он слушает невнимательно. Его взгляд рассеянно блуждает с меня на Венкатарамана, с Венкатарамана на меня... Потом его губы растягивает откровенная зевота. Я прерываю объяснение на полуслове. Чиновник, кажется, не замечает воцарившейся тишины. Затем, очнувшись от каких-то своих мыслей, спохватывается.

— Так о чем мы говорили?

— О тода, мистер,— сердито отвечает Венкатараман.

— Ах, о тода! Так при чем же тут я?

— А если ни при чем, так и нечего здесь сидеть,— озлился Венкатараман.

Глаза чиновника становятся жесткими. Он открывает рот, но нужного ответа не находит.

— Коллектор на месте? — спрашиваю я.

— Нет.— В голосе чиновника слышится скрытое торжество.

— А его заместитель?

— Тоже нет. Как будто все только и думают о ваших тода. У них своя работа.

Мы покидаем приемную, и нам почему-то становится смешно.

— Для начала разругались,— констатирует Венкатараман.

Заместителя коллектора мы застали только на следующий день. После долгих разговоров и объяснений он выдал мне свидетельство о том, что «советской гражданке Шапошниковой Л.В. разрешается посещение районов, населенных тода, и свободное передвижение в них сроком на 1 месяц».

— Но учтите,— сказал заместитель коллектора,— никакой помощи мы вам оказать не сможем. Весь наш транспорт мобилизован на сбор налогов с плантаторов. Устраивайтесь как хотите.

— И на этом спасибо,— ответила я.

Теперь все было в порядке. Главное, я могла ехать к тода, туда, где на склонах гор зеленели их пастбища и где не было ни английских клубов, ни заунывного колокольного звона церквей, ни чиновников с их бумагами. Правда, Венкатараман по-стариковски ворчал:

— Нужно было потратить два дня, чтобы застать этого человека. И видите ли, помочь он не может. Просто не хочет. Но вы не беспокойтесь, все устроится.

И действительно, все устроилось. Помощники нашлись. И первым из них был сам Венкатараман. А потом появился доктор Нарасимха, владелец кофейных плантаций Борайя. И наконец за дело взялись сами тода: Ивам Пильджин, Мутикен, Пеликен, Матцод, Апарш, Нельдоди. Все они оказались верными друзьями и прекрасными товарищами в моих скитаниях по стране тода. С их помощью в октябре 1963 года я открыла для себя эту страну. Благодаря им в январе 1965 года я могла сказать, что кое-что знаю о древнем удивительном племени.

страна тода

...У подножия гранитной скалы два жреца добывают огонь. Босые, в коротких черных тогах, укрепленных на одном плече, с длинными всклокоченными бородами, они согнулись над почерневшей палочкой. В палочке обугленными краями зияло отверстие. Один жрец вставил в него вертикально другую палочку и стал быстро вращать ее между ладонями. Нечесаные локоны его длинных волос рассыпались в такт вращению. Через несколько минут палочка оказалась в ладонях другого жреца, и он также сосредоточенно продолжал ее вращать. Наконец из отверстия показалась тонкая синяя струя дыма. Затлели красными огоньками осыпавшиеся кусочки дерева. Один из жрецов осторожно поднял угольки сухими листьями и подул на них. Вспыхнуло пламя. Его поднесли к стоявшему рядом медному светильнику.

— Мать,— сказал жрец,— мы зажгли священный огонь богини Текерзши.

— А где богиня? — спросила я.

— Там,— он морщинистым пальцем, обтянутым кожей-пергаментом, указал на пик Мукуртхи.

Над пиком и соседними вершинами курились голубоватые облака. Чуть выше облаков стлались лиловые тучи с ярко-багровыми рваными краями. В тучах полыхали зеленые ломаные стрелы молний. Солнце ушло за Мукуртхи, и призрачный сиреневый свет затопил вершины гор и узкие каменистые долины между ними. В этом внезапно наступившем сумраке гранитная скала как-то странно начала менять свои очертания, и только полукруглая хижина-храм еще выделялась смутным, размытым пятном на ее фоне. В разрывах туч яркими колкими искрами зажигались звезды. Одна из них выплыла из-за уже померкнувшего багряного края и, обгоняя другие, направлялась к Мукуртхи. «Спутник!» — мелькнула у меня мысль. И тут же рядом раздался чуть надтреснутый голос жреца:

—Что ты там видишь, амма[1]? Нашу богиню?

Оба жреца пристальным взглядом впились в меня.

—Нет, просто...— Я хотела сказать «просто спутник», но вовремя спохватилась. Спутник не был «просто» для них. Так же как и эти полуобнаженные жрецы, богиня Текерзши и огонь из обугленной палочки не были «просто» для меня. Все, что окружало меня в тот момент, своей странностью и необычностью стирало на какое-то время ощущение реальности. Реальным для меня была только движущаяся звездочка спутника, которая связывала меня с миром, откуда я пришла, и которую, как и меня, отделяли от мира, где я сейчас находилась, целые тысячелетия.

Из храма доносилось пение. Странный мелодичный мотив чем-то привлекал, но вместе с тем в нем звучало что-то мне чуждое и непонятное. Слова древнего языка лились свободно и уходили ввысь, к пику, где жила богиня Текерзши...

Стало совсем темно. Прохладный ночной ветер зашумел в кронах деревьев священной рощи. Пение в храме оборвалось, и жрец, кутаясь в черное одеяние, подошел ко мне.

—Ты еще здесь, амма? — спросил он.

—Да.

—Солнце ушло, и страна тода погрузилась во мрак. Иди в манд[2], к людям.

Я пошла...

...Склон горы порос густыми джунглями. Через джунгли наверх идет широкая тропа. Я поднимаюсь по тропе, и совсем неожиданно у самой вершины возникает необычный поселок. Покрытые тростником пять хижин, похожие на кибитки кочевников. Хижины обнесены изгородью, сложенной из грубых, неотесанных камней. Над полукруглыми кровлями кибиток-хижин нависает вершина горы. Чуть повыше виден загон для буйволов. Я останавливаюсь у крайней хижины. Из низкого входа ее, согнувшись, выползает человек. Он распрямляется и пристально вглядывается в меня. Человек высок, окладистая с проседью борода спускается на грудь, длинные волосы лежат по плечам, глаза, широко открытые, смотрят приветливо а немного испытующе. Путукхули[3], украшенный красными и черными полосами, скрывает руки и спускается чуть ниже колен его босых ног. В руках человек держит посох. И тут я сразу осознаю, что ничего подобного я не встречала в Индии и вряд ли смогу встретить. Передо мной стоял кто угодно, но только не уроженец Южной Индии. Относительно светлая кожа, длинный широкий нос, тонкие губы и светло-карие глаза свидетельствовали о том, что человек не имел отношения к дравидам Южной Индии.

— Здравствуй, амма! — улыбнулся человек.

— Кто ты? — спросила я его по-тамильски.

— Ол[4]. Тода.

— Как тебя зовут?

— Кедроз. Я живу в этом манде,— и, сдвинув путукхули на одно плечо, он освободил руку и жестом показал на хижину.

В это время появилась женщины. На них тоже были путукхули. Черные блестящие волосы женщин были закручены в тонкие локоны.

Одна из них, по-видимому старшая, приветливо поздоровалась и спросила:

— Амма, к нам в гости?

— Да.

— Ты пришла посмотреть, как живут тода, и потом больше не прядешь?

— Я буду приходить часто.

— Чужие люди приходят к нам,— вмешался Кедроз.— Щелкают вот этим,— он показал на мой фотоаппарат,— и уходят. Они мало говорят с нами.

— Я буду жить здесь долго.

— Хорошо,— кивнул тода.— Если ты нам понравишься, будешь нашим другом.

Мы стали друзьями. Но не сразу. Весь первый месяц мы внимательно присматривались друг к другу. Тода и я было людьми из разных миров. Между нами лежали тысячелетия, и надо было преодолеть этот барьер. Тода жили при общинно-родовом строе, а я приехала из страны, где уже построили социализм. Мы всё понимали по-разному. Но наступило время, когда пришло обычное человеческое взаимопонимание, которое свойственно людям, даже очень разным. Оно положило начало нашей дружбе. И поэтому, когда Мутикен в порыве откровенности вдруг заявил: «Ты знаешь, Людмила-амма, после меня и Ивам ты самый популярный член нашего племени», я даже, кажется, не удивилась, что он назвал меня «член нашего племени». Правда, точка зрения Мутикена была несколько пристрастной. Отпечаток субъективизма и пристрастности всегда лежал на всем, что делал или говорил Мутикен из рода Карш.

По странным и пока труднообъяснимым причинам жизнь забросила осколок древнего народа в современный мир. На земном шаре этот осколок не единственный. И поэтому, чтобы попасть в прошлое, не надо придумывать машину времени. Современные средства передвижения, в частности «экспресс Нилгири», вполне подходят для этой цели. История сделала человечеству атомного века щедрый подарок. Она сохранила почти в неприкосновенности обычаи, традиции и социальную организацию племени, которое насчитывает не одну тысячу лет. И это, между прочим, в центре района, где построены капиталистические города, где существуют железная дорога и шоссе, где по горам шагают столбы высоковольтной передачи, где воздвигаются электростанции и плотины. Но тода упорно не поддаются влиянию цивилизации и продолжают жить так, как жили их предки в далекие времена. И вот уже второе столетие ученые бьются над загадкой тода.

О тода написано много. И хорошего и плохого. И полезного и бесполезного. Ни один из путеводителей по округу Нилгири не обходит их молчанием. Ибо тода — местная достопримечательность, так же как Утакаманд, плотина на реке Пайкара, летний дворец махараджи Майсура и ботанический сад. Путеводители нередко пишутся людьми, никогда не видавшими тода. А поэтому там иногда появляются строки, возвещающие миру об очередном открытии: «Тода — старейшее племя, мигрировавшее в Нилгири шестьдесят лет тому назад (?! — Л. Ш.). Они почти не работают. Мужчины выглядят поразительно. У них греческий профиль и римский нос»[5]. Как говорится, нарочно не придумаешь.

Ну а что сами тода думают о себе? Писать они еще не умеют. Но Пеликен из поселка Канделманд, который находится на окраине Ути, немного знает английский. Старательно выводя каждую букву чужого ему языка, он написал на замусоленной бумажке интересный и своеобразный отчет. В нем проявились способности его племени к четкому логическому мышлению и к определенному анализу — качества, которые удивили первых европейцев, вошедших в контакт с тода. Как истый тода Пеликен начал с буйволов. «Тода Нилгири,— писал он,— известны развитым культом буйволов. Тода — аборигены этого округа, населяющие различные части гор. Их жилища разбросаны но всему округу. Я думаю, что они первые человеческие существа этого округа. Тода были здесь раньше других племен, которые поселились здесь. Тода собирают дикий мед, дикие фрукты и едят их. Травы используют для лечения. Тода — пастушеский народ. Они верят, что буйволы были созданы для них, как единственный источник пищи и всего остального. Буйволы считаются священными животными, потому что составляют богатство тода. Ссоры и споры разрешаются на совете племени. Тода — веселые, добрые и мягкосердечные. Каждый род тода имеет храм, который используется для молитв, а также как ферма для дойки священных буйволиц. Молочные продукты, приготовленные жрецом в храме, распределяются среди людей поселка. В каждом стаде есть главная буйволица, на которую вешают священный колокол во время периодических кочевок на другие пастбища. Она священна. „Титул" этой буйволицы наследственный. Тода поклоняются огню, горам, деревьям, рекам, небу, солнцу и луне. Земля, на которой живут тода, была создана богиней Текерзши. Богиня Текерзши — божество тода. Ей молятся, чтобы она защитила тода во всех случаях жизни и в ином мире. Тода не поклоняются идолам. В племени есть две фратрии: Тартарол и Тейвелиол. Существует десять родов в Тартар и четыре в Тейвели. Фратрии были образованы потому, что члены Тейвели становятся жрецами для Тартар, а члены Тартар не могут быть жрецами в храмах Тейвели. А в остальном они равны между собой. Члены одной фратрии с энтузиазмом участвуют в погребальной церемонии другой фратрии. Тода сжигают мертвых и приносят в жертву буйволов во время погребальной церемонии. Они считают, что буйволы, принесенные в жертву, будут использованы мертвыми в другом мире.

Деревни тода называются „манд".

Тода выше среднего роста, хорошо сложены, у них длинные носы, правильные черты и красивые зубы. Путукхули — единственная одежда, которую носят мужчины и женщины».

Этому сжатому описанию, в котором схвачены все основные черты племени, мог бы позавидовать любой путеводитель. Но солидные издательства дел с тода не имеют. Для них тода — невежественные дикари, своеобразные экспонаты живого музея Нилгири...

...В октябре в Голубых горах буйно цветет мимоза. Ярко-желтые кисти ее пушистых цветов покрывают деревья и солнечно светятся сквозь тонкую резную листву. Над зарослями мимозы стоит желтоватая дымка, сотканная из лучей солнца и цветочной пыльцы. Эти заросли яркими пятнами покрывают страну тода и неугасимо горят в голубизне близких и далеких горных вершин и пиков. Всюду, куда ни бросишь взгляд, на многие мили вокруг тянутся горы. Древние горы тода — царство солнцеликой богини Текерзши. Почти в центре Нилгири высится вершина Додабетта.Она поднялась на 2633 метра над уровнем моря. На Додабетте я побывала в один из первых дней моего визита в Нилгири. На голой небольшой площадке ее вершины даже в самое жаркое время дует пронзительный ветер, от которого коченеют руки и лицо. Если посмотреть на запад, то там за голубеющими вершинами бесконечных гор видны причудливые очертания священного пика Мукуртхи. Где-то за его изломами живет богиня. Щедрое тропическое солнце освещает глубокие ущелья, гряды гор, похожие на застывшие гигантские волны океана, заросли джунглей, тихие зеленые долины, извивающиеся ленты рек. К вечеру над вершинами появляются сначала незаметные дымки, потом они становятся гуще, в них, странно меняя свои очертания, борются синий и лиловый цвета. Кажется, что каждая вершина превратилась в вулкан и эти вулканы неожиданно начали действовать. Но они действуют безмолвно, и в чистом горном воздухе стоит звонкая, ничем не нарушаемая тишина. А дымки все растут и закручиваются в огромные клубы черно-лиловых туч. Они медленно ползут, переваливая с вершины на вершину. За тучами и горами полощется пурпур закатного неба. Солнце уходит за Мукуртхи, и небо в той стороне полыхает ровным багровым пожаром. Призрачный ало-сиреневый воздух затопляет Нилгири, а с востока на небо медленно спускается черно-звездный полог. Долины уже накрыла ночная тьма, и сквозь нее ярко блестят огни Утакаманда, Кунура и Котагири...

С вершин гор, расположенных к западу от реки Пайкары, видны плато Кералы и Майсура — голубые каменные громады, разрезанные глубокими каньонами. И в первозданных каменных громадах, и в застывших волнах вершин и в беспредельности неба есть что-то глубоко древнее, я бы сказала, даже библейское. Так должна выглядеть страна, где живут боги и патриархи. Так выглядит страна, где живут тода и жили их предки...

Тода некогда были многочисленным племенем, которое заселяло горы Нилгири. В небольшом местечке Чамараджанагар в Майсуре сохранился камень с надписью на языке каннада. Она была высечена при великом императоре Вишнувардхане из династии Хойсала в 1116 году. «Великим министром Биттидевы (Вишнувардханы.— Л. Ш.),— гласит надпись,— который устрашил тода, загнал конга в подполье, перерезал Полува, обрек на смерть малаяли, напугал короля Кала, вошел в Голубые горы и посвятил их пик богине победы, был Пуниса». Далее надпись повествует о том, что Пуниса, захватив Голубые горы, стал властителем Кералы. Надпись Вишнувардханы — пока самое раннее упоминание о племени тода. Летописец императора упомянул тода вместе с населением страны Конгу и Кералы. И так же как о победе над крупными народами камень повествует об «устрашении тода». Вряд ли «устрашение» немногочисленного и незащищенного племени удостоилось бы упоминания на камне. С тех пор прошли сотни лет и многое изменилось в стране тода...

В центре Голубых гор вырос город Утакаманд, по склонам вершин, где раньше паслись буйволы тода, легли темно-зеленые полосы чайных и кофейных плантаций, а самих тода осталось совсем немного.

К северу и югу, к востоку и западу от Утакаманда на вершинах гор разбросаны редкие поселки, или манды, тода. Между ними мили, а иногда и десятки миль горной дороги, петляющей среди оставшихся еще кое-где зарослей джунглей, между обрывистыми скалами каньонов. Дорога иногда исчезает, а иногда переходит в незаметную тропинку, ведущую на вершину.

На вершине расположены хижины тода. Эти жилища напоминают разрезанные пополам огромные бочки, срезом поставленные на землю. Окон в хижине нет, и только в передней стенке прорезан вход, размером не более одного метра на метр. Войти в хижину нельзя. В нее вползают на коленях.

После яркого солнца в хижине кажется очень темно. Но вот глаза постепенно привыкают, и можно уже различить отдельные предметы. Первое впечатление — будто находишься внутри большой кибитки. Изогнутые жерди, черные от копоти, поддерживают крышу и стены. Земляной утрамбованный пол чисто подметен. Пахнет дымом, буйволиным молоком и топленым маслом (гхи). Этот специфический запах прочно въелся и в самих обитателей хижин. На передней стене прямо над входом вырезано небольшое треугольное гнездо. В нем установлен светильник, наполненный гхи. Коптящее пламя фитиля ровно горит в теплом густом воздухе помещения. Под светильником висит сделанное из ветвей дерева изображение буйволиных рогов.

Хижина довольно просторна. Справа и слева от входа тянутся прижатые к жердям глиняные суфы. На них лежат циновки, дырявые шерстяные одеяла и путукхули. Левая суфа не доходит до задней стены. Между нею и стенкой в земле вырыто углубление для очага. Над углублением стоят два плоских камня. В горшке, помещенном на камнях над огнем, варится рис, кипятится молоко или готовятся овощи. Тода — вегетарианцы. Зерно, овощи и молоко — их основное питание. Дым от очага поднимается к жердям и, не распространяясь по хижине, через крышу уходит наружу. А тепло очага задерживается в хижине. Зимними холодными ночами здесь всегда тепло, летом прохладно, а в дни дождевого сезона сухо. Над очагом сделано несколько полок, где аккуратно расставлена вымытая кухонная утварь. Традиционные высокие бамбуковые сосуды, в которых держат молоко, масло и простоквашу, оплетены простым изящным узором из тонких бамбуковых лучин. Из них же сплетены и ручки к этим сосудам. Рядом с ними помещаются медные стаканы, сито для просеивания риса, какие-то бутылки, пузырьки, коробочки, ящички, плоский бидон из-под керосина с фирменной маркой «Барман Шелл», глиняные горшки. У самого конька крыши к жердям прикреплены аккуратные вязанки дров и топор с узким лезвием и длинной деревянной рукояткой. Неподалеку от топора за жерди засунут широкий изогнутый нож-секач. Им тода обычно рубят ветви деревьев и кусты. Ближе к передней стене висит сбивалка для масла. Это бамбуковая тонкая палка, расщепленная на конце на четыре загнутые внутрь «лапы». Каждая вещь в доме имеет свое строго определенное место. А если она традиционна, то у нее есть и свое название. Низкий вход в хижину закрывают доской, которую изнутри подпирают камнем. Закрытый вход не дает возможности проникнуть в хижину ни тигру, ни незваному гостю. Обычно тода удаляются в хижину сразу после захода солнца. Чаще всего в манде стоят три-пять жилых хижин. В крупных поселках до десяти. Некоторые хижины размером 3 х 4 метра, некоторые — 4 х 5 метров. Они расположены очень близко друг к другу, перед каждой из них имеется небольшой дворик, отгороженный или земляным валом или камнями. За жилыми домами помещается загон для буйволов. Он обнесен сложенной из неотесанных камней круглой стеной с узким проходом, заложенным жердями. Такой же стеной отгорожен и храм, который внешне ничем не отличается от обычной хижины. Метрах в двадцати от храмовой изгороди поставлены вертикальные камни. Это граница храма. Женщины тода не могут ее пересекать. Позади храма находится второй загон. Там содержатся священные буйволицы. Общую картину манда дополняют несколько небольших обычной формы хижин, построенных для телят.

Манды тода расположены, как правило, в живописных местах, неподалеку от рек и горных потоков, на опушках джунглей и священных рощ. По Голубым горам разбросано более восьмидесяти мандов тода. В каждом из них живут люди, принадлежащие к одному и тому же роду. Во главе манда стоит старейшина. За три месяца моего путешествия по стране тода мне удалось посетить двадцать мандов и подробно познакомиться с их обитателями.

Властительница страны тода — богиня Текерзши была, по всей видимости, ко мне благосклонна, и поэтому мне удалось там увидеть много необычного и интересного.

«миссис ост-индская компания»

Цивилизованный мир узнал о тода сравнительно недавно. С конца XVIII века английская Ост-Индская компания интенсивно «осваивала» Юг Индии. Завоеванные и аннексированные районы разбили на округа, и там начали действовать представители колониальной администрации — коллекторы. Офис английского коллектората был учрежден и в долине Коимбатура. Для новых хозяев Индии не представлялось трудным изучить долину, выяснить ее природные ресурсы и начать регулярную ее эксплуатацию. Зато горы Нилгири, возвышавшиеся на западной окраине долины, были еще не обследованы и по существу не открыты. Непроходимые малярийные джунгли окружали их, и никто из местных жителей не знал дороги к голубым вершинам.

В 1806 году полковник-шотландец Маккензи получил предписание колониальных властей сделать топографическую съемку Нилгири и представить карту будущего округа. Нельзя сказать, что Маккензи обрадовался этому поручению. Он с сожалением покинул удобную квартиру в форте Сент-Джордж в Мадрасе и в сопровождении конного эскорта отправился в Коимбатур. Из Коимбатура он проследовал в небольшое местечко Метапалаям, расположенное у самого подножия Нилгири. Прошел год и еще один, а обещанной карты все не было. Ни полковник, ни его помощники не решились пройти джунгли. Впоследствии коллектор Коимбатура писал по этому поводу: «Топографы были напуганы крайне неблагоприятным климатом и не обследовали ни акра»[6]. Так безуспешно для Ост-Индской компании кончилась первая попытка проникнуть в Нилгири.

Тем не менее слухи о богатствах Нилгири беспокоили и коимбатурский коллекторат и английских чиновников из форта Сент-Джордж. Говорили, что в давние времена Нилгири были богаты серебром и даже золотом. Через несколько лет после неудачной миссии Маккензи в Нилгири отправили чиновника топографического отдела Вильяма Кейса. Кейсу недвусмысленно дали понять, что он не полковник и пренебрежение служебными обязанностями может кончиться для него печально. Ему, мелкому чиновнику, не простят того, что простили Маккензи.

Экспедиция тронулась в путь в начале 1812 года. Много дней люди шли через болотистые джунгли. Москиты не давали покоя ни днем, ни ночью. В некоторых местах приходилось прорубать сплошную стену зарослей. Но Кейс был упрям. Он знал, что его карьера зависит от успешного выполнения этой миссии. Сопровождавшие его топографы аккуратно заносили путь на карту. Экспедиция поднималась все выше и выше. Болота и непроходимые заросли кончились. По ночам люди дрожали у костров от ледяного пронзительного ветра, дувшего с гор. Теперь жаркий и душный Мадрас казался Кейсу землей обетованной. По утрам на горах лежал сырой, промозглый туман. Носильщики начали болеть и не хотели идти дальше. Кейс бил их по головам и спинам крепким английским стоком, и те, еле передвигая ноги, шли дальше. В течение многих дней пути экспедиция не встретила ни одного туземца. Горы казались необитаемыми. Но однажды перед глазами Кейса предстало необычное зрелище. В первую минуту он подумал, что заболел и у него начинаются галлюцинации. На фоне заходящего солнца он увидел стадо буйволов. Буйволы были крупными, с мощными изогнутыми рогами. Кейс никогда не встречал таких в долине. Буйволы мирно паслись на зеленом склоне холма. Чуть поодаль, опершись на посохи, стояли два бородатых человека, и их одежда походила на древнеримские тоги. Кейс истерично рассмеялся. Но видение не исчезло. Более того, пастухи, похожие на библейских старцев, приблизились к пришельцам и вежливо их приветствовали. Тогда Кейс понял, что он здоров и не бредит.

Тода оказали радушное гостеприимство английскому чиновнику и его людям. Они не подозревали, что белый человек из долины был вестником несчастья для всего племени. Несколько месяцев спустя Кейс доносил коимбатурскому коллектору: «Тода были первыми, кто заселил эти горы. Они говорят на отличном от других диалекте, который неизвестен даже их соседям. Они не обрабатывают землю, а пасут только стада буйволов и живут в наиболее отдаленных частях гор около ручьев и потоков в Тоданаде»[7].

Кейс открыл тода, но, как выяснилось позже, это было второе открытие племени. Честь первого принадлежала португальцам. В рукописном отделе Британского музея обнаружили пожелтевший манускрипт. Он был написан португальцами в XVII веке. Первая часть рукописи датирована 1602 годом. Из нее мы узнаем следующее. До епископа португальской католической церкви на Малабаре Франсишку Роза дошли слухи о том, что за восточными отрогами гор «живет раса людей, которая произошла от древних христиан святого Фомы», а их страна называется Тодрамала. Епископ послал туда двух священников. «Потомками древних христиан» оказались тода. «Они (тода.—Л. Ш.),— написано в манускрипте,— в какой-то мере раса с белой кожей и высокой стати; у них растут длинные бороды, и они носят волосы на старинный португальский манер: густые и спадающие на плечи сзади. У них есть все необходимое в изобилии. Именно рис, пшеница, овощи и разнообразное мясо, домашняя птица и дичь, бесчисленный скот и так много молока, что они не могут использовать все и дают его пить скоту»[8]. Преподобным отцам так хотелось найти следы христианства у тода, что они приняли желаемое за действительное. Легенду тода о птице, отце и сыне священники сочли за упоминание о святой троице. Они читали тода проповеди о сотворении мира, и их радость по этому поводу (кто не обрадуется, когда узнает, как был создан мир!) рассматривали как приверженность христианским догмам.

Однако доклад священников не убедил епископа, и он решает в 1603 году послать в страну тода отца Жакоме Финичио. Отчет об этой поездке начинается знаменательными словами: «Благодарение богу, я вернулся из Тодамала, правда с великим трудом и малым удовлетворением, так как я не нашел там того, на что надеялся и чего ожидал»[9]. Отец Жакоме попал в страну тода с большими трудностями. Он и его сопровождающие проникли в Нилгири со стороны Малабара. Путь был долог и утомителен. Преодолев первую гору, преподобный отец решил, что все трудное уже позади. Но оттуда они увидели «другие большие горы и за ними тоже горы». Жакоме, вконец обессиленный дневными и ночными переходами, лез на горы на четвереньках и спускался с них на собственном заду. Но тем не менее шел вперед. Он подбадривал себя и своих спутников пением псалмов. И наконец, в изодранной одежде, грязный, с всклокоченной бородой он предстал перед первым тода. Тот оказался жрецом. Но к своему великому прискорбию, отец Жакоме так и не нашел с ним общего языка. Коллега португальского священника явно придерживался других взглядов. Жакоме пытался читать тода проповеди. Те его вежливо слушали, однако от своих обычаев отказываться не хотели. В конце отчета португалец пишет, что тода не то племя, на которое христианской церкви стоит тратить силы. Епископ согласился с отцом Жакоме, и португальцы забыли о тода.

Открытие Кейса заставило англичан извлечь на свет старинную португальскую рукопись.

Кейс не нашел в Нилгири ни золота, ни серебра, но обнаружил тик и черное дерево. Кроме того, английский чиновник открыл еще одно богатство Нилгири, на которое сам не обратил внимания,— климат. О нем он писал даже несколько раздраженно: «Климат крайне холодный и нездоровый из-за постоянного тумана и облаков»[10]. А климат в действительности оказался прекрасным. Чистый горный воздух при температуре не более 22° С летом. Зимой по ночам ртутный столбик иногда опускается до 0° и на траве лежит иней. Чиновники, задыхающиеся от жары в душном и влажном Мадрасе, стали мечтательно поговаривать о прохладе Голубых гop.

В 1818 году два молодых чиновника из коимбатурского коллектората вслед за Кейсом побывали в Нилгири. Потом туда отправился и сам коллектор господин Сюлливан. Всем им тода оказывали теплое гостеприимство. За это гостеприимство англичане заплатили сполна. Они отняли у тода их земли. Когда совершался очередной акт несправедливости, изумленным и растерянным тода отвечали: «По распоряжению правительства Ост-Индской компании». А они не знали, что такое правительство и что такое Ост-Индская компания. В их воображении Ост-Индская компания представала в образе женщины злой, жадной и несправедливой. И они, боясь ее, стали почтительно называть эту таинственную женщину «миссис Ост-Индская компания». Бороться против нее они не могли и не умели. Им никогда не приходилось сталкиваться с такими «миссис».

А миссис Ост-Индская компания не унималась. Она сделала тода еще один «подарок». Армейский гарнизон разместился около Утакаманда. Вечерами одуревшие от безделья и скуки английские солдаты шли развлекаться в манды тода. Строптивых женщин уволакивали силой. И неизвестная ранее болезнь поразила племя. Имя этой болезни — сифилис. Племя почти поголовно оказалось заражено им. А потом цивилизация щедрой рукой швырнула в манды тода бутылки с цветными этикетками. Бутылки с их необычным содержимым оказались кстати. Обжигающая жидкость приносила забвение и мужчинам, и женщинам, и детям. Мудрая «миссис Ост-Индская компания» умела, видимо, не только ранить, но и «лечить». Некогда многочисленное племя, имевшее «все необходимое в изобилии», стало вымирать от недоедания, болезней, алкоголя. Все меньше становилось детей в мандах. Сифилис делал женщин бесплодными. И вот результаты: цифры численности племени. В 1603 году Жакоме Финичио насчитал 1000 тода. Подсчет его был очень приблизительным. В 1860 году их было 704, в 1871 году —683, в 1881 году — 675, в 1911 году —676, в 1921 году —640, в 1931 году —597, в 1939 году — 518 и в 1949 году — 484 человека.

«Миссис Ост-Индская компания» поработала на славу. Независимость, достигнутая Индией, по существу спасла тода от вымирания. Согласно переписи 1961 года тода насчитывают 840 человек.

хозяева земли без земли

Когда-то тода были хозяевами земли. Им принадлежала страна Голубых гор, ее леса и пастбища. Право тода на землю было обусловлено давностью владения ею. Никто не может сказать, когда пастухи пришли в Нилгири, но каждое племя Голубых гор твердо знает, что тода — первые пришельцы в этой стране. Кота, курумба, ирула, а позже и бадага безоговорочно признавали за тода своеобразный традиционный титул «хозяев земли». Хозяева были щедры и великодушны. Племенам, поселявшимся в Голубых горах, тода гостеприимно отдавали землю и брали чисто символическую плату за ее пользование. Но «миссис Ост-Индская компания» решила по-своему. Она стала хозяином земли, а за тода сохранился только титул, который не забыли другие племена...

Мы сидим с Пеликеном на зеленом пригорке около Канделманда. Время от времени по шоссе, вьющемуся внизу, проносятся легковые автомобили, джипы и такси. Там, за поворотом, в двух милях от манда начинается Утакаманд. Пеликен поворачивается спиной к шоссе и пристально смотрит на вершины гор, вырисовывающиеся за небольшой рощицей на западе. Шум машин долетает сюда ослабленным и не заглушает звонкого пения птиц. Около небольшой рощицы мирно пощипывают траву несколько буйволов. Прохладный ветер шумит в кронах деревьев, и Пеликен зябко кутается в путукхули.

— Амма, тебе нравится страна тода? — нарушает он молчание.

— Нравится.

— Посмотри,— продолжает Пеликен и, освободив правую руку из-под путукхули, обводит ею вокруг,— Как прекрасна она.

— Да,— соглашаюсь я.

Пеликен внимательно смотрит на меня, и затаенная боль мелькает в его глубоко посаженных глазах.

— Но для тода не осталось места в этой стране,— печально произносит он.

— Я слышала, что тода называют хозяевами этой земли.

— Хозяева земли без земли,— горько усмехается Пеликен.— Все началось тогда, когда еще была миссис Ост-Индская компания, мистер Сюлливан и когда построили Каменный дом. И все продолжается до сих пор. Скоро буйволам негде будет пастись. А раньше земля здесь принадлежала нашим предкам...

Скорбная фигура Пеликена, завернутая в путукхули, сразу возникла у меня перед глазами, когда я увидела несколько переплетенных папок с пожелтевшими документами фонда «Нилгири» в Мадрасском государственном архиве. Я раскрыла одну из них, и со страниц, исписанных английскими чиновниками, поднялось облако едкой пыли. Черви основательно потрудились над фондом «Нилгири», и поэтому в некоторых местах текст был изъеден и уничтожен. «Хозяева земли без земли»—вновь прозвучало у меня в ушах. Все началось вот с этих пожелтевших и рассыпающихся писем и документов. «Когда построили Каменный дом» — вспомнила я слова Пеликена.

Каменный дом был заложен в 1820 году по указанию Сюлливана, тогдашнего коллектора Коимбатура, на западном склоне Додабетты. С этого дома начался Утакаманд, европейские усадьбы, плантации и солдатские казармы. Сюлливан действовал осторожно, и за несколько миль лучших пастбищ он уплатил тода компенсацию — 162 рупии 10 ан. Те не возражали. Они ведь всегда делились землей с пришельцами. А что такое деньги, они представляли себе смутно или совсем не представляли. Тода не знали, что такое собственность. Земли было много, и она принадлежала всему племени. Размашистым крупным почерком Сюлливан несколькими годами позже писал своему коллеге коллектору Малабара: «Никакого разделения земли среди тода я не нашел. Они владели ею сообща, и, когда в 1822 году я впервые столкнулся с их владельческими правами, деньги, которые я уплатил им за землю, были разделены между тода, живущими в Малнаде»[11].

Сообщение Сюлливана вызвало поначалу легкое замешательство среди чиновников и удивило совет директоров Ост-Индской компании. Действительно, у тода не было частной собственности на землю. Поэтому каждый раз, когда колониальная администрация или частные лица хотели отторгнуть тот или иной участок земли, им приходилось иметь дело не с отдельным его владельцем, а с советом племени или старейшинами рода. Это явно затрудняло грабеж и в какой-то мере суживало возможности для всякого рода обманов. Трудности раздражали англичан. Необходимо было вмешаться в дела этого странного племени и разъяснить, что каждая семья имеет право на свой участок земли и пастбища. Но эти разъяснения не помогли. Тода не могли понять, для чего надо делить землю и считать ее своей собственностью.

Вот тогда новая мысль появилась на страницах официальной переписки. Сначала она проскользнула незамеченной, а потом от письма к письму, от документа к документу стала звучать все настойчивее и определеннее. «На каком основании тода владеют своей землей?» — вопрошали чиновники. «У тода нет документов, подтверждающих их права на землю»,— писали другие. «Тода ничем не могут доказать своих прав на землю, кроме как свидетельствами кота и бадага, которые утверждают, что земли, культивируемые ими, принадлежали тода»,— строчили третьи. «Претензии этих варваров-пастухов основаны на невежестве в отношении прав собственности на землю»,— отмечали четвертые.

Начался интенсивный процесс захвата земель тода. Страницы официальной переписки полны признаний, которые чиновники не считали нужным даже скрывать. «Претензии тода на какую-либо компенсацию теперь забыты. Ост-Индские поселенцы берут столько земли, сколько могут»,— доносили правительству в 1828 году. Коллектор Малабара писал в 1833 году, что европейские поселенцы продолжают отбирать земли у тода, платя им за большие участки 5—10 рупий, а иногда даже ничего не платя. В том же году Сюлливан сообщил малабарскому коллектору: «Никакой компенсации не было уплачено тода за земли, включенные в кантонмент. Эти земли составляют несколько миль. На них расположены их любимые манды, откуда они были выселены». На пастбища тода был выпущен скот, принадлежавший поселенцам. За выпас чужого скота тода ничего не получили. Земли, отобранные у тода, измерялись не акрами, а квадратными футами. Футы нередко складывались в километры.

Архивные папки хранят обличающие факты. Вот некоторые из них, относящиеся к 1835 году. Сэр Д. Хор получил 2205 квадратных футов земли для своей усадьбы. Выяснить, на каких условиях была взята земля, не представляется возможным. Мистер Дэвис захватил 808 квадратных футов земли. За один из участков, по его словам, он уплатил три рупии. Что же касается остальных, то он не «помнил», платил он за них или нет. Рили даже не пытался «вспомнить». За восемь участков, захваченных им в районе Утакаманда, он ничего не заплатил. Так же бесплатно достались и Хиггинсу 2205 квадратных футов земли. Его сосед Джонс оказался в затруднительном положении. Он не смог «найти» владельца четырех участков, которые ему были нужны для строительства домов. Джонс весьма «сожалел», что участки достались ему бесплатно. Чиновники конторы коллектора Сюлливана подсчитали, что за отторгнутые земли следует уплатить племени тода 3564 рупии. Расчет производился на основании самой низкой цены за землю. Цифру приняли к сведению, но захват земель продолжался.

И вдруг система дала осечку. Англичанин сэр Рамбольд попал в очень щекотливое положение. Приехав в Нилгири в 1833 году, он облюбовал себе красивое место, где размещался священный манд одного из родов и храм. Сэр Рамбольд вызвал к себе старейшин тода и велел им убраться как можно скорее с облюбованного участка. Старейшины, которых всегда было легко уговорить и обмануть, почему-то заупрямились. Они отрицательно качали головами и смотрели на сэра большими добрыми глазами. Это выражение доброты в глазах старейшин раздражало англичанина больше, чем их упрямство. Гордившийся своей выдержкой, он вышел из себя и с ругательствами набросился на старейшин. «Здесь вам ничего принадлежит! — кричал Рамбольд.—Вся земля —собственность Ост-Индской компании. Через два дня я пришлю на участок рабочих, и чтобы вашего духу к этому времени там не было!» Старейшины ушли. Однако беспокойство охватило племя. Почти в каждом манде называли имя Рамбольда. Тода не понимали, почему понадобилась ему их священная земля. Они почти не возражали, когда отбирали у них пастбища. Но священный манд и храм, принадлежавшие предкам, неприкосновенны. Дело дошло до коллектората. Чиновники недолюбливали высокомерного Рамбольда. Сюлливан не желал из-за одного упрямого англичанина портить и без того уж сложные отношения с тода. У местного английского общества не было единого мнения. Кто-то посоветовал старейшинам подать в суд на Рамбольда. Базарный писец из Утакаманда сочинил им заявление, изобилующее грамматическими ошибками. Начался процесс. Он длился несколько лет. Время от времени старейшин вызывали в здание утакамандского суда, и они сидели в большом мрачном зале с деревянными скамьями. Разбирательство дела шло на незнакомом тода языке. Они не понимали того странного спектакля, участниками которого оказались. Но основная игра велась не в зале суда. У сэра Рамбольда были враги среди соотечественников. Они помогли тода выиграть процесс. Не потому, что требования тода были справедливы, а потому, что ненавидели сэра Рамбольда. Не простили ему обид, которые он сумел нанести им за короткое время своего пребывания в Нилгири.

Решение суда обрадовало тода. Казалось, перед племенем забрезжила какая-то надежда. Но за выигранный процесс племя заплатило дорогой ценой. В 1835 году пришел правительственный указ о том, что вся земля в Нилгири принадлежит Ост-Индской компании, тода же могут распоряжаться только участками, где находятся их храмы, священные манды и рощи. Так хозяева земли остались без земли. В сороковые годы XIX столетия новый коллектор Нилгири маркиз Твидейл щедрой рукой раздавал земли тода под кофейные и чайные плантации — теперь уже на официальном основании. Большие участки земли отошли под строительство солдатских казарм в Веллингтоне. А правительство не успокаивалось. Указ следовал за указом, и каждый из них ставил тода все в более трудное положение. Мечтать о возврате прежних земель уже не приходилось. Нужно было удержать то немногое, что еще оставалось в распоряжении племени. В 1843 году совет директоров Компании объявил всех тода арендаторами государства. Прав постоянной аренды племя не получило. Каждому манду было отведено по 45,84 акра земли для всех нужд, в том числе и под пастбища. Ранее многочисленные стада буйволов были загнаны на эти участки и стали гибнуть от недостатка корма. Из огромных пастбищных угодий, которыми располагали тода, им было оставлено всего 5575 акров. И землю и скот обложили налогами. О деньгах тода раньше не имели представления, теперь же рупии оказались необходимыми. В 1847 году тода пришлось уплатить за буйволов и землю 1360 рупий. Для того чтобы достать деньги, мужчины племени спустились с гор и впервые познакомились с рынком в Утакаманде. . До прихода англичан тода получали все необходимое у соседних племен. Между племенами издавна сложились прочные традиции натурального обмена. Тода отдавали кота и бадага молоко, масло, иногда буйволиное мясо и получали взамен рис, чамай, ткани и изделия ремесленного производства. Ныне эти традиции рушились. Тода, не знающие, что такое торговля и мир наживы, стали легкой добычей торговцев, скупщиков и ростовщиков, хитроумно расставивших свои сети на рыночной площади нового города. За буйволиное молоко и масло тода получали гроши, а иногда ничего не получали. Торговцы и скупщики «вспоминали» о каких-то долгах, и тода уходили ни с чем. Те деньги, которые удавалось добыть на рынке, надо было отдать в контору коллектора. На еду и одежду ничего не оставалось. И тогда тода узнали, что такое голод и недоедание. На рынок повели буйволов. Буйволы принадлежали большим объединенным семьям, во главе которых стояли старейшие мужчины, патриархи.

Мир в семьях был нарушен. Взрослые сыновья стали делить буйволов, но и это не облегчило положения. Утакамандский рынок стал свидетелем странных сцен. Высокие бородатые тода плакали как дети над проданными буйволами. Они были частью их жизни и их главным богатством. Теперь это богатство уходило из племени. Торговцы, уличные зеваки и нахальные рыночные прихлебатели окружали плачущих тода и громко и непочтительно над ними смеялись. Для завсегдатаев рынка это был веселый спектакль. Для тода — трагедия. Но ни голод, ни нищета не заставили тода поднять руку на священных буйволиц. Их стада, вымирающие от недостатка пастбищ, по-прежнему принадлежали всему племени и его родам.

В 1863 году земли Нилгири были объявлены пустующими и пошли с аукциона без ведома хозяев этой земли. Рос Утакаманд, расширялись плантации, англичанам нужна была земля. В конце века на тода обрушилось новое несчастье. Их земли были отданы в Управление Лесного департамента. Департамент запретил тода без его ведома пасти скот, рубить дрова, собирать траву, пользоваться бамбуком и так далее. Часть земель, которая по правительственному указу принадлежала тода, была отобрана, и на них разбили плантации ценной древесины. Если буйволы случайно забредали на плантации, тода должны были платить штраф три рупии с головы. Племя нищало, его богатства убывали, число людей катастрофически сокращалось. Даже некоторые правительственные чиновники высказывали недовольство по этому поводу.

Для «спасения» гибнущего племени были приняты меры. Сейчас трудно сказать, кому первому пришла в голову эта блестящая идея. А почему бы тода не заняться культивацией? Чего? Не все ли равно? Ну хотя бы картофеля. Да, да, именно картофель может спасти тода. И в 1926 году правительство предписало племени разводить картофель. Каждой семье выделили небольшой участок. Эти участки сократили и без того доведенные до минимума пастбищные земли. А тода не знали, что делать с картофелем и как его культивировать. Но колониальную администрацию это не тревожило. Главное, что были приняты «меры». Племя, которое сотни лет разводило буйволов и знало, как это делать, вынуждено было заняться картофелем. Старейшины ходили вокруг будущих картофельных полей и с сомнением качали головами. Многоопытные жрецы с тоской взирали на мешки с семенным картофелем и ничего определенного не могли посоветовать людям. На рынке в Утакаманде, где местные новости становятся сразу известны, вокруг тода закрутились торговцы и земледельцы-бадага. Они наперебой давали советы. Тода переминались с ноги на ногу и смущенно улыбались в бороды. «Сдайте нам ваши картофельные поля в аренду - суетились бадага, которым тоже не хватало земли.— Мы их обработаем и заплатим вам». Предложение казалось заманчивым. Тода сдали в аренду землю, на которую они не получили юридических прав. Арендаторы действительно обработали поля. Что же касается арендной платы, то ведь наивному и неопытному тода достаточно и мешка картофеля. Многие не получили и этого мешка...

Пока колонизаторы «спасали» при помощи картофеля племя, расхищение земель продолжалось. XX век уже не считался со священной землей. Участки, где стояли храмы родов Карш и Мельгарш, были забраны миссией, принадлежавшей англиканской церкви. Кроме этого род Карш в тридцатые и сороковые годы нашего столетия лишился следующих земель: 17,5 акра были взяты Лесным департаментом для постройки ведомственного бунгало, 15 акров — для иных нужд, 36,7 акра были отоб

Поиск по сайту: